Казалось бы, что въ такомъ произведеніи, какъ "Цимбелинъ", не можетъ быть героя, т-е. лица, на которомъ сосредоточивался бы весь интересъ. Но это ошибка: герой или, вѣрнѣе героиня есть. Это Иможена. Резюмируя собою всѣ особенности женской натуры, всѣ разновидности женскаго сердца, она представляетъ кромѣ того еще идеалъ, -- тотъ идеалъ, къ которому стремится сознаніе Шекспира. Въ этомъ отношеніи фигура Иможены чрезвычайно любопытна и дополняетъ картину шекспировскаго творчества.
Доуденъ весьма вѣрно замѣчаетъ, что взглядъ Шекспира на женщинъ можетъ быть выраженъ слѣдующимъ образомъ: натура женщинъ состоитъ обыкновенно изъ меньшаго количества элементовъ, чѣмъ натура мужчины, но зато обыкновенно эти элементы лучше уравниваются, полнѣе развиты, заключаютъ болѣе связи и болѣе плотности, и потому женщины болѣе способны къ быстрому и рѣшительному дѣйствію, чѣмъ мужчины. Вотъ почему Шекспиръ больше интересовался изученіемъ мужчины, чѣмъ изученіемъ женщины. Замѣчательно, напр., что нѣтъ ни одной его пьесы, которая бы называлась женскимъ именемъ (за исключеніемъ "Ромео и Джульеты", "Антонія и Клеопатры", -- но здѣсь все-таки два имени, изъ которыхъ одно мужское). Мужчины Шекспира имѣютъ свою исторію, свое нравственное развитіе или свое нравственное паденіе; его женщины дѣйствуютъ или составляютъ предметъ дѣйствія, но рѣдко развиваются или измѣняются. Мы не находимъ у Шекспира исторіи женской души, какъ это мы видимъ, напр., у Гете, -- за исключеніемъ, можетъ быть, одной Клеопатры. Шекспиръ создаетъ своихъ женщинъ однимъ могучимъ или тонкимъ порывомъ, мужчинъ же онъ изучаетъ. Его остроумныя женщины не представляютъ совокупности всѣхъ разнородныхъ качествъ, подобно Фальстафу; его злыя женщины -- только злы, какъ, напр., Гонерилья и Регана, но онѣ не заключаютъ въ себѣ тѣхъ особенностей, которыя мы видѣли у Яго; его мыслящія женщины блестящи, но между ними нѣтъ ни одной женщины Гамлета. Рюмелинъ утверждаетъ, что объясненія этого обстоятельства онъ искалъ въ томъ, что Шекспиръ, какъ авторъ, не былъ знакомъ съ женщинами утонченнаго образованія и потому принужденъ былъ создавать свои женскія лица. Къ тому же, прибавляетъ онъ, Шекспиръ раздѣлялъ съ Гете, Петраркой, Рафаэлемъ, Дантомъ, Руссо, Жанъ-Полемъ Рихтеромъ мистическое уваженіе къ женскому элементу человѣчества, какъ къ высшему и болѣе божественному. Какъ бы то ни было, но женщины Шекспира почта всегда имѣютъ преимущество передъ мужчинами. Хотя ихъ натура состоитъ изъ меньшаго числа элементовъ, но эти элементы вполнѣ проникнуты женственностью и крѣпко связаны между собою; поэтому его женщины особенно отличаются прямотою чувствъ и цѣлесообразностью въ дѣйствіяхъ. Вся полуорганизованная сила мужчинъ не можетъ сравниться съ этою прямотою и цѣлесообразностью. Порція въ "Венеціанскомъ купцѣ" умѣетъ сейчасъ же употребить въ дѣло всю силу своего ума; въ Еленѣ ("Конецъ всему дѣлу вѣнецъ") мы видимъ полнѣйшую прямоту разсудка и воли съ самыми прочными единствами характера. Волумнія подчиняетъ Коріолана непреклоннымъ упорствомъ своего дѣльнаго нравственнаго побужденія. Макбетъ храбръ и трусливъ, скептикъ и суевѣренъ, честенъ и вѣроломенъ, честолюбивъ и способенъ на услугу. Его въ одно и то же время сдерживаетъ и возбуждаетъ его воображеніе. Но Лэди Макбетъ въ страшной степени послѣдовательна; это, -- въ данную минуту, сильно напряженная воля, въ другую -- сильно напряженное сознаніе; она обладаетъ только тою дѣятельностью воображенія, которая побѣждаетъ практическія затрудненія. Она надорвала свою натуру и это приноситъ ей гибель. Но Макбетъ можетъ еще жить, удаляясь все больше и больше отъ дѣйствительности, погружаясь во мракъ, подвергаясь постепенному угасанію, разрушенію и распаденію своего нравственнаго бытія; ему недоступна внезапная и полная гибель.
