Поль подростаетъ; характеръ его.
Мало-по-малу, подъ бдительнымъ руководствомъ времени, маленькій Поль перешелъ отъ младенчества къ дѣтству и сдѣлался ходящимъ, болтающимъ и удивляющимся Домби. Послѣ грѣхопаденія и изгнанія Ричардсъ, мѣсто ея осталось вакантнымъ, и кормилицу замѣнили нянька, мистриссъ Чиккъ и миссъ Токсъ, изъ которыхъ двѣ послѣднія предались своей новой обязанности съ необычайнымъ увлеченіемъ. Дѣло дошло до того, что майоръ Бэгстокъ убѣдился въ своей отставкѣ изъ сердца миссъ Токсъ; а мистеръ Чиккъ, освобожденный отъ домашняго надзора, принялся наслаждаться бурными удовольствіями свѣтской жизни, обѣдалъ въ клубахъ и кофейныхъ домахъ, игралъ въ разныя игры, трижды явился къ своей супругѣ закуренный табачнымъ дымомъ, -- словомъ, по выраженію мистриссъ Чиккъ, распустилъ узы всѣхъ общественныхъ и нравственныхъ обязанностей человѣка.
Не смотря, однако, на всѣ попеченія, которыми окружало маленькаго Поля, его нельзя было назвать здоровымъ ребенкомъ. Будучи отъ природы нѣжнаго сложенія, онъ долго томился, лишившись кормилицы; каждый зубокъ прорѣзывался у него съ мученіями; онъ страдалъ всѣми дѣтскими болѣзнями и очень-часто бывалъ въ самомъ опасномъ положеніи. Можетъ-быть, холодъ, обдавшій его при крестинахъ, поразилъ бѣдняжку въ одно изъ самыхъ чувствительныхъ началъ жизни: какъ бы то ни было, онъ сталъ съ того самаго дня несчастнымъ ребенкомъ и не могъ поправиться въ силахъ и здоровьѣ. Мистриссъ Виккемъ соболѣзновала о немъ изъ глубины души.
Мистриссъ Виккемъ была жена трактирнаго лакея -- почти то же самое, что вдова всякаго другаго человѣка; ее взяли въ няньки Полю дня черезъ два послѣ внезапнаго отнятія его отъ груди кормилицы. Она была женщина добрая, бѣлокурая, съ вѣчно-поднятыми бровями и понуренною головой; во всякое время готова была соболѣзновать о себѣ или о комъ бы то ни было, и имѣла необыкновенный даръ смотрѣть на всѣ предметы съ самой печальной и безнадежной точки зрѣнія.
Нечего и говорить, что до величественнаго слуха мистера Домби не долетало ни малѣйшаго отголоска объ этомъ качествѣ новой няньки. Вообще, ни мистриссъ Чиккъ, ни миссъ Токсъ не смѣли и думать сообщить ему что-нибудь, что могло бы намекнуть о малѣйшемъ поводѣ къ опасеніямъ на-счетъ жизни или здоровья его сына. Мистеръ Домби рѣшилъ, что ребенокъ долженъ пройдти черезъ извѣстныя болѣзни, и чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше. Еслибъ онъ могъ откупить его отъ этихъ правъ природы или нанять другаго, который бы перенесъ на себя недуги, предназначенные его сыну, онъ готовъ бы былъ заплатить щедрое вознагражденіе. Но какъ это было невозможно, то онъ ограничивался только удивленіемъ неразборчивости природы, неотличающей его сына отъ сына любаго угольника. Главнымъ чувствомъ мистера Домби было нетерпѣніе, усиливавшееся въ постоянной прогрессіи по мѣрѣ того, какъ сынъ его подросталъ;-- нетерпѣніе увидѣть какъ-можно-скорѣе сына своего дѣйствительнымъ членомъ богатаго и могущественнаго торговаго дома Домби и Сына.
Нѣкоторые философы утверждаютъ, будто эгоизмъ гнѣздится въ корнѣ всякой человѣческой привязанности. Конечно, мистеръ Домби видѣлъ въ сынѣ нераздѣльную часть и наслѣдника своего собственнаго величія, или величія фирмы Домби и Сына; но онъ любилъ его всею любовью, къ какой былъ способенъ. Если въ холодномъ сердцѣ его былъ теплый уголокъ, то этотъ уголокъ былъ занятъ его сыномъ; если жосткая оболочка этого куска льда могла запечатлѣться чьимъ-нибудь образомъ, то это былъ опять-таки образъ сына... правда, не столько сына-младенца, или сына-мальчика, сколько "Сына" фирмы. Вотъ причина желанія его дождаться какъ-можно-скорѣе конца всѣхъ промежуточныхъ періодовъ жизни Поля; вотъ почему онъ не безпокоился о немъ, какъ-будто жизнь его была застрахована и заколдована; вотъ почему онъ былъ непоколебимо убѣжденъ, что сынъ его долженъ сдѣлаться "Сыномъ" фирмы, съ которымъ онъ имѣлъ ежедневно мысленныя сношенія.
Такимъ-образомъ, Поль дожилъ до пятилѣтняго возраста. Онъ былъ хорошенькій ребенокъ, хотя личико его и казалось нѣсколько-болѣзненнымъ; а пристальные взгляды его не разъ заставляли мистриссъ Виккемъ печально качать головою и тяжко вздыхать. Нравъ его обѣщалъ сдѣлаться со-временемъ достаточно властолюбивымъ, хотя нерѣдко въ немъ обнаруживалось много дѣтской игривости, и онъ вообще не былъ капризенъ. Одно было въ немъ странно: часто впадалъ въ какую-то непостижимую въ его лѣта задумчивость, и тогда, сидя въ своихъ миньятюрныхъ креслахъ, онъ смотрѣлъ и говорилъ въ родѣ тѣхъ таинственныхъ и страшныхъ маленькихъ существъ, о которыхъ разсказываютъ въ волшебныхъ сказкахъ, и которыя, имѣя отъ роду по полуторасту или но двѣсти лѣтъ, Фантастически представляютъ собою дѣтей, замѣненныхъ ими для какихъ-нибудь потребностей колдовства.
