- Высокомерие этих воров невыносимо! - с гневом воскликнул оратор. - Несколько лет тому назад сопровождал я подобное же несчастное посольство из Византии к гуннам. На дороге нас встретили послы Аттилы. Эти негодяи отказались нас приветствовать и вести с нами переговоры в палатках. - "Гунн ведет переговоры только стоя на шести ногах", - велели они сказать нам. Мы не сразу поняли эту загадку. Оказалось, что они ни за что не хотят сойти с коней. Они требовали, чтобы мы совещались с ними, сидя на конях, с седла! Нам ничего не оставалось делать, как снова сесть на коней. Так и совещались императорские послы, сидя на конях, как будто это была другая шайка такого же сброда. Результат такого совещания был так же для нас унизителен, как и форма: мы обещали выдать всех нашедших у нас убежище беглецов - между ними были Аттака и Мамо, сыновья короля из племени, враждебного Аттиле, - гунны распяли их тотчас же на наших глазах! - мы дали обещание не заключать договоров с народами, враждебными Аттиле, мы обязались платить ежегодную дань (это римский то император предводителю гуннов!) в семьсот фунтов золота вместо прежних трехсот пятидесяти. От нас потребовали, чтобы мы поклялись жизнью императора и подкрепили свою клятву на кресте и евангелии. Тут же они распороли живот лошади, и мы должны были в ее внутренности вложить свои руки по локоть, а потом в знак клятвы махать ими в воздухе, пока дымящаяся кровь на них не обсохла.
- С таким-то волчьим отродьем приходится нам бороться и вести переговоры! - гневно воскликнул префект.
- Но рассказывай дальше, патриций, о вашем теперешнем путешествии, - просил Ромул.
- Кроме Дуная, - продолжал Максимин, - пришлось нам переправляться еще через Тиг и Тифиз. Суда, нужные для переправы, гунны везли на повозках или просто на нескольких, соединенных вместе, лошадях. По приказанию сопровождавших нас гуннов, жители даже самых отдаленных деревень должны были доставлять нам съестные припасы. Бедные поселяне питаются не пшеницей или рожью, а просом, вместо вина пьют мед, приготовляемый из меда диких пчел, и какой-то странный пенистый напиток, который они приготовляют из наполовину перегнившего ячменя и называют "camus"
- На следующую ночь после переправы пришлось нам плохо. После длинного перехода расположились мы лагерем вблизи озера, чтобы иметь под руками воду и для себя и для лошадей. Но едва мы разбили палатки, как разразилась страшная гроза с молнией, громом и проливным дождем. Сильным порывом ветра сорвало нашу палатку, и все находившееся в ней было снесено в воду. Очутившись во мраке, мы в ужасе рассеялись по берегу, не зная, что делать. Дождь мочил немилосердно, ветер срывал одежду, ноги вязли в болоте. На наш крик сбежались рыбаки и поселяне из ближайших хижин. Дождь, наконец, перестал, и им после долгих усилий удалось, наконец, как-то зажечь связки сухого тростника, которые служили им вместо факелов. Часть наших вещей была найдена ими и снесена в их жалкие мазанки, в которых вместо дров горел сухой камыш.
- За то на следующий день, - продолжал Приск, - мы нашли удобное пристанище в деревне вдовы рано умершего брата и соправителя Аттилы Бледы. Ее самой мы не видали: Аттила запретил ей разговаривать с мужчинами. Но она пригласила нас в один из своих домов, в изобилии снабдила хорошей пищей и, по обычаю гуннского гостеприимства, прислала прекрасных рабынь.
- От живых подарков мы отказались, а угощение приняли с благодарностью и с своей стороны послали ей в подарок три серебряных чаши, красные шерстяные покрывала, индийского перца, фиников и различных лакомств, захваченных нами из Византии, призвали на нее благословение неба за ее приветливость и отправились далее. Раз как-то должны мы были свернуть с большой дороги, по которой ехали послы какого-то покоренного народа, кажется, гепидов.
- Да, да, большая толпа готов, пояснял Приск. - Когда мы вздумали возражать, гунны говорили, пожимая плечами: "Покорится ваш император, тогда и вам будет такая же честь!" - Это было семь дней тому назад. С тех пор с нами не было никаких приключений в дороге.
- А что привело вас из Равенны, из Западной Империи к Аттиле? - спросил патриций.
- Старая жалкая песня на новый лад, - отвечал Ромул. - Он знает нашу слабость и свою силу. Он не перестанет злоупотреблять своей силой, не перестанет унижать и мучить нас.
- Он не пропускает ни малейшего повода, - заметил со своей стороны префект. Он всем пользуется.
- Поводом на этот раз послужили какие-то несчастные золотые чаши. И вот два знатных римлянина, comes и префект, должны униженно тащиться теперь по этим степям.
- Дело в том, что один римлянин, по имени Констанций, подданный Аттилы, во время осады города Сирмия гуннами, взял у епископа золотую церковную утварь, чтобы выкупить самого епископа и других граждан из плена в том случае, если город будет взят.
- Город был взят, а римлянин не сдержал своего обещания. Захватив чаши, он отправился в Рим и заложил их там богатому меняле Сильвану.
- Как ни в чем не бывало, возвратился Констанций к Аттиле. Тот, узнав об его проделках, его распял, а теперь требует...
- Выдачи Сильвана под тем предлогом, что он задержал часть добычи из города Сирмия.
- Но как мы выдадим человека, ни в чем неповинного?
- Между тем Аттила грозит войной.
- Он может грозить войной даже просто потому, что ему не нравится нос императора, - заметил Приск.
- И вот мы должны смиренно умолять варвара и подкупать его подарками.
- Так пойдем же вместе по тому же позорному пути - вздохнул Максимин. - Данное нам поручение немногим разнится от вашего.
- Да, иметь товарищей такого несчастия, вопреки слову поэта, не утешительно!
- Равенна и Византия одинаково унижены и опозорены!..
- Лампада догорела! - сказал Приск. - Не пора ли спать? Поищем во сне забвения, а величия Рима - в сновидении.