Воскресенье, 21 сентября. — К брату.
Этакая лень! Этакая ужасная лень, скажешь ты, мой друг! И ты будешь прав. Вот уже два с лишком месяца как я не написал к тебе ни строчки, ни почтой, ни в дневнике. Удовольствия и дела помешали, но они не вытравили из моего сердца воспоминания о тех, кого люблю.
За время моего молчания произошло много интересного. Лихорадка у маркиза продолжается и он решился взять отпуск. Если отпуск этот будет дан, то бразды правления посольством перейдут в мои руки, причем, как ты можешь себе представить, я буду рад скорее работе, которая выпадет на мою долю, чем новому титулу, которым буду украшен. Мне уже 29 лет, мой друг, и я более ценю существенную подкладку славы чем ее блестящую внешность. Строя все эти проекты, я боюсь, однакоже, чтобы интрига не помешала их осуществлению и не уверен, чтобы этой интриги не было. Аббат Дефорж и консул под меня подкапываются. Первый вообще меня не любит а последнему самому хотелось бы быть поверенным в делах, что может случиться лишь тогда, когда меня отзовут или назначат посланником при каком-нибудь дворе. Я уже решил: если меня отзовут, обещая в скорости дать место, то я буду ждать этого места или здесь или в Дании у Левецана; а если мне места не дадут, то я сейчас же уеду. Через две недели все будет известно.
Гарри вернулся в воскресенье, 15, но, к несчастью, корабль на котором он ехал находится в море. Боюсь, как бы с ним не произошло какого-нибудь несчастья в виду сегодняшней погоды.
Я вчера лег спать в 11 часов. Ветер, за которым я наблюдаю с тех пор как Гарри выехал в обратный путь, был свежий и попутный. Поэтому я заснул с надеждой на скорое прибытие желанного судна. Но в четыре часа утра меня разбудил страшный шум урагана и крики матросов; почти тотчас же ко мне вбежал Комбс, в одной рубашке и страшно испуганный. «Вставай скорее! — кричал он. — Боже мой, какое несчастье!» Я, хоть и не сразу поверил в какое-то особенное несчастье, но сейчас же встал и, подойдя к окну, убедился, что на нашем дворе люди по пояс в воде. Бегу в кабинет, выходящий окнами на набережную Невы и вижу перед собою разъяренное море. Волны бешено бьют в стены дома, как бы вздрагивающего от их ударов и от сильного ветра. Множество судов, сорвавшихся с якорей, сталкиваются друг с другом и со страшным треском разбиваются. Юго-западный ветер, дующий с небывалой силою, поднял воды залива и реки на двенадцать футов выше обыкновенного уровня. Этому наводнению предшествовало необычайное падение барометра до 29°. В настоящее время вода как бы кипит. На дворе одного негоцианта, на Васильевском острове, она вдруг забила фонтаном.
Когда вода начала сбывать, то бедствия, ею причиненные, стали еще ощутительнее. Наша набережная совершенно испорчена и завалена разбитыми судами; мосты все сломаны; погибло много скота; многие лица и в том числе генерал Бауэр, принуждены были ввести своих лошадей в комнаты. По улицам плавают на лодках. Один французский парикмахер — гасконец, вероятно — выловил на Миллионной щуку. Бедный Гарри очень беспокоился о своем корабле, капитаном которого состоит некий Босс из Гавра. Если корабль потерпит крушение, то Гарри потеряет 12–15 тысяч ливров а я — все свои костюмы, книги и проч., которые выписал из Парижа. У Гарри есть и еще причина беспокоиться: четыреста ливров табаку, сложенные им в погребах Бемера, могут быть залиты водою.
Понедельник, 22. — К брату.
Сегодня мы с Комбсом объехали город. Смотреть тяжело. Вся наша Галерная набережная завалена обломками. Из разбитых деревянных судов образовались громадные кучи бревен и досок, которые растаскиваются и продаются русскими, по натуре склонными к воровству. Даже вельможи занимаются этим делом столько же к выгоде своих людей сколько и ради своей собственной. Сегодня дрова продавались по семидесяти копеек за сажень, обыкновенно стоящую полтора рубля. Миллионная набережная во многих местах разбита и опрокинута. На ней стоят большие парусные суда, перекинутые водою через парапет. Перед дворцом набережная завалена такими судами. Императрица, говорят, не спала всю ночь, наблюдая из окон дворца за ужасами наводнениями. Благодаря ее заботливости, часовые, повсюду, были во время сняты, а то бы они потонули. Говорят, что в крепости и в погребах разных тюрем залито водою до 2000 преступников. Даже стены самой крепости пострадали.
В окрестностях Петербурга наводнение тоже наделало больших бед. Снесены водою загородные дома Нарышкиных, полицмейстера Чичерина, Головиных (на Каменном острове) и проч. Красная яхта герцогини Кингстон[164] поставлена на мель. Но ужаснее всего положение Калинкинского предместья (faubourg de Kalinka — Коломна?), где все дома разрушены и повсюду лежат трупы мужчин, женщин, детей!..
Ужасное бедствие! Посреди печальных его подробностей встречаются и забавные. Так, посреди одной улицы в подгородной деревушке, Коломне, стоит, говорят, большое, трехмачтовое судно. Другое судно, в тот же день прибывшее из Любека, было невредимо перенесено водою через какой-то лес. Когда вода сбыла, то пассажиры сошли с него, как в опере, прямо на травку. Надо думать, что в газетах появится множество рассказов о еще более странных подробностях наводнения. Часть их будет, конечно, придумана, хотя и верных сведений было бы достаточно для того, чтобы сделать газеты интересными.
