Наконецъ наступилъ переломъ болѣзни, и старикъ сталъ понемногу поправляться. Сознаніе возвратилось къ нему, хотя и не скоро, но умственныя способности ослабѣли и мозгъ ужъ не работалъ попрежнему. Онъ не жаловался ни на что: ни на безконечно длившіеся дни, ни на безсонныя ночи. Казалось, онъ потерялъ всякое представленіе о времени и съ него спали всѣ прежнія заботы. Онъ былъ очень покоенъ и терпѣливъ, и хотя подолгу сидѣлъ задумавшись, но не впадалъ въ уныніе, какъ съ нимъ случалось прежде, и развлекался всякими пустяками: ему даже доставляло удовольствіе слѣдить за солнечнымъ лучомъ, игравшимъ на стѣнѣ или потолкѣ. Бывало, по цѣлымъ часамъ держитъ онъ Нелли за руку и перебираетъ ея пальчиками. Иной разъ наклонится къ ней, погладитъ ее по головкѣ или поцѣлуетъ въ лобъ и очень удивляется, замѣчая на глазахъ у нея слезы, но тотчасъ же забываетъ о нихъ, какъ и обо всемъ на свѣти.
Иногда они ѣздили кататься: старика усаживали въ экипажъ, обкладывали подушками. Нелли садилась рядомъ съ нимъ и все время держала его за руку. Уличный шумъ и движеніе нѣсколько утомляли его, но ничто не возбуждало въ немъ любопытства или удивленія, ничто его не раздражало. Если, бывало, Нелли спроситъ его, помнитъ ли онъ то или другое, онъ машинально отвѣтить, что да, помнить, и замолчитъ. Иной разъ онъ вдругъ повернетъ голову и начнетъ упорно слѣдить за кѣмъ нибудь въ толпѣ, пока тотъ не скроется изъ виду, а когда его спрашиваютъ, почему онъ обратилъ вниманіе на этого человѣка, онъ не отвѣчаетъ ни слова.
Вотъ такъ-то сидитъ онъ разъ въ креслѣ; Нелли пріютилась около него на скамеечкѣ. Кто-то постучалъ въ дверь. На вопросъ «можно войти», старикъ отвѣчаетъ безъ малѣйшаго смущенія: «конечно, можно. Вѣдь это», говоритъ, «Квильпъ. Я узналъ его по голосу. Онъ теперь хозяинъ здѣсь, стало быть, ему запрета нѣтъ: можетъ ходить по всѣмъ комнатамъ». И дѣйствительно, это былъ Квильпъ.
— Какъ я радъ, что вижу васъ въ добромъ здоровьѣ, сосѣдъ, говоритъ карликъ, усаживаясь противъ старика. — Вы, кажется, совсѣмъ оправились?
— Благодарю васъ, теперь я чувствую себя гораздо лучше, отвѣчалъ старикъ слабымъ голосомъ.
— Не думайте, чтобъ я хотѣлъ васъ тѣснить, сосѣдъ. Квильпъ возвышаетъ голосъ, такъ какъ старикъ послѣ болѣзни сталъ нѣсколько тугъ на ухо. — Но мнѣ кажется, что чѣмъ скорѣе вы пріищете себѣ квартиру, тѣмъ лучше.
— Ваша правда, для всѣхъ будетъ лучше.
— Видите ли, въ чемъ дѣло, говоритъ Квильпъ, помолчавъ съ минуту, — вамъ неудобно будетъ оставаться въ пустомъ домѣ.
— Да, конечно, и Нелли тутъ нечего дѣлать.
— Вотъ то-то и есть, заоралъ карликъ, кивая головой. — Вы совершенно правильно разсуждаете, сосѣдъ. Такъ вы распорядитесь насчетъ квартиры?
— Распоряжусь, будьте покойны. Мы здѣсь ни въ какомъ случаѣ не останемся.
— Я такъ и предполагалъ. Всѣ вещи уже проданы, хотя и не съ большимъ барышомъ, но все-таки недурно. Ихъ надо перевозить. Сегодня у насъ вторникъ. Что, если мы назначимъ завтрашній день для вашего переѣзда? Имѣйте въ виду, что я вовсе не намѣренъ васъ стѣснять.
— Лучше бы въ пятницу утромъ, продолжалъ съ своей стороны старикъ.
— Отлично, въ пятницу, такъ въ пятницу, но только помните, сосѣдъ, что дальше этого срока я ждать не могу.
— Буду помнить, отвѣчалъ старикъ.
