Я пришла в Союз, чтобы подать анкету. Ко мне вышел, должно быть, секретарь с квадратной головой, толстыми губами и глубоко посаженными глазками. Он понес мое заявление в соседнюю комнату, а я вспомнила -- где тут стояла чугунка, когда здесь была Вольфила10? "Елена Данько? -- сказал кто-то ворчливо. -- Да разве у нее есть что-нибудь напечатанное?" -- и вышел маленький старичок с одышкой. Я узнала его по бородавке и бесцветным острым глазкам, как на сомовском портрете11. "Сологуб", -- сказал он, здороваясь. С перепугу я стала говорить, что у меня напечатано, но он не слушал:

-- Два года тому назад Ольга Николаевна12 принесла мне корректуру ваших стихов и расхвалила их до небес. А я думал -- ну, если расхваливают, значит, дрянь, плохие стихи, и читать не хотел. Потом смотрю -- нет, к моему удивлению, стихи хорошие и даже очень хорошие. А будут они напечатаны?

Я передала разговор с Ионовым13, когда он меня вызвал. Сологуб советовал мне "пробиваться" -- сначала в "благонамеренные журналы", а потом издать отдельной книжкой. Я отказалась. Сологуб настаивал:

-- При всех объяснениях с современными стражами литературы надо убедить их в такой точке зрения -- думать, что такие-то стихи -- не для пролетариата, такие-то ему непонятны, когда мы имеем дело с изображением общечеловеческих переживаний, с печалью и радостью, -- значит возводить поклеп на пролетариат, а возводить поклеп на пролетариат -- это значит "оскорблять его величество", потому что пролетариат широк, чуток и всеобъемлющ, он -- грядущее человечества. Поэзия должна служить пролетарию, "человеку", т.е. субъекту общечеловеческих эмоций. Суживать темы, давать только прописи -- значит предполагать, что пролетариат туп, животен и недоступен чувству, что есть клевета, так как пролетариат -- цвет человечества, класс, ставший у власти, совершивший революцию, идущий по пути все возрастающею прогресса. Поволжский голод, война и так далее давали пролетариату немало поводов для грусти: предполагать, что он не чувствовал тогда печали -- значит думать, что он туп и бессердечен. Отражать самое интимное -- грустное и радостное -- задача поэта. Почему брать темой только "бодрость, радость, жизненность"? Жизнь состоит из радости, но также из печали. Попробуйте предложить пролетарским поэтам исполнить плясовую на могиле Наримана Наримановича Нариманова14. Пусть напишут веселый сборничек на тему смерти Нариманова. Что они скажут?

Речь лилась свободно и стройно. Я была зачарована стройностью ее, несмотря на парадоксальность.

Возражать не стала.

Сологуб сердито и грубовато сказал: "Почему до сих пор не пришли почитать мне стихи?"

Я взяла его телефон.