РОБИНЗОН, НАКОНЕЦ, НЕ ОДИН
Постоянная тревога плохо действовала на Робинзона. Ему становилось нестерпимым продолжать эту бесконечную пытку, вся прелесть жизни на острове потеряла цену в его глазах. Но вот явилась у него мысль, которая уж не покидала его. Если дикари решаются переплывать большое пространство от своей земли до острова в плохих лодках, то почему не сможет он сделать того же в своей лодке, снабженной парусом и более прочной, чем те? Но он не знал, что находится там, в той неведомой стране, и на какие опасности наткнешься.
Одно время желание во что бы то ни стало изменить томительное положение было так велико, что он готов был, очертя голову, ехать без всяких рассуждений, добраться до противоположного берега и плыть вдоль него, пока не доберется до поселений белых людей. Но потом опасность этого намерения немножко охладила его. Если бы иметь с собой человека, знающего местность, который служил бы ему лоцманом и проводником…
Но кто же может им быть, как не дикарь же?
Что если попытаться спасти одного из несчастных, обреченных на съедение? Неужели из благодарности он не окажет ему любой услуги?
И вот Робинзон решил стремиться найти себе сотоварища, вырвав его от мучительной смерти. Но как это сделать? Добром дикари, конечно, не отдадут свою жертву, значит, придется вступить с ними в бой и истребить всех до одного.
Но такой отчаянный шаг не обещал верного успеха да и душа его содрогалась при мысли о том, сколько крови пришлось бы пролить для осуществления своего замысла.
Долго шла борьба в голове Робинзона, но наконец он все-таки решил искать первого случая, чтобы завладеть дикарем во что бы то ни стало.
В том, что он сумеет подчинить его себе, он не сомневался, и Робинзон поставил главной целью своей караулить и ждать. Почти ежедневно, запустив все дела, ходил он на свои сторожевые посты смотреть не подъезжают ли пироги (лодки) с дикарями, но напрасно, потому что на море никого не было видно. Больше года прошло опять в нетерпеливом ожидании, решение Робинзона не менялось.
И вот, наконец, раз, рано утром, взглянув на берег, он вдруг увидел недалеко от себя пять индейских пирог, лежавших на песке. Они были пусты, приехавшие куда-то ушли. По примеру прежних лет, Робинзон уже знал, что в каждую лодку садится от четырех до шести человек, значит, теперь их приехало около тридцати, что несколько смутило его. Как одному справиться с такой ватагой? Не зная, что предпринять, он собрал оружие и стал выжидать, прислушиваясь, не приближается ли неприятель к его крепости. Наконец, соскучившись ожиданием, он снял с себя оба ружья и полез на гору с подзорной трубой. Добравшись до вершины, он скрылся за выступ и оттуда стал наблюдать дикарей. Они уж вернулись, сидели у своих лодок, развели костер и что-то стряпали на нем, числом их было не меньше тридцати человек. Покончив с едой, они пустились плясать вокруг костра с обычными нелепыми ужимками и прыжками.
Рис. 13. Робинзон наблюдает за дикарями на берегу.
Вдруг несколько человек отделились от танцующих и побежали в ту сторону, где стояли их лодки, и вслед затем Робинзон увидел, что они тащат к костру двух несчастных, очевидно, предназначенных на убой. До того они лежали, должно быть, на дне лодки. Одного сейчас же повалили, ударив дубиной по голове, и тащившие его люди немедленно принялись за работу: распороли ему живот и начали потрошить. Другой пленник стоял тут же, ожидая своей очереди. Занявшись первой жертвой, дикари, вероятно, забыли о нем. Несчастный, вероятно, почувствовал себя на свободе, вдруг рванулся вперед и с невероятной быстротой пустился бежать. Он бежал вдоль берега, как раз в сторону крепости.
В первое мгновение Робинзон страшно перепугался, потому что не сомневался, что вся орава бросится за беглецом и таким образом очутится у него в гостях, но потом несколько успокоился, убедившись, что в погоню пустилось только трое, остальные преспокойно продолжали свое дело. Еще приятнее было видеть Робинзону, что беглец заметно опережает, своих преследователей. Но от крепости его отделяла узкая бухточка, та самая, куда причаливались когда-то плоты с имуществом разбитого корабля.