Ровный, покойный, безстрастный и вмѣстѣ съ тѣмъ какой-то странный тонъ, которымъ старикъ произнесъ эти нѣсколько фразъ, удивилъ Квильпа, но такъ какъ тотъ еще разъ повторилъ «до пятницы, буду помнить», кивнувъ головой, то карликъ счелъ лишнимъ настаивать на своемъ требованіи и, дружески простившись со старикомъ, наговоривъ ему кучу любезностей, что онъ выглядываетъ здоровымъ и крѣпкимъ, между прочимъ, карликъ поспѣшилъ внизъ разсказать своему повѣренному, какъ онъ все хорошо устроилъ.
И этотъ, и весь слѣдующій день, старикъ оставался въ томъ же положеніи. Правда, онъ расхаживалъ по всему дому, заглядывалъ во всѣ комнаты, словно прощался съ ними, но ни однимъ словомъ не намекнулъ, что необходимо пріискать квартиру, и ни разу не вспомнилъ о посѣщеніи Квильпа. Должно быть, повременамъ, въ головѣ его смутно проносилась мысль о безпомощномъ положеніи, одиночествѣ внучки, потому что онъ часто прижималъ ее къ груди и старался ободрить, обѣщая никогда ужъ больше съ ней не разставаться, но, повидимому, онъ не въ состояніи былъ дать себѣ ясный отчетъ о грозившей имъ бѣдѣ. Во время болѣзни нервы его притупились, онъ замѣтно ослабѣлъ и физически, и нравственно.
Это старческое безсиліе имѣетъ свое опредѣленіе: о такихъ старикахъ у насъ обыкновенно говорятъ, что они уже впали въ дѣтство, хотя сравненіе старости съ дѣтствомъ такъ же нелѣпо, какъ и сравненіе смерти со сномъ. Поставьте рядомъ человѣка, «впавшаго въ дѣтство», и ребенка и скажите, что общаго между потухшимъ, безжизненнымъ взоромъ выжившаго изъ ума старика и веселымъ, смѣющимся, открытымъ личикомъ ребенка, полнаго еще нетронутыхъ жизнью радостныхъ надеждъ и вѣры въ будущее. Точно также положите спящаго человѣка рядомъ съ умершимъ и посмотрите, есть ли сходство между благодѣтельнымъ сномъ, который придаетъ красоту лицу и ясно говоритъ, что человѣкъ, отдыхая, вознаграждаетъ себя за прошлое и набирается силъ для будущаго, и смертью, безжалостно налагающею свою суровую руку на внѣшній обликъ человѣка? Повторяю, нелѣпо отождествлятъ нашу лучшую, счастливѣйшую пору жизни съ безобразной, дряхлой старостью.
Наступилъ четвергъ, а старикъ все еще какъ будто ни о чемъ не думалъ. Только ужъ подъ вечеръ, когда они молча сидѣли вмѣстѣ, съ нимъ произошла какая-то странная перемѣна.
Подъ окномъ его комнаты, во дворѣ, росло дерево, довольно большое и раскидистое для такого маленькаго дворика. Его зеленыя вѣтви, освѣщенныя заходящимъ солнцемъ, покачивались отъ вѣтра и бросали тѣнь на противоположную стѣну, рисуя на ней причудливыя картины. Долго любовался старикъ этой движущейся тѣнью. Уже солнце зашло, на небѣ взошла луна, а онъ все сидѣлъ на одномъ мѣстѣ, не отрывая глазъ отъ дерева, отъ его зеленой листвы.
Послѣ болѣзни, надолго приковавшей его къ постели, онъ радовался, какъ дитя, этому деревцу, которое, хотя и одиноко, возвышалось среди крышъ и дымовыхъ трубъ, но, напоминая ему о другихъ деревьяхъ, говорило о другихъ мѣстахъ далеко за городомъ, гдѣ жизнь привольнѣе, отдыхъ слаще и покойнѣе.
Нелли показалось, что онъ взволнованъ и не желаетъ разговаривать; когда же она увидѣла, что слезы струятся по его щекамъ, ея наболѣвшее сердечко немного успокоилось. Но вотъ онъ всталъ съ своего мѣста и, умоляя ее о прощеніи, хотѣлъ опуститься передъ ней на колѣни.
— Что вы? Что съ вами, дѣдушка?
Нелли усадила его въ кресло.
— Нелли, прости меня за все прошлое; за то, что я собственными руками приготовилъ тебѣ горькую долю; за все, что тебѣ пришлось перенести въ то время, когда я предавался моей безумной мечтѣ.
— Перестаньте, милый дѣдушка, Богъ съ вами! Поговоримъ лучше о чемъ нибудь другомъ.
— Да, да, поговоримъ о другомъ. Помнишь, мы какъ-то съ тобой бесѣдовали… когда, бишь, это было? Не то нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, не то на прошлой недѣлѣ: у меня все спуталось въ головѣ.
