ОТКРЫТИЕ НОВОЙ ПЕЩЕРЫ. СНОВА ДИКАРИ

Жизнь Робинзона пошла по-прежнему. Он ни разу не побывал даже на западном берегу, боясь опять взволновать себя.

Только раз, набравшись храбрости, задумал он все-таки выручить свою лодку и, выбрав подходящий день и час, благополучно перевел таки на свой берег. Теперь на той стороне не оставалось никаких следов, и он мог успокоиться. Но во всех поступках Робинзон был осторожен: без крайней необходимости он не отходил никуда далеко от своего жилья. Только посещение нового выгона, где были дойные козы, заставляло его делать более продолжительные отлучки, но это было в сторону, противоположную опасным местам, и поэтому не слишком беспокоило его.

Вероятно, за это время дикари не раз успели попировать по своему обычаю, и иногда Робинзон снова воображал себе ту долю, которая досталась бы ему, если бы, ничего не подозревающий, почти безоружный, он встретил бы не след ноги, а человек пятнадцать, двадцать владельцев таких ног. Несомненно, они погнались бы за ним, как за редкой дичью.

Постоянная тревога и сознание грозящей опасности совершенно отбили у Робинзона охоту заботиться об увеличении своего благосостояния. До того ли было, когда все мысли обращались лишь на то, как спасти свою жизнь. Он не смел вбить гвоздя, не смел расколоть полено, про стрельбу он и думать перестал. Сильно смущал его дым от разводимого огня. Ему пришло в голову заменить дрова углем. Он помнил, что еще в Англии видел, как добывают уголь, пережигая толстые сучья под слоем торфа. В дальнем конце леса производил он эту работу, а потом перетаскивал уголь к дому в больших спинных корзинах. Таким образом, дым почти исчез.

Неожиданно случай привел Робинзона сделать при этом открытие, которое его очень порадовало. Как-то, работая топором у подножья скалистой возвышенности и свалив одно густо разросшееся деревцо, он вдруг заметил за ним, в скале, узкую щель, за которой, по-видимому, была пустота. Его заинтересовало, куда может вести этот ход, и с трудом он пролез туда. Но вылез гораздо скорее и легче, чем влез: из глубокого мрака пещеры на него смотрели два горящие глаза! Опомнившись и переведя дух. Робинзон стал стыдить себя. Что мог найти он страшного? Ни одного опасного животного на острове не было, а человеку эти глаза не могли принадлежать.

И он разжег смолистую головешку из костра, который тлел поблизости, взял ее и снова влез в пещеру. Но не успел он сделать и трех шагов, как попятился назад, перепуганный чуть не больше прежнего: он услышал громкий, прерывистый вздох или стон, словно кто-то жестоко страдал тут, и затем какие-то неясные звуки, вроде бормотанья. Холодный пот проступил по всему телу Робинзона, факел чуть не вывалился из его рук. Собрав всю свою волю, он снова шагнул вперед, подняв огонь над головой, и вдруг увидел на земле огромного, старого козла. Он лежал на боку и издыхал, очевидно от старости.

Робинзон знал обычай животных — перед смертью искать укромный уголок — и понял теперь все.

Он тронул ногой козла, тот пошевелился, но встать не мог. Не обращая больше на него внимания, Робинзон стал тогда продолжать свой осмотр. Пещера была очень маленькая, очевидно, природная, со стороны, противоположной входу, она снова суживалась, уходя куда-то вглубь, так что можно было двигаться только ползком. Лезть туда без света было слишком опасно, и Робинзон решил вернуться завтра, захватив с собой свечи, которые он отлично научился лить из козьего жира.

На другой день он подошел к узкому ходу в глубине пещеры, стал на четвереньки и пополз в полном мраке. Ход мог кончиться пропастью, но Робинзону так хотелось узнать, что там дальше, что он и не думал ни о какой опасности. Через некоторое время он почувствовал, что щель становится шире и выше.

Он попробовал подняться и не мог достать рукой до потолка. Тогда он зажег две свечи и вдруг увидал такую великолепную картину, лучше которой он не видал на своем острове. Он стоял в просторном, очень высоком гроте (пещере), свет от свечей отражался от стен тысячами разноцветных огней, Робинзон никогда не узнал, какие камни были вкраплены в стену, но они сверкали, как алмазы, рубины, аметисты, а в иных местах ему казалось, что он видит куски настоящего золота. Он попал словно в волшебный замок, никогда не думал он, что под землей может быть такая красота. Пол был покрыт сухим и тонким песком, нигде ни признака сырости.

Робинзон был в восторге от такого надежного убежища: узкий, темный вход обеспечивал ему полную безопасность.

Тут же решил он, не откладывая, перенести в грот все наиболее драгоценное из своего имущества: порох, часть оружия, свинец, из которого делались пули, а также часть сухой провизии. Пороха у него оставалось уж немного, но тут его ожидала радость; в его кладовой хранился бочонок подмокшего пороха, взятый с корабля, он собирался давно его выбросить. Но теперь, осторожно откупорив бочонок, он с радостью убедился, что подмокшая часть пороха отвердела и ссохлась в крепкую корку, в которой остальной порох, совершенно исправный, лежал, как ядро ореха в скорлупе. Весь бочонок был тут же переправлен в новое хранилище.