Въ этомъ отношеніи Иможена не составляетъ исключенія въ женской галереи Шекспира. Она также, какъ Джульета, Дездемона, Елена, Леди Макбетъ, Джесика, -- натура по преимуществу активная именно потому, что эта натура не такъ разнообразна и богата, какъ натура. напр., ея мужа, Постума. Но эта сущность женской натуры у Иможены доведена до абсолютнаго совершенства; равновѣсіе ея психическихъ элементовъ -- безусловно и этимъ-то лишь обстоятельствомъ объясняется то, что она производитъ на насъ такое чарующее впечатлѣніе. Приведу здѣсь очень удачный анализъ характера Иможены, сдѣланный Гервинусомъ.
"Иможену часто и съ полною справедливостью называли самымъ симпатичнымъ и самымъ безъискуственнымъ женскимъ существомъ, созданнымъ Шекспиромъ. Ея появленіе распространяетъ теплоту и благоуханіе по всей драмѣ. Будучи истиннѣе и проще Порціи и Изабелы, она идеальнѣе ихъ. Въ гармоническомъ сочетаніи она соединяетъ въ себѣ внѣшнюю миловидность съ нравственною красотой и къ обоимъ качествамъ присоединяется въ ней свѣжая непосредственность чувствъ а самая свѣтлая ясность ума. Она вся какъ бы средоточіе той прекрасной женственности, которая была идеаломъ поэта въ послѣдніе годы его жизня. Можно сомнѣваться, было-ли когда изображено въ поэзіи еще второе, такое очаровательное существо и съ такою строгою вѣрностью правдѣ. Замѣтимъ еще, что картина выполнена здѣсь такъ, какъ дозволяетъ только болѣе обширный просторъ повѣствовательной поэзіи. Иможена на ряду съ Гамлетомъ составляетъ наиболѣе обработанный во всѣхъ подробностяхъ характеръ. Черты ея существа почти неисчерпаемы... Когда поэтъ переноситъ насъ въ спальню Иножеаы, то это выходитъ такъ живо, что мы какъ будто чувствомъ своимъ ощущали ея атмосферу. Намъ не только рисуется ея внѣшняя красота, но мы видимъ даже изъ чтенія тѣ привлекательныя движенія, которыя такъ идутъ къ ея лицу; мы знакомимся со всѣми ея дарованіями: какъ прекрасно она поетъ, какъ вкусно стряпаетъ, точно будто служитъ сидѣлкой больной Юнонѣ; такъ красиво одѣваетъ ее ея нарядъ, что онъ служатъ даже предметомъ зависти для царицы боговъ. Но гораздо выше всѣхъ этихъ внѣшнихъ качествъ -- ея внутреннія преимущества. Коренная точка этой натуры, -- постоянно проявляющаяся, -- есть ея духовная свѣжесть и здоровье въ самой незапятнанной чистотѣ чувства; каждое внѣшнее отношеніе отражается не искаженно и неукоснительно въ душѣ Иможены и на каждый внѣшній призывъ отвѣчаетъ она самымъ вѣрнымъ инстинктомъ глубоко вдумчивой и практической натуры. Будучи богата чувствомъ, она никогда не является сентиментальной; будучи богата фантазіей, она не оказывается никогда фантазеркой; будучи полна истинной, мучительно-задушевной любви, она чужда болѣзненной страстности. Она постоянно властвуетъ надъ самыми могущественными движеніями своей душа; самообладаніе стоитъ въ ней рядомъ съ самыми сильными возбужденіями, а вслѣдъ за изліяніями самыхъ стремительныхъ ея чувствованій слѣдуютъ поступки, исполненные такта, даже тамъ, гдѣ ей приходится рѣшаться на отважные шаги. Оставшаяся беззащитною противъ гнѣва своего отца, противъ лицемѣрія своей мачихи, противъ навязчивости Клотена, она выноситъ все это съ тѣмъ душевнымъ спокойствіемъ счастливой женственной натуры, которое умѣетъ держать вдали отъ себя непріязненныя мысли и въ сладостныхъ воспоминаніяхъ забывать о тягостномъ настоящемъ. Люди ее окружающіе, Пизаніо, придворные, громко