С замиранием сердца смотрел Робинзон: ему казалось, что спасения нет, что теперь беглец очутится в западне. Но он напрасно боялся: тот, не задумываясь ни секунды, бросился в воду и мигом переплыл бухточку, вылез на другую сторону и, не сбавляя шагу, побежал дальше. Из трех преследователей только двое бросились вплавь, третий постоял, посмотрел вслед и, не спеша, пошел назад.
И вот Робинзон всем существом почувствовал, что пришла та минута, которую он так долго ждал. Он понял, что надо действовать немедленно, если хочет снасти жизнь дикарю. Не теряя времени, он спустился в крепость, взял там два заряженные ружья и побежал вниз, наперерез двум бегущим дикарям. Но он немного опоздал, человек, спасавшийся от погони, успел пробежать дальше, так что Робинзон оказался между ним и преследователями. Он громко окликнул его, дикарь оглянулся и испугался, кажется еще больше, чем своих врагов.
Сделав ему знак остановиться, Робинзон повернулся навстречу бежавшим. Когда передний поравнялся с ним, он внезапно выскочил из-за дерева и сшиб его с ног ударом ружейного приклада: стрелять он не хотел из боязни привлечь внимание, звуком выстрела. Его товарищ остановился, видимо испуганный. Но когда Робинзон увидел, что дикарь поднимает лук и стрелу и начинает целить в него, ничего не оставалось больше, как выстрелить. Робинзон спустил курок и положил несчастного на месте.
Беглец, несмотря на то, что пали оба его врага, был до того напуган выстрелом, что потерял способность двигаться: он стоял, как скованный, не зная на что решиться. Робинзон снова стал кричать ему и делать знаки приблизиться. Дикарь понял, сделал два шага и снова остановился, снова шагнул и опять замер на месте, он весь дрожал, как в лихорадке. Вероятно, он думал, что пришел его смертный час и что теперь настала его очередь. Робинзон лицом, голосом старался его ободрить, как умел, дикарь подходил все ближе и ближе, через каждые несколько шагов он падал на колени, стараясь, должно быть, выразить свою покорность. Робинзон ласково улыбался и все продолжал манить его к себе. Наконец, подойдя совсем близко, дикарь снова упал на колени, поцеловал землю, прижался к ней лицом и, приподняв ногу своего спасителя, поставил ее к себе на голову.
Рис. 14. Дикарь выражает Робинзону свою покорность.
Робинзон понял, что этим тот выражал свою благодарность и покорность, поднял его, потрепал по плечу и всячески старался показать, что ему нечего теперь бояться. Но в это время оба заметили, что дикарь, поваленный ударом приклада, был не убит, а только оглушен, теперь он начинал приходить в себя. Робинзон указал на это спасенному дикарю. Тот ответил несколькими словами, которых Робинзон, конечно, не понял, но как радостно было снова слышать человеческую речь после двадцатипятилетнего молчания! Между тем ошеломленный дикарь настолько оправился, что сидел на земле, и растерянно смотрел на них. С некоторым колебанием Робинзон взялся было за второе ружье, но спасенный стал показывать на саблю, висевшую у его пояса, и знаками просить, чтоб ее дали ему.
Робинзон отцепил ее от пояса и подал.
Дикарь схватил, бросился к своему врагу и одним взмахом снес ему голову. Он сделал это с такой молниеносной быстротой и ловкостью словно постоянно имел дело с подобным оружием. Сделав это, он снова вернулся к своему спасителю и проделав перед ним ряд каких-то странных движений, сложил торжественно на землю у его ног и оружие, и голову врага.
Дикарь видел, что другой его враг сражен выстрелом и, видимо, не мог этого понять — он не постигал, как можно убить на расстоянии. Указывая знаками, он попросил позволения посмотреть на него, побежал туда и остановился над трупом в полном недоумении: постоял, поглядел, повернул на один бок, потом на другой. Пуля, вероятно, попала в сердце, и, действительно, видимых знаков почти не было. Сняв с убитого лук и колчан со стрелами, дикарь вернулся к Робинзону. Тот стал знаками звать его за собой, указывая, что может быть снова погоня, но дикарь ответил, тоже знаками, что следовало бы раньше зарыть убитых, чтоб остальные не нашли их, если придут на это место. Нельзя было не согласиться с ним; ловко и проворно взялся он за дело и вскоре голыми руками выкопал настолько глубокую яму, что похоронил в ней обоих убитых, плотно утоптав потом сверху землю.
