Въ углу большой темной комнаты, въ большихъ креслахъ подлѣ постели жены, сидѣлъ самъ мистеръ {Мистеръ по-англійски значитъ -- господинъ.} Домби, а сынъ его, тепло закутанный, лежалъ въ плетеной корзинѣ, бережно поставленной у камина передъ самымъ огнемъ. Самому Домби было около сорока-восьми лѣтъ, а Домби-сыну -- около сорока-восьми минутъ; Домби отецъ былъ немножко красенъ, немножко плѣшивъ, мужчина вообще очень статный и красивый, но слишкомъ уже суровый и величавый; сынъ былъ совершенно красенъ, совершенно плѣшивъ, и маленькое его личико было сморщено, какъ у самаго старенькаго старичка.
Мистеръ Домби сидѣлъ, горделиво выпрямившись въ креслахъ. Онъ высоко держалъ голову, и на губахъ у него скользила самодовольная усмѣшка, которая рѣдко появлялась на его суровомъ лицѣ.
-- Съ этихъ поръ, мистрисъ {Мистрисъ -- госпожа.} Домби, торговый домъ нашъ не только по имени, но и на дѣлѣ будетъ "Домби и Сынъ",-- сказалъ онъ съ довольной улыбкой, и, бросивъ взглядъ на плетеную корзинку у камина, онъ вдругъ пришелъ въ такое умиленіе, что рѣшился, противъ обыкновенія, прибавить нѣжное словечко къ имени жены.-- Не правда ли, мистрисъ, моя... моя милая?..
Слабый румянецъ пробѣжалъ по лицу больной женщины, глаза ея съ изумленіемъ поднялись на мужа: въ первый разъ въ жизни она слышала отъ него ласку.
-- Мы назовемъ его Павломъ, моя... милая... мистрисъ Домби. Не правда ли?
Больная въ знакъ согласія пошевелила губами и снова закрыла глаза. Она была очень слаба.
-- Это имя его отца и дѣда,-- продолжалъ мистеръ Домби.-- О, если бъ дѣдъ дожилъ до этого дня!
Тутъ онъ немного пріостановился и потомъ снова съ большимъ еще самодовольствомъ повторилъ:
-- "До-м-би и Сынъ!"
Дѣло въ томъ, что вотъ уже двадцать лѣтъ, какъ мистеръ Домби былъ единственнымъ хозяиномъ большого торговаго дома, который назывался "Домби и Сынъ". Дѣло это перешло ему отъ отца; до смерти отца ихъ было двое въ этомъ дѣлѣ -- отецъ и сынъ; но отецъ умеръ, и мистеръ Домби остался одинъ; десять лѣтъ тому назадъ онъ женился и съ тѣхъ поръ не переставалъ мечтать о сынѣ,-- мечтать о помощникѣ, о наслѣдникѣ, для кого онъ будетъ работать, кому со временемъ передастъ свое дѣло.
Жены своей онъ не любилъ, да и не въ его характерѣ было любить и расточать нѣжности; онъ рѣшилъ, что всякая женщина должна счесть за честь бракъ съ такой важной, какъ онъ, особой. Давъ ей свое имя и введя въ свой домъ, мистеръ Домби рѣшилъ, что навѣкъ осчастливилъ бѣдную мистрисъ Домби и больше не обращалъ на нее вниманія. У нея былъ прекрасный домъ, лошади, богатые наряды; за столомъ она занимала первое мѣсто и вела себя, какъ прилично знатной дамѣ,-- стало-быть, мистрисъ Домби совершенно счастлива,-- чего жъ ей еще нужно? Такъ по крайней мѣрѣ думалъ мистеръ Домби.
Впрочемъ, и самъ мистеръ Домби считалъ, что для полноты ихъ семейнаго счастья не хватаетъ еще одного: вотъ уже десять лѣтъ, какъ они женаты, но до настоящаго дня у нихъ не было дѣтей.
