Не слишкомъ заманчивымъ смотрѣло Сити въ тотъ вечеръ, когда Белла шагала по его грязнымъ улицамъ. Большая часть его денежныхъ мельницъ уже замедляла свой ходъ, а нѣкоторыя и совсѣмъ прекратили помолъ на этотъ день. Хозяева мельницъ уже разошлись, а работники расходились. Дворы и закоулки торговыхъ конторъ имѣли какой-то надорванный видъ, и даже тротуары казались усталыми, измученные топотомъ милліона человѣческихъ ногъ. Хорошо, что есть ночные часы, умѣряющіе дневную сутолоку такихъ лихорадочно-дѣятельныхъ мѣстъ. Но теперь въ воздухѣ Сити еще стояли отголоски только что прерваннаго гама и грохота денежныхъ мельницъ, и наступившее успокоеніе говорило скорѣе объ истомленномъ великанѣ, убивающемъ себя на работѣ, чѣмъ о нормальномъ человѣкѣ, обновляющемъ отдыхомъ свои силы.
Если, проходя мимо всемогущаго банка, Белла и подумала на минутку, какъ было бы пріятно забраться туда на часокъ и покопаться блестящей мѣдной лопаточкой въ кучахъ золотыхъ и серебряныхъ монетъ, то все же въ общемъ она была далека отъ алчныхъ желаній и мыслей. Значительно исправившаяся въ этомъ смыслѣ, съ прыгающими передъ ея свѣтлыми глазками полусложившимися новыми образами, въ составѣ которыхъ меньше всего было золота, она вступила на пропитанную лѣкарственнымъ запахомъ территорію Минсингъ-Лэна и почувствовала себя такъ, какъ будто передъ ней открыли ящикъ въ аптекѣ.
Торговую контору Чиксей, Венирингъ и Стобльзъ ей указала какая-то пожилая женщина изъ мѣстныхъ жительницъ. Белла наткнулась на эту леди, когда та выходила изъ кабака, утирая рукою еще не обсохшій ротъ, подозрительную влажность котораго она объяснила хорошо извѣстными въ физикѣ естественными причинами, сказавъ, что она зашла въ заведеніе взглянуть, который часъ. Контора помѣщалась въ нижнемъ этажѣ съ темнымъ ходомъ подъ воротами, и Белла, подходя, только что было начала размышлять, согласно ли будетъ съ мѣстными обычаями зайти туда и спросить Р. Вильфера, какъ вдругъ -- кого же увидала она у окна съ поднятой рамой, какъ не самого Р. Вильфера, расположившагося на подоконникѣ съ легкой закуской.
Подойдя ближе, она разсмотрѣла, что закуска состояла изъ маленькаго хлѣбца и кружки молока на пенни. И въ ту самую минуту, когда она сдѣлала это открытіе, ея родитель замѣтилъ ее и разбудилъ всѣ эхо Минсингь-Лэна, вскрикнувъ: "Боже ты мой!"
Вслѣдъ за тѣмъ онъ вылетѣлъ на улицу безъ шляпы, настоящимъ херувимчикомъ, крѣпко обнялъ ее и повелъ въ контору.
-- Работа у насъ только-что кончилась,-- пояснилъ онъ.-- Я здѣсь одинъ, какъ видишь, и собираюсь... я часто это дѣлаю, когда всѣ разойдутся... собираюсь попить на свободѣ чайку.
Окинувъ взглядомъ контору съ такимъ выраженіемъ, какъ будто это была тюрьма, а отецъ ея -- узникъ, Белла принялась тормошить его и душить поцѣлуями.
-- Ну, и удивила же ты меня, моя милая!-- сказалъ херувимчикъ.-- Я просто глазамъ своимъ не вѣрилъ: думалъ, ужъ не померещилось ли мнѣ. Смотрю: идетъ себѣ одна по улицѣ. Что за фантазія? Отчего ты не прислала въ контору лакея?
-- Со мной нѣтъ лакея, папа.
-- Вотъ какъ! Развѣ ты не въ каретѣ пріѣхала?
-- Нѣтъ, папа.
-- Не можетъ быть, чтобъ ты пришла отъ самаго дома!
-- Да, папа, пѣшкомъ.
У него былъ такой растерянный видъ, что она не рѣшилась сказать ему правду въ эту минуту.
-- Но въ результатѣ всего этого ваша прелестная женщина, папа, немножко ослабѣла и съ удовольствіемъ присосѣдится къ вашему чайку.
Маленькій хлѣбецъ и кружка молока на пенни были уже разставлены на подоконникѣ, на листѣ бумаги. Тугъ же лежалъ перочинный ножикъ херувимчика съ торчащей на кончикѣ его горбушкой отъ початаго хлѣбца, какъ онъ бросилъ его второпяхъ. Белла отломила кусочекъ горбушки и положила себѣ въ ротъ.
-- Какъ странно смотрѣть, моя дѣвочка, что ты дѣлишь со мной такую скромную трапезу,-- сказалъ ея отецъ.-- Постой, я принесу по крайней мѣрѣ еще хлѣба и молока. Я сбѣгаю въ одну минутку. Молочная какъ разъ напротивъ за угломъ.
