Золотое сечение
На стук никто не ответил. Он толкнул дверь и вошел.
– Эй! – крикнул он.
По-прежнему никакого ответа. У окна стояло одинокое кресло. Он пошел дальше и замер. Справа, в нише, стояла кровать, и на ней спал человек. Спал в одежде. Гунарстранна не знал, что делать. Оглядел голые стены, казенную мебель. Ему стало тоскливо. На один краткий миг он представил, что тоже будет вот так доживать свои дни. А что, все возможно. Он один. Он может заболеть. Представив, как вот так же валяется на кровати, он взглянул на комнату другими глазами. Жилец не стремился украсить свое жилье, придать ему уют. Гунарстранне невольно стало стыдно за то, что он ворвался в комнату и озирается тут, как у себя дома. А хозяин не догадывается о том, что он здесь.
Старик на кровати спал беззвучно. Только грудь, которая поднималась и опускалась под серым шерстяным свитером, свидетельствовала о том, что он дышит. Гунарстранна бегло оглядел комод с закрытыми ящиками, полки прикроватной тумбочки. На комоде стоял старый переносной радиоприемник «Радионетте» с обломанной антенной. Блестящий шпенек был повернут под углом.
Гунарстранна еще раз оглядел спящего. Буэнг был худым, высоким, седовласым, с острым профилем; лицо морщинистое, нос прямой; подбородок длинный, заостренный; губы чувственные, но суровые.
Инспектор вышел в коридор и закрыл за собой дверь. В замешательстве огляделся по сторонам. Может быть, обитателям дома престарелых запрещается брать с собой личные вещи? Может быть, здесь все как в казарме? Стены в комнате Буэнга были голые. Ни картин, ни книг.
По коридору не спеша шла женщина в длинной юбке, на плечах платок. На вид ей можно было дать пятьдесят с небольшим; Гунарстранна решил, что она не живет здесь, а работает. Она шла уверенно, как будто заходила сюда бесчисленное множество раз. Волосы у нее были рыжеватые, добрые глаза и приятная, чуть кривоватая улыбка.
– Я могу вам помочь?
– Буэнг, – сказал Гунарстранна.
– Его комната прямо за вами.
– Он спит, – пояснил Гунарстранна.
– Ага! – Женщина снова обаятельно улыбнулась. – Ясно.
Гунарстранна кивнул; на душе отчего-то потеплело. Незнакомка вызывала у него доверие.
– Подождите здесь, – велела женщина, похлопав его по плечу, и зашагала дальше. Зашла в кабинет в дальнем конце коридора. Скоро в комнате за спиной Гунарстранны послышался звонок. Спустя какое-то время звонок оборвался, и послышался хриплый мужской голос. Открылась дверь в конце коридора, и оттуда выглянула женщина в платке. – Стучите! – произнесла она одними губами и жестом изобразила стук в дверь.
Гунарстранна послушно исполнил ее приказ.
– Да? – спросил Буэнг, открывая дверь. Смотрел он дружелюбно и с некоторым любопытством.
Гунарстранна представился.
– Я полицейский, – добавил он.
– Правда? – спросил Буэнг. – Правда полицейский?
Гунарстранна заметил, что у Буэнга болезнь Паркинсона. Руки так дрожали, что он все время ударял пальцами в дверь, как будто барабанил какую-то мелодию.
Гунарстранна покосился на дверь кабинета – там стояла женщина в платке и широко улыбалась. Он глубоко вздохнул.
– Вы не хотите со мной прогуляться? – спросил он.
Женщина в платке подошла к ним и сказала:
– У Буэнга не очень крепкие ноги. Но у нас в саду очень хорошие скамейки.
Буэнгу еще удавалось передвигаться без посторонней помощи, хотя и очень медленно. Его руки и ноги непрестанно дрожали. Гунарстранна придержал для него парадную дверь. Они переглянулись. Буэнг поднял дрожащую руку.
– Трясучка проклятая, – пробормотал он и медленно, шаркая, вышел на солнце.
Сад был красивый, с высокой кипарисовой живой изгородью, дорожками, усыпанными гравием. Вдоль бордюра росли красивые, словно восковые, бегонии. Зато, мысленно отметил Гунарстранна, здешний садовник совершенно ничего не смыслит в розах. Посреди лужайки рос больной куст, на котором не было цветов. Между ветвями виднелся сильный, шипастый, светло-зеленый отросток, похожий на копье. Перед уродливым кустом стояла зеленая скамейка, вокруг которой скакали воробьи и подбирали с земли крошки печенья. Они сели. Для начала обсудили здешних сиделок и лекарства; разговор тек плавно. Буэнг насторожился, как только Гунарстранна произнес имя Хелене Локерт.