сожалѣютъ о ея мучительномъ положеніи; сама же она развѣ кое-гдѣ жалуется на это; только тогда, когда ей пришлось бѣгствомъ спасаться отъ Клотена, она замѣтила до чего тягостно было ей это осадное положеніе. Она не злопамятна на огорченія и не слишкомъ трудно переносить печаль; она живетъ, влекомая самымъ завиднымъ инстинктомъ безъ превосходства мужественнаго духа Порціи, безъ застѣнчивости Корделіи, безъ необдуманной неосторожности Дездемоны, безъ сангвиническаго легкомыслія Джульеты. Отъ природы веселая, живого нрава, простодушная, рожденная для счастія, но прошедшая школу страданія, она не имѣетъ въ себѣ нисколько той жгучей страстности, которая могла бы предвѣщать ей трагическій жребій или бѣдствія. Взгляните на все въ концѣ пьесы, когда она, какъ бы стряхнувъ съ себя долгія страданія и тяжелыя разочарованія, быстро предается вновь блаженнѣйшему чувству благосостоянія, какъ скоро она принимаетъ относительно братьевъ тонъ поддразнивающей рѣзкости, какъ ея искрометный взоръ быстро обѣгаетъ присутствующихъ и какъ она съ каждымъ умѣетъ заговорить по иному; взгляните на это и вы почувствуете, что природа изумительно одарила это существо способностью сживаться со всякимъ положеніемъ, выносить всякое испытаніе и каждому воздать должное.
"И вотъ, съ высоты своихъ надеждъ на свиданіе съ Постумомъ, ей суждено быть сверженной въ глубину горя. Ей приходится узнать, что ея супругъ считаетъ ее за невѣрную и приказалъ своему слугѣ умертвить ее. Прочесть это въ слухъ у ней не хватаетъ духу: слово это становится у ней поперегъ горла. Но она не остается, какъ Дездемона передъ Отелло, нѣмою и какъ бы закоренѣлою, она начинаетъ вдумываться въ прежнія клеветы Іахимо и считаетъ ихъ теперь за правду. Думать, что и онъ оклеветалъ ее, она не можетъ; безчеловѣчное приказаніе мужа убить ее она можетъ объяснить лишь тѣмъ, что считаетъ его вѣроломно измѣнившимъ ей. Послушная "даже до смерти", она, какъ овечка, добровольно предается въ жертву закалывающей рукѣ. И когда Пизаніо выказываетъ къ ней состраданіе, -- ея подавленная душа быстро оживаетъ. Въ ея душѣ не отыскивается ничего, чѣмъ бы могъ быть оправданъ ея жестокій супругъ. Даже и теперь не шевелится въ ней склонность къ отмщенію, -- она склонна только къ мысли увидѣться съ нимъ и спасти его, потому что вѣритъ въ возможность его раскаянія. Эта добрая душа чувствуетъ только состраданіе къ своему преслѣдователю, обиженная -- сожалѣетъ объ обидчикѣ. Она вспоминаетъ, что измѣнникамъ въ этихъ случаяхъ бываетъ хуже, нежели пострадавшимъ отъ измѣны, что его одолѣетъ раскаяніе, когда онъ насытится своею новою обольстительницею; что за тѣмъ его станетъ мучить воспоминаніе о ней, которая рада него отказала столькимъ царственнымъ женихамъ, а что тогда онъ, наконецъ, признаетъ, что все это съ ея стороны не было какимъ нибудь привычнымъ и обыкновеннымъ дѣломъ, что это составляетъ рѣдкую въ ней черту. И читатель почувствуетъ здѣсь, съ какими, изумительнымъ изворотливымъ искуствомъ поэтъ при данныхъ обстоятельствахъ и душевныхъ состояніяхъ облекаетъ ее въ одежду восхитительнѣйшей добродѣтели. Читатель почувствуетъ это въ ту минуту, когда Иможена въ ревности ведетъ мысленную тяжбу съ своимъ малымъ грѣшникомъ, -- отъ ея самовосхваленія вѣетъ драгоцѣннѣйшимъ благоуханіемъ, потому что въ ея самовосхваленіи высказывается уязвленное чувство собственнаго достоинства".