И, не слушая Беллу, увѣрявшую, что ей довольно и этого, онъ убѣжалъ и живо вернулся съ новымъ запасомъ.
-- Какъ странно видѣть,-- заговорилъ онъ опять, раскладывая его передъ ней на другомъ листѣ бумаги,-- какъ странно видѣть, что такая пышная...-- Тутъ онъ взглянулъ на нее и замолчалъ.
-- Что странно, папа?
--... что такая пышная дама,-- продолжалъ онъ уже не такъ оживленно,-- довольствуется такимъ угощеніемъ... Это у тебя новое платье, мой другъ?
-- Нѣтъ, папа, старое. Развѣ вы не помните, его?
-- То-то, какъ будто припоминаю.
-- Немудрено: вѣдь вы сами его покупали.
-- Да, точно, кажется, что самъ покупалъ... Такъ мнѣ и подумалось сейчасъ,-- сказалъ херувимчикъ, встряхнувшись, должно быть, для освѣженія своихъ умственныхъ способностей.
-- И неужели, папа, вы стали такъ непостоянны, что вамъ уже не нравится вашъ собственный вкусъ?
-- Дѣло не въ томъ, дорогая, а только я сказалъ бы... (онъ проглотилъ кусочекъ хлѣба съ такимъ усиліемъ, словно тотъ застрялъ у него въ горлѣ) сказалъ бы, что оно, пожалуй, недостаточно великолѣпно при существующихъ обстоятельствахъ.
-- Такъ, значитъ, папа,-- заговорила ласково Белла, пересаживаясь поближе къ нему съ того мѣста противъ него, на которомъ она сидѣла,-- вы, значитъ, частенько балуетесь здѣсь чайкомъ на свободѣ? Что, я не помѣшаю вашему чаепитію, если вотъ такъ обниму васъ за шею?
-- Да, моя милая, и нѣтъ, моя милая. Да на первый вопросъ и, разумѣется, нѣтъ на второй... что касается моего чайку на свободѣ, такъ видишь ли ты, моя душечка, отъ работы иной разъ устанешь немножко за цѣлый-то день, а если ничего нѣтъ въ серединкѣ между дневной работой и твоей матерью, мой другъ, знаешь, и отъ нея подчасъ устаешь.
-- Я знаю, папа.
-- Такъ-то милочка. Ну вотъ я иногда и завожу себѣ чаекъ здѣсь, у окошка. Попиваю себѣ мирно, смотрю на улицу, это успокаиваетъ въ промежуткѣ между рабочимъ днемъ и домашнимъ...
-- Блаженствомъ,-- подсказала Белла печально.
-- И домашнимъ блаженствомъ,-- повторилъ ея отецъ, очень довольный подсказаннымъ словомъ.
Белла поцѣловала его.
-- Бѣдный милый папа! И въ этой-то грязной тюрьмѣ вы проводите всѣ часы вашей жизни, когда вы не дома?
-- Когда не дома или не на пути сюда, мой другъ. Да... Видишь ты вонъ ту конторку въ углу?
-- Въ самомъ темномъ углу, въ самомъ дальнемъ и отъ оконъ, и отъ камина? Вотъ ту, самую противную изъ всѣхъ?
-- Неужели она и вправду такъ не нравится тебѣ, моя дорогая?-- спросилъ херувимчикъ, разсматривая конторку глазами художника, съ склоненною на-бокъ головой.-- Это моя. Ее прозвали "Ромтиной насѣстью".
-- Чьей насѣстью?
-- Ромтиной. Конторка, видишь ли, немножко высока, о двухъ ступенькахъ, потому-то и "насѣсть". Ромти -- это меня такъ величаютъ.
-- Какъ они смѣютъ!-- воскликнула Белла.
-- Они шутятъ, милая, шутятъ! Всѣ они здѣсь помоложе меня, ну вотъ и шутятъ. Что жъ тутъ такого? Они могли вѣдь прозвать меня кубышкой, карапузикомъ и мало ли еще какой скверной кличкой, которая мнѣ была бы и вправду непріятна. А Ромти. Что такое? Ну, Ромти, такъ Ромти. Господи Боже, отчего жъ бы и нѣтъ?
Нанести тяжелый ударъ этому доброму существу, служившему для нея, при всѣхъ ея капризахъ, предметомъ нѣжности, любви и восхищенія съ самаго ранняго ея дѣтства, было для Беллы самой трудной задачей въ этотъ трудный день ея жизни; "эхъ, лучше бы я сразу сказала ему", думала она. "Лучше было сказать въ ту минуту, когда у него мелькнуло подозрѣніе. А теперь онъ опять счастливъ, такъ жалко его огорчать".
Онъ снова принялся за свой хлѣбъ и за молоко въ наипріятнѣйшемъ расположеніи духа. Продолжая обнимать его рукой за шею, она тихонько прижала его къ себѣ и, ероша въ то же время ему волосы съ неудержимой потребностью шалить съ нимъ,-- потребностью, основанной на привычкѣ всей жизни,-- уже открыла было рогь, чтобъ сказать: "Папа, дорогой мой, не огорчайся, я должна сообщить тебѣ одну непріятную вещь", вдругъ онъ остановилъ ее самымъ неожиданнымъ образомъ.