Иногда это расположеніе духа находило на него въ дѣтской; иногда онъ впадалъ въ него внезапно, играя съ Флоренсой или запрягши миссъ Токсъ въ видѣ лошадки; тогда онъ вдругъ прерывалъ игру, говоря, что усталъ. Но чаще и вѣрнѣе всего это случалось съ нимъ, когда его кресла приносили въ комнату отца и онъ сидѣлъ въ нихъ подлѣ камина, послѣ обѣда мистера Домби. Въ это время оба они представляли самую странную картину, на которую когда-либо упадали красные отблески пылающаго камина. Мистеръ Домби, важный и натянутый, глядѣлъ на огонь; маленькое подобіе его, съ старымъ-престарымъ выраженіемъ, лица, устремляло взоры свои туда же, съ внимательностью и глубокомысліемъ мудреца. Мистеръ Домби былъ погруженъ въ запутанныя денежныя соображенія и разсчеты; маленькое подобіе его занято былъ Богъ-знаетъ какими Фантазіями, полу-образовавшимися мыслями, блуждающими мечтами. Мистеръ Домби, неподвижный и какъ будто накрахмаленный надменностью; маленькое подобіе его, также неподвижное по наслѣдству и безсознательному подражанію -- оба схожи были между собою и между-тѣмъ оба чудовищно противоположны другъ другу.
Въ одинъ изъ такихъ вечеровъ, когда отецъ и сынъ просидѣли молча долгое время и мистеръ Домби зналъ, что ребенокъ не спитъ потому только, что, взглядывая на него изрѣдка, видѣлъ, какъ яркое пламя отражалось въ его глазахъ будто въ свѣтломъ алмазѣ -- маленькій Поль вдругъ прервалъ молчаніе вопросомъ:
-- Пaп а! что такое деньги?
Мистеръ Домби только-что о нихъ думалъ, а потому, прерванный такимъ неожиданнымъ образомъ, не нашелся что отвѣчать.
-- Что такое деньги, Поль? Деньги?
-- Да, что такое деньги? повторило дитя, обративъ къ отцу старое лицо свое.
Мистеръ Домби былъ въ затрудненіи. Подумавъ нѣсколько, онъ отвѣчалъ:
-- Золото, серебро и мѣдь; гинеи, шиллинги, полупенсы. Ты вѣдь знаешь, что это такое?
-- О, это я знаю! Но я спрашиваю не о томъ, папа: я хочу знать, что такое деньги?
Небо и земля! какимъ старымъ казалось его личико, когда онъ снова обратилъ его къ отцу.
-- Что такое деньги! сказалъ мистеръ Домби, отодвинувъ нѣсколько свои кресла и глядя съ величайшимъ изумленіемъ на дерзновенную былинку, предложившую такой вопросъ.
-- Я разумѣю, папа, что онѣ могутъ сдѣлать? возразилъ Поль, скрестивъ рученки и поглядывая поперемѣнно то на огонь, то на отца.
Мистеръ Домби пододвинулся къ нему и погладилъ его по головѣ: "Ты со временемъ узнаешь это какъ-нельзя-лучше, мой милый. Деньги, Поль, могутъ сдѣлать все". Онъ взялъ его ручонку и потрепалъ ее, давая этотъ отвѣтъ.
По Поль высвободилъ свою руку и, потирая ладонью ручку креселъ, посмотрѣлъ пристально на огонь, какъ-будто ожидая отъ него рѣшенія своей задачи, и повторилъ, помолчавъ немного:
-- Все, папа?
-- Да. Все... почти.
-- Все значитъ все, не такъ ли, папа?
-- Да... конечно, все.
-- Отъ-чего же деньги не спасли мою мама? Вѣдь это было жестоко, не такъ ли?
-- Жестоко! возразилъ мистеръ Домби, поправляя галстухъ и какъ-будто сердясь на эту идею.-- Нѣтъ. Хорошая вещь не можетъ быть жестока.
-- Если это хорошая вещь и можетъ сдѣлать все, сказалъ ребенокъ задумчиво, глядя снова пристально на огонь: -- я удивляюсь, почему же деньги не спасли мою мама!
Онъ сказалъ это уже не въ видѣ вопроса, понявъ, можетъ-быть, съ дѣтскою проницательностью, что поставилъ отца въ неловкое положеніе, но повторилъ мысль свою вслухъ, какъ-будто она давно уже гнѣздилась въ его головѣ и не давала ему покоя. Потомъ, подперши рукою подбородокъ, онъ продолжалъ задумчиво глядѣть на огонь, какъ-будто ища отъ него объясненія.
Мистеръ Домби не вдругъ оправился отъ своего удивленія -- чтобъ не сказать страха, потому-что ребенокъ въ первый разъ заговорилъ съ нимъ о матери, хотя они и часто просиживали вмѣстѣ по нѣскольку часовъ. Онъ принялся растолковывать сыну, какимъ образомъ деньги, не смотря на все свое могущество, которымъ ни подъ какимъ видомъ не должно пренебрегать, не могутъ сохранить жизнь людямъ, которымъ пришло время умереть, и объявилъ, что всѣ, къ-несчастію, должны непремѣнно умереть, даже въ Сити, какъ бы они богаты ни были. Но за то деньги доставляютъ почетъ, уваженіе и дѣлаютъ насъ сильными, могущественными и славными въ глазахъ всѣхъ людей, боящихся насъ и ищущихъ нашего расположенія; деньги могутъ очень-часто отдалять даже смерть на долгое время. Деньги, на-примѣръ, доставили его мама услуги доктора Пилькинса, которыми и онъ, Поль, часто пользовался; также помѣщенія знаменитаго доктора Паркера Пепса, котораго онъ никогда не зналъ. Словомъ, деньги могутъ сдѣлать все, что только возможно сдѣлать. Все это и многое въ томъ же родѣ мистеръ Домби старался напечатлѣть въ умѣ своего маленькаго сына, который слушалъ съ большимъ вниманіемъ и, по-видимому, понялъ почти все, что ему растолковывалъ отецъ.
-- Однако, деньги не могутъ сдѣлать меня крѣпкимъ и совершенно-здоровымъ, папа? спросилъ Поль, помолчавъ нѣсколько минутъ и потирая свои худенькія ручки.
-- Что жь? ты крѣпокъ и совершенно-здоровъ, Поль. Развѣ это не правда?
О, съ какимъ старымъ выраженіемъ обратилось опять къ отцу это дѣтское личико, полузадумчивое, полухитрое!
-- Ты вѣдь здоровъ и крѣпокъ, какъ всѣ маленькіе человѣчки твоихъ лѣтъ? ге?
-- Флоренса старше меня, а я знаю, что я не такъ здоровъ и не такъ крѣпокъ, какъ Флоренса. Я думаю, что Флоренса могла играть дольше меня, когда была такая же маленькая какъ я. Я иногда очень устаю! и у меня кости такъ болятъ... Виккемъ говоритъ, что это кости... что я не знаю что дѣлать!