– Меня интересует ее дочь, – пояснил инспектор. – Катрине. Ее убили.
– Дочь, – задумчиво повторил Буэнг.
– Да, – кивнул Гунарстранна.
– Рождение уже не отменишь, – буркнул Буэнг и пробормотал: – Единственный сон, после которого просыпаешься и больше уже не засыпаешь.
Гунарстранна неуверенно хмыкнул в ответ, не зная, что отвечать.
– Говорите, она умерла? Значит, и дочка тоже… – проговорил старик.
Некоторое время оба молчали. Гунарстранне ужасно хотелось курить, но он стеснялся доставать свои сигареты.
– Мы с Хелене собирались пожениться, – продолжил наконец Буэнг. – Хотя из этого ничего не вышло.
– Да, – согласился инспектор.
Оба снова замолчали. Гунарстранна сунул руки в карманы и стал машинально нашаривать кисет, одновременно соображая, что делать дальше. На соседней скамейке сидели две старушки и ели кексы.
Спустя какое-то время они услышали скрип по гравию, и Буэнг поднял голову.
– Ничего ему не давайте, – негромко проговорил он. – Он ломает все, к чему прикасается. Позавчера взялся чинить ножницы для стрижки живой изгороди; как только он за них взялся, они развалились. Мастер называется! А потом он возился с новенькой газонокосилкой и довозился до того, что она сдохла…
– О ком вы говорите? – шепотом спросил Гунарстранна.
– Вон он идет – в берете. Опять у него руки чешутся что-нибудь починить – я по его походке вижу.
Проследив за направлением его взгляда, инспектор увидел старика в сером берете. Он быстро шагал по дорожке, выкидывая ноги в стороны. В руке он держал большой гаечный ключ и покачивал им из стороны в сторону.
– Буэнг, в те дни у вас, помимо Хелене Локерт, было еще много подруг, – решительно перебил его Гунарстранна. – Как говорится, с тех пор много воды утекло. Никого больше не интересуют прежние грехи… Пожалуйста, вспомните, с кем вы водили дружбу в те дни?
– Да, смерть… – философски заметил Буэнг. – Стоит только пройти по Карл-Юханс-гате, чтобы понять, насколько смерть бесплодна. Да и здесь, у нас, все сразу видно!
– Ладно. – Гунарстранна начал терять терпение. – У меня список… его еще тогда составили в полиции. Здесь говорится, что среди прочих на допрос вызывали неких Биргит Стенмо, Грете Рённинг, Оду-Беате Сёугстад, Конни Саксеволд… – Инспектор поднял голову и вздохнул. – Конни, – проворчал он. – Неужели родители дали своей дочери такое дурацкое имя?
– Конни была наполовину американка, – ответил Буэнг. – Обожала кофе с молоком и сахаром, хотя у нее был псориаз. Из-за псориаза у нее были ужасные комплексы… хотя причины были в основном у нее в голове. Кому какое дело, есть у женщины перхоть или нет? Видели бы вы ее ноги! Гладкие, как отполированный алюминий!
– Насколько я понял, все они считали себя вашими подругами, однако вы были помолвлены с Хелене Локерт?
– Очень трудно все время отказывать, – задумчиво ответил Буэнг. – Никого не хочется разочаровывать.
– Верно, – согласился Гунарстранна.
– Но, если много врать, в конце концов попадешься.
– Тоже верно, – сказал Гунарстранна.
– Две любовницы одновременно – это прекрасно, – продолжал Буэнг. – Три – уже перебор. Надо все время помнить, кому и что ты говорил. И потом, вечно не хватает времени. Почти всем подружкам хочется залучить тебя по крайней мере на две ночи в неделю, а если подружек три, недели не хватает… трудно все успеть. Ложь сводит с ума.
– У вас их было пять, – напомнил Гунарстранна.
– Да, все должно было закончиться печально.
– Верно.
– Но две любовницы одновременно – в самый раз. Можно не запоминать, кому и что ты говорил. Конечно, у всех женщин разные вкусы. И целуются они по-разному.
– Да, действительно, – согласился Гунарстранна.
– Можно сразу определить, какой у женщины характер, по тому, как она целуется, – продолжал Буэнг.
– Вы, кажется, были гораздо старше ее… я имею в виду Хелене.
– Да, я был на двадцать с лишним лет старше, но возраст любви не помеха.
– У нее была дочь.
– Да. Вы говорите, она тоже умерла.
– Вы хорошо помните дочь Хелене Локерт?
– Нет, не слишком. Меня больше интересовала мать.
– Та, которую убили.