-- Богъ ты мой!-- вскрикнулъ онъ, снова разбудивъ всѣ эхо Минсингъ-Лэна.-- Какъ странно!
-- Что такое, папа?
-- Вонъ идетъ мистеръ Роксмитъ.
-- Нѣтъ, нѣтъ, папа! О нѣтъ!-- закричала Белла въ страшномъ волненіи.-- Не можетъ быть!
-- Да вотъ онъ! посмотри!
И въ самомъ дѣлѣ, мистеръ Роксмитъ не только прошелъ мимо окна, но и вошелъ въ контору, и не только вошелъ въ контору, но, увидѣвъ себя наединѣ съ Беллой и ея отцомъ, бросился къ Беллѣ и схватилъ ее въ объятія, твердя съ восторгомъ: "Милая, миля дѣвочка! " И не только это (чего и такъ было достаточно, чтобъ удивить), но еще то, что Бела, въ первую минуту потупивъ головку, подняла ее и положила къ нему на грудь, какъ будто это было излюбленное и привычное мѣсто успокоенія для ея головы.
-- Я зналъ, что ты пойдешь къ нему, и пошелъ за тобой,-- сказалъ Роксмитъ.-- Любовь моя! Моя жизнь... Теперь ты моя!
И Белла отвѣтила:
-- Твоя, если ты находишь, что и стою любви.
Послѣ этого она совершенно потонула въ его объятіяхъ -- потому ли, что очень ужъ крѣпки были объятія, потому ли, что они встрѣтили такъ мало сопротивленія съ ея стороны.
Херувимчикъ, чьи волосы при такомъ поразительномъ зрѣлищѣ взъерошились бы сами собой, если ихъ раньше не взъерошила Белла, отшатнулся назадъ въ оконную нишу, гдѣ онъ сидѣлъ передъ тѣмъ, и смотрѣлъ на парочку, выпучивъ глаза.
-- Ахъ, мы совсѣмъ забыли про бѣднаго папа! -- сказала Белла.-- Я еще ничего не сказала папа! Разскажемъ папа.
И съ этимъ оба повернулись къ нему.
-- Я попросилъ бы тебя прежде, моя дорогая, немножко вспрыснуть меня молокомъ, а то я чувствую, что сейчасъ въ обморокъ упаду,-- пролепеталъ херувимчикъ.
И въ самомъ дѣлѣ, добродушный маленькій человѣчекъ еле стоялъ на ногахъ, и чувства его, судя по всему, быстро испарялись, подымаясь вверхъ отъ колѣнъ. Белла вспрыснула его не молокомъ, а живой водой своихъ поцѣлуевъ, но зато дала ему выпить молока, и мало-по-малу онъ ожилъ подъ ея ласкающей, заботливой рукой.
-- Мы вамъ разскажемъ понемножку, милый пап а,-- сказала Белла.
-- Другъ мой,-- произнесъ херувимчикъ, глядя то на одну, то на другого,-- другъ мой! Вы мнѣ такъ много сказали съ... съ мѣста въ карьеръ, если смѣю такъ выразиться, что, мнѣ кажется, я буду въ силахъ теперь выслушать даже все сразу.
-- Мистеръ Вильферъ!-- заговорилъ возбужденно-радостно Джонъ Роксмитъ.-- Белла беретъ меня, хотя у меня нѣтъ состоянія, нѣтъ даже заработка пока,-- ничего, кромѣ надежды на будущее... Белла меня беретъ!
-- Признаться, мой милѣйшій, я и то ужъ начиналъ догадываться, что Белла васъ беретъ, судя по тому, чему я былъ свидѣтелемъ пять минутъ тому назадъ,-- проговорилъ слабымъ голосомъ херувимчикъ.
-- Папа, вы не знаете, какъ я его обижала!-- сказала Белла.
-- Сэръ, вы не знаете, какое у нея сердце!-- сказалъ Роксмитъ.
-- Папа, вы не знаете, какая я была мерзкая тварь, когда онъ спасъ меня отъ себя самой!-- сказала Белла.
-- Сэръ, вы не знаете, какую жертву она для меня принесла!-- сказалъ Роксмитъ.
-- Дорогая моя Белла!-- началъ патетически херувимчикъ.-- И вы, дорогой мой Джонъ Роксмитъ, если вы позволите мнѣ такъ васъ называть...
-- Да, да, папа, конечно!-- подхватила Белла.-- Я позволю, а моя воля для него законъ. Вѣдь правда, милый... Джонъ Роксмитъ?
Во всей ея манерѣ, когда теперь она впервые назвала его по имени, былъ такой нѣжный, застѣнчивый призывъ и столько любви и гордаго довѣрія, что со стороны Джона Роксмита было вполнѣ извинительно сдѣлать то, что онъ сдѣлалъ. А сдѣлалъ онъ то, что она опять уничтожилась, тѣмъ способомъ, какой былъ описанъ выше.