— Не понимаю, дѣдушка, о чемъ вы говорите.
— Когда я въ первый разъ тебѣ сказалъ, что мы разорены! Сейчасъ, сидя у окна, я вспомнилъ объ этомъ разговорѣ и благословлялъ тебя за твои добрыя, ласковыя слова. Однако, тсс… надо потише говорить; не дай Богъ, услышатъ тамъ внизу, пожалуй, скажутъ, что я съума сошелъ, и разлучать насъ съ тобой. Мы здѣсь ни одного дня больше не останемся и уйдемъ далеко, далеко.
— Уйдемте отсюда навсегда, милый дѣдушка, съ жаромъ подхватила Нелли. — Лучше по міру ходить, чѣмъ оставаться здѣсь.
— Да, да, мы будемъ странствовать пѣшкомъ, въ лѣсу, въ полѣ, по берегу рѣкъ, мы будемъ жить на лонѣ природы, поближе къ Богу. То ли дѣло спать покойно подъ открытымъ небомъ, — посмотри, Нелли, какое оно ясное, вмѣсто того, чтобы томиться въ душныхъ комнатахъ. Здѣсь никакъ не отрѣшишься отъ заботъ, здѣсь невольно поддаешься соблазну! Мы еще можемъ быть счастливы съ тобой, Нелли. Мы постараемся забыть это тяжелое время, какъ будто его никогда не было.
— Мы будемъ счастливы, милый дѣдушка, только не здѣсь, воскликнула Нелли.
— Объ этомъ и говорить нечего. Развѣ здѣсь можно жить! Нѣтъ, завтра же поутру мы тихонько выберемся изъ дому, такъ, чтобы никто насъ не увидѣлъ, и уйдемъ, не оставивъ послѣ себя и слѣда. Бѣдная дѣточка! Щечки у нея поблѣднѣли, глазки помутились отъ слезъ и безсонныхъ ночей, и все изъ-за меня, я знаю. Но подожди, дай Богъ намъ только выбраться отсюда, и ты снова расцвѣтешь и повеселѣешь. Завтра мы будемъ свободны и счастливы, какъ птички.
Старикъ положилъ руки на голову внучки и далъ обѣтъ отнынѣ никогда не разставаться съ ней, пока смерть ихъ не разлучитъ.
Это обѣщаніе окончательно ободрило дѣвочку. Сердечко ея сильно забилось отъ избытка счастья и вѣры въ будущее. Въ ея воображеніи уже рисовались самыя веселыя, отрадныя картины: зеленѣющіе луга, тѣнистые лѣса, прозрачные ручейки, перепрыгивающіе съ камешка на камешекъ, и вѣчно ясное, безоблачное небо. Мысль о предстоящихъ лишеніяхъ, о холодѣ, голодѣ, болѣзни не тревожила ея юной, неопытной головки. Предстоявшая перемѣна отождествлялась въ ея умѣ съ возвращеніемъ къ прежней счастливой жизни. Она радовалась при мысли, что теперь уже не будетъ отходить отъ дѣдушки, что онъ совершенно выздоровѣетъ и окрѣпнетъ, они будутъ вести счастливую, мирную жизнь и, главное, избавятся отъ общества злыхъ, безсердечныхъ людей, среди которыхъ имъ пришлось жить въ послѣднее время.
Пока старикъ спалъ, она собирала вещи: тѣ, что поновѣе и лучше, связала въ узелокъ, а самое старенькое платье и поношенный сюртукъ дѣдушки приготовила на дорогу, какъ наиболѣе подходящее одѣяніе для такихъ бѣдныхъ странниковъ, какъ они. Не забыла поставить и палку около его кровати. Но ей еще надо было проститься съ домомъ. И какъ это прощаніе было не похоже на то, о которомъ она такъ часто мечтала. У нея даже сердце дрогнуло и совѣсть стала мучить, когда она подумала, что съ такой радостью разстается съ старымъ домомъ: худо ли, хорошо ли, она провела здѣсь все свое дѣтство. Она присѣла у окна, у котораго такъ часто томилась въ ожиданіи дѣда, и на нее снова волной нахлынули радужныя мечты, ободрявшія ее въ тѣ тяжелыя минуты, и грусти ея какъ не бывало.
Но неужели же она уйдетъ, ни однимъ глазкомъ не взглянувъ на свою маленькую горенку, гдѣ ей такъ мирно спалось, гдѣ она такъ горячо молила Бога о ниспосланіи имъ счастья. Это счастье теперь уже близко, какъ ей казалось. Въ комнаткѣ у нея остались разныя бездѣлушки; она съ удовольствіемъ взяла бы ихъ на память, тамъ у нея, наконецъ, птичка въ клѣтки.
