Из Руби мы вышли яри великолепной погоде, но по телеграфным сведениям отвратительной в Фэрбенксе. На этот раз мы шли уже на трех машинах. Впереди, с телами погибших — Ионг, слева — Гильом и справа — мы.
Сообщение телеграфа оказалось не преувеличенным. После часа полета погода испортилась. Видимость сузилась, и сильно болтало. Смотря на машины Ионга и Гильома, мы видели, как их качало с крыла на крыло. Это же удовольствие испытывали и мы. Так продолжалось до самого Фербенкса.
На аэродроме толпа, количеством, значительно превосходящая Тэллор и Руби.
Первым садится Ионг. Сделав два круга, следуем за ним. После нас — Гильом.
Окруженные толпой, мы вылезаем из машины. Нас представляют мэру города де-Лаверну, потом даме с печальными глазами и двумя мальчиками, которых она держала за руки, про которую мне кто-то уже успел шепнуть на ухо «жена Борланда» и наконец высокому сухому старику — отцу Эйельсона…
Мне тяжело смотреть и на эту даму с печальными глазами, и на высокого сухого старика. Пожимая им руки, мне как-то особенно хотелось передать им сочувствие не только от себя, а от всех нас, летчиков.
В ответ на приветствие Слепнев произнес небольшую речь.
На громадном «Линкольне» де-Лаверна мы медленно двинулись к ожидающей нас гостинице. По всему городу, на всех домах были приспущены национальные флаги. Это была та дань, которую отдавали жители Фэрбенкса своим пилотам и горю близких иx людей…
На траурном ужине старик Эйельсон сказал, обращаясь к нам:
— Я очень хочу, чтобы на гроб моего сына вместе с канадским и американским флагом вы возложили бы флаг своей страны.
Запросив разрешение нашего правительства, мы при громадном стечении народа и торжественной тишине, царившей в большом зале, развернули красный шелковый флаг и покрыли им оба гроба.
Военный караул отдал салют…