То-есть не то, чтобы вовсе не было,-- есть у нихъ дитя, но о немъ мистеръ Домби не хотѣлъ и упоминать: это маленькая дѣвочка, лѣтъ шести, которая теперь незамѣтно прокралась въ комнату и, забившись въ уголъ, робко смотритъ на мать, не сводя испуганныхъ глазокъ съ ея блѣднаго лица съ закрытыми глазами. Но что такое дѣвочка для торговаго дома "Домби и Сынъ"? Ему нуженъ помощникъ для дѣла, которое составляетъ всю его жизнь, занимаетъ всѣ его мысли, составляетъ его гордость, и, когда мастеръ Домби узналъ, что родилась дочь, онъ только нахмурился и не сказалъ на слова. Съ тѣхъ поръ онъ точно не замѣчаетъ ея, никогда не говоритъ о ней, такъ что казалось, что онъ забылъ, что она есть на свѣтѣ.
Но теперь мистеръ Домби такъ разнѣжился, что позволилъ себѣ обратить вниманіе на дочь и заговорилъ съ нею:
-- Подойди сюда, Флоренса, взгляни на своего братца, если хочешь; только, смотри, не дотрогивайся до него.
Дѣвочка быстро взглянула на синій фракъ и бѣлый стоячій галстукъ отца, но, не сказавъ ни слова, не сдѣлавъ никакого движенія, снова вперила глаза въ блѣдное лицо матери.
Въ эту минуту больная открыла глаза и взглянула на дочь. Дѣвочка въ ту же минуту бросилась къ ней и, стоя на ципочкахъ, чтобы лучше скрыть лицо въ ея объятьяхъ, прильнула къ ней съ горячей любовью, и стала нѣжно цѣловать ее.
-- Ахъ, Господи!-- сказалъ мистеръ Домби, поднимаясь съ мѣста,-- какая глупая ребяческая выходка! Пойду лучше, позову доктора Пепса.
Проходя мимо корзины, въ которой лежалъ новорожденный, онъ на минуту остановился и прибавилъ, обращаясь къ нянькѣ:
-- Мнѣ нѣтъ надобности просить васъ, мистрисъ...
-- Блокитъ,-- подсказала сладенькимъ голосомъ улыбающаяся нянька.
-- Такъ мнѣ нѣтъ надобности просить васъ, мистрисъ Блокитъ, чтобы вы хорошенько заботились объ этомъ ребенкѣ?
-- Конечно, нѣтъ, сэръ {Сударь.}! Я помню, какъ родилась миссъ {Барышня.} Флоренса...
Мистеръ Домби нахмурился и перебилъ ее:
-- Ta-та-та! все хорошо было, когда родилась миссъ Флоренса, а этотъ ребенокъ совсѣмъ другое дѣло. Не такъ ли, мой маленькій товарищъ?
Съ этими словами мастеръ Домби поднесъ къ губамъ и поцѣловалъ ручку маленькаго товарища, но потомъ повидимому испугался, что такой поступокъ несообразенъ съ его достоинствомъ, смутился и довольно неловко отошелъ прочь.
Онъ сошелъ внизъ въ большую парадную комнату, гдѣ собрались доктора; одинъ изъ нихъ былъ постоянный докторъ дома мистера Домби, другой былъ знаменитый докторъ Паркеръ Пепсъ, лѣчившій во всѣхъ знатныхъ домахъ и нарочно приглашенный мистеромъ Домби для этого случая. Домовый врачъ, мистеръ Пилькинсъ, такъ и таялъ передъ знаменитымъ докторомъ: онъ улыбался ему, всюду ходилъ за нимъ, поддакивалъ каждому его слову,
-- Ну, что же, сэръ,-- сказалъ знаменитый докторъ Пепсъ своимъ звучнымъ басистымъ голосомъ: -- поправилась ли сколько-нибудь ваша любезная леди? {Знатныхъ дамъ въ Англіи называютъ леди.}
-- Ободрилась ли она?-- прибавилъ и домовый врачъ и въ то же время наклонился съ улыбкой къ знаменитому врачу, какъ будто хотѣлъ сказать: извините, что я вмѣшиваюсь въ разговоръ, но случай этотъ очень важный.
Мистеръ Домби очень растерялся при этихъ вопросахъ: онъ почти вовсе не думалъ о больной и теперь не зналъ, что отвѣтить. Опомнившись, онъ сказалъ, что докторъ Пепсъ доставитъ ему большое удовольствіе, если потрудится взойти къ больной.