-- Ну, да. Это бываетъ вечеромъ. Маленькіе должны уставать къ ночи, и тогда они спятъ хорошо.
-- О, нѣтъ! это бываетъ не къ ночи, папа, а днемъ; я ложусь и кладу голову на колѣни Флоренсы, а она поетъ мнѣ. Ночью мнѣ снятся такія странныя вещи!
И онъ снова сталъ смотрѣть на огонь и потирать себѣ руки, какъ старикъ или какъ молодой домовой.
Мистеръ Домби былъ такъ изумленъ, чувствовалъ себя такъ неловко и до того растерялся, что былъ не въ состояніи продолжать этотъ разговоръ, а могъ только смотрѣть на сына, который все глядѣлъ на огонь, пока не пришла нянька, чтобъ увести его въ дѣтскую спать.
-- Я хочу, чтобъ за мною пришла Флоренса, сказалъ Поль.
-- А что же вы, сударикъ Поль, развѣ не пойдете со своею нянькой?
-- Нѣтъ, не пойду, отвѣчалъ ребенокъ, разсѣвшись въ креслахъ со всею важностью истиннаго хозяина дома.
Нянька вышла, призывая благословеніе небесъ на его невинность, и вскорѣ явилась, вмѣсто ея, Флоренса. Ребенокъ поднялся съ внезапною живостью и обратилъ къ отцу, прощаясь съ нимъ, такое веселое, истинно-дѣтское лицо, что мистеръ Домби, хотя и обрадовался этой скорой перемѣнѣ, но былъ все-таки въ крайнемъ изумленіи.
Когда дѣти вышли изъ комнаты, мистеру Домби показалось, что будто онъ слышитъ пѣніе пріятнаго голоска. Вспомнивъ, что, по словамъ Поля, сестра часто поетъ ему, онъ имѣлъ любопытство встать, отворить двери, прислушаться и посмотрѣть имъ вслѣдъ. Дѣвочка съ трудомъ поднималась по широкой и пустой лѣстницѣ, неся брата на рукахъ; голова его покоилась на ея плечѣ и одна рука обхватывала небрежно ея шею. Такимъ образомъ они поднимались, она пѣла не умолкая, а онъ по-временамъ вторилъ ей слабымъ голосомъ.
Мистеръ Домби глядѣлъ на нихъ, пока они не добрались до верха лѣстницы; Флоренса пріостанавливалась нѣсколько разъ для отдыха; наконецъ, они скрылись, а онъ все-еще стоялъ на мѣстѣ, смотря вверхъ, пока холодные лучи луны, проглядывая сквозь освѣщавшее лѣстницу сверху отверстіе, не напомнили ему, что пора возвратиться въ свою комнату.
На другой день мистриссъ Чиккъ и миссъ Токсъ были созваны къ обѣду на домашній совѣтъ. Когда убрали скатерть, мистеръ Домби открылъ засѣданіе требованіемъ, чтобъ ему сказали тотчасъ же, прямо и безъ прикрасъ, не случилось ли чего-нибудь съ маленькимъ Полемъ и какого объ этомъ мнѣнія докторъ Пилькинсъ.
-- Я замѣтилъ, прибавилъ мистеръ Домби: -- что мальчикъ не такъ здорово смотритъ, какъ бы я желалъ.
-- Ты, милый Поль, отвѣчала мистриссъ Чиккъ:-- постигъ все съ разу съ твоею всегдашнею проницательностью. Дѣйствительно, милое дитя смотритъ не такъ здорово, какъ мы могли этого желать. Умъ и душа его какъ-будто слишкомъ-велики для такого маленькаго тѣла. Онъ говоритъ такія вещи, какихъ бы никакъ нельзя было ожидать отъ его лѣтъ! Напримѣръ, вчера, выраженія его о похоронахъ!
-- Я боюсь, сказалъ мистеръ Домби недовольнымъ тономъ: -- что окружающіе Поля говорятъ ему о совершенно-неприличныхъ предметахъ. Вчера вечеромъ еще онъ говорилъ мнѣ о своихъ... о своихъ костяхъ!.. съ сердитымъ удареніемъ на послѣднемъ словѣ.-- Кому какое дѣло до... до костей моего сына? Я полагаю, что онъ не живой скелетъ.
-- О, далеко отъ этого! воскликнула мистриссъ Чиккъ съ невыразимымъ негодованіемъ.
-- Надѣюсь! И опять похороны! Кто говоритъ ему о похоронахъ? Мы не гробовщики, не "нѣмые" {Нѣмые люди, которыхъ нанимаютъ для богатыхъ похоронныхъ процессій.}, не могильщики, я полагаю.
-- О, какъ далеко отъ этого!
-- Такъ кто же внушаетъ ему подобныя мысли? Я вчера вечеромъ былъ пораженъ самымъ непріятнымъ образомъ. Кто толкуетъ ему о такихъ вещахъ, Луиза?
-- Милый Поль, отвѣчала сестра послѣ краткаго размышленія: -- объ этомъ нечего спрашивать. Признаюсь откровенно, я не думаю, чтобы Виккемъ была женщина веселаго характера, которую бы можно было назвать...
-- Дочерью Момуса? подсказала нѣжно миссъ Токсъ.
-- Совершенно такъ, но она чрезвычайно-старательна, полезна и нисколько не прихотлива; право, я не видала женщины болѣе почтительной. Если милое дитя нѣсколько ослабѣло отъ послѣдней болѣзни и не вполнѣ такъ здорово, какъ бы мы желали, и чувствуетъ несовершенную крѣпость въ своихъ...
Мистриссъ Чиккъ не вдругъ рѣшилась выговорить "ногахъ" и ждала намека отъ миссъ Токсъ, которая не замедлила подсказать:
-- Членахъ?
-- Членахъ! повторилъ мистеръ Домби.
-- Кажется, что докторъ Пилькинсъ говорилъ о ногахъ, Луиза, не правда ли? замѣтила миссъ Токсъ.
-- Конечно такъ, мой другъ, возразила мистриссъ Чиккъ тономъ кроткаго упрека.-- Но это совершенно все равно. Я говорю, что если нашъ милый ребенокъ лишится на время употребленія своихъ ножекъ, то это, по словамъ медика, болѣзнь весьма-обыкновенная у дѣтей его возраста. Чѣмъ скорѣе ты это поймешь, Поль, и допустишь, тѣмъ лучше.