– Да. Печально! Мы с ней не успели пожениться. И я после нее так и не женился. Тогда я даже не представлял, что состарюсь в одиночестве.
– Дочь Хелене Локерт приезжала к вам?
Буэнг с трудом повернулся к нему всем корпусом.
Голова у него тряслась.
– Почему вы спрашиваете?
– У нас есть основания полагать, что она знала, кто ее родная мать…
– Дорогой мой, кто же не знает своей родной матери?
– Буэнг, в данном случае все несколько сложнее. Прошу вас ответить на вопрос. Дочь Хелене Локерт приезжала к вам?
– Нет. – Буэнг снова посмотрел вдаль. Порыв ветра взъерошил прядь седых волос у него на лбу. – Ни разу, – негромко повторил он. – Значит, мне судьбой предначертано умереть в одиночестве… Я даже не представлял…
– Вы решили не жениться после того, как Хелене погибла? – спросил инспектор.
– Хелене понимала, что в жизни не все просто.
– Она знала, что у нее есть соперницы?
– На самом деле никаких соперниц не было. Жениться я хотел только на Хелене.
– Однако в полиции предполагали, что кто-то из соперниц мог…
– Я не соглашался с тем, что предполагали в полиции.
– У вас имелись свои соображения относительно того, кто мог ее убить?
– По-моему, Хелене убил кто-то из ее бывших.
– Но свидетели – многочисленные свидетели – утверждали, что видели женщину, которая шла по улице, где жила Хелене. Та женщина очень странно себя вела. И было это приблизительно в то время, когда убили Хелене.
– Да, действительно, но из всех мужчин они проверяли только одного – отца девочки, а у него было алиби. Хелене была симпатичной женщиной…
– Но свидетели…
– А может, он переоделся? Мужчины, бывает, переодеваются в женское платье.
– С тех пор прошло много лет, – вздохнул Гунарстранна. – За прошедшие годы вы, наверное, часто думали о том, что случилось. Вы уверены, что…
– Вот вы напомнили мне о Конни, – перебил его Буэнг. – И об Оде-Беате…
– И о Грете Рённинг, – прочел инспектор. – И о Биргит Стенмо…
– Да… – отозвался Буэнг и замолчал. Видя, что полицейский не отвечает, он спросил: – И что?
– Других имен у меня в списке нет, – ответил Гунарстранна, кашлянув.
Буэнг снова развернулся к нему всем телом и заглянул прямо в глаза.
– Мне пора. – Он с трудом поднялся на ноги. – Я устал.
Гунарстранна смотрел вслед старику, ковылявшему по тропинке к дому престарелых. Буэнг совершенно не похож на убийцу. Но по опыту инспектор знал, что внешность часто бывает обманчивой.
Он достал сигарету, закурил, глубоко затянулся. Закинул ногу на ногу и задумался. Почему он не злится? Странно… Через секунду что-то заставило его повернуть голову. У входа стояла та самая милая женщина в длинной юбке и платке. Заметив, что он на нее смотрит, она смущенно взмахнула рукой и, зажав под мышкой какие-то бумаги, направилась к нему. Она остановилась у скамейки. Гунарстранна встал и непроизвольно улыбнулся, когда понял, что они с ней одного роста.
– Вы хорошо знаете Буэнга? – спросила женщина после того, как они сели.
– Я полицейский. – Гунарстранна вздохнул и покачал головой. Его собеседница молча смотрела на него, ожидая продолжения. – И приехал расспросить его об одном старом деле.
– К нему почти никогда никто не приходит, – сказала она.
Гунарстранна с трудом улыбнулся.
– Моего визита он тоже не ждал. – Инспектор покосился на свою собеседницу. Прочел ее имя на табличке, прикрепленной к платку: Туве Гранос. Она напустила на себя серьезный вид, но вскоре снова улыбнулась своей обезоруживающей кривоватой улыбкой.
– Обычно он словоохотливый, любит с кем-нибудь поговорить.
– Но наверное, не о себе, – заметил Гунарстранна.
– Верно. – Туве Гранос улыбнулась.
Гунарстранне не хотелось прекращать разговор.
– Здесь хороший сад, – заметил он. – Красивые бегонии.
– Да. – Она показала на уродливый розовый куст перед ними. – Но с ним мы уже ничего не можем поделать.
– Розы нужно подрезать у корневища. – Гунарстранна кивком указал на бледно-зеленый, шипастый отросток. – Когда такое происходит, значит, куст пошел в рост.
– Да что вы! – заволновалась Туве. – Наконец-то встретила человека, который понимает, в чем дело. Полицейский, который разбирается в цветоводстве!
– Я просто люблю цветы… это мое хобби.
– Представляю, какой у вас красивый сад.
