I
Странные жильцы странной улицы
Туманный день былъ въ Лондонѣ, и туманъ стоялъ густой и темный. Лондонъ одушевленный, съ его больными глазами и раздраженными легкими, щурился, сопѣлъ и задыхался; Лондонъ неодушевленный стоялъ, какъ нѣкій, покрытый копотью призракъ, долженствовавшій быть видимымъ и невидимымъ одновременно, и потому не бывшій ни тѣмъ, ни другимъ. Газовые рожки мерцали въ окнахъ магазиновъ такимъ несчастнымъ, тощимъ свѣтомъ, какъ будто понимали, что они — твари ночныя, которымъ не должно быть дѣла до земли, пока на небѣ солнце. А солнце между тѣмъ, неясно проступавшее минутами въ кружившихся струйкахъ тумана, казалось какимъ-то угасшимъ, какъ будто съежившимся отъ стужи и тоски. День былъ туманный и въ окрестностяхъ столицы, но тамъ туманъ стоялъ сѣрый; здѣсь же, на окраинахъ, онъ былъ темно-желтый, поближе къ центру — бурый, и становился все темнѣе и гуще, пока, дойдя до сердца лондонскаго Сити, то есть до Сентъ-Мэри-Акса, не превращался въ ржаво-черный. Съ любой возвышенности на сѣверъ отъ Лондона вы могли бы увидѣть, какъ самыя высокія изъ лондонскихъ зданій силились порой выставить голову надъ этимъ моремъ тумана и какъ огромный куполъ церкви Св. Павла умиралъ въ этихъ усиліяхъ особенно тяжко. Но ничего этого нельзя было замѣтить у подножія зданій, на улицахъ, гдѣ весь городъ казался однимъ сплошнымъ клубомъ испареній, наполненнымъ глухимъ стукомъ колесъ и одержимымъ гигантскимъ катарромъ.
Въ девять часовъ описываемаго веселаго утра торговый домъ Побсей и К°, даже въ Сентъ-Мэри-Аксѣ, мѣстечкѣ не слишкомъ веселаго свойства, казался не изъ самыхъ веселыхъ, со своимъ всхлипывавшимъ газовымъ рожкомъ въ окнѣ конторы и съ воровскою струею тумана, вползавшей въ замочную скважину его наружной двери съ явной цѣлью его задушить.
Но вотъ огонь въ окнѣ конторы погасъ, наружная дверь отворилась, и изъ нея вышелъ Райя съ увѣсистымъ мѣшкомъ подъ мышкой. И почти тотчасъ же, едва успѣвъ переступить порогъ, онъ погрузился въ туманъ и скрылся изъ глазъ Сентъ-Мэри-Акса, что не мѣшаетъ, однако, глазамъ этой повѣсти слѣдить за нимъ въ его странствіи по улицамъ Корнгиль, Чипсайдъ, Флитъ-Стритъ и Стрэндъ вплоть до Пикадилли и Альбани. Шелъ онъ спокойнымъ, размѣреннымъ шагомъ, въ своемъ долгополомъ камзолѣ, съ посохомъ въ рукѣ, и, вѣроятно, не одинъ встрѣчный прохожій, обернувшись назадъ взглянуть на эту внушительную фигуру, уже успѣвшую исчезнуть во мглѣ, говорилъ себѣ, что, должно быть, это просто воображеніе и туманъ придаютъ ей такой необыкновенный, особенный видъ.
Добравшись до того дома, гдѣ во второмъ этажѣ помѣщалась квартира его принципала, Райя поднялся на лѣстницу и остановился передъ дверью квартиры. Не дотрагиваясь ни до звонка, ни до молотка, онъ постучалъ въ дверь набалдашникомъ своего посоха, прислушался и, ничего не услышавъ, сѣлъ на лѣстницу у порога. Что-то особенное, трогательное и величавое, было въ покорности, присущей этому человѣку, съ какою онъ сидѣлъ теперь на темной и холодной лѣстницѣ, какъ сиживали, вѣроятно, многіе его предки въ темницахъ, готовые безотвѣтно принять все, что бы ни выпало имъ на долю.
Спустя, немного времени, когда онъ прозябъ до костей, онъ всталъ, еще разъ постучалъ въ дверь, еще разъ прислушался и снова сѣлъ дожидаться. Три раза повторилъ онъ эту церемонію, прежде чѣмъ его настороженный слухъ различилъ голосъ Фледжби, кричавшій съ постели: «перестаньте стучать! Сейчасъ отопру!» Но вмѣсто того, чтобъ отпереть, онъ заснулъ сладкимъ сномъ еще на четверть часика, а Райя все сидѣлъ на лѣстницѣ и ждалъ съ невозмутимымъ терпѣніемъ.
Наконецъ дверь отворилась, и ударившееся въ бѣгство ночное одѣяніе мистера Фледжби снова нырнуло въ постель. Слѣдуя за нимъ на почтительномъ разстояніи, Райя вступилъ въ хозяйскую спальню, гдѣ уже каминъ пылалъ жаркимъ огнемъ.