-- Ты должна знать, Луиза, замѣтилъ ея братъ: -- что я нисколько не сомнѣваюсь въ твоей естественной преданности и должномъ уваженіи къ будущему главѣ моего дома. Мистеръ Пилькинсъ видѣлъ Поля сегодня утромъ, я полагаю?
-- О, да! мы съ миссъ Токсъ были при этомъ. Мы съ миссъ Токсъ считаемъ священнымъ долгомъ присутствовать при всѣхъ визитахъ доктора Пилькинса. Онъ человѣкъ очень знающій и увѣрялъ, что тутъ нѣтъ ничего опаснаго; но сегодня онъ совѣтовалъ для нашего милаго малютки морской воздухъ, и я убѣждена въ его благоразуміи.
-- Морской воздухъ? повторилъ мистеръ Домби.
-- Да. Мои Джорджъ и Фредерикъ пользовались также морскимъ воздухомъ, который очень помогъ и мнѣ самой. Я полагаю, вмѣстѣ съ миссъ Токсъ, что непродолжительное отсутствіе изъ здѣшняго дома и воздухъ Брайтона, на-примѣръ, при Физическомъ и умственномъ воспитаніи такой разсудительной женщины, какъ мистриссъ Пипчинъ.
-- Что это за мистриссъ Пипчипъ, Луиза?
-- Мистриссъ Пипчинъ, милый Поль, пожилая дама,-- миссъ Токсъ знаетъ всю ея исторію,-- которая съ нѣкотораго времени посвятила себя совершенно изученію дѣтства и его болѣзней и пользуется превосходнѣйшею репутаціей. Мужъ ея надорвалъ себѣ сердце... какъ это случилось, моя милая миссъ Токсъ? Я забыла подробности.
-- Выкачивая воду изъ перуанскихъ рудниковъ.
-- Не будучи работникомъ, разумѣется, сказала мистриссъ Чиккъ, взглянувъ на брата... (такое поясненіе было необходимо, такъ-какъ миссъ Токсъ выразилась будто-бы онъ умеръ, выкачивая воду собственноручно), но у него былъ на это употребленъ капиталъ, и предпріятіе его не удалось. Я слышала, что дѣти необыкновенно поправляются подъ надзоромъ мистриссъ Пипчинъ. Вообще, ее рекомендуютъ очень-очень многіе!
-- Я считаю долгомъ сказать о мистриссъ Пипчинъ, почтенный сэръ, что она вполнѣ заслуживаетъ похвалы вашей милой сестрицы, замѣтила миссъ Токсъ, невинно покраснѣвъ.-- Многія дамы и джентльмены, которымъ никакъ не было суждено сдѣлаться интересными членами общества, обязаны этимъ ея попеченіямъ. Я даже слыхала, что въ заведеніи ея случалось бывать юнымъ питомкамъ нашей аристократіи.
-- То-есть, эта почтенная женщина содержитъ родъ заведенія, миссъ Токсъ? спросилъ снисходительно мистеръ Домби.
-- Я право не знаю, могу ли назвать ея домъ этимъ именемъ, сэръ. Вообще же, это никакъ не приготовительная школа. Можетъ-быть, я выражусь яснѣе, прибавила она самымъ сладостнымъ голосомъ: -- назвавъ его дѣтскимъ пансіономъ самаго разборчиваго разряда.
-- На чрезвычайно-исключительной и разборчивой ногѣ, подсказала мистриссъ Чиккъ, взглянувъ на брага.
-- О! эксклюзивность въ высшей степени!
Во всемъ этомъ было многое по мыслямъ мистеру Домби.Мужъ мистриссъ Пипчинъ надорвалъ себѣ сердце въ перуанскихъ рудникахъ, что отзывалось богатствомъ; такой способъ надорвать себѣ сердце показался мистеру Домби приличнымъ. Кромѣ того, онъ былъ бы въ отчаяніи при одной мысли оставить сына въ домѣ хоть на одинъ часъ долѣе, когда противное было присовѣтовано врачомъ: это было бы остановкою на пути, по которому дитя должно достигнуть, хотя и медленно, до предназначенной ему великой цѣли. Онъ разсудилъ, что можетъ положиться на рекомендаціи сестры и миссъ Токсъ, зная, какъ неохотно обѣ онѣ допустили бы вмѣшательство третьяго лица во что-нибудь, касающееся его сына, и никакъ не подозрѣвая въ нихъ наклонности свалить съ себя на кого-нибудь часть отвѣтственности, которую онѣ на себя взяли. Мистеръ Пипчинъ надорвалъ себѣ сердце въ перуанскихъ рудникахъ -- прекрасно!
-- Предположивъ послѣ завтрашнихъ справокъ, что мы отправимъ Поля въ Брайтонъ, къ этой дамѣ -- кто съ нимъ поѣдетъ? спросилъ мистеръ Домби послѣ краткаго размышленія.
-- Я полагаю, что теперь тебѣ нельзя будетъ послать дитя никуда безъ Флоренсы, милый Поль, возразила мистриссъ Чиккъ съ нерѣшимостью.-- Онъ къ ней такъ привыкъ! Ты знаешь, онъ еще такъ молодъ и имѣетъ свои фантазіи.
Мистеръ Домби отвернулся, подошелъ медленно къ шкафу съ книгами, отперъ его и принесъ одну книгу, которую принялся перелистывать.
-- Никого, кромѣ ея, Луиза? сказалъ онъ, не поднимая головы и продолжая перевертывать листы.
-- Разумѣется, еще Виккемъ. Больше никого не нужно, какъ мнѣ кажется. Ты будешь, безъ сомнѣнія, навѣщать его разъ въ недѣлю...
-- Конечно, возразилъ мистеръ Домби, послѣ чего просидѣлъ съ часъ, глядя пристально на одну страницу, но не читая на ней ни слова.
Знаменитая мистриссъ Пипчинъ была дивно-угрюмая, некрасивая дама, съ неблагопріятнымъ лицомъ, испещреннымъ, какъ дурной мраморъ, крючковатымъ носомъ и жосткими сѣрыми глазами, которые повидимому можно было совершенно безвредно ковать на наковальнѣ. Прошло по-крайней-мѣрѣ сорокъ лѣтъ современи кончины мистера Пипчина въ перуанскихъ рудникахъ; но вдова его все еще носила черное бомбазиновое платье, такое безлоскное, мрачное и мертвенное, что самый газъ не могъ бы его освѣтить, и одного присутствія ея было достаточно для потемнѣнія огня какого угодно множества свѣчъ. О ней вообще говорили, какъ о величайшей мастерицѣ "справляться" съ дѣтьми; весь секретъ этого достоинства состоялъ въ томъ, что она давала дѣтямъ то, чего они не любили, и не давала ничего, чѣмъ бы имъ можно было доставить хоть малѣйшее удовольствіе; такого рода система,-- дознано было на опытѣ -- способствовала какъ-нельзя-лучше укрощенію дѣтскихъ нравовъ. Вообще, она была дама самая горькая, и многіе полагали, не произошла ли какая-нибудь ошибка въ приложеніи механизма перуанскихъ помпъ, которыя выкачали изъ нея насухо всю влагу человѣческой ласковости и кротости, вмѣсто того, чтобъ выкачивать воду изъ рудниковъ.
