Это было поздней осенью 1924 года. Пассажирский поезд, отяжеленный товарными вагонами, шел медленно. Стояла хмурая ночь. Дождь уныло стучал в стекла, навевая на душу тоску. Я сидел на скамейке задумавшись, от времени до времени поглядывая на массивный ящик, положенный в проходе между сиденьями. Шумные пассажиры, состоящие в основном из спекулянтов и торговцев (ведь это было в расцвете нэпа), косились на ящик и отпускали по моему адресу разные шутки.
Один даже прямо опросил меня, что за товар я везу в этом ящике.
Конечно, этим коммерсантам никогда бы не могло прийти в голову, что человек в скромном поношенном пальто и барашковой шапке — изобретатель и что в этом массивном ящике лежит плод многолетних работ, грозное оружие — первый русский пулемет.
А это было именно так. Я и двое товарищей, сопровождавших меня, везли в Москву на испытания нашу первую модель отечественного пулемета.
«Как-то проявит себя пулемет?» — думал я. И хотя в душе был глубоко уверен в добротности своей машины, все же меня томило какое-то тяжелое предчувствие.
Это заметили даже мои спутники и спросили, не заболел ли я. Я уверил их, что чувствую себя превосходно.
Дождь утих. Поезд ускорил ход, и скоро показались дымные пригороды Москвы.
На вокзале мы наняли извозчика и приехали на полигон, где были назначены испытания, как раз вовремя.
На полигоне в этот день должен был испытываться еще один пулемет, но чей, нам не сказали.
Мы заняли место под березкой, на которой трепетали последние, уже желтые листья. Собрали, установили пулемет.
Невдалеке от нас у другой машины было много военных. Среди них я узнал высокого худощавого человека с нависшими усами — это был мой старый знакомый изобретатель Токарев. Рядом с ним стоял другой изобретатель — Колесников, которого я тоже знал по Ораниенбауму и Сестрорецку.
Скоро появилась правительственная комиссия. Среди военных в высоких шлемах и длинных шинелях с широкими красными петлицами на груди по пышным усам я узнал легендарного полководца Красной Армии Семена Михайловича Буденного.
Он поздоровался с нами, осмотрел оба пулемета и велел начинать испытания.
Впереди поставили щиты с мишенями. Я лег у пулемета, ожидая команды.
— Огонь! — прозвучал чей-то громовой голос, и оба пулемета затрещали.
— Отставить! — скомандовал тот же голос. — Смените мишени.
Ко мне подошел товарищ Буденный.
— Разрешите-ка, попробуем ваш.
— Пулемет не пристрелян, Семен Михайлович, — сказал я смущенно.
— Это ничего! — он склонился над пулеметом и дал очередь.
— Доставить мишень! — раздалось над полигоном.
— Есть! — ответили с того конца, и красноармеец быстро доставил мишень.
Семен Михайлович развернул пробитый лист мишени и довольно улыбнулся в усы.
— Вот тебе и не пристрелян.
Я с волнением взглянул на мишень. Пули легли в яблоко и густо вокруг.
— Пока хорошо идет! — сказал Семен Михайлович. — Посмотрим, что будет дальше.
Начались испытания на живучесть. Каждому пулемету нужно было до смазки сделать положенное число выстрелов.
Ободренный похвалой товарища Буденного, я приготовился к дальнейшему состязанию, но тут случилось нечто страшное.
Не сделав и половины положенных выстрелов, мой пулемет умолк.
Подбежали товарищи:
— Что случилось, Василий Алексеевич?
Я разобрал пулемет и с досады махнул рукой.
— Неужели нельзя исправить? — спросили они.
— Сломался боек. Об исправлении не может быть и речи.
А пулемет Токарева и Колесникова продолжал трещать, утихая лишь на короткое время перезарядки.
В. А. Дегтярев испытывает один из образцов пулемета своей конструкции
Было очень обидно, что мой пулемет выбыл из испытаний по такой нелепой причине. Ведь в непрочности бойка был не столько виноват я, сколько плохое качество стали.
Ко мне снова подошел товарищ Буденный и, узнав о причине поломки, сказал:
— Не расстраивайтесь, товарищ Дегтярев, боек сделать проще всего. Через некоторое время мы снова испытаем вашу машину, и, если вы еще поработаете над ней, она безусловно выдержит все испытания.
Эти слова прославленного полководца успокоили меня, и я отправился домой, полный надежды и решимости довести свое изобретение до совершенства.
Всю дорогу я бодрился, но как только приехал домой, мне стало не по себе. Что я скажу Федорову, что отвечу товарищам по работе?
А Федоров уже обо всем знал.
— Не волнуйтесь, Василий Алексеевич. Я считаю, что ваш первый дебют был неплохим. А не случись этой дурацкой поломки, пулемет, несомненно, получил бы хорошую оценку.
Я молчал, опустив голову.
— А вспомните, как было с моим автоматом, сколько раз мы испытывали его и сколько раз снова брались за переделки. Изобретательство дело серьезное, и никогда не нужно бояться мелких неудач.
— Что же вы посоветуете мне, Владимир Григорьевич?
— Работать и работать. Я бы посоветовал вам сделать не только новый боек, а совершенно новую модель, даже две. Работая над ними, вы, безусловно, внесете в пулемет много усовершенствований, и он станет еще лучше.
— Спасибо, Владимир Григорьевич, я завтра же возьмусь за работу!
Дома я еще не был, и там ничего не знали о результатах испытаний. Что я им скажу? Мне очень не хотелось огорчить жену и детей своей неудачей, и я решил умолчать.
Как только я вошел в дом, дети обступили меня.
— Папа, а где же подарки?
Я растерялся. До сих пор не было случая, чтобы я из Москвы возвращался с пустыми руками. Случившееся на испытаниях, так потрясло меня, что я заторопился и забыл о подарках. Пришлось рассказать, как было дело. Все стали меня успокаивать и убеждать, что в следующий раз мою машину обязательно примут, хотя сами и понятия не имели о том, какое оружие я делал.