— Что это значить, сэръ? Въ которомъ часу ночи вы изволили пожаловать ко мнѣ? — спросилъ Обаятельный, отворачиваясь къ стѣнѣ подъ своимъ одѣяломъ и подставляя бастіонъ плотно закутаннаго плеча подъ носъ издрогшему старику.
— Сэръ, теперь уже половина десятаго утра.
— Чортъ возьми! Туманъ, что ли, на дворѣ, что ничего не видно?
— Сильный туманъ, сэръ.
— И свѣжо?
— Очень холодно, — отвѣчалъ Райя. Онъ досталъ платокъ и обтиралъ имъ сырость съ бороды и длинныхъ сѣдыхъ своихъ волосъ, стоя на краешкѣ коврика передъ каминомъ и глядя на яркій, манящій огонекъ.
Продолжая нѣжиться въ постели, Фледжби только закутался поплотнѣе и спросилъ:
— Что же на улицѣ: снѣгъ, гололедица или слякоть?
— Нѣтъ, сэръ, нѣтъ, погода не такъ ужъ плоха. На улицахъ довольно чисто.
— Ну, полно вамъ хвастать, — пробурчалъ Фледжби, обманувшійся въ своемъ ожиданіи, что Райя подчеркнетъ контрастъ между его теплой постелью и улицей. — Вы вѣчно чѣмъ-нибудь хвастаете… Книги принесли?
— Вотъ онѣ, сэръ.
— Ладно. Минутки черезъ двѣ я буду готовъ приняться за дѣла, а вы покуда выложите все изъ мѣшка и приготовьте мнѣ для просмотра.
И, снова съ наслажденіемъ нырнувъ подъ одѣяло, Фледжби снова заснулъ. Исполнивъ его приказаніе, старикъ опустился на кончикъ стула, скрестилъ руки и, мало-по-малу поддаваясь дѣйствію тепла, задремалъ. Онъ очнулся только тогда, когда мистеръ Фледжби уже стоялъ у кровати, въ турецкихъ туфляхъ и въ турецкихъ шароварахъ розоваго цвѣта (пріобрѣтенныхъ за безцѣнокъ отъ кого-то, кто и самъ стянулъ ихъ отъ кого-то другого за грошъ), въ халатѣ и фескѣ подъ стать.
— Эй, старый хрѣнъ! — крикнулъ Обаятельный, подло издѣваясь надъ старикомъ. — Зачѣмъ вы хитрите со мной, сидя тамъ въ углу съ закрытыми глазами? Вѣдь вы не спите, я знаю. Жида, что хорька, соннаго не захватишь.
— Вы ошибаетесь, сэръ, я въ самомъ дѣлѣ немножко вздремнулъ, — сказалъ старикъ.
— Не таковскій вы человѣкъ! — подхватилъ Фледжби, лукаво поглядывая на него. — Другимъ разсказывайте сказки, а меня на это не поддѣнешь. Уловка, впрочемъ, недурная: ни о чемъ какъ будто человѣкъ не думаетъ, предается невинному сну, а самъ въ это бремя раскидываетъ мозгами, какъ бы ему дѣльце обдѣлать, деньгу зашибить. Хитрецъ!
Старикъ покачалъ головой, кротко и безмолвно отводя этотъ поклепъ, подавилъ вздохъ и подошелъ къ столу, за которымъ хозяинъ наливалъ себѣ въ чашку благовонный, дымящійся кофе изъ кофейника, стоявшаго передъ тѣмъ на огнѣ. Назидательное зрѣлище представляли эти два человѣка: молодой, смакующій кофе, развалившись въ мягкомъ креслѣ у камина, и старикъ съ наклоненной сѣдой головой, стоящій въ ожиданіи его приказаній.
— Ну, подавайте-ка весь нашъ балансъ, сколько есть налицо, да объясните цифрами, почему онъ не больше, — сказалъ Фледжби. — Только прежде зажгите свѣчу.
Райя зажегъ свѣчу, разложилъ на столѣ счетныя книги, указалъ въ нихъ цифры взносовъ и отсчиталъ деньги на столъ. Фледжби пересчиталъ деньги очень тщательно, постучавъ при этомъ каждымъ совереномъ о другой.
— Надѣюсь, — проговорилъ онъ, взявъ одинъ соверенъ и внимательно разсматривая его, — надѣюсь, вы въ нихъ не поубавили вѣсу: это вѣдь спеціальность вашего племени — сами знаете. Вѣдь вы, небось, понимаете, что значить «повытравить червончи»? Такъ, что ли, оно называется на вашемъ языкѣ? Вѣдь понимаете — признайтесь.
— Не больше вашего, сэръ, — спокойно отвѣтилъ старикъ, пряча руки въ обшлага рукавовъ и почтительно, но твердо глядя въ глаза своему принципалу. — Позволите вы мнѣ сказать вамъ нѣсколько словъ?
— Говорите, — милостиво разрѣшилъ Фледжби.
— Не смѣшиваете ли вы, сэръ, — безъ умысла, разумѣется, безъ всякаго умысла, — не смѣшиваете ли вы иногда ту честную должность, которую я у васъ занимаю, съ личиной, которую я, по вашимъ разсчетамъ, бываю принужденъ принимать на себя?