Замокъ этой колдуньи-укротительницы дѣтей находился въ одномъ крутомъ переулкѣ Брайтона, гдѣ почва была больше обыкновеннаго кремниста, мѣловата и бездонна, а домы больше обыкновеннаго хрупки и жидки, гдѣ всѣ палиссадники были одарены непостижимымъ качествомъ, что бы въ нихъ ни посѣяли, производить только бархатцы. Въ зимнее время ничѣмъ нельзя было выжить свѣжій воздухъ изъ покоевъ "замка", а въ лѣтнее ничѣмъ нельзя было заманить его туда. Вѣтеръ прохаживался по всему дому съ разными отраженіями, такъ-что въ домѣ постоянно раздавались звуки, похожіе на тѣ, которые производитъ приложенная къ уху раковина. Запахъ въ домѣ самъ-по-себѣ былъ не изъ свѣжихъ, а разставленные хозяйкою въ никогда-неотворявшемся окнѣ кабинета цвѣты и растенія, распространяли по атмосферѣ всего заведенія какой-то землянистый вкусъ. Выборъ этихъ растеній, безъ сомнѣнія замѣчательныхъ, какъ экземпляры ботаники, также отзывался характеромъ мистриссъ Пипчинъ: тутъ было съ полдюжины образцовъ кактуса, котораго длинные листья обвивались вокругъ шпалеръ, подобно волосатымъ змѣямъ; одна порода его же, выдвигавшая широкіе когти и походившая на клешни позеленѣлыхъ морскихъ раковъ; нѣсколько ползучихъ растеній, снабженныхъ колючими и прилипчивыми листьями; наконецъ, къ потолку былъ подвѣшенъ цвѣточный горшокъ, изъ котораго зелень казалась выкипавшею и задѣвала своими длинными концами за лица проходившихъ, напоминая имъ о паукахъ, которые, сказать мимоходомъ, въ домѣ мистриссъ Пипчинъ водились въ большомъ изобиліи.
Такъ-какъ мистриссъ Пипчинъ брала значительныя деньги съ тѣхъ, кто могъ ей платить, а кислая ея натура не смягчалась ни для кого, то ее вообще считали женщиною, одаренною чрезвычайнотвердымъ характеромъ. Основываясь на такой репутаціи и на кончинѣ супруга своего въ перуанскихъ рудникахъ, она накопила себѣ препорядочныя деньги. Черезъ три дня послѣ разговора о ней у мистера Домби, почтенная старушка имѣла уже въ виду значительное усугубленіе своихъ доходовъ изъ кошелька этого джентльмена и принимала Флоренсу и маленькаго Поля какъ будущихъ обитателей своего дома.
Привезшія дѣтей мисстрисъ Чиккъ и миссъ Токсъ только-что отъѣхали отъ дверей, возвращаясь домой. Мистриссъ Пипчинъ, обратясь спиною къ камину, уставилась передъ маленькими пришельцами и дѣлала имъ смотръ. Племянница ея, дѣвушка среднихъ лѣтъ, добродушная и преданная раба мистриссъ Пипчинъ, обладавшая однако тощею и переплетенною въ желѣзо наружностью, съ обожженнымъ въ нѣсколькихъ мѣстахъ носомъ, снимала съ молодаго Битерстона чистую манишку, надѣтую на него по случаю парада. Миссъ Пэнки, единственная кромѣ него маленькая пансіонерка, была сейчасъ только отведена въ темницу замка -- пустую и холодную комнату, выходившую на дворъ и предназначенную для исправительныхъ цѣлей -- за то, что имѣла невѣжливость Фыркнуть три раза въ присутствіи посѣтительницъ.
-Ну, сударь, сказала мистриссъ Пипчинъ Полю: -- каково ты меня полюбишь?
-- Я васъ вовсе не полюблю. Я хочу домой. Это не мой домъ!
-- Нѣтъ. Это мой.
-- Очень горькій.
-- Однако въ немъ есть мѣстечко еще хуже, куда мы запираемъ негодныхъ мальчиковъ.
-- Онъ былъ тамъ? спросилъ Поль, указывая на юнаго Битерстона.
Мистриссъ Пипчинъ кивнула въ знакъ согласія, и Полю было довольно занятія на весь остатокъ дня, чтобъ оглядывать съ головы до ногъ и разсматривать всѣ измѣненія физіономіи мальчика, подвергшагося такимъ таинственнымъ и страшнымъ испытаніямъ.
Въ часъ былъ обѣдъ, состоявшій преимущественно изъ мучнистыхъ и растительныхъ веществъ; тогда миссъ Пэнки, маленькая дѣвочка съ кроткими голубыми глазами, которую для здоровья мыли каждое утро, была приведена въ столовую самою колдуньей и выслушала поученіе, что Фыркающіе при чужихъ никогда никому не будутъ нравиться. Когда эта истина была ей должнымъ образомъ внушена, малютку накормили рисомъ; послѣ обѣда, она произнесла благодарственную молитву, въ которой было также ввернуто благодареніе мистриссъ Пипчинъ за хорошій обѣдъ. За столомъ, племянница хозяйки, миссъ Беринтія, ѣла холодную свинину, а сама мистриссъ Пипчинъ, нуждавшаяся для здоровья въ горячей пищѣ, питалась горячими бараньими котлетами, которыя приносимы были между двумя тарелками и пахли очень-хорошо.
Послѣ обѣда шелъ дождь, а потому прогулка по взморью была невозможна. Пищевареніе мистриссъ Пипчинъ требовало отдыха послѣ котлетъ, а потому дѣти отправились вмѣстѣ съ Берри (т. е. Бернитіей) въ темницу замка -- пустую комнату, выглядывавшую на бѣлую стѣну и колодезь, и казавшуюся еще пустѣе отъ камина безъ принадлежностей, въ которомъ никогда не зажигался огонь. Мѣсто это показалось, однако, дѣтямъ оживленнѣе всѣхъ прочихъ, потому-что Берри играла и рѣзвилась съ ними до-тѣхъ-поръ, пока мистриссъ Пипчинъ не постучалась сердито въ стѣну. По этому сигналу забавы прекратились, и Берри начала разсказывать вполголоса разныя сказки, въ чемъ время и протянулось до сумерекъ.