Вспомнивъ о своей любимой птичкѣ, она горько заплакала, но вдругъ ей почему-то пришло въ голову, что птичка непремѣнно, какимъ нибудь чудеснымъ образомъ попадетъ въ руки Киту и онъ, конечно, пойметъ, что Нелли, изъ благодарности, оставила ему свою любимицу и будетъ любить и лелѣять ее. Успокоившись на этой фантазіи, она возвратилась въ комнату старика и заснула съ легкимъ сердцемъ.
Ей снились все тѣ же чудные, озаренные солнечнымъ свѣтомъ пейзажи, о которыхъ она мечтала на яву, но всѣ эти прекрасныя сновидѣнія были омрачены не покидавшимъ ее сознаніемъ, что она тщетно преслѣдуетъ какую-то неясную, неуловимую цѣль. Она проснулась, когда было еще темно и звѣзды блестѣли на небѣ. Но мало-по-малу, звѣзды померкли, стало свѣтать; она поднялась и одѣлась на дорогу.
Старикъ еще спалъ и ей не хотѣлось его будить. Онъ проснулся, когда солнце уже взошло, и тоже поспѣшилъ одѣться. Дѣвочка взяла его за руку и они стали потихоньку спускаться съ лѣстницы. Они вздрагивали при каждомъ скрипѣ половицы и прислушивались, не идетъ ли кто. На бѣду старикъ забылъ взять свою котомку и эти нѣсколько минутъ, пока она ходила за ней наверхъ, показались имъ безконечными.
Наконецъ они добрались до нижняго этажа. Квильпъ и Брассъ спали крѣпкимъ сномъ. Ихъ храпъ раздавался по всему дому, и этотъ храпъ казался имъ страшнѣе львинаго рычанья. Засовы въ двери были старые, заржавленные; потребовалось не мало времени и ловкости, чтобы отодвинуть ихъ, не надѣлавъ шума. Когда имъ удалось справиться съ засовомъ, они къ ужасу своему, увидѣли, что дверь заперта на ключъ и къ довершенію всего ключъ вынутъ изъ замка. Тутъ Нелли вспомнила, что одна изъ сидѣлокъ разсказывала, будто Квильпъ собственноручно запираетъ обѣ входныя двери и кладетъ ключи къ себѣ на столъ.
Дѣлать было нечего. Нелли сняла башмачки и, осторожно пройдя черезъ лавку, гдѣ на полу, раскинувшись на матрасѣ, храпѣлъ Брассъ — своимъ безобразіемъ онъ перещеголялъ всѣхъ китайскихъ и японскихъ уродовъ, находящихся въ магазинѣ — она со страхомъ и трепетомъ подошла къ своей спаленкѣ и остановилась на порогѣ, не рѣшаясь войти: такъ страшенъ былъ Квильпъ. Свѣсившись съ кровати чуть не до полу головой внизъ, онъ тяжело дышалъ открытымъ ртомъ и по обыкновенію сердито ворчалъ. Изъ-подъ полусомкнутыхъ вѣкъ виднѣлись грязновато-желтые бѣлки его глазъ. Нелли не прочь была бы спросить его, какъ онъ себя чувствуетъ, не боленъ ли онъ, но надо было торопиться; поэтому она окинула однимъ взглядомъ свою комнатку, взяла потихоньку ключъ и тѣмъ же путемъ благополучно возвратилась къ ожидавшему ее дѣдушкѣ. Она отворила дверь, вышла на улицу и остановилась.
— Въ какую сторону мы пойдемъ, дѣдушка? спросила Нелли.
Старикъ нерѣшительно и какъ-то безпомощно взглянулъ на внучку, посмотрѣлъ во всѣ стороны, опять взглянулъ на нее и покачалъ головой. Роли, видимое дѣло, перемѣнились: теперь уже она будетъ руководителемъ и защитникомъ стараго дѣда. Она это сознавала и, нисколько не смущаясь и не пугаясь, взяла его руку и повела.
Погода имъ благопріятствуетъ: утро прекрасное, настоящее іюльское утро. На лазуревомъ небѣ ни облачка. Утренняя, живительная прохлада стоитъ надъ спящимъ городомъ. Бодрые, окрыленные радостной надеждой, старикъ и дѣвочка весело идутъ впередъ. Кругомъ такъ свѣтло, хорошо. Ничто не напоминаетъ покинутаго гнѣзда, даже башни и колокольни, которыя въ обыкновенное время мрачно выставляются на небѣ, теперь блестятъ и сверкаютъ на солнцѣ. Всѣ предметы, всѣ малѣйшіе уголки залиты его золотыми лучами; безпредѣльное небо будто улыбается, глядя внизъ на землю.
Прочь изъ города идутъ бѣдные странники, сами не зная куда.