…Как ясно вспоминается январский день, который мне тогда показался самым прекрасным днем моей жизни…
Туманно-морозное утро. Обычная рутина с пробуждением, ленивым вставанием, построением в ледяном коридоре. Считанье и пересчитывание. Не все наши киперы отличались математическими способностями и часто путались в счете. Затем — возвращение по комнатам и снова, до уборки и контроля, закапывание в постельное тряпье в поисках какого-то тепла.
От безделья мы делились снами; каждый день кому-нибудь снилось что-то необычное. Гадали на все. Писали на клочке бумажки «да» и затем, не считая, нолики, под ними «нет» и тоже нолики. Потом выдумывали какое-нибудь число и, начиная с «да», шли вперед, перечеркивая, скажем, каждый седьмой, пятый, десятый знак. После нескольких «экскурсий» загаданное число падало на «да» или «нет», и это, конечно, означало свободу или дальнейшее сидение.
Однажды ночью мне приснился сон, что в погоне за чем-то невидимым, но необходимо нужным, я поймала кота, мурлыкающего, ласкового серого кота, и он, ласкаясь ко мне, одновременно вонзал свои когти в мою руку.
Проснулась я, лежа на правой руке, по которой бегали мурашки. Однако, свой сон я рассказала, и его подвергли рассмотрению со всех сторон. Погоня за неизвестным, решили «авторитеты» — это погоня за свободой, неизвестно когда возможной. Кот — некий враг, который одновременно способен и на что-то доброе, но его надо остерегаться. Все это должно произойти очень быстро, потому что… сон под пятницу исполняется на следующее утро.
В это утро была моя очередь с двумя другими убирать нашу комнату. Вооружившись грубо сделанными метлами, мы заметали побрызганный пол, вытирали пыль и гонялись за большим черным пауком в углу, которого по утрам, руководясь суеверием, не хотели видеть, встречали терпеливо в полдень и искали глазами по вечерам. Этого паука, единственное, по всей вероятности, живое создание, добровольно живущее в Вольфсберге, у нас иной раз крали соседки. Появились клопы, и нас уверяли, что паук их ест!
Мы ожидали инспекцию, когда кто-то громко трижды стукнул в наши двери, и мужской голос назвал мое имя. Я вышла. В коридоре стояли кипер, наша фрау Йобст и высокий, красивый английский капитан в черном берете.
Фрау Йобст сообщила мне, что капитан желает говорить со мной, и провела нас в свою комнату, оставив наедине.
Оказалось, что он тоже офицер ФСС, но Клагенфуртского отделения. Он вел себя, как джентльмен, разговаривал со мной вежливо, называл меня «гнэдиге фрау», т. е. милостивая государыня. Целью его приезда были разные дела в Вольфсберге, но одновременно он считал своим долгом сообщить мне и майору Г. Г., что следствие по нашим «винам» закончено, и что мы освобождены от всяких обвинений, которые оказались абсурдными и ложными. Он рассказал мне, что, почти одновременно с отправлением нас в Вольфсберг, в Тигринге был арестован доктор К. и его соучастница, брюнетка. Оба они попали под суд и получили наказание, от 6 до 12 месяцев тюремного заключения, за ложный донос, укрывательство продуктов, кражу казенного имущества и другие проделки, подлоги и спекуляции.
Как ни было отрадно все это слышать, но я не удовлетворилась этим, и первым моим логическим вопросом было: — А когда же на свободу?
— Уэлл… — протянул капитан. — Это не зависит от нас. Мы арестовываем и ведем следствие. Отпускать вас будут другие люди.
— Но когда же?
— Своевременно или… несколько позже. Когда вы пройдете через, как бы сказать… все фазы. Фактически еще не создай законный орган, который будет уполномочен распоряжаться вашими судьбами. В общем же, вы здесь находитесь в большей безопасности, чем люди на свободе.
При первой же встрече с майором Г. Г., мы поделились этой новостью. Он был настроен очень скептически. — Ну, что ж! — сказал задумчиво. — Поживем — увидим!
Мы действительно довольно долго пожили, чтобы увидеть конец Вольфсберга.