Вмѣсто чая, дѣтямъ дали въ изобиліи теплой воды съ молокомъ и хлѣба съ масломъ; для мистриссъ Пипчинъ съ Берри былъ поставленъ черный чайникъ, а для одной мистриссъ Пипчинъ приносились безпрестанно жирно-намасленные горячіе тосты. Она смотрѣла, однако, такъ же угрюмо, какъ и прежде, и жосткіе сѣрые глаза ея нисколько не казались мягче.
Послѣ чая, Берри принесла рабочую шкатулку и принялась шить съ величайшимъ усердіемъ; мистриссъ Пипчинъ надѣла очки, развернула преогромную книгу въ зеленомъ переплетѣ и начала кивать надъ нею. Каждый разъ, когда она просыпалась, нагнувшись слишкомъ-близко къ огню, молодой Битерстонъ получалъ по щелчку въ носъ за то, что онъ дремлетъ.
Наконецъ, для дѣтей пришло время ложиться спать, что они и сдѣлали послѣ вечерней молитвы. Такъ-какъ маленькая миссъ Пэнки боялась спать одна въ потьмахъ, то мистриссъ Пипчинъ считала священнымъ долгомъ загонять ее каждый разъ лично наверхъ, какъ овцу; ничего не могло быть назидательнѣе плача бѣдной малютки, который раздавался долго послѣ того, въ самой страшной и неудобной комнаткѣ, и былъ прерываемъ по-временамъ приходомъ самой наставницы, которая потряхивала дѣвочку для того, чтобъ угомонить ее. Въ половинѣ десятаго разносился по всему дому ароматъ горячаго сладкаго мяса, безъ котораго мистриссъ Пипчинъ никакъ не могла уснуть, а вскорѣ потомъ весь замокъ погружался въ тишину и спокойствіе.
Завтракъ слѣдующаго утра походилъ на чай прошлаго вечера, съ тою разницей, что мистриссъ Пипчинъ замѣнила тостъ булкою и казалась еще сердитѣе, когда ее скушала. Потомъ юный Битерстонъ прочиталъ во всеуслышаніе родословную изъ "Книги Бытія ", спотыкаясь на каждомъ имени; послѣ чего миссъ Пэпки увели для размятія членовъ, а его-самого для холодной морской ванны, изъ которой онъ всегда выходилъ совершенно-синимъ и несчастнымъ. Во то же время Поль и Флоренса пошли гулять по взморью съ мистриссъ Виккемъ, которая не переставала проливать слезы, и около полудня сама мистриссъ Пипчинъ присутствовала при дѣтскихъ чтеніяхъ. Такъ-какъ система ея воспитанія состояла не въ томъ, чтобъ дать дѣтскому уму развернуться и распуститься, подобно нѣжному цвѣтку, но открывать его силою какъ устрицу, то мораль этихъ повѣстей имѣла всегда самый ужасающій характеръ: герой повѣсти, шалунъ, рѣдко оканчивалъ свое поприще иначе, какъ на зубахъ какого-нибудь льва или медвѣдя.
Вотъ какую жизнь дѣти вели у мистриссъ Пипчинъ! По субботамъ пріѣзжалъ въ Брейтонъ самъ мистеръ Домби, и Поль съ Флоренсою отправлялись пить чай въ гостинницу, гдѣ онъ останавливался. Все воскресенье проводили они вмѣстѣ съ нимъ и обыкновенно выѣзжали кататься передъ обѣдомъ. Самымъ печальнымъ вечеромъ изъ цѣлой недѣли былъ вечеръ воскресенья, потому-что мистриссъ Пипчинъ положила себѣ за правило быть въ это время сердитѣе и жостче чѣмъ во всю недѣлю. Тогда привозили обыкновенно отъ тётки ея, изъ Роттендина, маленькую миссъ Пэнки, плакавшую самыми неутѣшными слезами; а юный Битерстонъ, -- котораго всѣ родные были въ Индіи и котораго заставляли сидѣть во время службы въ церкви прямо, не шевелясь ничѣмъ и прислонясь головою къ стѣнѣ кабинета, -- страдалъ такъ невыносимо, что разъ спросилъ у Флоренсы совѣта, какъ бы ему добраться до Бепгала.
Но всѣ вообще говорили, что мистриссъ Пипчинъ обращается съ дѣтьми систематически, въ чемъ, конечно, не было ни малѣйшаго сомнѣнія: самые рѣзвые, проживъ подъ ея гостепріимнымъ кровомъ нѣсколько мѣсяцевъ, возвращались домой весьма-присмирѣлыми.
Съ этой достойной уваженія дамы, Поль, сидя въ своихъ маленькихъ креслахъ у камина, часто не сводилъ глазъ по цѣлымъ часамъ. Поль никогда не зналъ усталости, глядя пристально и внимательно на мистриссъ Пипчинъ. Онъ не чувствовалъ къ ней ни привязанности, ни страха; но она казалась для него чѣмъ-то уродливо-занимательнымъ, когда онъ былъ въ своемъ стариковскомъ расположеніи духа. Онъ сидѣлъ, потирая себѣ руки передъ огнемъ, и все смотрѣлъ и смотрѣлъ на нее, отъ-чего она иногда даже конфузилась, не взирая на то, что была людоѣдкой и укротительницей дѣтей. Разъ, когда онъ оставался съ нею наединѣ, мистриссъ Пипчинъ спросила, о чемъ онъ думаетъ.
-- О васъ.
-- А что же ты думаешь обо мнѣ?
-- Я думаю о томъ, какъ вы должны быть стары.
-- Такихъ вещей не должно говорить, молодой джентльменъ. Это нехорошо.
-- Отъ-чего?
-- Отъ-того, что неучтиво, отвѣчала она рѣзко.-- Да! Неучтиво!
-- Неучтиво съѣдать всѣ бараньи котлеты и тосты, говоритъ Виккемъ, сказалъ Поль самымъ невиннымъ гономъ.
-- Твоя Виккемъ, возразила мистриссъ Пипчинъ вспыхнувъ: -- негодная, дерзкая, безстыдная нахалка!
-- Что это такое?