-- Мнѣ кажется, мои милые,-- замѣтилъ херувимчикъ,-- что если бъ вы нашли возможнымъ сѣсть со мной рядомъ, одинъ съ одного, другой съ другого боку, то мы могли бы обсудить дѣло обстоятельнѣе и толковѣе... Джонъ Роксмитъ, помнится, сказалъ сейчасъ, что въ настоящее время у него нѣтъ заработка.
-- Никакого,-- подтвердилъ Роксмитъ.
-- Никакого, папа,-- подтвердила и Белла.
-- Изъ чего я заключаю,-- продолжалъ херувимчикъ,-- что онъ разстался съ мистеромъ Боффиномъ .
-- Да, папа. А потому...
-- Постой минутку, мой дружокъ. Къ тому-то я и веду... Итакъ, онъ разстался съ мистеромъ Боффиномъ, потому что мистеръ Боффинъ дурно обращался съ нимъ.
-- Онъ съ нимъ позорно обращался, папа!-- воскликнула Белла съ пылающимъ лицомъ.
-- Чего,-- продолжалъ херувимчикъ, приглашая слушателей къ терпѣнію движеніемъ руки,-- чего не могла одобрить нѣкоторая корыстная молодая особа, приходящаяся мнѣ немножко сродни... Правильно ли я веду аргументацію?
-- Не могла одобрить, милый мой папа,-- сказала Белла, смѣясь сквозь слезы и цѣлуя его.
-- Вслѣдствіе чего,-- продолжалъ херувимчикъ,-- нѣкоторая корыстная молодая особа, приходящаяся мнѣ немножко сродни и уже говорившая мнѣ раньше, что богатство портитъ мистера Боффина, почувствовала, что она не въ правѣ ни за какую цѣну и никому на свѣтѣ продавать свое пониманіе того, что хорошо и что дурно, что истинно и что ложно, что справедливо и что несправедливо... Правильно я веду свою рѣчь?
Белла еще разъ поцѣловала его, попрежнему смѣясь сквозь слезы.
-- И потому... и потому,-- продолжалъ онъ радостнымъ голосомъ, между тѣмъ, какъ ручка Беллы тихонько прокрадывалась съ его жилета на его шею; -- и потому корыстная молодая особа, приходящаяся мнѣ немножко сродни, отвергла плату, сняла съ себя великолѣпные наряды, составлявшіе часть этой платы, надѣла скромное платье, которое я ей подарилъ, и, вѣря, что я поддержу ее въ правомъ дѣлѣ, пришла прямо ко мнѣ... Къ правильному выводу я пришелъ?
Рука Беллы обвилась вокругъ его шеи, и ея личико склонилось на эту руку.
-- Корыстная молодая особа, приходящаяся мнѣ немножко сродни, хорошо поступила!-- сказалъ ея отецъ.-- Корыстная молодая особа, приходящаяся мнѣ немножко сродни, не напрасно полагалась на меня. Въ этомъ бѣдномъ платьицѣ корыстная молодая особа, приходящаяся мнѣ немножко сродни, гораздо мнѣ дороже, чѣмъ если бы она явилась ко мнѣ въ китайскихъ шелкахъ, кашемирскихъ шаляхъ и голкондскихъ брилліантахъ. Я горячо люблю эту молодую особу. И я говорю молодому человѣку, избраннику ея сердца,-- изъ глубины моего сердца и отъ всего моего сердца говорю: -- "Благословляю вашъ союзъ! Она приносить тебѣ богатое приданое, принося съ собой бѣдность, которую она выбрала ради тебя и ради святой правды!"
Голосъ храбраго человѣчка пресѣкся и, протянувъ руку Джону Роксмиту, онъ умолкъ, низко склонившись лицомъ надъ дочерью. Но ненадолго. Спустя минуту онъ поднялъ голову и весело сказалъ:
-- А теперь, моя милая дѣвочка, если ты сумѣешь занять Джона Роксмита двѣ-три минутки, я сбѣгаю черезъ дорогу, принесу для него хлѣба и молока, и мы попьемъ чайку всѣ вмѣстѣ.
Это смахивало (какъ весело замѣтила Белла) на сказку про трехъ сильфовъ, приготовившихъ себѣ ужинъ въ своемъ домикѣ въ лѣсу, но только безъ грознаго окрика: "Кто выпилъ мое молоко?" Это былъ такой веселый, такой восхитительный пиръ, что ни Белла, ни Джонъ Роксмитъ, ни даже самъ Р. Вильферъ не могли запомнить такого за всю свою жизнь. Несуразная странность всей обстановки, вплоть до двухъ мѣдныхъ шишекъ на несгораемомъ шкапу Чиксея, Вениринга и Стобльза, таращившихся на нихъ изъ угла, точно глаза злого дракона, дѣлала его только еще восхитительнѣе.
-- Ну кто бы подумалъ, что здѣсь,-- говорилъ херувимчикъ, съ невыразимымъ удовольствіемъ озираясь кругомъ,-- что здѣсь можетъ сладиться дѣльце романическаго свойства, а? Кто бы подумалъ что я когда-нибудь увижу мою Беллу въ объятіяхъ ея будущаго мужа здѣсь?