Но Робинзон не решался вести своего гостя к крепости, он предпочел отправиться с ним к новой пещере. Там дал он ему воды, к которой дикарь припал с жадностью, потом кусок хлеба и ветку изюма. Не удивляясь невиданным блюдам, тот поглотил все в одно мгновение. Потом Робинзон указал ему на угол, где лежала подстилка из соломы, накрытая козьей шкурой, и знаком показал, что он может лечь. Тот доверчиво растянулся и сейчас же заснул. Тогда Робинзон подсел к нему и стал рассматривать его. Это был красивый малый, высокого роста, прекрасно сложенный, с прямыми, стройными ногами и красивыми руками. На вид ему можно было дать лет около двадцати пяти. На его лице ничего не было дикого и свирепого, наоборот, это было мужественное, приятное, осмысленное лицо, его улыбка была добрая и доверчивая. Волосы были черные, длинные и прямые, не похожие на ту круто-курчавую овечью шерсть, что покрывает головы негров. Лоб у него был высокий и открытый, цвет кожи не черный, а темно-коричневый, очень приятный для глаз. Лицо было продолговатое, правильное, небольшой нос, хорошо очерченный рот с белоснежными зубами. Что глаза его быстры и блестящи, это Робинзон заметил уж раньше.
Оставив отдыхать своего гостя, он пошел доить коз в расположенный рядом загончик. Не более как через полчаса дикарь показался у входа в пещеру, он издали заметил своего спасителя, весь просиял радостной, детской улыбкой и двинулся к нему. Но вдруг остановился с выражением растерянности и испуга, его рука судорожно сжала лук: он увидел ручных коз и, видимо, пришел в полное недоумение. Робинзон поманил его к себе, осторожно, тихими шагами тот приблизился к изгороди и указал пальцем на милых животных, доверчиво потянувшихся к нему, в ожидании привычной подачки. Выражение страха на мужественном лице этого сильного человека показалось так забавно Робинзону, что он громко расхохотался. Тогда улыбка вернулась и на лицо другого, но он все же не вошел во дворик, а остановился у ограды, внимательно наблюдая за происходившим там. Видимо, ему никогда не случалось видеть ручных животных, и власть над ними человека казалась чем-то непонятным и волшебным. Подоив, Робинзон протянул ему горшочек молока и предложил выпить, что тот и сделал, несколько раз останавливаясь, чтоб знаками выразить удовольствие. Прищелкнув языком, он улыбаясь подал обратно пустой горшочек.
Робинзона, между тем, беспокоила мысль о поведении остальных врагов. Что если теперь они все пустились на розыски? Кое-как знаками попытался он сообщить свою тревогу дикарю. Тот, вероятно, понял, потому что закивал головой и выразил готовность итти. Осторожно, молча, приближались они сквозь лес к берегу, тишина была полная. Прикинув глазом, дикарь выбрал высокое дерево и мигом, как кошка, взобрался на него. Оттуда он весело закивал головой и громко крикнул что-то. Успокоенный, Робинзон быстро пошел дальше, и скоро оба вышли на место недавнего пира.
Весь берег был усеян человеческими костями, земля кое-где пропитана кровью, кругом валялись недоеденные куски мяса, черепа, ноги и руки. С омерзением и ужасом смотрел Робинзон, но дикарь был совершенно спокоен, очевидно, эти картины были ему не в диковинку. Но все было пусто, ни одной лодки не оставалось на берегу, все уехали, не потрудившись даже поискать убежавших товарищей. Эта беспечность поразила Робинзона. Спасенный, между тем, оживленно рассказывал мимикой, жестами, непонятными словами, что всех пленников было четыре, трех съели, и он был последний на очереди.
Насколько можно было понять, только что было большое сражение у племени, к которому принадлежал он сам. Чужие победили, пленники были поделены и обречены на съедение.
