Павел всегда останется психологической задачей. С сердцем добрым, чувствительным, душею возвышенною, умом просвещенным, пламенною любовию к справедливости, духом рыцаря времен протекших, он был предметом ужаса для подданных своих. Остается неразрешенным вопрос: хотел ли он быть действительно тираном, или не выказали ли его таким обстоятельства? Во все продолжение царствования своей матери был он унижен, даже во многом нуждался с семейством своим. Фавориты, вельможи, чтобы нравиться Екатерине, или из подлости, боясь гнева ея, не оказывали ему должнаго уважения, а когда царедворцы узнали, что императрица намерена переменить и назначить преемником престола Александра, тогда сколько нанесено ему оскорблений! Блистательныя учреждения Екатерины зрелому уму его не нравились, казались несообразными ни с духом народным, ни с степенью его просвещения: -- "Императрица, говорил он в Гатчине, завела суды по европейскому образцу, но не подумала прежде приготовить су-дей. Наказ императрицы, утверждал он, прелестная побрякушка: этим пускает (она) пыль в глаза иностранцам, надувает своих вельмож и все одурели, но исполнения по нем никогда не будет".

Весьма натурально, что претерпевая ежеминутныя оскорбления, он все критиковал, находил вредным. Услужливые царедворцы переносили это императрице; доводили до него, что она говорила, может быть чего и не говорила; таким образом связь между матерью и сыном разрушалась ежедневно бо-лее и более; но что всего несчастнее -- явилось несколько капель злобы в сердце той и другаго. Запальчивость его характера была известна всем. Когда требовалось комплектовать офицеров из морских баталионов в его Гатчинские, тогда ни один порядочный человек к нему не шел; отправлялись только те, которые предпочитали данный из арсенала его высочества мундир, сапоги, перчатки, скорое производство -- благородному деликатному обращению с офицерами. Он это знал, сердился, ожесточался более, но -- не исправлялся.

Вдруг и неожиданно восходит он на престол с прави-лами, родившимися в тесном кругу его Гатчинской жизни, где фронт был единственным его упражнением и увеселением. Он переселяет это в гвардию. Маршированиями, штадтонами, смешной фризурою, смешными мундирами, обидными изречениями, даже бранью, арестами убивает тот благородный дух, ту вежливость в обращении, то уважение к чинам, которые вве-дены были при Екатерине и производили при ней чудеса. Боль-шая часть Екатерининских офицеров идет в отставку; он сердится, пренебрегает этим, отставляет их и возводит на место старых, -- Гатчинскую, по большей части. Военоначальниками Екатерины и великими в советах он не дорожит; окружает себя бывшими при нем камердинерами и проч., облекает их доверенностию и возводит на высшия степени госу-дарства. Мудрено-ли, что среди сей нравственной политической бури, век Екатерины исчез в один миг, никто не знал, как и что делать! Ничего постояннаго не было и все бродили как будто отуманенные. Всякая минута являла новое неожидан-ное, как будто противное прежним понятиям и обычаям. Чины, ленты лишились своего перваго достоинства, аресты, исключения из службы, прежде что-то страшное, обратились в вещь обыкновенную. Дух благородства, то, что французы называют оint d'honneur и которым все так дорожили, ниспровергнут совершенно. Еще в первые годы царствования Павла вырвалось что-то похожее на вельмож Екатерины, которые имели довольно великодушия оставаться в службе, пренебрегать обидами, уничижениями, чего гвардия сделать не сумела, -- и тем хоть мало-мальски, поддержала бы дух, который во времена Екатерины оживлял все сословия. Здесь блистали еще, некоторое время, имена Безбородки, Трощинскаго, князей Куракиных, Суворова, Дерфельдена, Репнина и прочих, которые уступали только неу-молимой необходимости.

Наконец, в этой суматохе растерялось все, явились: Кутайсовы, Обольяниновы, Аракчеевы, Линденеры и пр. пришлецы, среди которых император сам растерялся и впал в род временнаго сумашествия. Но проявлялись и среди сих мрачных минут, искры ума светлаго, строгой справедливости, доброты ду-шевной и даже величия. Эти драгоценныя минуты я старался довесть до сведения потомства; по оным судить можно, чем был-бы этот император, если бы тяжкия обстоятельства про-текшей его жизни не раздражили его характера. При конце дней он видел в порядочных людях, одаренных умом, только врагов, за исключением тех, которых удержал при себе по привычке, возвысил, наградил по царски и которые не сумели предохранить от угрожающей опасности. Неудовольствие было всеобщее.