И лишь спустя довольно много времени послѣ того, какъ безъ остатка исчезли всѣ три хлѣбца и все молоко, и какъ первыя тѣни, предвѣстники наступающей ночи, поползли по Минсингъ-Лэну, онъ почувствовалъ нѣкоторое безпокойство и, наконецъ, скромно откашлявшись, сказалъ Беллѣ:
-- Кха, гмъ!.. А ты подумала о твоей матери, душечка?
-- Да, папа.
-- А о сестрѣ твоей Лавви, къ примѣру сказать?
-- Какъ же, папа. Мнѣ кажется, намъ дома лучше не вдаваться въ подробности. Мнѣ кажется, вполнѣ достаточно будетъ сказать, что я поссорилась съ мистеромъ Боффиномъ и ушла отъ нихъ совсѣмъ.
-- Такъ какъ Джонъ Роксмитъ знакомъ съ твоей матерью, мой другъ,-- продолжалъ херувимчикъ послѣ небольшого колебанія,-- то, я думаю, я могу, не стѣсняясь, сказать тебѣ при немъ, что ты, пожалуй, найдешь свою мама немножко утомительной.
-- Немножко?! О, терпѣливый папа!-- сказала Белла съ гармоничнымъ смѣхомъ,-- особенно гармоничнымъ потому, что въ немъ звучала любовь.
-- Ну хорошо: мы здѣсь свои люди, и потому мы скажемъ просто утомительной, не опредѣляя точнѣе,-- храбро допустилъ херувимчикъ.-- Да и у сестры твоей характеръ утомительный, мой другъ.
-- Ничего, пусть!
-- И ты должна приготовиться, моя драгоцѣнная,-- продолжалъ онъ какъ-то особенно мягко,-- приготовиться къ тому, что дома у насъ бѣдно и скудно, или по крайней мѣрѣ не такъ комфортабельно, какъ въ домѣ мистера Боффина.
-- Мнѣ это все равно, папа. Я могу вынести и не такія лишенія... ради Джона.
Заключительныя слова были сказаны очень тихо и очень застѣнчиво, но все-таки Джонъ ихъ услышалъ и доказалъ это тѣмъ, что предложилъ Беллѣ свое посильное содѣйствіе въ одномъ изъ ея таинственныхъ исчезновеній.
-- Вотъ что, друзья мои!-- объявилъ херувимчикъ безъ малѣйшаго оттѣнка неодобренія.-- Когда ты, душенька, освободишься изъ своего заточенія и снова вынырнешь на поверхность, то намъ, я думаю, пора будетъ запирать контору и отправляться.
Если контора Чиксей, Вемирінвъ и Стобльзъ когда-нибудь запиралась тремя болѣе счастливыми людьми (не принимая въ разсчетъ радости, съ какою почти всякій запираетъ контору), то это были, вѣроятно, сверхъестественно счастливые люди. Но прежде, чѣмъ уйти, Белла вскарабкалась еще на Ромтину насѣсть и, со словами: "Папа, покажите мнѣ, что вы тутъ дѣлаете весь день. Все пишете? Вотъ такъ?", положила круглую щечку на свою полненькую лѣвую ручку и принялась водить перомъ по бумагѣ самымъ недѣловитымъ образомъ, ибо очень скоро перестала видѣть перо изъ-за волны кудрей, упавшей ей на лобъ. Нелѣпо было писать въ такой позѣ, но Джону Роксмиту, это, кажется, нравилось.
Затѣмъ три сильфа замели за собой всѣ слѣды своего пиршества и отправились изъ Минсингъ-Лэна въ Галловей. И если два изъ трехъ сильфовъ не желали, чтобъ дорога была вдвое длиннѣе, то, значитъ, третій сильфъ сильно ошибался. Этотъ скромный духъ даже считалъ себя настолько лишнимъ въ ихъ общей прогулкѣ, доставлявшей такое живое удовольствіе двумъ остальнымъ, что сказалъ, какъ будто оправдываясь: "Знаете, мои милые, я лучше перейду на ту сторону, какъ будто я иду самъ по себѣ". Такъ онъ и сдѣлалъ, какъ истый херувимчикъ, усыпая путь свой улыбками за неимѣніемъ розъ.
Было безъ малаго десять, когда они остановились въ виду замка Вильферъ. И тутъ-то, пользуясь тѣмъ, что мѣсто было глухое и безлюдное, Белла снова предприняла рядъ исчезновеній, грозившихъ затянуться на всю ночь.
-- Послушайте, Джонъ, если бы вы мнѣ уступили молодую особу, приходящуюся мнѣ немножко сродни, то я, пожалуй, повелъ бы ее въ домъ,-- намекнулъ наконецъ херувимчикъ.
-- Уступить ее я не могу; могу только одолжить вамъ на время,-- отвѣчалъ Джонъ.-- Дорогая моя!
Это магическое слово заставило Беллу исчезнуть еще разъ.
-- Ну, папочка,-- сказала она, когда снова сдѣлалась видимой,-- давайте мнѣ руку и побѣжимъ домой. Дѣлать, такъ дѣлать!.. Ну! Разъ... два...
