"Жизнь, деяния и гибель знаменитого доктора Иоганна Фауста в четырёх действиях, с участием Кашперле и правдивой картиной подземного царства" - так было написано большими буквами на афише у входа в балаганчик. Паскуале перевёл мне её.
Кругом шумела ярмарка. Карусели вертелись. Качели взлетали со скрипом, взметая над толпой яркие юбки девушек. У ларьков шёл торг.
Суровые крестьяне в толстых куртках, парни, девушки и. светлоголовые, краснощёкие ребята толпились у окошечка, за которым фрау Эльза получала деньги за вход.
- А будет очень страшно, мейстер Вальтер? - спрашивала быстроглазая девушка у входа. - Я страсть как боюсь чертей!
- А ты закрой глаза, чуть увидишь чёрта, и сиди так. Только провались я на этом месте, если кто-нибудь не поцелует тебя в розовые губки! - отвечал мейстер Вальтер.
Девушка засмеялась, закрывшись рукавом. Подруги толкали её в балаганчик.
- Ну полно вам, хохотуньи! - заворчала старушка, протискиваясь за ними. - Люди в театр идут, а они хи-хи да ха-ха!
В балаганчике все сидели чинно и тихо. Я зажег свечи. Нынче я работал внизу, а Паскуале вытвердил свои роли назубок со слов Марты и уже водил кукол. Фрау Эльза сняла коричный чехол со своей арфы, и её худые пальцы задергали струны.
- Иозеф! - крикнул мейстер Вальтер.
Я поднял занавес. Чуть слышный шепот пробежал по рядам.
Доктор Фауст печально сидел в кресле, подперев голову рукой. На столе стоял глобус, лежали книги и горела малюсенькая свеча. Мейстер Вальтер говорил за Фауста что-то грустное. Потом Паскуале вывел белобрысого, длинноногого Вагнера, и, поговорив, Вагнер и Фауст ушли.
Тут послышалось знакомое верещанье, и на сцену, припрыгивая, выбежал мой Пульчинелла в жёлтом колпачке, с котомкой за спиной.
- Кашперле! - восторженно ахнули ребята.
Кашперле уселся в кресло и, стуча деревянным кулачком, стал кричать, чтобы ему подали жареную колбасу с луком. Прибежал испуганный Вагнер.
- Эй, малый, подавай колбасу, а то я всё разнесу! - кричит Кашперле.
- Здесь не трактир, - говорит Вагнер, - здесь кабинет учёного!
- Мочёного? Ну, давай мне гороху мочёного с колбасой.
- Да ты кто такой?
- Я - парень молодой, Кашперле удалой, по свету шатаюсь, колбасой питаюсь!
- Поступай к моему доктору на службу!
- Ладно! - И Кашперле принялся плясать, подбрасывая котомку и вскрикивая "ю-xе!"
- Ю-хе! - радостно отозвались ребята.
Представление шло. Я то влезал под сцену и выставлял в люк чёртиков, то напускал на сцену дыму так много, что передние ряды чихали, то жег красный бенгальский огонь, когда появлялся Мефистофель в красном плаще, то гремел железным листом, изображая гром.
Наконец Кашперле вышел на сцену с маленьким фонариком, как ночной сторож, и запел:
- Добрые люди, ложитесь спать, закрывайте ставни! Скоро черти унесут доктора Фауста!
В балаганчике стало так тихо, что я слышал сквозь занавеску громкое дыхание ребят.
Я ударил в железный лист двенадцать раз, будто часы пробили полночь, и зажег красный огонь.
Тогда декорации взвились кверху, открылось подземное царство, освещенное красным светом, и отовсюду полезли мохнатые чертенята, а Марта и Паскуале завыли, и... в публике поднялся такой вой и плач, что уже больше ничего не было слышно. Дети вопили, как поросята, женщины рыдали и всхлипывали, мужчины громыхали сапогами.
Я ещё погремел железным листом и опустил занавес. У меня на сердце стало тоскливо.
Зрители, толкаясь, выходили на улицу. Матери унимали ревущих ребят. Быстроглазая девушка была совсем бледная, и, наверное, у неё тряслись колени.
- Чего они испугались? Неужели они не знают, что это просто деревянные куклы, которых мы дергаем за нитки? - сказал я Паскуале. - Помнишь, как бывало, веселились зрители, когда выходили из театра Мариано?
- Те ходят в театр, чтобы смеяться, а эти - чтобы дрожать и плакать, - ответил Паскуале.
Мы давали представления каждый день, и каждый день бывало то же самое.