-- Ничего, сударь. Вспомни повѣсть о маленькомъ мальчикѣ, котораго забодалъ до смерти бѣшеный быкъ за то, что онъ много спрашивалъ.
-- Если быкъ былъ бѣшеный, какъ же онъ могъ знать, что мальчикъ много спрашиваетъ? Никто не пойдетъ разсказывать разныя вещи бѣшеному быку. Я не вѣрю этой повѣсти.
-- Ты не вѣришь этой повѣсти? спросила мистриссъ Пипчинъ почти съ испугомъ.
-- Нѣтъ.
-- Даже еслибъ это случилось съ не бѣшенымъ быкомъ, маленькій дурачокъ?
Такъ-какъ Поль не обсудилъ вопроса съ такой точки зрѣнія и вывелъ свои заключенія основываясь на бѣшеномъ состояніи быка, то онъ призналъ себя побѣжденнымъ и замолчалъ; но долго думалъ объ этомъ съ такимъ очевиднымъ намѣреніемъ озадачить мистриссъ Пипчинъ снова, что та сочла благоразумнымъ удалиться и дать ему забыть о такомъ щекотливомъ предметѣ.
Съ этого времени мистриссъ Пипчинъ почувствовала къ Полю такое же странное влеченіе, какое онъ чувствовалъ къ ней-самоп. Она придвигала маленькія кресла его къ себѣ, и ребенокъ просиживалъ предолго, разглядывая съ неутомимымъ вниманіемъ каждую морщину ея черстваго лица и ея жосткіе сѣрые глаза, такъ-что она иногда даже закрывала ихъ, притворяясь, будто дремлетъ, и чувствовала себя какъ-то неловко. У мистриссъ Пипчинъ была старая черная кошка, которая обыкновенно свертывалась въ клубокъ передъ самымъ каминомъ, эгоистически мурныкала и мигала на огонь. Почтенная старушка могла бы какъ-нельзя-лучше представлять собою вѣдьму, а Поль и кошка -- ея духовъ-сподвижниковъ, когда всѣ они втроемъ грѣлись у камина. Видя ихъ, никто бы не удивился, еслибъ они вдругъ вздумали подняться въ трубу и улетѣть съ первымъ сильнымъ вѣтромъ, въ темную ночь, на какое-нибудь таинственное сборище нечистой силы.
Этого однако не случилось. Кошка, Поль и мистриссъ Пипчинъ занимали послѣ каждыхъ сумерекъ свои обычныя мѣста, и маленькій Домби, избѣгая общества юнаго Битерстона, продолжалъ изучать желѣзныя черты мистриссъ Пипчинъ, кошку и огонь вечеръ за вечеромъ, какъ-будто они были сочиненіемъ чернокнижническимъ, въ трехъ томахъ.
Мистриссъ Виккемъ растолковывала себѣ по-своему несообразныя оригинальности маленькаго Поля и выводила изъ нихъ самыя зловѣщія заключенія. Политика мистриссъ Пипчинъ состояла отчасти и въ томъ, чтобъ не позволять своей служанкѣ входить въ дружескія сношенія съ мистриссъ Виккемъ; для этого она пряталась за дверьми и наскакивала каждый разъ на свою жертву, когда видѣла ее направляющеюся къ дверямъ комнаты мистриссъ Виккемъ. Но Берри не запрещалось этого въ свободное отъ ея многочисленныхъ занятіи время, и ей мистриссъ Виккемъ открыла свою душу.
-- Какой онъ миленькій, когда спитъ! сказала Берри, остановившись разъ вечеромъ противъ кроватки Поля.
-- Охъ! вздохнула Виккемъ.-- Это ему нужно.
-- Да развѣ онъ дуренъ, когда не спитъ?
-- Нѣтъ; о, нѣтъ! Такъ-же точно, какъ Бетси Дженни моего дяди.
Берри смотрѣла, какъ-будто разгадывая, какія отношенія могутъ быть между Полемъ Домби и Бетси Дженни дядюшки мистриссъ Виккемъ.
-- Жена моего дяди, продолжала мистриссъ Виккемъ:-- умерла совершенно какъ его мама. Дитя моего дяди росло точно такъ же, какъ господинъ Поль. Отъ дитяти моего дяди у людей кровь не разъ застывала въ жилахъ, да!
-- Какъ-такъ?
-- Я бы ни за что не желала просидѣть ночь наединѣ съ Бетси Дженни. Никакъ!
-- Да отъ-чего же?
-- Бетси Дженни было премиленькое дитя, такое миленькое, какихъ я видала очень-немного, и она вытерпѣла всѣ возможныя болѣзни. Но знаете, миссъ Берри, отъ ея люльки не отходила ея покойная мать. Не знаю, какъ это было и когда, или знала ли объ этомъ сама дѣвочка, но мать сидѣла надъ нею, миссъ Берри! Вы скажете: вздоръ! Не обижаюсь, миссъ. Вы можете даже позабавиться надо мною: это развлечетъ васъ въ здѣшней тюрьмѣ -- извините -- въ здѣшней могилѣ, которая меня убиваетъ. Онъ однако спитъ немножко-безпокойно. Погладьте ему спину, миссъ Берри, сдѣлайте одолженіе.
Берри охотно исполнила ея просьбу.
-- За Бетси Дженни, сказала мистриссъ Виккемъ самымъ торжественнымъ тономъ: -- ухаживали какъ за этимъ ребенкомъ, и она перемѣнялась такъ же, какъ онъ. Я часто видала, какъ она сидитъ и думаетъ, думаетъ, думаетъ, какъ онъ; я часто и очень-часто видала, какъ у нея было старое, старое, старое лицо, какъ у него; я много разъ слышала отъ нея такія же рѣчи, какъ отъ него. Дѣти эти очень походили другъ на друга, миссъ Берри.
-- Жива дочь вашего дяди?
-- Да, миссъ, она жива!
Такъ-какъ изъ ударенія мистриссъ Виккемъ слѣдовало заключить, что кто-нибудь умеръ, то Берри спросила объ этомъ.
-- Я не хочу васъ тревожить. Не спрашивайте меня.
Ничѣмъ нельзя было возбудить сильнѣйшаго любопытства, а потому Берри повторила свой вопросъ. Послѣ нѣкоторой нерѣшимости и какъ-будто неохотно, мистриссъ Виккемъ положила свой ножикъ,-- она тогда ужинала,-- оглянулась вокругъ себя, посмотрѣла на спящаго Поля и сказала:
-- Она полюбила многихъ: однихъ по прихоти, другихъ такъ... всѣ они умерли!