Робинзону захотелось уничтожить кровавые следы, он стал подкладывать сухие ветки на тлеющие еще угли, чтобы сделать большой костер и сжечь на нем все остатки. Дикарь охотно помогал ему, но когда он увидел, к чему идет дело, на лице его ясно выразилось недоумение, вероятно, он ждал другого конца и не прочь был полакомиться уцелевшим кусочком человеческого мяса.
Покончив с костром, Робинзон решил итти домой и позвал с собой дикаря. Когда они проходили по лужайке, на которой были похоронены недавно убитые враги, дикарь вдруг очень оживился и, остановив своего спасителя, стал что-то усердно объяснять ему.
Наконец, Робинзон сообразил, что дикарь предлагает ему откопать убитых, сделать костер и съесть их. Сразу отвратителен и страшен показался гость Робинзону! Даже раскаяние в спасении того встало в душе! Но, взглянув на открытое, ласковое лицо, он понял, что иначе и не мог рассуждать в своем неведении этот человек. Тогда, сделав грозное лицо, он постарался как можно выразительнее объяснить, что ему противно и возмутительно даже слышать об этих вещах, что он запрещает строго прикасаться к убитым и, в случае неповиновения, убьет его самого без всяких разговоров. Очевидно, если не все, то главное, дикарь отлично понял. Он стих, понурился и со страхом поглядел на поднятое ружье. Потом несмело поплелся вслед за Робинзоном.
Куда его поместить? Несмотря на видимую покорность и послушание, Робинзону все же не хотелось пускать его в свое жилище. Но и оставить снаружи было неудобно, пришлось взять среднее и поместить пока в первом дворе. С удивлением следовал за ним дикарь, лестница, ограда — все поражало его. Прежде всего надо было накормить гостя Робинзон принес большой кусок козлятины, разложил костер и, устроив вертел, стал приготовлять жаркое. Дикарь следил с удовольствием за этой работой, кажется, он боялся, что мяса вообще здесь не достанется ему отведать. Но когда дело дошло до обеда, то он решительно отказался приправить солью свою долю и с ужасными гримасами стал отплевываться, когда Робинзон хотел уговорить его отведать посоленное. У гостя был прекрасный аппетит, и хозяин подумал, что теперь придется делать запасы вдвое больше. Но это нисколько не смущало его: остров был богат, их руки сильны, а радость найти себе товарища, а быть может и друга, превозмогла все.
С наслаждением говорил Робинзон с себе подобным.
Правда, дикарь еще не понимал его; но все же это был человек, а не бессловесное животное. Тут же был дан первый урок английского языка, но дикарь получил его от совершенно непредвиденного учителя и натерпелся не мало страха. Едва подсели они к поспевшему кушанью, как попка Поль, по своему обычаю, разыскал хозяина и, прилетев из своей клетки, уселся ему на плечо с криком:
— Робин, Робин, где ты был? Где ты был, бедный Робинзон?
Кусок мяса выпал из рук дикаря, он так и остался сидеть с открытым ртом, в глазах его и на всем подвижном лице ясно отразился страх и недоумение.
Он отодвинулся подальше от птицы и оторопело переводил взор с нее на ее владельца, очевидно, спрашивая себя, кто же это такой, что звери и птицы повинуются ему?
Попугай, между тем, болтал всякий вздор, терся головкой о щеку и всячески выражал свое удовольствие. Робинзон, которого очень забавляло недоумение дикаря, указал на себя пальцем и повторил свое имя.
Тут дикарь, видимо, понял, радостно закивал головой и совершенно правильно повторил: «Робин!» Потом ткнул пальцем себе в грудь и выговорил имя, похожее на английское слово — пятница. Так как их встреча произошла в пятницу, то Робинзон решил, что именно так он и будет называть нового товарища. Тот весело откликнулся на свое имя. Потом он охотно повторял названия разных предметов, которые говорил ему Робинзон.
Несмотря на всю покорность своего гостя, Робинзон все же не решился сразу ввести его в свою пещеру и на эту ночь устроил ему наскоро палатку во дворе. Вход же во внутренний дворик загородил бывшими под рукой досками и, ложась спать, не забыл придвинуть к себе поближе заряженное ружье.