Громкий звонок вызвал слугу на первый этаж, где остановились фон Краш и Маргарита.
Отец и дочь только что пришли в себя от долгого сна, в который погрузились накануне, благодаря ухищрению молодого Триля.
-- Я еще никогда не засыпал подобным образом, -- сказал дочери немец.
-- Не хочешь ли ты сказать, что этот молодой американец...
Беспокойная мысль заставила фон Краша мгновенно вскочить на ноги. Он был так недоверчив, что подозрение зарождалось в нем очень легко. Немец быстро начал осматривать свои карманы, ворча при этом:
-- Неужели же этот чертов американец...
-- Вы его подозреваете? -- спросила Маргарита.
Отец ничего не ответил. Один за другим вынимал он из своих бесчисленных карманов предметы, которые побывали в руках Триля.
Все на месте. Ключи, часы, деньги и красная записная книжка. Немец открыл ее, перелистал.
-- Ну и бумагу делают у нас, -- сердито пробормотал он про себя. -- Все листки слиплись! Я лежал на ней, наверное, это от тепла тела... Ну, это пустяки... Кстати, который час? Мои часы остановились...
-- И мои тоже.
Немец нетерпеливо нажал кнопку электрического звонка, заставившего слугу броситься со всех ног в их комнаты.
-- Ах, сударь, -- сказал тот немцу, -- я беспокоился, не видя вас сегодня утром... Еще чуть-чуть и позвал бы хозяина узнать в чем дело.
-- Который час?
-- Без четверти два. По части сна ваша милость могла бы побить рекорд!
Затем, хлопнув себя по лбу, он быстро проговорил:
-- Чуть было не забыл! Молодой американец, который оставался в вашем обществе почти до десяти часов вечера, велел передать вам записку... Я сейчас ее принесу!
Он поспешно вышел. Отец и дочь переглянулись.
-- Как мы могли проспать столько! Более полусуток!
-- Вероятно, наше долгое дежурство у Голборн-Виадук.
Однако было ясно, что эта странная сонливость совсем не казалась фон Крашу естественной. Появление лакея вывело его из состояния мрачной задумчивости. Малый был нагружен подносом, уставленным холодной говядиной, птицей. Он расставил все это на столе. Затем вынул письмо.
-- Вот оно... Молодой джентльмен из Соединенных Штатов дал мне его перед отъездом.
-- Разве он уже уехал?
-- Сегодня ночью. В час. Так по крайней мере он сказал в конторе.
-- Ладно. Можете идти.
Когда слуга вышел, Краш быстро разорвал конверт.
Там было всего несколько строк:
"Вынужден продолжать свое путешествие, сожалею, что не могу проститься с сэром фон Крашем и миледи. Но сохраню самые лучшие воспоминания о вечере, проведенном в вашем обществе, и буду счастлив принять вас в Чарльстоне, если вам когда-нибудь придется там побывать".
Все было очень корректно и мило в этой лаконичной записке.
Немец мысленно упрекнул себя в нелепом подозрении насчет этого безобидного юнца -- по силам ли ему было бы тягаться с таким докой, как он, поднаторевшим на сыскной службе в Берлине! И успокоив себя этим соображением, Краш сказал:
-- Наверстаем же потерянное время!.. За стол, за стол, милая Марга!
Но едва они, окончательно успокоившись, приступили к обильной трапезе, красовавшейся на их столе, как до них донеслись выкрики лондонских мальчишек-газетчиков, снующих по улицам.
-- Читайте "Ньюгейтскую идиллию"! Французский инженер не предстанет перед судом! Обвиняемый избежал суда!
-- А?! -- воскликнул немец. -- Ты слышала?..
-- Да, конечно!.. Но это, наверное, "утка"!
Он подошел к окну и выглянул наружу.
-- Эй, малый!..
Мальчишка, вручив немцу газету и получив монету, исчез.
С лихорадочной поспешностью фон Краш пробежал первую страницу и пробормотал:
-- Инженер действительно умер!
-- Умер!!!
Маргарита повторила это слово, сама не сознавая, что говорит. Она встала со стула и стояла, выпрямившись, смертельно бледная.
-- Умер!.. Вот и путь к счастью, намеченный вами. Могила... могила.
Она заламывала себе руки и шептала:
-- Простит ли он меня!..
Фон Краш недовольно воскликнул:
-- Ты рехнулась, милая!.. Разве покойник может прощать или не прощать?..
-- Но я думала о сэре Питере-Поле.
-- Это еще что за новости?
-- Я люблю его...
-- Его?!
Толстяк схватился за голову обеими руками жестом человека, который пришел в отчаяние перед неразрешимой загадкой, и несколько раз повторил:
-- Питер-Поль!.. Теперь Питер-Поль!.. О, если б чума забрала всех молодых женщин!
А Маргарита убежденно заявила:
-- Эта неожиданная новость помогла мне понять себя. Мне было тяжело слышать это, как тяжело узнать о несчастье с другом, но не более. Мои мысли только о Питере-Поле, который, слава Богу, жив и здоров! Я сначала запуталась в ваших политических играх, но этот удар вывел меня из нерешительности.