— У меня нѣтъ досужаго времени входить въ такія тонкости! — отвѣтилъ холодно Обаятельный.
— Нѣтъ времени? Ради справедливости?
— Убирайся къ чорту съ своей справедливостью!
— Ну, пусть изъ великодушія.
— Жиды и великодушіе — вотъ такъ сочетаніе! — сказалъ Фледжби. — Достаньте-ка лучше расписки и не болтайте больше вашего іерусалимскаго вздору.
Расписки были представлены и поглотили все вниманіе мистера Фледжби на слѣдующіе полчаса. Расписки, какъ и счета, оказались въ полномъ порядкѣ, и потому всѣ книги и бумаги снова заняли свое мѣсто въ мѣшкѣ.
— Ну-съ, теперь насчетъ векселей, — заговорилъ Обаятельный: — эта отрасль нашего дѣла больше всего мнѣ по вкусу. Есть ли въ продажѣ векселя и по какой цѣнѣ? Составили ли вы списокъ рыночнымъ цѣнамъ?
— Подробный списокъ, сэръ, — отвѣчалъ Райя, доставая бумажникъ и вынимая изъ него сложенную въ нѣсколько разъ бумагу, которая, когда онъ ее развернулъ, оказалась большимъ, мелко исписаннымъ листомъ.
Принимая бумагу изъ рукь старика, мистеръ Фледжби присвистнулъ.
— Эге! Какъ видно, улица несостоятельныхъ полна жильцовъ въ настоящее время. Все это продается пачками, не такъ ли?
— Да, пачками или оптомъ, какъ здѣсь обозначено, — сказалъ старикъ, заглядывая въ списокъ черезъ плечо принципала.
— Конечно, половина всего количества окажется макулатурой: это можно предсказать напередъ, — замѣтилъ Фледжби. — Нельзя ли и пріобрѣсти ихъ по цѣнѣ макулатуры — вотъ вопросъ.
Райя покачалъ головой, а Фледжби снова обратилъ свои маленькіе глазки на списокъ. Скоро эти глазки заблестѣли, и какъ только мистеръ Фледжби почувствовалъ, что они заблестѣли, онъ взглянулъ вверхъ, черезъ плечо, на склонившееся надъ нимъ спокойное лицо и перешелъ къ камину со спискомъ въ рукахъ. Обративъ наличникъ камина въ конторку, онъ сталъ спиной къ старику и, грѣя колѣни, принялся, не спѣша, просматривать списокъ, часто возвращаясь къ уже прочитаннымъ строкамъ, какъ будто въ нихъ заключалось нѣчто особенно важное. И всякій разъ при этомъ онъ заглядывалъ въ зеркало, висѣвшее надъ каминомъ, чтобы удостовѣриться, не наблюдаетъ ли за нимъ старикъ. Но ему не удалось поймать на этомъ Райю: хорошо зная подозрительность своего принципала, онъ стоялъ, потупивъ глаза.
Въ то время, когда мистеръ Фледжби былъ поглощенъ своимъ пріятнымъ занятіемъ, на площадкѣ за дверью послышались шаги, и дверь отворилась.
— Слышите? Это вашихъ рукъ дѣло, ермолка вы израильская! — буркнулъ Обаятельный. — Вы не заперли двери.
Между тѣмъ шаги послышались въ квартирѣ, и громкій голосъ мистера Альфреда Ламля спросилъ:
— Фледжби, вы тутъ?
Фледжби торопливымъ шепотомъ приказалъ Райѣ поддакивать всему, что онъ будетъ говорить, затѣмъ крикнулъ въ отвѣтъ: «Тутъ!» и отворилъ дверь спальни.
— Войдите, — сказалъ онъ. — Этотъ почтенный джентльменъ — агентъ фирмы Побсей и К°, изъ Сентъ-Мэри-Акса. Мы съ нимъ стараемся — то есть собственно стараюсь я — придти къ какому-нибудь соглашенію насчетъ одного моего несчастнаго друга по дѣлу о кое-какихъ просроченныхъ векселяхъ. Но, откровенно сказать, Побсей и К° до того строги къ своимъ должникамъ, что я, мнѣ кажется, напрасно трачу время… Не можемъ ли мы съ вами сойтись хоть на чемъ-нибудь, мистеръ Райя? Мнѣ такъ жаль моего бѣднаго друга!
— Я только представитель другого, сэръ, — отвѣтилъ еврей тихимъ голосомъ. — Я дѣйствую, какъ мнѣ приказываетъ мой хозяинъ. Не мой капиталъ помѣщенъ въ это дѣло, и моей выгоды тутъ нѣтъ никакой.
— Ха, ха, ха! — засмѣялся Фледжби. — Слышите, Ламль? Что я вамъ говорилъ?
— Ха, ха, ха! — захохоталъ и Ламль. — Да, да, еще бы! Знаемъ мы васъ!..
— Дьявольски ловко, не правда ли? — продолжалъ Фледжби, несказанно забавляясь въ душѣ своей шуткой.
— Вѣрны себѣ, вѣрны себѣ! — смѣялся Ламль. Мистеръ…
— Райя, Побсей и К°, въ Сентъ-Мэри-Аксѣ,- вставилъ Фледжби, утирая катившіяся изъ глазъ слезы.