– Нет. – Он покачал головой. – Но у меня есть домик в горах… – Заметив, что она с интересом склонила голову, он продолжал: – О чем он любит говорить?
– Что?
– Буэнг… вы назвали его словоохотливым. О чем он любит говорить?
– Вы хотите еще раз попробовать? – спросила Туве.
– Нет… не уверен, что дело того стоит. – Он убрал окурок в спичечный коробок и осторожно закрыл его. – Он свидетель по одному очень старому делу… более чем двадцатилетней давности. Я даже не знаю, хорошо ли он помнит все, что тогда случилось.
– Мы называем его Элвисом, – вдруг сказала Туве.
– Почему?
– Он поет, как Элвис. И может быть, немного похож на Элвиса Пресли. – Она хихикнула. – Хотя вряд ли сможет так двигаться.
Гунарстранна кивнул:
– У него болезнь Паркинсона, да?
– Да.
Оба замолчали. Она как будто о чем-то задумалась.
– Скажите, у вас есть какое-нибудь удостоверение? – вдруг спросила Туве, снова очаровав его своей улыбкой.
Гунарстранна достал бумажник и показал ей удостоверение.
– Красивая фамилия, – заметила она.
– Главное, редкая, – ответил Гунарстранна.
– Он немножко соблазнитель, – сказала она. – Элвис… то есть Буэнг.
– Представляю себе.
– Поэтому он никогда не рассказывает о себе.
Инспектор кивнул:
– В последнее время у него было много посетителей?
– К нему редко кто-нибудь приходит, – вздохнула Туве. – Вот почему я так обрадовалась, когда сегодня увидела вас. Все-таки событие!
– Когда к нему в последний раз кто-то приходил?
– Понятия не имею, но, наверное, давно.
– Вы совершенно уверены, что за последние две недели к нему никто не приходил?
– Точно сказать не могу.
– Почему?
– Потому что я работаю здесь не каждый день и не круглые сутки.
– А вы не могли бы выяснить?.. – вырвалось у Гунарстранны. Он чуть не добавил: «Тогда у меня появится повод вам позвонить», но он промолчал, боясь показаться ей смешным.
Она улыбнулась:
– Может, что-то и получится.
Они встали.
– Надежда есть? – спросила она. Гунарстранна не понял, что она имела в виду.
– Для розы. – Она показала на куст посреди лужайки.
Инспектор пожал плечами:
– Обрежьте отросток у самой земли. Если вылезет снова, выкопайте куст и выкиньте его.
– Калфатрус, он на что-то намекал… Я чувствую, – бормотал Гунарстранна, очищая стенки аквариума ватной палочкой. Он посмотрел на своего питомца. Калфатрус лежал без движения в пятисантиметровом слое воды. – Придется купить какое-нибудь приспособление, чтобы твой дурацкий аквариум не пачкался так быстро, – продолжал он, сдвигая очки на переносицу и с задумчивым видом продолжал: – Либо старый козел заметил, что в списке недостает какого-то имени, либо он на что-то мне намекал. И все-таки он не производит впечатления убийцы… Слишком он хилый и слабый. А если он на что-то намекал, то с какой целью?
Он положил ватную палочку на полку и пошел за новой. Крикнул Калфатрусу:
– Это было бы слишком невероятно, да? Криминальная полиция много месяцев не могла раскрыть дело, проходит двадцать лет, я еду в дом престарелых, и вдруг старый Казанова вспоминает что-то важное! – Размышляя, он искал емкость, куда можно было бы перелить воду. – А может, речь о другом – о какой-то подробности. Он ведь не обязательно имел в виду кого-то конкретно… – Он нашел маленькую мерную кружку, налил в нее воды и потянулся за градусником. – И потом, – бормотал он, – ну, допустим, я наткнусь на нечто важное, способное пролить свет на дело Локерт, что с того? Все произошло больше двадцати лет назад. Два дела никак не связаны между собой. Катрине Браттеруд выросла в другом месте, в нескольких сотнях километров от Лиллехаммера… – Он доливал в кружку то горячей, то холодной воды, пока она не стала нужной температуры. Потом очень осторожно полил водой Калфатруса. Рыбка в ответ радостно забила хвостом. – Теперь ты доволен, да? Ты любишь, когда вокруг тебя вода; любишь, когда ты в привычном окружении. А представь, что было бы, если бы ты очутился на полу или в соленой воде. Ты бы задохнулся, как бедная Катрине. Задохнулся нумер. – Он задумался, а потом снова обратился к рыбке: – Может быть, так и случилось, а? Ее вырвали из ее привычной среды. Хотя что для нее было привычной средой обитания и что – непривычной?