-- Мы не можемъ больше скрывать отъ васъ, сэръ,-- сказалъ докторъ Пепсъ,-- что ваша любезная леди очень слаба, и это такой признакъ, котораго...
-- Не хотѣли бы видѣть...-- подсказалъ докторъ Пилькинсъ, почтительно наклонивъ къ нему голову.
-- Именно такъ,-- сказалъ докторъ Пепсъ, кинувъ искоса взглядъ на домоваго врача: -- этого признака мы не хотѣли бы видѣть; надо сказать, что слабость мистрисъ Домби такъ велика, что намъ приходится опасаться за ея жизнь.
Наступило молчаніе, потомъ докторъ Пепсъ кивнулъ доктору Пилькинсу, и они молча отправились наверхъ къ больной; домовый врачъ почтительно отворялъ двери передъ своимъ знаменитымъ товарищемъ.
Не успѣли они уйти, какъ по лѣстницѣ послышались чьи-то быстрые шаги и шумъ платья; дверь распахнулась, и въ комнату вбѣжала уже немолодая, но щегольски одѣтая женщина и въ волненіи кинулась обнимать мистера Домби. Это была его родная сестра, мистрисъ Чикъ.
-- Павелъ, милый Павелъ!-- кричала она, задыхаясь,-- вѣдь ребенокъ настоящій Домби!
-- Что же тутъ мудренаго, Луиза,-- тихо отвѣчалъ братъ.-- Такъ и должно быть. Да что же ты такъ встревожена, Луиза?
-- Охъ, я знаю, что это глупо,-- продолжала Луиза, усаживаясь на стулъ а обмахиваясь платкомъ,-- но онъ настоящій, вылитый Домби,-- въ жизнь свою я не видала такого сходства! Ахъ, какъ я взволнована! Я думала, что просто упаду на лѣстницѣ. Вели, пожалуйста, дать мнѣ рюмку вина, Павелъ.
Въ это время послышались за дверью чьи-то осторожные шаги, а затѣмъ кто-то слегка постучался въ дверь.
-- Мистрисъ Чикъ,-- проговорилъ чей-то вкрадчивый женскій голосъ,-- какъ вы себя чувствуете, моя малая?
Въ дверяхъ показалась длинная сухощавая дѣвица съ такимъ увядшимъ лицомъ, точно щеки ея были когда-то натерты линючей краской, и эта краска сразу сбѣжала отъ воды и солнца; одѣта она была по модѣ, но неуклюже; походка была мелкая, жеманная, голосъ нѣжный и вкрадчивый, такъ же какъ и взглядъ свѣтлыхъ линючихъ глазъ.
Мистеръ Домби взглянулъ на нее съ изумленіемъ:-- онъ никогда не видалъ ея прежде.
-- Любезный Павелъ!-- сказала Луиза, приподнимаясь со стула,-- это миссъ Токсъ, моя искренняя пріятельница, мой лучшій другъ. Премилая дѣвица,-- добавила она шопотомъ.-- Миссъ Токсъ, это братъ мой, мистеръ Домби.
-- Очень, очень рада познакомиться съ вами, мистеръ Домби!-- вкрадчивымъ голосомъ сказала ему миссъ Токсъ.-- Милая Луиза, дорогой мой другъ, какъ вы себя чувствуете?
-- Благодарю васъ, милая миссъ Токсъ, теперь немного лучше. Выпейте также вина, вы также очень взволнованы.
Мистеръ Домби началъ потчевать.
-- Вотъ теперь,-- сказала мистрисъ Чикъ, улыбаясь,-- я готова за все простить твою жену, за все.
Собственно говоря, ей вовсе не за что было прощать невѣстку, потому что та ни въ чемъ передъ ней не провинилась: преступленіе ея состояло лишь въ томъ, что она осмѣлилась вытти замужъ за ея брата, да еще развѣ въ томъ, что шесть лѣтъ передъ этимъ бѣдная женщина родила дѣвочку вмѣсто сына, котораго отъ нея ждала.