— Мистеръ Райя обязанъ соблюдать неизмѣнныя формы, предназначенныя и установленныя для такихъ случаевъ, — сказалъ Ламль.
— Онъ вѣдь только представитель другого! — съ восторгомъ подхватилъ Фледжби. — Дѣйствуетъ, какъ ему приказываетъ хозяинъ. Не его капиталь помѣщенъ въ это дѣло. Прелестно! Ха, ха, ха!
Мистеръ Ламль вторилъ этому хохоту, притворяясь, что понимаетъ, въ чемъ соль, и чѣмъ больше они хохотали, тѣмъ больше удовольствія доставляла мистеру Фледжби его милая шутка.
— Однако, — заговорилъ онъ другимъ тономъ, еще разъ утирая глаза, — однако, если мы будемъ продолжать въ такомъ духѣ, мистеръ Райя подумаетъ, чего добраго, что мы трунимъ надъ нимъ или надъ Побсеемъ и К°, а между тѣмъ у насъ въ помышленіи этого нѣтъ… Мистеръ Райя, сдѣлайте милость, побудьте нѣсколько минутъ въ сосѣдней комнатѣ, пока я переговорю кой-о-чемъ съ мистеромъ Ламлемъ. Я попытаюсь еще придти къ соглашенію съ вами, прежде чѣмъ вы уйдете.
Старикъ, ни разу не поднявшій глазъ, покуда продолжалъ шутить его принципалъ, безмолвно поклонился и вышелъ за дверь, предупредительно отворенную самимъ Фледжби. Плотно затворивъ ее за евреемъ, этотъ джентльменъ воротился къ своему гостю, который стоялъ спиной къ камину, заложивъ одну руку подъ фалды своего фрака, а въ другую собравъ весь густой кустарникъ своихъ бакенбардъ.
— О-го-го! что-нибудь да не такъ. — проговорилъ Фледжби.
— Почемъ вы знаете? — спросилъ Ламль.
— Всѣмъ видомъ вашимъ открываете, — отвѣчалъ Фледжби въ риѳму, безъ всякаго, впрочемъ, умысла съ своей стороны.
— Ну да, вы отгадали, — сказалъ Ламль. — Кое-что не такъ. Вѣрнѣе, все не такъ, какъ надо.
— Что вы говорите! — произнесъ Фледжби раздѣльно и опустился на стулъ спиной къ камину, положивъ руки на колѣни и выпучивъ глаза на своего друга.
— Я вамъ говорю, Фледжби: все не такъ! — повторилъ Ламль, сердито поводя въ воздухѣ правой рукой: — Птичка улетѣла.
— Какая птичка? — спросилъ Фледжби такъ же раздѣльно, но гораздо суровѣе.
— Извѣстная намъ обоимъ. Наша птичка… Прочтите.
Фледжби взялъ записку изъ протянутой руки Ламля и прочелъ вслухъ:
«Альфреду Ламлю, эсквайру.
„Милостивый государь! Позвольте мнѣ и женѣ моей выразить вамъ нашу общую признательность за любезное вниманіе, какимъ вы и ваша супруга удостаивали нашу дочь Джорджіану, и отказаться отъ такого вниманія на будущее время, высказавъ при семъ случаѣ наше рѣшительное желаніе, чтобы впредь между нашими домами не было никакихъ сношеній. Имѣю честь, сэръ, быть вашимъ покорнѣйшимъ слугою, Джонъ Подснапъ“.
Фледжби долго и пристально разглядывалъ три бѣлыя страницы записки, — такъ же долго и пристально, какъ разглядывалъ передъ тѣмъ ея первую много говорящую страницу. Потомъ онъ посмотрѣлъ на Ламля, который, какъ бы въ отвѣтъ на этотъ взглядъ, еще разъ повелъ въ воздухѣ правой рукой.
— Чье же это дѣльце? — выговорилъ наконецъ мистеръ Фледжби.
— Придумать не могу, — сказалъ Ламль.
— Можетъ быть, — продолжалъ съ досадой въ голосѣ Фледжби, — можетъ быть, кто-нибудь нелестно аттестовалъ ему васъ?
— Или васъ, — поправилъ Ламль, нахмурившись.
У мистера Фледжби готово было сорваться съ языка какое-то мятежное слово, но вдругъ рука его случайно дотронулась до его носа. Нѣкое воспоминаніе, связанное съ этою выдающеюся чертою его лица, послужило для него, очевидно, свеовременнымъ предостереженіемъ: онъ благоразумно взялся за эту черту большимъ и указательнымъ пальцами и задумался. Ламль, между тѣмъ, смотрѣлъ на него воровскими глазами.
— Что тутъ дѣлать? — проговорилъ Обаятельный. — Разговорами не поможешь. Если мы только узнаемъ, кто разстроилъ нашъ планъ, мы съ нимъ, конечно, раздѣлаемся… Ну что жъ, въ заключеніе можно только сказать, что мы взялись за дѣло, но не могли довести его до конца по независящимъ обстоятельствамъ.