Не смотря на отличительныя черты, спеціально ей принадлежащія, Иможена, какъ я уже сказалъ, съ изумительной полнотой вмѣщаетъ въ себѣ всѣ другіе женскіе характеры Шекспира. Посмотримъ же на эта характеры и постараемся выяснить ихъ психическій механизмъ, какъ это мы попробовали сдѣлать по отношенію къ Клотену. Женщины Шекспира -- прелестныя дѣти, чувствующія порывами и любящія съ безуміемъ, онѣ -- женщины въ полномъ значеніи слова. Нельзя быть болѣе неблагоразумной, какъ Дездемона; она жалѣетъ Касіо и страстно желаетъ, чтобы Отелло простилъ его, желаетъ во что бы то за стало, правъ-ли онъ или нѣтъ, есть ли въ этомъ опасность или нѣтъ. Она ничего не знаетъ о человѣческихъ законахъ и не думаетъ объ нихъ. Она видитъ только, что Касіо несчастенъ и этого ей достаточно. Она проситъ за него передъ Отелло: "нѣтъ, не теперь, дорогая Дездемона; въ другой разъ. -- А скоро это будетъ? -- Какъ только мнѣ можно будетъ, моя милая, изъ любви къ тебѣ.-- Можетъ быть, сегодня вечеромъ, за ужиномъ? -- Нѣтъ, не сегодня вечеромъ.-- Значитъ, завтра за обѣдомъ? -- Я не буду обѣдать дома.-- Ну, такъ завтра вечеромъ, или во вторникъ утромъ, или въ среду въ полдень, или вечеромъ; но только не болѣе трехъ дней, потому что онъ въ самомъ дѣлѣ раскаивается". Она удивляется, что ей отказываютъ, она недовольна мужемъ. Онъ соглашается и въ самомъ дѣлѣ кто бы не согласился, видя упрекъ въ этихъ прекрасныхъ глазахъ? "но это не милость мнѣ, отвѣчаетъ она, -- вѣдь это все равно, какъ еслибы тебя я попросила, чтобы ты надѣлъ перчатки, или съѣлъ питательную пищу, или теплѣе одѣлся бы, или, словомъ, сдѣлалъ-то, что самому тебѣ служило бы въ пользу". Черезъ минуту, когда онъ проситъ оставить его одного, -- съ какой дѣтской рѣзвостью, дѣлая книксенъ, она говоритъ: "откажу-ли вамъ? Нѣтъ. Прощайте, лордъ. Эмилія, пойдемъ. Дѣлайте, что хотите, -- я послушна". Поэта живость и рѣзвость не исключаютъ боязливой стыдливости и робости; напротивъ, какъ въ одномъ, такъ и въ другомъ случаѣ -- причина одна: крайняя чувствительность. Женщина, чувствующая много и быстро, -- страстнѣе другихъ; она или сразу высказываетъ или ничего не говоритъ.