Такой отвѣтъ до того поразилъ бѣдную племянницу мистриссъ Пипчинъ, что она привскочила на мѣстѣ; а мистриссъ Виккемъ указала украдкою на кровать, гдѣ спала Флоренса, потомъ сдѣлала пальцемъ нѣсколько таинственныхъ знаковъ и продолжала:
-- Вспомните мое слово, миссъ Берри, и благодарите Бога, что маленькій Поль не очень къ вамъ привязанъ. Увѣряю васъ, и ко мнѣ также!
Можетъ-быть, миссъ Берри, отъ сильнаго внутренняго волненія, погладила его слишкомъ-крѣпко, только ребенокъ проснулся, сѣлъ въ постели, съ жаркими и влажными отъ какого-нибудь дѣтскаго сновидѣнія волосами, и спросилъ, гдѣ Флоренса.
Дѣвочка вскочила съ постели при первыхъ звукахъ братиныа голоса, наклонилась надъ его подушкой и убаюкала его тотчасъ же тихою пѣсенкой. Мистриссъ Виккемъ покачала головою, уронила нѣсколько слезъ, показала Берри эту маленькую группу и устремила взоры въ потолокъ.
-- Покойной ночи, миссъ Берри, сказала она кротко: -- покойной ночи! Ваша тетушка пожилая дама, миссъ Берри; вы вѣрно не разъ объ этомъ думали.
Хотя племянница мистриссъ Пипчинъ, спустившись внизъ, и не думала найдти распростертую безъ движенія тётку, однакожь она очень обрадовалась, когда увидѣла ее больше обыкновеннаго сердитою и строгою и съ явными признаками намѣренія жить долго и "быть отрадою всѣхъ". Въ-продолженіе всей слѣдующей недѣли, тосты и котлеты исчезали по-прежнему, и она нисколько не слабѣла, хотя маленькій Поль проводилъ вечера передъ каминомъ подлѣ нея и наблюдалъ ея черты съ усиленнымъ вниманіемъ.
Но такъ-какъ Поль не сдѣлался сильнѣе со времени переселенія своего сюда, хотя въ лицѣ онъ и казался здоровѣе, то ему достали маленькую удобную колясочку, въ которой привозили его ко взморью, давая ему для развлеченія разрисованную азбуку и разныя книжки, назначенныя для первоначальнаго обученія. Вѣрный своимъ страннымъ прихотямъ, маленькій Домби отвергъ краснорожаго дюжаго малаго, котораго ему предложили, чтобъ возить колясочку, и выбралъ его дѣда -- заплеснѣлаго, стараго отставпаго матроса, одѣтаго въ крашеный парусинный костюмъ, пропитаннаго соленою водою и пахнувшаго какъ усыпанное морскими травами прибрежье во время отлива.
Возимый этимъ замѣчательнымъ земноводнымъ, съ идущею подлѣ Флоренсой и слѣдуемый вѣчно-плачевною Виккемъ, Поль отправлялся каждый день на взморье. Тамъ онъ готовъ былъ сидѣть или лежать въ своей колясочкѣ по цѣлымъ часамъ, не безпокоимый ничѣмъ столько, какъ обществомъ дѣтей, разумѣется, за исключеніемъ Флоренсы.
-- Подите прочь, говорилъ онъ каждому ребенку, который къ нему присоединялся.-- Благодарю; но вы мнѣ не нужны.
Иногда тоненькій голосокъ спрашивалъ его на ухо, здоровъ ли онъ.
-- Я совершенно здоровъ, благодарю васъ; по лучше ступайте играть.
Потомъ онъ поворачивалъ голову, слѣдилъ за уходившимъ ребенкомъ и говорилъ Флоренсѣ: -- Вѣдь намъ никого не нужно, такъ ли? Поцалуй меня; Флой!
Въ такихъ случаяхъ онъ чувствовалъ отвращеніе даже къ обществу Виккемъ и всегда радовался, когда она уходила въ сторону набирать раковинъ и знакомыхъ, чѣмъ она каждый разъ занималась. Любимое мѣсто его было совершенно-уединенное, въ сторонѣ отъ всѣхъ гуляющихъ; тамъ, съ Флоренсою, сидѣвшею подлѣ него съ работой, или читавшею ему книгу, или говорившею съ нимъ, и съ вѣтромъ, дувшимъ ему прямо въ лицо, ему не нужно было ничего.
Разъ онъ ей сказалъ:-- Послушай, Флой, гдѣ Индія, въ которой живутъ родные этого мальчика?
-- О, она очень, очень-далеко отсюда!
-- На цѣлыя недѣли дороги?
-- Да, на много недѣль пути днемъ и ночью.
-- Еслибъ ты была въ Индіи, Флой, сказалъ онъ послѣ минутнаго молчанія: -- я бы... что сдѣлала мама? я забылъ.
-- Любила меня! отвѣчала дѣвочка.
-- Нѣтъ, нѣтъ. Развѣ я не люблю тебя, Флой? Что она сдѣлала? Умерла, да. Еслибъ ты была въ Индіи, Флой, я бы умеръ.
Она бросила работу и положила голову на его подушку, лаская его.
-- И я бы умерла, еслибъ ты былъ тамъ, Поль! Но тебѣ скоро будетъ лучше.
-- О, мнѣ теперь гораздо-лучше! Я не то хочу сказать. Я хочу сказать, что я бы умеръ оставшись безъ тебя, Флой!
Въ другой разъ и на томъ же мѣстѣ, онъ заснулъ и спалъ долго. Пробудившись вдругъ, онъ вздрогнулъ и сталъ прислушиваться.
Флоренса спросила, что ему слышится?
-- Я хочу знать, что оно говоритъ, отвѣчалъ онъ, глядя ей пристально въ глаза:-- море, Флой, что оно безпрестанно говоритъ?
Она отвѣчала, что это только шумъ волнъ, которыя разбиваются о берегъ.
-- Да, да! Но я знаю, что онѣ всегда что-то говорятъ, и всегда говорятъ то же самое. Какое тамъ мѣсто за моремъ?-- Онъ поднялся и смотрѣлъ жадно на горизонтъ.
Она сказала, что тамъ другая земля; но онъ отвѣчалъ:-- Нѣтъ, нѣтъ! не эта! ІТо туда дальше, гораздо-дальше?
Часто потомъ, среди разговора съ сестрою, онъ вдругъ останавливался, стараясь понять, что такое безпрестанно говорятъ волны; и часто онъ поднимался въ своей колясочкѣ, чтобъ смотрѣть далеко-далеко въ невидимую страну.