— Вѣрнѣе будетъ: вы взялись за дѣло, которое могли бы довести до конца, если бы лучше воспользовались обстоятельствами, — проворчалъ Ламль.
— Ну, это какъ на чей взглядъ, — замѣтилъ Фледжби спокойно, засовывая руки въ свои турецкія шаровары.
— Мистеръ Фледжби! — заговорилъ Ламль строгимъ тономъ. — Понимать ли мнѣ васъ такъ, что вы приписываете мнѣ всю вину и намекаете, что недовольны мною въ этомъ дѣлѣ?
— Нѣтъ, если только вы принесли съ собой въ карманѣ мою расписку и возвратите ее мнѣ,- отвѣчалъ Фледжби.
Ламль неохотно досталъ расписку. Фледжби осмотрѣлъ ее со всѣхъ сторонъ, удостовѣрился въ ея подлинности, затѣмъ скомкалъ и бросилъ въ огонь. Оба друга наблюдали, какъ она вспыхнула, какъ погасла и какъ пушистый пепелъ улетѣлъ въ трубу.
— Ну-съ, отвѣчайте теперь мистеръ Фледжби, — заговорилъ Ламль тѣмъ же тономъ, — отвѣчайте: понимать ли мнѣ васъ такъ, что вы приписываете мнѣ всю вину и намекаете, что недовольны мною въ этомъ дѣлѣ?
— Нѣтъ, — сказалъ Фледжби.
— Рѣшительно и безусловно нѣтъ?
— Рѣшительно и безусловно.
— Фледжби, дайте пожать вашу руку.
Фледжби далъ пожать свою руку прибавивъ:
— А если мы когда-нибудь дознаемся, кто разстроилъ нашъ планъ, мы съ нимъ раздѣлаемся… Затѣмъ позвольте мнѣ сказать вамъ по дружбѣ еще одну вещь. Я не знаю вашихъ денежныхъ обстоятельствъ и не спрашиваю о нихъ. Въ этомъ дѣлѣ вы понесли убытки. Многіе изъ насъ подвергаются иногда денежнымъ затрудненіямъ. Вы, какъ и всѣ, можете въ свой чередъ подвергнуться затрудненіямъ, можете, конечно, и не подвергнуться. Но что бы ни случилось съ вами, Ламль, — не попадайтесь, не попадайтесь — убѣдительно васъ прошу, — въ руки Побсей и К°, что сидитъ въ эту минуту въ той комнатѣ. Это такія сутяги, милѣйшій мой Ламль, такіе обдиралы и сутяги, — повторилъ мистеръ Фледжби съ особеннымъ смакомъ, — что и выразить не могу. Они сдерутъ съ васъ кожу по дюймамъ, съ загривка до пятокъ, и каждый дюймъ вашей кожи изотрутъ въ порошокъ. Вы видѣли, каковъ мистеръ Райя. Не попадайтесь ему въ лапы, Ламль, — прошу васъ, какъ другъ!
Невольно проявляя нѣкоторый страхъ послѣ столь торжественнаго заклинанія, мистеръ Ламль спросилъ только, за коимъ чортомъ ему попадать въ лапы Побсей и К°.
— Признаться откровенно, — проговорилъ простодушно мистеръ Фледжби, — я не на шутку встревожился, когда замѣтилъ, какой бросилъ на васъ взглядъ этотъ жидъ, услыхавъ ваше имя. Мнѣ не понравились его глаза въ ту минуту. Но очень возможно, что это только пылкое воображеніе друга. Само собою разумѣется, что если вы не выдавали никакихъ опасныхъ для васъ документовъ, или если такіе документы не могли попасть ему въ руки, вамъ нечего бояться его, и я, значитъ, просто фантазирую. А все-таки мнѣ не понравился его взглядъ.
Встревоженный Ламль, у котораго начали выступать на вздрагивающемъ носу уже извѣстныя читателю бѣлыя пятна, имѣлъ такой видъ, какъ будто его пощипывалъ за носъ бѣсенокъ. Фледжби, наблюдавшій за нимъ съ отвратительными подергиваніями на своемъ подломъ лицѣ, исполнявшими у него обязанность улыбки, очень смахивалъ на такого бѣсенка.
— Нельзя однако задерживать этого жида слишкомъ долго, не то онъ выместитъ свою досаду на моемъ бѣдномъ другѣ, сказалъ онъ: — надо выйти къ нему… Ну, а что подѣлываетъ ваша умная и симпатичная супруга? Знаетъ ли она о нашей неудачѣ?
— Я ей показывалъ письмо.
— Очень удивлена?
— Я думаю, она удивилась бы больше, если бы вы проявили побольше расторонности, — отвѣчалъ Ламль.
— Ага! Значитъ, неудачу она приписываетъ мнѣ?
— Мистеръ Фледжби, я не позволю перетолковывать мои слова.
— Не сердитесь, Ламль, — заговорилъ покорнымъ тономъ Фледжби. — Нѣтъ никакой причины сердиться. Я только спросилъ. Значитъ, она не обвиняетъ меня — если позволите еще разъ повторить мой вопросъ?
— Нѣтъ, сэръ.