«Пусть-ка попробуют теперь разыскать меня! — весело думал он, — пусть хоть пятьсот дикарей рыщут по острову, им не догадаться проникнуть сюда. А если бы и догадались, все равно никто не посмеет войти!»

Старый козел, которого он нашел, издох на другой же день и, с огромными усилиями, Робинзон вытащил его наружу и закопал поблизости, чтоб он не портил воздух гниением.

Шел уж, между тем, двадцать третий год жизни на острове, и Робинзон до такой степени привык к своему одиночеству, что, если бы не страх дикарей, то чувствовал бы себя совершенно счастливым и согласен был бы весь остаток жизни провести тут, хоть до того часа, когда, как старый козел, лег и умер бы от старости.

Последнее время даже кое-какие забавы появились в его жизни. Например, первый Попка научился так мило болтать, так ясно выговаривал слова, что положительно забавно и приятно было его слушать.

Затем Робинзон приручил еще трех попугаев различных цветов Эти хоть почти и не умели говорить, но радовали его своим ярким, красивым видом.

Дружок, его верный, преданный друг, прожил шестнадцать лет и, наконец, умер от старости. Еще приручал Робинзон птиц различных пород, он подрезал им немного крылья, чтоб они не могли улететь далеко. Мало-по-малу в разросшейся рощице вокруг дома поселилось множество птиц. Они вили там гнезда, выводили птенцов и неумолчно оглашали окрестности своим пением и свистом.

Среди своих стад Робинзон иногда отбирал два-три особенно красивых козленка и приручал их до того, что они ходили за ним по пятам, как собачки.

Робинзону казалось, что в настоящее время ему нечего желать для себя, кроме избавления от дикарей, но часто бывает, что то зло, которого мы страшимся больше всего, как раз и является для нас, наоборот, носителем блага и пользы. Впоследствии ему пришлось убедиться в этом.

Шел двадцать третий год его пребывания на острове, и было как раз время уборки хлеба, так что большую часть дня он проводил в поле.

Встав однажды очень рано, еще до восхода солнца, Робинзон был поражен, увидев огонь большого костра на берегу. Это было на его стороне острова, где еще никогда не замечал он никаких следов дикарей. В первую минуту он просто оцепенел от страха, но потом мысль, что если дикари немного углубятся в лес, то увидят поля, изгороди и не успокоятся тогда до тех пор, пока не отыщут владельца, заставила его живо перелезть обратно через ограду. Он поднял за собой лестницу и начал готовиться к обороне. Прежде всего он зарядил все имеющееся у него оружие, потом осторожно сходил за свежей водой, чтобы сделать запас на случай осады.

Но из своей крепости Робинзон не мог ясно видеть того, что происходило на берегу, потому что деревья загораживали вид. Между тем неизвестность томила его. Тогда он решил подняться на самую вершину той горы, в которой находилась его пещера. Захватив подзорную трубу, при помощи лестницы, приставляя ее попеременно к уступам скал, он достиг верхней площадки, лег на нее плашмя и стал смотреть.

На берегу было человек девять дикарей, все они сидели вокруг костра совершенно нагие. Конечно, костер их был не для того, чтобы погреться, потому что стояло самое жаркое время года, а, вероятно, для обычного ужасного пиршества.

Дикари приехали на двух лодках, которые, вследствие отлива, лежали тут же на песке. Вероятно, они ждали прилива, чтобы уехать. Что именно делали гости, трудно было разобрать, но вот они вскочили на ноги и принялись исполнять вокруг костра какой-то дикий танец, прыгая, размахивая руками и всячески кривляясь. Когда прилив поднял их лодки, они уселись и уехали…

Как только лодки порядочно удалились от берега, Робинзон спустился с горы, взял два заряженных ружья, топор и сейчас же отправился к тому холму, откуда он в первый раз увидел следы пиршеств. Добравшись туда, он взглянул на море и различил там еще три удаляющиеся лодки. Это открытие привело Робинзона в полное уныние, но когда, спустившись к берегу, он увидел свежие остатки ужасного обряда, прежнее негодование снова охватило его. Злодеи, пожирающие человеческое мясо, танцуя и веселясь, показались ему так отвратительны, что все благоразумные мысли вылетели из головы, и самые смертоубийственные замыслы сменили их.

Несомненно было все-таки то, что дикари чрезвычайно редко приезжают на остров: прошло более года с их последнего посещения. В дождливое и бурное время года они, наверное, не отваживаются на такое большое путешествие. Робинзону только сейчас пришло это в голову, и он пожалел о стольких часах напрасного страха и волнения, когда он ждал своих незваных посетителей почти ежечасно.

Но все же его дни протекали теперь в постоянной тревоге. Мысль, что все же, рано или поздно, а не миновать ему зубов людоедов, угнетала его ужасно.