Такова именно Иможена, "такая чувствительная къ упрекамъ, что слова для нея -- удары, а удары -- смерть". Такова Виргинія, жена Коріолана: у ней не римское сердце; она ужасается побѣдъ своего мужа. Когда Волумнія изображаетъ Коріолана на полѣ сраженія съ окровавленнысмъ челомъ, она блѣднѣетъ. "Его окровавленное чело? восклицаетъ она, -- о, Юпитеръ, нѣтъ, только не крови!" Она старается забыть опасности, не смѣетъ объ нихъ думать. Когда ее спрашиваютъ: не имѣетъ ли Коріоланъ привычки возвращаться домой раненный? она, почти рыдая, отвѣчаетъ: о, нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ! Ее пугаетъ даже мысль о рамѣ. Когда онъ возвращается, она можетъ только краснѣть и плакать. Очевидно, что такая чувствительность можетъ разрѣшаться только любовью. Поэтому то всѣ шекспировскія женщины любятъ безъ всякой мѣры и почти всегда съ перваго раза. При первомъ взглядѣ, брошенномъ на Ромео, Джульета говоритъ кормилицѣ: "Ступай, узнай его имя. Если онъ женатъ, -- гробъ будетъ моею брачною постелью". Такія, какими Шекспиръ ихъ создалъ, онѣ могутъ только любить и должны любить до гроба; Миранда, встрѣтивъ Фердинанда, увѣрена, что передъ ней -- небесное созданіе. Она останавливается, какъ вкопанная, передъ этимъ внезапнымъ вѣдѣніемъ, прислушиваясь къ божественной музыкѣ, которая раздается въ глубинѣ ея сердца. "Какъ глупо, что я плачу отъ избытка счастія!-- О чемъ плачете вы?-- О томъ, что я недостойна отдать вамъ то, что я желала бы вамъ отдать... и что я еще болѣе недостойна взять то, что я бы хотѣла имѣть... Я буду вашей женой, если вы хотите жениться на мнѣ; въ противномъ случаѣ, я умру вашей слугой". Этотъ внезапный охватъ любви, понятно, измѣняетъ весь характеръ. Робкая и чувствительная Дездемона, вдругъ, передъ цѣлымъ сенатомъ, передъ отцомъ -- отказывается отъ отца; она даже не думаетъ просить его прощенія или утѣшать его. Она хочетъ ѣхать съ Отелло въ Кипръ, не смотря на войну и морскія бури. Для нея исчезаетъ все, кромѣ обожаемаго лица. Немудрено по этому, что страшныя несчастія, отчаянныя рѣшенія являются естественными и необходимыми послѣдствіями такой любви. Офелія сходитъ съ ума, Джульета убиваетъ себя и нѣтъ такого зрителя, который бы не былъ убѣжденъ, что иначе не можетъ быть. Не добродѣтель, слѣдовательно, управляетъ подобною душой, если добродѣтелью считать сознательную волю поступать хорошо и по долгу. Если онѣ добродѣтельны, то только изъ крайней деликатности ихъ натуры или изъ любви. Порокъ противенъ имъ, какъ нѣчто грубое, но вовсе не какъ нѣчто безнравственное. Онѣ чувствуютъ не уваженіе къ браку, а обожаніе къ своему мужу. "O, sweetest, fairest lily"!-- эти слова изъ "Цимбелина" рисуютъ эти цвѣтки, которые не могутъ отдѣлиться отъ стебля, съ которымъ соединены. Когда Иможена узнаетъ, что ея мужъ хочетъ ее убить за мнимую ея невѣрность, она не возмущается оскорбленіемъ, нанесеннымъ ей; у ней нѣтъ самолюбія, но только любовь. "Не вѣрна"! и падаетъ безъ чувствъ отъ этого удара. Когда Корделія слышитъ, какъ ея отецъ, раздражительный старикъ, уже почти сумасшедшій, спрашиваетъ: какъ она его любитъ, -- она не можетъ рѣшиться въ слухъ повторить то, что сказали ея сестры. Ей стыдно обнаружить свою любовь и пріобрѣсти такимъ образомъ приданое. Онъ лишаетъ ее наслѣдства и изгоняетъ ее; она молчитъ. Но когда впослѣдствіи она находитъ его всѣми оставленнымъ, сумасшедшимъ, то преклоняетъ передъ нимъ свои колѣна съ такою глубокою любовью; она плачетъ надъ нимъ съ такою глубокою горечью, какъ можетъ только сдѣлать мать надъ своимъ ребенкомъ. Если, наконецъ, Шекспиръ встрѣчаетъ характеръ героическій, достойный, напр., Корнеля, римскій характеръ матери Коріолана, то онъ объясняетъ страстью то, что Корнель объяснилъ бы героизмомъ. Онъ изобразилъ ее страстной, жадной къ сильнымъ ощущеніямъ славы. И тутъ, какъ и вездѣ у Шекспира, господствуетъ страстный темпераментъ, чувствительность, внезапные порывы, чувство, но не холодная разсудочность и даже не сознаніе.