— Очень радъ, — сказалъ мистеръ Фледжби, удостовѣрившись, что Ламль солгалъ. — Засвидѣтельствуйте же ей мое глубокое почтеніе. До свиданья.
И пріятели дружески распрощались.
Ламль вышелъ въ раздумьѣ. Фледжби проводилъ его до наружной двери. Воротившись къ себѣ, онъ присѣлъ къ камину съ сосредоточеннымъ лицомъ, широко разставивъ ноги въ розовыхъ шароварахъ и согнувъ ихъ въ колѣняхъ, какъ будто готовился встать.
„Ваши бакенбарды, мистеръ Ламль, никогда мнѣ не нравились“, бормоталъ онъ самъ съ собой: „такихъ и за деньги не купишь. Вы кичитесь своими манерами и своимъ краснорѣчіемъ. Вы хотѣли потянуть меня за носъ, вы запутали меня въ глупую исторію, и вы же съ женой говорите, что я самъ во всемъ виноватъ. Такъ я же вамъ насолю, — насолю непремѣнно, хоть у меня и нѣтъ бакенбардъ (тутъ онъ слегка потеръ то мѣсто, гдѣ имъ слѣдовало быть), хоть у меня нѣтъ ни манеръ, ни краснорѣчія“.
Облегчивъ такимъ образомъ благородную душу, мистеръ Фледжби сдвинулъ ноги въ розовыхъ шароварахъ, выпрямилъ ихъ въ колѣнкахъ и крикнулъ Райѣ въ сосѣднюю комнату: „Эй вы тамъ!“ При видѣ вошедшаго старика, съ его кроткимъ лицомъ, такъ рѣзко противорѣчившимъ аттестаціи, которая была ему только что дана, Фледжби захохоталъ.
— Чудесно! Великолѣпно! Клянусь душой, необыкновенно хорошо! — выговорилъ онъ сквозь смѣхъ.
Когда весь запасъ его веселости изсякъ, онъ продолжалъ:
— Вотъ что, старикъ: вы скупите всѣ пачки, которыя я здѣсь отмѣчу карандашомъ, — вотъ черточка, вотъ еще и еще, — и я готовъ прозакладывать два пенса, что вы потомъ повыжмете этихъ христіанъ, какъ истый еврей. Теперь вамъ нуженъ чекъ, я знаю. Вы непремѣнно скажете — нуженъ, хотя у васъ у самого припрятанъ гдѣ то кругленькій капиталецъ (только никто не знаетъ — гдѣ), и вы скорѣе согласитесь, чтобъ васъ посолили, пересыпали перцемъ и поджарили на рѣшеткѣ, чѣмъ сознаетесь въ этомъ… Чекъ я вамъ сейчасъ напишу.
Онъ отперъ ящикъ и досталъ изъ него ключъ, чтобъ отпереть имъ другой ящикъ, изъ котораго взялъ еще ключъ и отперъ еще одинъ ящикъ, гдѣ хранилась у него чековая книжка. Потомъ онъ написалъ чекъ, снова спряталъ книжку въ ея укромное мѣсто и, давъ обратный ходъ ключамъ и ящикамъ, подалъ знакъ старику сложеннымъ чекомъ подойти и принять его изъ хозяйскихъ рукъ.
— Ну вотъ, о моихъ дѣлахъ пока довольно, — сказалъ онъ, между тѣмъ какъ еврей, положивъ чекъ въ свой бумажникъ, опускалъ послѣдній въ боковой карманъ. — Теперь нѣсколько словъ о дѣлахъ, которыя еще покуда не мои. Гдѣ она?
Райя, не успѣвшій еще вынуть руки изъ кармана, вздрогнулъ и насторожился.
— Ого! — сказалъ Фледжби. — Вы этого не ожидали? Куда вы ее запрятали? — признавайтесь.
Захваченный врасплохъ старикъ взглянулъ на своего принципала съ мимолетнымъ замѣшательствомъ, что доставило послѣднему неописуемое наслажденіе.
— Ужъ не въ томъ ли она домѣ скрывается, который я нанимаю и за который плачу налогъ въ Сентъ-Мэри-Аксѣ? — спросилъ Фледжби.
— Нѣтъ, сэръ.
— А то, быть можетъ, въ саду на крышѣ этого дома? Отправилась туда умирать или иначе какъ-нибудь забавляться въ вашемъ вкусѣ? — продолжалъ Фледжби свой допросъ.
— Нѣтъ, сэръ.
— Такъ гдѣ же она?
Райя опустилъ глаза, видимо соображая, можетъ ли онъ отвѣтить на вопросъ, не нарушая истины, и потомъ тихо поднялъ ихъ на лицо допросчика, какъ бы удостовѣрившись, что не можетъ.
— Такъ и быть, я пока не буду настаивать, — сказалъ Фледжби. — Но я хочу это знать, и узнаю. Но вы-то хороши! Что вы такое затѣяли? — объясните.
Съ извиняющимся движеніемъ головы и рукъ, дѣлая видъ, что не понимаетъ значенія этихъ словъ, старикъ обратилъ на него взоръ безмолвнаго вопроса.