-- Дорогая моя,-- пролепеталъ, запинаясь, немножко оробѣвшій херувимчикъ,-- я только хотѣлъ предупредить тебя, что если твоя мать...
-- Э, нѣтъ, не мямлить, сэръ! Я вижу, вы хотите выиграть время... Видите вотъ это?-- И она выставила впередъ свою правую ножку.-- Это черта: отсюда намъ начинать... Ну! Разъ, два-а... Три! Бѣгомъ!
Она побѣжала, увлекая его за собой и не остановилась и ему не дала остановиться, пока не дернула за звонокъ.
-- Ну, папочка,-- сказала она, взявъ его за оба уха и приближая его лицо, точно кувшинъ, къ своимъ розовымъ губкамъ,-- ну, папочка, попались! Теперь уже не уйти!
Миссъ Лавви вышла отворить калитку, эскортируемая всегдашнимъ другомъ дома и вѣрнымъ своимъ кавалеромъ, мистеромъ Джорджемъ Сампсономъ.
-- Кто это? Неужели Белла?-- вскрикнула она и попятилась, увидѣвъ сестру, а потомъ закричала во все горло: -- Мама! Белла пришла.
Это вызвало во дворъ мистрисъ Вильферъ. Стоя на порогѣ портала, она приняла ихъ съ замогильной торжественностью и со всѣмъ подобающимъ церемоніаломъ.
-- Привѣтствую дочь мою, хоть и нежданную!-- сказала она, подставляя Беллѣ свою щеку, точно аспидную доску, на какихъ записываются посѣтители.-- И тебя рада видѣть, Р. Вильферь, хоть ты и опоздалъ... Эй, слышитъ меня отсюда лакей мистрисъ Боффинъ?
Этотъ, произнесенный глухимъ басомъ, запросъ былъ обращенъ въ темноту ночи по адресу челядинца, отъ котораго ожидался отвѣть.
-- Тамъ нѣтъ никакого лакея, мама,-- сказала Белла.
-- Нѣтъ лакея?!-- величественно переспросила мистрисъ Вильферь.
-- Нѣтъ, мама.
Величавый трепетъ пробѣжалъ по плечамъ и по перчаткамъ этой достойной леди, что равнялось слову: "Загадка!" съ ея стороны. Послѣ этого она прослѣдовала во главѣ всей процессіи въ семейную гостиную и тамъ произнесла:
-- Если только Р. Вильферъ (онъ вздрогнулъ при столь торжественномъ обращеніи къ нему)... если только Р. Вильферъ, по дорогѣ домой, не позаботился о какомъ-нибудь добавленіи къ нашей скромной трапезѣ, то она не понравится Беллѣ. Холодная баранья лопатка съ зеленымъ салатомъ едва ли можетъ соперничать съ роскошнымъ столомъ мистера Боффина.
-- Пожалуйста, не говорите этого, милая мама,-- сказала Белла.-- Я совершенно равнодушна къ столу мистера Боффина.
Но тутъ миссъ Лавинія, все время пристально смотрѣвшая на шляпку сестры, вдругъ вскрикнула:
-- Белла! что это значитъ?
-- Да, Лавви, я знаю.
Неукротимая перевела глаза на платье Беллы, нагнулась посмотрѣть поближе и снова вскрикнула:
-- Белла! Что это значить?
-- Да, Лавви, я знаю, какое на мнѣ платье. Я только что собиралась сказать мама, но ты меня перебила... Мама, я разсталась съ Боффинами. Я вернулась домой совсѣмъ.
Мистрисъ Вильферъ не проронила ни слова, но, посмотрѣвъ съ минуту на свое дѣтище сверкающимъ взглядомъ, въ грозномъ молчаніи отретировалась въ свой парадный уголъ, гдѣ и усѣлась, словно мороженая живность, выставленная на продажу на какомъ-нибудь русскомъ рынкѣ.
-- Однимъ словомъ, мама, дорогая,-- продолжала Белла, снимая свою забракованную шляпку и расправляя волосы,-- однимъ словомъ, у меня вышла серьезная ссора съ мистеромъ Боффиномъ по поводу его обращенія съ однимъ изъ его домочадцевъ. И ссора эта рѣшительная, такъ что теперь всему конецъ.
-- И я обязанъ сказать тебѣ, мой другъ,-- прибавилъ заискивающимъ тономъ Р. Вильферъ,-- что Белла вела себя, какъ герой, дѣйствуя по самому похвальному и честному побужденію. А потому я надѣюсь, мой ангелъ, что ты не будешь слишкомъ огорчаться.
-- Джорджъ Сампсонъ!-- возгласила миссъ Лавви гробовымъ предостерегающимъ голосомъ, совершенно какъ мать.-- Джорджъ Сампсонъ! Скажите, что я вамъ говорила о Боффинахъ.
Мистеръ Сампсонъ, увидѣвъ, что его утлую ладью занесло на отмель, въ буруны, счелъ болѣе безопаснымъ не дѣлать никакой опредѣленной ссылки на то, что ему говорили, чтобы не сказать невпопадъ. Съ удивительнымъ знаніемъ мореходнаго дѣла онъ вывелъ свою ладью въ глубокую воду, пролепетавъ:
-- Да, это правда.