Такое психологическое міровозрѣніе можно назвать поэтическимъ, такъ какъ здѣсь женщина является центромъ борьбы самыхъ разнородныхъ элементовъ. Но поэзія, самая высокая, лирическая поэзія окружаетъ, по преимуществу, Иможену. Среди драмы, въ которой участвуетъ Иможена, -- вдругъ является лирическая форма въ эпизодѣ, который имѣетъ особенную прелесть. Иможена, подавленная страданіемъ, слѣдуетъ совѣтамъ Пизаніо; она рѣшается переодѣться въ пажа, приблизиться такимъ образомъ къ Постуму и лично узнать причину его несправедливости. Въ дорогѣ, падая отъ изнуренія, умирая съ голоду, она входитъ въ пещеру, гдѣ встрѣчаетъ трехъ неизвѣстныхъ ей людей. Это ея два брата и Беларій, ихъ воспитатель, увезшій ихъ отъ Цимбелина. Она не знаетъ о существованіи своихъ братьевъ; они -- не знаютъ своей сестры, но естественное влеченіе сближаетъ ихъ. Такимъ образомъ, изъ драмы мы непосредственно вступаемъ въ пастораль, гдѣ поэтъ противопоставляетъ, какъ и въ комедіи: "Какъ вамъ угодно", простую сельскую жизнь -- порокамъ городовъ. На сторонѣ человѣка, воспитаннаго среди природы, мы видимъ мужественныя добродѣтели и великодушіе. Среди лѣсовъ, въ горахъ, гдѣ человѣкъ принужденъ жить первобытнаго жизнью, онъ не унижаетъ въ себѣ человѣческаго достоинства; онъ не продаетъ, подобно придворному, своей свободы, потому что, не имѣя потребностей, онъ презираетъ золото; онъ не грабитъ слабаго, не измѣняетъ друзьямъ; онъ живетъ свободнымъ и гордымъ. Въ этой пасторали нельзя не замѣтить стремленій времени, когда Сидней писалъ свою "Аркадію", а Флетчеръ -- своего "Вѣрнаго пастуха". Гвидерій и Арвирагъ, -- братья Иможены, -- воспитанные какъ горцы, превосходятъ придворныхъ въ добротѣ, храбрости, патріотизмѣ, они помогаютъ Иможенѣ; одинъ изъ нихъ, на котораго напалъ Клотенъ -- представитель выжившей изъ ума, надменной аристократіи, -- убиваетъ его, а во время сраженія между британцами и римлянами они останавливаютъ бѣглецовъ британской арміи и способствуютъ побѣдѣ. Дворяне бѣгутъ; простые крестьяне остаются на своихъ мѣстахъ. Вездѣ вы видите превосходство поселянина надъ горожаниномъ. Иможена, хотя и воспитанная при дворѣ, принимаетъ сторону поселянъ, во-первыхъ, изъ любви къ простотѣ, а во-вторыхъ, потому что она видитъ ихъ нравственное превосходство. Все это, конечно, болѣе похоже на лирическую поэзію, чѣмъ на драму, но богатство этой лирической поэзіи такъ велико, что читатель невольно увлеченъ. Греки точно также допускали въ трагедіи лирическій элементъ, но они сосредоточивали его въ хорѣ. У Шекспира-же лиризмъ бьетъ черезъ край и поетъ, какъ античный хоръ, всякій разъ, когда поэтическое положеніе воспламеняетъ его воображеніе. Но и тутъ идеальный образъ Иможены царствуетъ надъ всѣми. Ни гордыя слова короля Британіи, ни храбрость его сыновей и Постума, ни прекрасный характеръ Люція не украсили бы эпической драмы, если бы идеальная фигура Иможены не выдѣлялась на мрачномъ фонѣ событій. Какъ Корделія, она лучше тѣхъ, которые ее окружаютъ, и играетъ роль героини древняго эпоса. Вѣрность есть добродѣтель первобытныхъ временъ. Ахиллъ любитъ Патрокла любовью, которую не уменьшили ни старость, ни несчастія. Пенелопа ожидаетъ своего супруга, несмотря на все, что ей приходится испытывать. Шекспиръ въ тѣхъ своихъ драмахъ, которыя приближаются къ эпической формѣ, въ "Королѣ Лирѣ", въ "Цимбелинѣ", встрѣчается съ гомерическимъ міровозрѣніемъ. Онъ, также какъ и Гомеръ, среди правилъ еще совершенно варварскихъ, видитъ уже величайшія и благороднѣйшія стороны натуры человѣческой; самоотверженіе онъ олицетворяетъ въ характерѣ друга, -- Кента или Пизаніо, а соединеніе величайшей граціи, нравственной силы и любви -- въ безсмертныхъ типахъ Корделіи и Иможены...