— Вѣдь вы не какой-нибудь волокита, — продолжалъ Фледжби. — Вѣдь вы патріархъ, — засаленная, истрепанная карта. Не влюблены же вы въ Лиззи.
— О, сэръ! — взмолился Райя. — О, сэръ!
— Такъ отчего же, — заговорилъ опять Фледжби съ легкой краской въ лицѣ,- отчего вы не хотите сказать, что заставило васъ вмѣшаться въ это дѣло?
— Сэръ, я скажу вамъ всю правду. Но съ условіемъ — простите, что ставлю вамъ условія, — съ условіемъ строжайшей тайны. Я полагаюсь на вашу честь.
— Туда же — честь! — воскликнулъ Фледжби съ насмѣшкой. — Честь у жида!.. Ну, ладно. Разсказывайте.
— Помните, сэръ, я полагаюсь на вашу честь, — повторилъ Райя съ почтительной твердостью.
— Само собою разумѣется, — подтвердилъ Фледжби.
Старикъ, котораго ни разу не попросили сѣсть, стоялъ, держась рукой за спинку мягкаго кресла, у стола, гдѣ передъ тѣмъ нѣжился молодой человѣкъ. Самъ же молодой человѣкъ сидѣлъ у камина съ выраженіемъ жаднаго любопытства на своемъ безбородомъ лицѣ, готовый словить и прервать его на первомъ словѣ неправды.
— Разсказывайте же, — повторилъ онъ. — Начните съ вашихъ побудительныхъ причинъ.
— Сэръ, у меня нѣтъ другихъ причинъ, кромѣ желанія помочь беззащитной.
Мистеръ Фледжби могъ выразить свои чувства по поводу такого невѣроятнаго показанія лишь необыкновенно продолжительнымъ насмѣшливымъ сапомъ.
— Какъ я узналъ и за что сталъ уважать эту дѣвушку — я уже говорилъ вамъ въ тотъ разъ, когда вы встрѣтились съ нею въ моемъ скромномъ садикѣ на крышѣ дома, — началъ старикъ.
— Говорили? — переспросилъ недовѣрчиво Фледжби. — Допустимъ. Можетъ быть, и говорили.
— Чѣмъ больше я ее узнавалъ, тѣмъ ближе къ сердцу принималъ ея судьбу. Я встрѣтилъ ее въ тяжелой обстановкѣ. Себялюбивый и неблагодарный братъ, непріятный ей искатель ея руки, сѣти болѣе опаснаго поклонника, слабость ея собственнаго сердца…
— Значитъ, она неравнодушна къ одному изъ этихъ молодцовъ?
— Сэръ, съ ея стороны было очень естественно полюбить его: у него много большихъ преимуществъ. Но онъ не одного съ нею званія и не имѣлъ намѣренія жениться на ней. Ей со всѣхъ сторонъ грозила опасность въ то время, когда я — дряхлый старикъ (какъ вы это сами сказали), такъ что во мнѣ нельзя заподозрить никакого другого чувства, кромѣ отцовскаго, — когда я позволилъ себѣ вмѣшаться и посовѣтовалъ ей бѣжать. Я ей сказалъ: „Дочь моя, бываютъ въ жизни минуты такой опасности соблазна, что вся добродѣтель наша сводится лишь къ тому, чтобы поскорѣе бѣжать прочь“. Она отвѣтила, что это уже приходило ей въ голову. Но она не знала, куда и какъ ей бѣжать, и у нея не было никого, кто бы помогъ ей въ этомъ. Я указалъ ей человѣка, который могъ ей помочь: человѣкъ этотъ былъ я. И она бѣжала.
— Какъ же вы устроили ее? — спросилъ мистеръ Фледжби, ощупывая свою безбородую щеку.
— Я помѣстилъ ее въ семьѣ… далеко отсюда. — Говоря это, старикъ красивымъ плавнымъ жестомъ раздвинулъ руки, вытянувъ ихъ во всю длину. — Она поселилась у извѣстныхъ мнѣ людей нашего племени. Тамъ, при ея трудолюбіи, она легко заработаетъ себѣ на хлѣбъ и будетъ избавлена отъ всякихъ опасностей.
Маленькіе глазки мистера Фледжби оторвались отъ огня, чтобы взглянуть на плавное движеніе рукъ старика, когда тотъ сказалъ: „далеко отсюда“. Онъ попробовалъ (и весьма неудачно) передразнить это движеніе, потомъ покачалъ головой и сказалъ:
— „Я устроилъ ее далеко отсюда“… Ахъ, старый хитрецъ!
Положивъ одну руку на грудь, а другою держась за спинку кресла, Райя, не пытаясь оправдываться, ждалъ дальнѣйшихъ вопросовъ. Но Фледжби ясно видѣлъ своими маленькими глазками, слишкомъ близко сидящими одинъ отъ другого, что напрасно было бы допрашивать его объ этомъ предметѣ.
— Лиззи, — промычалъ Фледжби, снова переводя глаза на огонь. — Лиззи, гм… — повторилъ онъ и взглянулъ въ потолокъ. — Вы не сказали мнѣ ея фамиліи тогда, въ вашемъ саду, на вышкѣ. Я буду откровеннѣе съ вами: фамилія ея — Гексамъ.