Вторник и среда, 23 и 24. — К брату.
По приказанию Императрицы, спектакли запрещены, что и следовало сделать в виду общественного бедствия. Ее величество приказала также, чтобы всякий, потерпевший какие-нибудь убытки от наводнения, заявлял о том полиции. Намереваются, должно быть, выдавать вознаграждение за убытки, но я думаю, что этим вознаграждением воспользуются только богатые люди, а бедным ничего не достанется. Общие потери еще не определены, но людей погибло 1444, да еще половину, говорят, скрывают.
Де-Шимэ наконец уехал, и мы все очень рады. Причины этой радости я легко мог бы тебе сообщить если бы не избегал злословия. Скажу только, что жалею этого человека и смотрю на него как на больного. Об нем и так говорят много дурного, потому что он со всеми перессорился.
Я ближе чем когда-либо сошелся с принцем Ангальтом; это очаровательный человек, обладающий благородным и впечатлительным характером. Он просил у меня мое Путешествие в Ярославль, для того чтобы прочесть своей невесте, принцессе Сольмс, на которой скоро женится. Мы обещали писать друг другу, и он дал мне свой адрес.
Консул наш продолжает делать глупости. Маркиз его поддерживает, потому что он, видите ли, добрый человек. Но французы страдают от его доброты, a русские над ней смеются, и торговые дела падают.
Пятница, 26. — К брату.
Сегодня обедал у Кауница, по особому приглашению. Ничего интересного, впрочем, не было. Рассказывали об одном английском судне, которое, еще до наводнения, село на мель недалеко от берега; матросы стали было его разгружать, но видя что вода поднимается, вновь наскоро нагрузили и он, в целости и сохранности, вошел в порт.
Ужинал у Голициных. Говорили об отъезде де-Шимэ и о посылке им акушерки к княгине Грузинской, сестре Зиновьевой. Был также разговор о любви маркиза к жене Ивана Чернышова. Я думаю, что все эти сплетни распускает Нессельроде.
Чичерину становится лучше. Апоплексический удар сделался у него, говорят, после выговора, полученного от Императрицы за наводнение. Эти люди до такой степени дорожат властью, что один взгляд Императрицы может их убить или вознести до небес.
Вернувшись домой, узнал о приходе какого-то французского корабля. Желал бы, чтобы это был тот, на котором приехал Гарри; я с нетерпением жду своих книг.
Суббота, 27. — К брату.
Сегодня утром получил приглашение от генерала Мелиссино, желает передать мне очень многое. Я отправился к нему в половине второго, рассчитывая там пообедать, но вместо обеда мне дали только чашку шоколада. А передать он мне хотел только свою просьбу о написании для него трех рекомендательных писем: к Потемкину, к Панину и к Зоричу. Он хлопочет о месте в Митаве, оставшемся вакантным за смертью Симолина. Я обещал написать эти письма к завтрашнему дню, но не знаю добьемся ли мы желаемого, так как брат покойного, который теперь в Стокгольме, тоже метит на это место, тогда как кн. Белозерский хочет ехать в Швецию. Он ведь отозван из Дрездена и больше туда не вернется. Он очень беззаботен насчет денег, что служит признаком человека очень ординарного.
Воскресенье, 28. — К брату.
Не знаю откуда маркиз взял, что я никогда не бываю у Петра и Ивана Чернышовых. Просил заглядывать к ним от времени до времени, чтобы встречаться с министрами, которые у них бывают. Не желает ли он просто помешать мне бывать у Бемеров? Может быть, но я этого не думаю.
Был сегодня на куртаге; великий князь как-то особенно со мной раскланялся. Я не обратил бы никакого внимания на эту мелочь, если б не находился в критическом положении, в виду предстоящего отъезда маркиза. Надеюсь, что я здесь не на плохом счету, со мною все любезны. Посмотрим.
Много говорят о поведении капитана яхты герцогини Кингстон. Граф Иван, англоман до мозга костей, уверяет, что он сделал во время шторма непростительную ошибку, срубив бизань, благодаря чему корма поднялась кверху и руль сделался бесполезным. Он сделал еще и другую, бросив якорь на мелком месте, так что, когда вода сошла, корабль сел на мель и стащить его оттуда будет стоить большого труда. Помощник капитана, англичанин, тоже ни о чем не подумал. Но все это рассказывают Чернышовы, а им нельзя верить.
Ужинал, вместе с маркизом, у Щербатовых; много говорили о моей женитьбе на Шарлотте. Я отделывался шуточками, что в таких случаях самое подходящее.
Вторник, 30. — К брату.
По просьбе маркиза, я сегодня три часа проскучал у Чернышовых и уехал к Мелиссино вместе со Львом Разумовским уже перед самым обедом. Представь себе, мой друг, компанию из семи или восьми дам, холодных, натянутых, молчаливых, которые только и делают, что играют в карты: вот тот кружок, в котором маркиз советует мне бывать почаще. Не могу я быть сообщительным и веселым там, где и то и другое качества являются неуместными.
Вообще весь этот день прошел у меня утомительно скучно. Рассердила меня еще Барятинская, которую я встретил у Загряжской. Говоря о Нессельроде и о его продолжительном визите, она прибавила: «Он на мне женится». Такой тон мне положительно противен.