-- Да! я говорила Джорджу Сампсону (какъ онъ и подтверждаетъ),-- продолжала Лавинія,-- что эти ненавистные Боффины ужъ непремѣнно придерутся къ чему-нибудь, чтобы поссориться съ Беллой, какъ только она потеряетъ для нихъ прелесть новизны. И что же, развѣ не была я нрава?... Ну, что ты намъ теперь скажешь, Белла, о твоихъ Боффинахъ?
-- Послушай, Лавви, и вы тоже, мама!-- заговорила Белла.-- О мистерѣ и мистрисъ Боффинъ я скажу то же, что всегда говорила и всегда буду говорить. Но я ни за что не намѣрена ссориться въ нынѣшній вечеръ. Я надѣюсь, что вамъ не непріятно видѣть меня, мама, дорогая (и она поцѣловала мама). Надѣюсь, что и тебѣ, Лавви, не непріятно видѣть меня (и она поцѣловала сестру). А такъ какъ я вижу на столѣ тотъ самый салатъ, о которомъ упоминала мама, то я его сейчасъ заправлю.
И она весело принялась за работу, причемъ выразительное лицо мистрисъ Вильферъ слѣдило за ней сверкающими глазами, изображая собой бывшую какъ-то въ большомъ ходу вывѣску, представлявшую сочетаніе головы сарацина съ голландскимъ часовымъ приводомъ, и наводя всякаго впечатлительнаго человѣка на мысль, что ея дочь поступить очень неблагоразумно, исключивъ уксусъ изъ салата. Но ни одного слова не сорвалось съ устъ величественной матроны. И это было страшнѣе для ея супруга (что, быть можетъ, она и имѣла въ виду), чѣмъ какой угодно потокъ краснорѣчія, какимъ она могла осчастливить честную компанію.
-- Ну, вотъ, мама, салатъ готовъ, и пора садиться за ужинъ,-- объявила Белла.
Мистрисъ Вильферь поднялась съ мѣста, но продолжала пребывать безгласной.
-- Джорджъ!-- возгласила миссъ Лавинія тѣмъ же предостерегающимъ голосомъ.-- Стулъ для мама!
Мистеръ Сампсонъ кинулся къ достойной леди и слѣдовалъ за ней по пятамъ со стуломъ въ рукахъ, пока она торжественно шествовала къ трапезѣ. Приблизившись къ столу, она закоченѣла на своемъ сѣдалищѣ, удостоивъ сперва мистера Сампсона такимъ пристальнымъ взглядомъ, что этотъ молодой джентльменъ въ большомъ смущеніи поспѣшилъ удалиться на свое мѣсто.
Херувимчикъ, не рискуя прямо обращаться къ столь неумолимой богинѣ, пересылалъ ей пищу черезъ третье лицо, говоря: "Баранины для твоей мам а, душенька Белла", или: "Лавви, я думаю, твоя мам а скушала бы салату, если бъ ты положила ей на тарелку". Мистрисъ Вильферь принимала эти дары какъ въ столбнякѣ, съ полнымъ отсутствіемъ сознанія, и въ такомъ же состояніи вкушала ихъ. Отъ времени до времени она клала на столъ ножъ и вилку, какъ будто вопрошая свою душу: "Что это такое я дѣлаю?", причемъ сверкала глазами то на одного, то на другого изъ присутствующихъ, съ нѣмымъ негодованіемъ требуя отъ нихъ объясненія. Магнетическимъ дѣйствіемъ такого сверканья было то, что человѣку, на котораго она сверкала, никоимъ образомъ не удавалось притвориться, что онъ не сознаетъ этого факта, такъ что всякій посторонній зритель, даже не видя мистрисъ Вильферъ, могъ бы легко догадаться, на кого она сверкаетъ, но отраженію ея взгляда на лицѣ, подвергавшемся его дѣйствію въ данный моментъ.
Миссъ Лавинія была необыкновенно благосклонна къ мистеру Сампсону въ этотъ разъ и сочла нужнымъ объяснить сестрѣ -- почему.
-- Не стоило безпокоить тебя моими дѣлами, Белла, пока ты вращалась въ кругу, настолько далекомъ отъ нашей семьи, что трудно было ожидать, чтобы ты заинтересовалась такой мелочью,-- сказала она, надменно вздернувъ подбородкомъ.-- Дѣло въ томъ, что Джорджъ Сампсонъ -- мой женихъ.
Белла была рада это слышать. Мистеръ Сампсонъ густо покраснѣлъ и почелъ своимъ долгомъ обхватить миссъ Лавви за талію, но, наткнувшись на большую булавку въ кушакѣ молодой леди, накололъ себѣ палецъ и громко вскрикнулъ, чѣмъ привлекъ на себя молніеносный взглядъ мистрисъ Вильферъ.