Райя склонилъ голову въ знакъ подтвержденія.
— Слушайте, сэръ, — продолжалъ Фледжби. — Я, кажется, кое-что знаю о томъ неотразимомъ молодцѣ, второмъ ея поклонникѣ — понимаете? Не принадлежитъ ли онъ къ корпораціи адвокатовъ, а?
— Да, такова, дѣйствительно, его профессія, то есть номинально.
— Такъ я и думалъ. Фамилія его какъ будто что-то въ родѣ Ляйтвуда?
— Нѣтъ, сэръ, ничуть не похоже.
— Ну, старый, выкладывайте: ка фамилію — безъ отговорокъ! — сказалъ Фледжби, подмигивая въ отвѣтъ на взглядъ старика.
— Рейборнъ.
— Ахъ, чортъ возьми! — воскликнулъ съ удивленіемъ Фледжби. — Такъ этотъ-то? Я думалъ — Ляйтвудъ, а этотъ мнѣ и во снѣ не снился… Ну что жъ, я не прочь, чтобы вы натянули носъ тому или другому изъ этой милой парочки: оба они пренадутые франты, а этотъ Рейборнъ — такое невозмутимое животное, какого я никогда не встрѣчалъ. Чванится своими баками, скотина… Браво, браво, старикъ! Ну, ступайте, желаю вамъ успѣха.
Обрадованный этой неожиданной похвалой, Райя спросилъ, не будетъ ли еще какихъ приказаній.
— Нѣтъ, можете убираться, Іуда, — сказалъ мистеръ Фледжби, — и дѣлать то, что вамъ уже приказано.
Поощренный этимъ пріятнымъ напутствіемъ, старикъ взялъ свою широкополую шляпу и посохъ и вышелъ, скорѣе какъ какое-нибудь высшее существо, благосклонно снисходящее къ мистеру Фледжби, чѣмъ какъ бѣдный подчиненный, котораго тотъ топталъ въ грязь. Оставшись одинъ, Фледжби заперъ наружную дверь и воротился къ камину.
„Отлично!“ сказалъ онъ себѣ. „Ты, можетъ быть, и не довольно расторопенъ, другъ мой Фледжби, да зато дѣйствуешь навѣрняка“. Онъ раза три съ большимъ удовольствіемъ повторилъ эту фразу и, снова раздвинувъ ноги въ розовыхъ шароварахъ, согнулъ ихъ въ колѣняхъ. „Вотъ такъ выстрѣлъ!“ продолжалъ онъ свой монологъ: „Есть чѣмъ похвалиться: жида подстрѣлилъ. Когда я услыхалъ эту исторію у Ламлей, я вѣдь не сразу напалъ на этого стараго шута. Нѣтъ, я добрался до него постепенно“. Въ этомъ мистеръ Фледжби былъ совершенно правъ: собираясь кинуться на что-нибудь живое, онъ не имѣлъ привычки дѣлать скачки, онъ подползалъ, какъ змѣя. „Я подступалъ къ нему понемножку“, бормоталъ мистеръ Фледжби, ощупывая свои бакенбарды. „Будь на моемъ мѣстѣ какіе-нибудь Ламли или Ляйтвуды, они спросили бы его напрямикъ, не принималъ ли онъ участія въ укрывательствѣ этоіг дѣвчонки. А я… я лучше зналъ, какъ надо приняться за дѣло. Я спрятался за заборъ, навелъ на жида свѣтъ фонаря, выстрѣлилъ и сразу сшибъ его съ ногъ. Э, да гдѣ же ему, хоть онъ и жидъ, тягаться со мной!“
При этихъ словахъ сухая корча губъ, изображавшая у мистера Фледжби улыбку, снова исказила его лицо.
„Я бы совѣтовалъ и вамъ, господа христіане, остерегаться меня, — продолжалъ онъ свои размышленія вслухъ, — особенно вамъ, квартирующимъ въ улицѣ несостоятельныхъ должниковъ. Ужъ заберу я въ руки эту улицу, и вы еще увидите мою игру! Забрать васъ въ лапы, да такъ, чтобъ вы объ этомъ знать не знали, хоть и считаете себя всезнающими, — о, за это можно деньги заплатить! А мнѣ еще барышокъ съ васъ достанется. Да это хоть куда!“
И, разсуждая такимъ образомъ, мистеръ Фледжби принялся снимать съ себя турецкое одѣяніе, и одѣваться въ христіанскій костюмъ. Когда онъ покончилъ съ этой церемоніей и съ церемоніей утреннихъ омовеній и умащеній новѣйшимъ радикальнымъ косметическимъ средствомъ для произращенія роскошныхъ волосъ на человѣческомъ лицѣ (шарлатаны были единственные мудрецы, которымъ онъ вѣрилъ, если не считать ростовщиковъ), — густой туманъ принялъ его въ свои сырыя объятія. И если бы туманъ задушилъ его въ этихъ объятіяхъ, міръ, надо сознаться, не понесъ бы невознаградимой потери, безъ труда замѣнивъ его кѣмъ-нибудь другимъ изъ своего постояннаго запаса негодяевъ.