16.XII.1927
Разумник Васильевич сказал мне, что Союз хочет издавать сборник памяти Сологуба1. Это меня смутило по двум причинам -- во-первых, нужно ли это делать "теперь"? Не лучше ли было бы собрать материал и воспоминания современников и передать их в Пушкинский дом или еще куда-нибудь, где бы они могли лежать и мирно ждать, пока объективный историк присоединит их к характеристике Сологуба. Стоит ли подавать повод для собачьего лая и визга, хихиканья и самовосхваления -- нашей современной прессе? Каждый рад будет прицепиться к какому-нибудь неосторожному слову в "воспоминаниях", чтобы написать статью для "Правды" или "Красной"2 в 4 столбца -- и заработать на памяти Сологуба. Не вышло бы вместо "увековечения памяти" поливания помоями могилы. А "неосторожные" слова в воспоминаниях, конечно, будут. Если уничтожить "неосторожные" слова, то "воспоминания" станут официальными некрологами, лишенными всяких черт, подлинно характеризующих Сологуба. А что будет много не только неосторожных, но прямо бестактных и целых страниц слов -- в этом можно поручиться, посмотрев на состав пишущих воспоминания, -- Борисоглебский3, который, когда Федор Кузьмич еще лежал в гробу в Союзе, уже нарисовал его портрет с чертом в изголовье, пошатнувшимся крестом и прочей бутафорией. Калицкая4, которая в ослеплении перед гением Федора Кузьмича и в уверенности, что его гениальность непреложна для всех на свете, потащила в прошлом году статью Сологуба о Чарской5, где он восхваляет Чарскую и называет ее чуть ли не великой писательницей-революционеркой (я не преувеличиваю)6, прямо к Сейфуллиной7 -- с просьбой помочь напечатать эту статью в "Звезде"8, в уверенности, что Сейфуллина с руками оторвет это гениальное произведение.
Не описать удивления добрейшей Веры Павловны, когда Сейфуллина, побагровев, вытаращила глаза: "Чтобы я... статью Сологуба... о Чарской?" и т.п., что можно было ожидать от Сейфуллиной, и наконец -- Елена Данько, которая или должна писать то, что она действительно думает -- или не может писать вовсе. Одна надежда -- на Замятина, который сможет найти верную и безупречно корректную линию и сказать много, не сказав ничего 9.
Это во-первых. Во-вторых же, дело касается моих воспоминаний. Я знала Федора Кузьмича в годы наибольшего упадка, говорят, он был прежде иной. Надо ли писать об этих годах разложения, о приступах старческою слабоумия? Сначала я сразу решила -- конечно, нет. Я ненавижу людей, пишущих о больших писателях всякую гадость в своих воспоминаниях. Кому это нужно? Если не знаешь ничего хорошего -- так и молчи.
Но потом мне пришло в голову и не дает покоя: Сологуб -- настолько странное и загадочное явление -- не должны ли мы говорить о нем, чтобы понять, откуда он и зачем? Для меня он до сих пор -- мучительный вопрос. Я находила немало ответов, но они были так отрицательны, что успокоиться на них я не могу. Сколько раз мне хотелось раздавить эту гадину, в порыве отвращения и инстинкта самосохранения, который отталкивает нас от всего уродливого, болезненного и гнилого, заставляет зажимать нос, когда слышишь вонь. На таком ответе успокоиться нельзя, -- это не ответ, это никак не исчерпывает большую личность Федора Кузьмича, это -- моя собственная, инстинктивная реакция, а не настоящее понимание, которое всегда несет с собой оправдание.
Я бы хотела найти положительный ответ. Может быть, если я запишу все, что помню о Сологубе, "не мудрствуя лукаво" и не увлекаясь соблазном карикатуры или хлесткого словца, может быть, я нащупаю какое-то положительное отношение к нему как к писателю. Ведь, во-первых, Федор Кузьмич ужасно мучился собой, я это знаю, во-вторых, он по-человечески хорошо относился ко мне и к моим стихам и старался помочь, где мог. Я не могу успокоиться на отрицательном отношении. Уж очень чудовищным кажется Сологуб как явление.
Я попрошу прочесть эту тетрадку Разумника Васильевича, его недаром зовут "Разумник", и, может быть, он мне поможет. Кроме того, мне кажется, он один из редких людей, которые не тяготятся читать рукописи и берегут человеческие документы с "гарантией сохранения полной банковской тайны", как солидные банки. Это -- не для печати.