Вдруг ее охватила тоска.
-- Отец, отец, зачем вы втянули меня в это грязное дело?
-- Однако же это не я убил твоего чертова француза, -- угрюмо пробурчал он, -- его убила болезнь.
-- Болезнь?!
-- Конечно, болезнь! Доктора определили -- эмболия... Да ты послушай...
И он прочел:
"Процесс над французским инженером Франсуа д'Этуалем не приведет к тому концу, который ожидался. Сама природа взялась разрешить эту трагическую задачу.
Сегодня утром надзиратель, обходивший камеры, нашел француза лежащим на своей кровати. Тело было уже холодное и находилось в той стадии окоченения, которая показывала, что смерть произошла несколько часов назад.
Немедленно был вызван Джеймс Линдлей, тюремный врач. После исследования ученый-практик установил, что заключенный погиб от сердечной эмболии.
Событие это само по себе не представляет ничего такого, что могло бы нас огорчить. Природа благородно покончила с громким делом, которое в последнее время завладело умами общества.
Но рядом с образом виновного находятся два нежных женских создания, две девушки -- обе его жертвы, обе пораженные в сердце. Одна -- утратившая разум мисс Лизель Мюллер -- была заключена в психиатрическую лечебницу. Ее отец, объявившийся так неожиданно, постоянно находился при несчастной дочери. Узнав о кончине инженера, отец, мистер Тираль, немедленно потребовал разрешения увезти свою дочь из Англии. Он хочет положить ее в клинику к одному знаменитому врачу на континенте, который, может быть, сумеет вылечить несчастную девушку.
Вторая жертва -- мисс Эдит Фэртайм, дочь лорда и могущественного промышленника. Будучи невестой обвиняемого, мисс Эдит каждый день посещала тюрьму, с трогательным упорством отказывалась верить в виновность любимого человека. Получив телеграмму о смерти обвиняемого, она потребовала его тело, вырванное смертью у правосудия. Эдит Фэртайм изъявила желание похоронить его в фамильном склепе-часовне, воздвигнутом под сенью парка Фэртайм-Кастля, вблизи Уимблдона. Она надела траур, как вдова, и высказала твердую решимость никогда не выходить замуж.
Бесспорно, подобный поступок чистой, юной, любящей души заслуживает почтения, даже преклонения. Но нам кажется, что прямым долгом семьи лучше было бы противодействовать таким преувеличенным проявлениям горя, проявлениям, скажем открыто, бесполезно компрометирующим.
Впрочем, не будем настаивать. Перед нами прошла смерть -- преклоним головы".
-- Вот так, Марга, видишь? Это -- болезнь! -- закончил немец, складывая газетный лист.
Она не успела ответить. Раздался стук в дверь, которая затем быстро распахнулась, и за лакеем в комнату вошел Тираль, ведя за руку Лизель, двигающуюся словно автомат, с обращенным внутрь себя взглядом больших черных глаз.
-- Я получил разрешение забрать из больницы дочь и сейчас же поехал к другу и благодетелю, каким вы себя проявили по отношению к нам, чтобы спросить -- когда мы уезжаем? Когда мы увидим доктора, который, быть может, вернет рассудок моей девочке?
-- И превосходно сделали, что пришли! -- воскликнул фон Краш, усилием воли настроив себя на хороший тон со своим гостем. -- Мне еще понадобится денька два, чтобы закончить кое-какие дела. Значит, через два дня можно и уехать!
-- О!.. Благодарю вас!.. Благодарю!
Тираль восторженно пожал немцу обе руки, затем подбежал к Лизель, бесчувственной, как всегда, сжал дочь в объятиях и покрыл ее личико поцелуями.
-- Мы тебя вылечим, дорогая... И ты узнаешь, что у тебя есть отец, который любит тебя больше жизни!
Фон Краш воспользовался этой минутой, чтобы шепнуть Маргарите на ухо:
-- Ты его займи чем-нибудь эти два дня. Надо дать ей отдохнуть от его общества...
И, снова обратившись к Тиралю, сказал:
-- Вы поселитесь, конечно, в этой же гостинице... И я попрошу вас сопровождать мою дочь во время ее поездок по городу. Мне хочется поскорее освободиться от дел -- я вынужден буду оставлять ее одну.
Затем, усевшись, закончил:
-- А теперь прошу позволения окончить завтрак. Мы сегодня опоздали.
Вдруг он схватил через стол руку Маргариты, которая сидела напротив. Та вопросительно взглянула на него.
-- У меня есть идея, Марга, -- тихонько шепнул ей немец, пользуясь тем, что Тираль весь углубился в нежный монолог, которым выражал своей бессмысленно глядевшей в пространство дочери свою радость и свою надежду вскоре увидеть ее здоровой. -- Мы будем присутствовать на похоронах инженера в фамильном склепе.
-- Зачем?
-- Во-первых, это будет выражением сочувствия Фэртаймам, во-вторых -- встреча с Питером-Полем. Понимаешь?..
Маргарита благодарно взглянула на отца.