Вечер 46.
Я весьма негодую на всех учёных людей, и иногда дохожу до того, что почитаю их неучтивыми против нежного женского пола, они писали о начале света, писали о начале людей и языков, о происхождении империй и царств, но я бы спросил их, для чего они упражнялись в толь ненужном для щегольского общества деле, и не писали того, в чём ныне почти всем нам превеликая нужда. Надобно ли, например, щеголихе знать, что массагетяне и скифы убивали своих отцов и, сварив их, ели с великим пированием, она не только что не пожелает иметь о том сведения, но и одно воображение столь варварского обыкновения приключит ей обморок, от которого никакой врач исцелить её не сможет. Итак, по этому видно, что господа разумные люди напрасно теряли время, пренебрегая сей материей. Ныне нужда в том, что может украсить природу и придать большую лепоту нежному женскому телу. Например, чёрная тафтяная мушка, прилепленная кстати на лице, усугубит красоту щеголихи, сделает вид её важным и приятным. Хотя сей божественный дар не имеет уст и голоса, однако изъявляет желание той, на лице коей она налеплена, и ежели любовник увидит свою любовницу, то этот божественный вестник объявит ему тотчас, в каком состоянии в нынешний день находится его красавица, что она думает и как готовится его принять. Вергилий и Гомер со всею их премудростью, мне кажется, не стоят и одной ноги того великого мужа, который сочинил столь полезный для щегольского общества реестр мушкам, а что касается до Эзопа, то он со своими баснями и в кучера к нему не годится. Эзоп дал язык и голос зверям, скотам, птицам и гадам только, а сей беспримерный муж и неодушевлённой твари отверз уста, и теперь её разумеют пяти метры и кокетки.
Предпринимая сие важное дело, страшусь я скудного моего таланта и думаю, что не в силах объяснить столь важные и великолепные на свете вещи, однако, видя оные от всех людей в забвении, осмеливаюсь рассказать о них. Ежели слог мой будет не текущим и изъяснения темны, то весь прекрасный пол и вы, госпожа Аленона, - промолвил он, - должны извинить меня за моё усердие, которое одно только причиною, что я приступаю рассказывать о непонятной и неприступной вещи для мужа, а сие же будет сказка, а не роман, а в них позволено рассуждать обо всём.
Упомнить не могу, или, лучше, не знаю, в котором веке, только уже очень давно, в граде Новогрудке на Белой Руси заведён был университет. В оном университете учился студент, нарицаемый Неох, он был очень весёлого нрава, собою хорош и разумен, учителя и товарищи его всегда им были довольны. Он имел всё, что касается до ученика, только также имел и один недостаток, который имеют многие учёные люди, то есть деньгами был гораздо не богат.
Природа награждает людей разными талантами, одним кладёт она в сундуки множество денег, а в то место, где долен лежать разум, индийскую цифру 0, другим кладёт в голову множество разума, а в карман - ни копейки денег. Итак, в прежние времена живший студент Неох был из того числа людей, у которых карманы всякий день бывают пусты, он часто хаживал в гости, и во всякую беседу приходил всегда первый, а к себе никого не звал для того, что потчевать ему гостей было нечем, не застенчивые люди много раз ему за то выговаривали, однако он всегда извинялся шутками, приличными студенческой отваге.
В таком худом и безденежном состоянии препроводил он целые 23 года, и в это время научился довольно исправно. Наукам его ни роскошь, ни любовь препятствий не делали, которые нередко или нас многому научают, или и последнее понятие отнимают, а он не ведал ни того, ни другого: следовательно, одна только Пения присутствовала в его сердце, лучшая из всех приятельница Минерве. На 24 году его возраста не знаю, какое-то проворное божество шепнуло в ухо Неоховой тётке, которая жила в другом городе, что б ссудила она племянника своего некоторой суммою денег, что она и исполнила. Когда принесли к Неоху деньги и стали ему отдавать, то он чуть не упал в обморок, насилу мог опомниться от радости и чуть не получил горячки, так-то деньги милы тому, кто отроду не имел их в своём кармане. Сделавшись полным над ними господином, хотел он употребить их в свою пользу и предпринял узнать, сколько из всего университета сыщется ему приятелей, а о друзьях он уже и не думал: ибо в нынешнем веке дружелюбное мастерство давно крапивой заросло. Желая же предприятие своё расположить по своему соизволению, нанял он нарочно для того дом и трактирщика, что б довольствовать его и приятелей его целые сутки.
Всяк ведал, что Неох знаменит был бедностью в городе, не уступал в том самому последнему гражданину и мог назваться правильно пресведущим героем с котомкой, и для того, как он думал, не пойдёт ни один человек к нему в гости. Он написал реестр, в котором не менее как 25 человек назначил поимённо, и так, с такою радостью, и пошёл к первому из них и попросил его на завтрашний день к себе откушать, притом показал тот реестр и сказывал, что всех этих людей намерен он пригласить к своему столу, что б возблагодарить их за старую хлеб-соль. Званый им гость захохотал и, сняв колпак, кланялся Неоху, благодаря его за одолжение и притом просил, что не изволит ли Неох завтрашний день у него откушать. " Хотя у меня и не будет такого великолепия, - говорил он, смеясь, - как за вашим столом, однако я думаю, что вы за это не погневаетесь, моё дело не богатое, так надобно жить на свете сколько-нибудь поскромнее", - и так посмеявшись над ним и над его столом, отпустил его от себя с честью и с любовью.
Неох, оставив его дом, пошёл к другому и, идя, рассуждал сам с собой, что удобнее на дно реки погружённому жезлу всплыть на поверхность воды, нежели бедному человеку сделаться вдруг богатым. Званый им гость, может быть, подумал, что Неох делает над ним какую-нибудь шутку, которых уже много они от него видели, и так, в уплату прежнего Неохова одолжения, посмеялся он и над ним несколько:
" Как аукнется, так и откликнется". Придя к другому, точь в точь такой же получил смутный и неопределённый отказ, и так далее, из 25 человек ясно обещали посетить его дом только четверо, и то такие, которые были одного тиснения с Неохом и жили с ним по-братски, ночью были все раздеты, а днём все пятеро одевались в два поношенных кафтана, которые служили им по жребию.
Придя домой, не углубился он в философию, и не стал рассуждать о ложных приятелях, а пустился в горячее вино и наполнился им столь исправно, что едва узнал свою постель, лёг на неё и с превеликим удовольствием заснул. Что грезилось ему во сне, того я не ведаю, а только то знаю, что он уснул столь сладко, что мог проспать до самых тех пор, пока начну я рассказывать второй вечер весёлого его похождения, а теперь в угодность моему герою отправимся и мы на свои постели, что б не разбудить и не потревожить его нашими рассказами.