Въ эту минуту мистера Домби поспѣшно позвали въ комнату жены. Черезъ нѣсколько минутъ онъ вернулся оттуда блѣдный и повидимому очень взволнованный.
-- Докторъ сказалъ, что Фанни плоха,-- сказалъ онъ, входя.
-- Не вѣрь, милый Павелъ, не вѣрь!-- рѣшительно вскричала мистрисъ Чекъ.-- Положись на мою опытность, мой другъ, я все устрою,-- и она стала торопливо снимать шляпу.-- Надо ободрить ее, надо заставить ее сдѣлать надъ собою усиліе. Пойдемъ со мной.
Мистеръ Домби повѣрилъ сестрѣ, немного успокоился и молча пошелъ съ нею въ комнату больной.
Родильница, какъ и прежде, лежала на постели, прижавъ къ груди маленькую дочь. Дѣвочка, какъ и прежде, плотно прильнула къ матери, не поднимая головы, не отнимая щекъ отъ ея лица. Она, казалось, никого не замѣчала, не шевелилась, не плакала.
-- Ей дѣлается хуже безъ дѣвочки,-- шепнулъ докторъ мистеру Домби: -- мы нарочно ее оставили.
Вокругъ постели было совсѣмъ тихо, врачи, повидимому, уже не надѣялись спасти больную. Мистрисъ Чикъ смутилась было въ первую минуту, но скоро оправилась, собралась съ духомъ, присѣла на край постели и тихонько проговорила рѣшительнымъ голосомъ, какъ будто хотѣла разбудить спящую:
-- Фанни, Фанни!
Никакого отвѣта. Кругомъ было тихо, такъ тихо, что было слышно, какъ стучали часы въ карманахъ доктора Пепса и мистера Домби.
-- Фанни, милая Фанни!-- повторила мистрисъ Чикъ съ притворною веселостью,-- взгляни-ка, здѣсь мистеръ Домби: онъ пришелъ тебя навѣстить; соберись съ силами, пріободрись, надо взять себя въ руки.
Она пригнулась къ постели и стала прислушиваться, посматривая въ то же время на окружающихъ.
-- Ну же, ну!-- повторила она.-- Что ты говоришь, Фанни? Я не разслышала...
Но больная упорно молчала. Ни малѣйшаго звука не послышалось въ отвѣтъ. Слышно было только какъ часы мистера Домби и доктора Пепса такъ громко тикали, точно бѣжали взапуски, стараясь перегнать другъ друга.
-- Что же ты въ самомъ дѣлѣ, Фанни?-- говорила невѣстка растеряннымъ голосомъ.-- Я просто разсержусь на тебя, если ты не возьмешь себя въ руки. Ободрись, сдѣлай надъ собой усиліе... Ну же, милая Фанни, попробуй, не то я, право, разсержусь на тебя...
Больная все молчала. Въ глазахъ мистрисъ Чикъ появилось безпокойство, и голосъ дрожалъ.
-- Фанни, взгляни хоть на меня, открой глаза и покажи, что ты слышишь и понимаешь меня. Ахъ, силы небесныя! Ну, что тутъ дѣлать, господа?-- проговорила она вдругъ, окончательно растерявшись.
Доктора переглянулись, и докторъ Пенсъ, нагнувшись, шепнулъ что-то на ухо ребенку.
Не отрываясь отъ матери, дѣвочка подняла на него свое блѣдное лицо и глубокіе черные глаза. Она какъ будто не понимала его.
Докторъ повторилъ свои слова.
Дѣвочка выслушала его и, обратившись къ матери, тихо проговорила:
-- Мамочка!
Знакомый любимый голосокъ пробудилъ угасающую душу. Больная открыла на минуту глаза, и легкая, чуть замѣтная улыбка пробѣжала по лицу, затѣмъ глаза снова закрылись, губы крѣпко сжались.
-- Мамочка!-- громко кричалъ ребенокъ, рыдая.-- Милая мама, мама!
Докторъ тихо отнялъ кудри дѣвочки отъ лица и губъ матери. Въ нихъ уже не было дыханія, глаза были навѣкъ закрыты.