К сему внутреннему расположению умов должно присово-купить и натиск внешних отношений двора нашего с прочи-ми европейскими государствами. Император был быстр в пе-реходе от одного убеждения к другому. Проникнутый духом истинно рыцарским, смотрел он с негодованием на буйную французскую революцию и вдруг, исполненный удивления к тому человеку, который под скромным титулом перваго консула, взял сильною рукою бразды правления во Франции, он явно перешел на его сторону и возненавидел Англию и Австрию. Наполеон мастерски воспользовался сим расположением императора. После Австро-Английской войны, оставалось во Франции шесть тысяч пленных русских. Наполеон написал (гр. Никите Петровичу) Панину, что он предлагал Англии и Австрии размен русских пленных, которые проливали кровь свою на пользу этих государств, но оне не приняли его предложения. Поэтому решился он этих пленных одеть, снабдить оружием и с их офицерами, знаменами и проч. отпустить без выкупа в Россию, не желая продолжать плена этих храбрых и сим поступком желая засвидетельствовать перед целым светом то почтение к Российским воинам, которым французы преисполнены, узнав их воинския доблести на поле брани. Это натурально возвысило уважение Павла к Наполеону и уже император публично отдавал ему полную справедливость; приказал подать себе рюмку малаги и выпил за здоровье Наполеона; потом приказал принесть карту Европы, разложил ее на столе, согнул на двое, провел по лбу рукою и сказал:

-- "Только так мы можем быть друзьями!"

Наполеон пошел далее, он схватил удачно характе-ристическую черту Павла, который был истинный рыцарь. Он предложил ему остров Мальту, с желанием, чтобы Павел объявил себя гроссмейстером ордена. Наполеон знал, что Англичане не уступят Мальты и что Павел, раздра-женный их поступком, непременно объявит им войну, что действительно и случилось.

Еще в 1780 г. Екатерина, во время Американской войны, составила северный нейтралитет. В 1800 г. Павел, по примеру ея, учредил подобный-же нейтралитет с Даниею, Швециею и проч., чтобы положить преграды насилиям английских крейсеров. Павел, узнав о появлении английскаго флота пред Копенгагеном, приказал наложить секвестр на все имения англичан в России. Англия почла это объявлением войны и флот ея угрожал Кронштадту, и самому Петербургу. Этим воспользовалась наша аристократическая партия, в недрах ко-торой составили неистовый план свергнуть императора Павла с престола. Петербург наполнили страхом близкаго появления англичан, бомбардирования Кронштадта и предрекали Петер-бургу неминуемую гибель, чтобы этим приготовить публику, и без того уже недовольную....

..... Павла более нет. Разсматривая в подробности его характер и те внешния обстоятельства, которыя имели сильное на него влияние, нельзя не пожалеть об этом несчастном им-ператоре. С величайшими познаниями, строгою справедливостию, убыл он рыцарем времен прошедших. Доказательством тому служить может великодушно данный им приют Бурбонам, гонимым отвсюду, и безкорыстное желание освободить Европу от хищения революции. Он призвал к союзу европейских госу-дарей и туркам предложил помощь и дружбу. Суворов возстановил в Италии все то, что было завоевано и ниспро-вергнуто Наполеоном, и не взирая на эти рыцарские подвиги, четырех-летнее, кратковременное его царствование неимоверно потрясло Россию, -- и какая странность! Он хотел сильнее укоренить самодержавие, но поступками своими подкапывался под оное. Отправляя, в первом гневе, в одной и той-же кибитке, генерала, купца, унтер-офицера и фельдъегеря, научил нас и народ слишком рано, что различие сословий ничтожно. Это был чистый подкоп, ибо без этого различия самодержавие удер-жаться не может. Он нам дан был или слишком рано, или слишком поздно. Если бы он наследовал престол после Ивана Васильевича Грознаго, мы благословляли бы его царствование. Но он явился после Екатерины, после века снисходительности, милосердия, счастия и получил титул тирана. Он сделался жертвою горячности своего характера...

В заключение повествования о императоре Павле, должен я прибавить еще один анекдот, чтобы выказать то понятие, ко-торое государь имел о своем самодержавии. Он спросил однажды у французскаго посланника:

-- Оù аvеz-vоus diné hiеr, М-r l'Аmbаssаdеur?

-- "J'аi diné, Vоtrе Majesté, chez lе Рrinсе Коurаkinе (Александр Борисович). С'еst véritablеmеnt un grand Sеignоur".

-- Sасhеz, М-r l'Аmbаssаdеur, отвечал Павел, qu'il n'у а dе grand Sеignоur que сеlui аu quel je parle et pendant que je lui parle.

Опустим занавес, да сокроится от наших глаз (и перейдем) к событиям более утешительным.

На престоле Российском Александр Благословенный.

Я. И. де-Санглен.

Сообщ. 7-го Июля 1882 г. генер.-лейтен. М. И. Богданович.

[ Продолжение следует ]