-- Дѣла Джорджа идутъ хорошо (чему, говоря откровенно, трудно было повѣрить въ данную минуту) и, вѣроятно, въ этомъ мѣсяцѣ мы обвѣнчаемся. Я не хотѣла говорить тебѣ, пока ты жила у твоихъ Боф...-- Тутъ миссъ Лавинія круто оборвала свою рѣчь и докончила гораздо спокойнѣе: -- пока ты жила у мистера и мистрисъ Боффинъ. Но теперь я могу сообщить тебѣ эту новость, какъ сестрѣ.
-- Благодарю тебя, Лавви. Поздравляю тебя.
-- Спасибо, Белла. Сказать по правдѣ, мы съ Джорджемъ даже поспорили тогда изъ-за того, говорить ли тебѣ. Но я сказала ему, что ты едва ли заинтересуешься такимъ пустякомъ и что онъ никогда не станетъ тебѣ близкимъ человѣкомъ, потому что всего вѣроятнѣе, что и всѣ мы станемъ чужими для тебя.
-- Ты ошибалась, милая Лавви,-- сказала Белла.
-- Да, такъ оно выходитъ теперь, но вѣдь обстоятельства измѣнились, голубушка. Джорджъ получилъ новое мѣсто, и у него есть будущность впереди. Я не рѣшилась бы сказать тебѣ этого вчера, когда ты сочла бы его надежды жалкими и ничтожными, но сегодня я говорю объ этомъ совершенно смѣло.
-- Съ какихъ поръ ты стала такъ робка, Лавви?-- спросила, улыбаясь, Белла.
-- Я не говорила, Белла, что я стала робка,-- отвѣчала Неукротимая.-- Но, можетъ быть, я могла бы сказать -- если бы меня не удерживало вниманіе къ чувствамъ сестры,-- что съ нѣкоторыхъ поръ я стала независима, слишкомъ независима, моя милая, для того, чтобы спокойно видѣть, какъ на моего нареченнаго (вы опять уколетесь, Джорджъ!)... смотрятъ сверху внизъ. Ты, впрочемъ, не подумай, Белла, что я осудила бы тебя за такое отношеніе къ моему жениху въ то время, когда ты разсчитывала на блестящую партію. Я хотѣла только сказать, что я стала независима.
Задѣло ли Неукротимую заявленіе Беллы, что она не намѣрена ссориться въ этотъ вечеръ, разбудило ли ея старую ревность возвращеніе Беллы въ сферу волокитства мистера Джорджа Сампсона, или, можетъ быть, для того, чтобы придти въ лучшее настроеніе, ей непремѣнно нужно было сцѣпиться съ кѣмъ-нибудь, только она вдругъ стремительно накинулась на свою величавую родительницу:
-- Мама, пожалуйста, не пяльтесь на меня такимъ удручающимъ образомъ! Если вы видите черное пятно на носу,-- скажите; а если ничего не видите, оставьте меня въ покоѣ!
-- Это ты мнѣ говоришь такія слова?!-- воскликнула мистрисъ Вильферъ.-- Позволительно ли?...
-- Ради Бога, мама, не будемъ говорить о томъ, что позволительно и что -- нѣтъ. Коль скоро дѣвушка выросла настолько, что можетъ стать невѣстой, она имѣетъ право не желать, чтобъ на нее смотрѣли, какъ на стѣнные часы.
-- Дерзкая! -- сказала мистрисъ Вильферъ.-- Попробовала бы которая-нибудь изъ дочерей твоей бабушки заговорить съ ней въ такомъ тонѣ! Твоя бабушка не посмотрѣла бы на то, сколько ей лѣтъ, а преспокойно отправила бы ее въ темную комнату.
-- Моя бабушка, вѣроятно, не пялилась на людей до того, что они готовы были провалиться сквозь землю,-- отрѣзала Лавинія, скрещивая руки и откидываясь на спинку стула.
-- Нѣтъ, пялилась!-- упрямо возразила мистрисъ Вильферъ.
-- Въ такомъ случаѣ остается только пожалѣть, что она не умѣла вести себя лучше,-- сказала спокойно миссъ Лавви.-- Можетъ быть, моя бабушка уже впала въ дѣтство въ то время, когда она отправляла людей въ темныя комнаты. А если нѣтъ,-- тѣмъ хуже для нея. Воображаю, какую интересную фигуру представляла изъ себя моя бабушка!... Не отправляла ли она людей еще подъ куполъ Св. Павла? Если отправляла, то какъ она ухитрилась запихивать ихъ туда, желала бы я знать?
-- Молчать!-- возгласила мистрисъ Вильферъ.-- Приказываю тебѣ замолчать!
-- Я не имѣю ни малѣйшаго намѣренія молчать, мама. Совершенно напротивъ. Я не хочу, чтобъ на меня пялились, какъ будто я ушла отъ Боффиновъ, и я не намѣрена сидѣть при этомъ и молчать! Я не хочу, чтобъ и на Джорджа пялились, какъ будто онъ ушелъ отъ Боффиновъ, и не намѣрена сидѣть и молчать! Если папа находитъ приличнымъ, чтобъ на него пялились, какъ будто онъ ушелъ отъ Боффиновъ,-- что жъ!-- доброму воля. А я не намѣрена молчать, и не буду!
Какъ только Лавинія, со свойственнымъ ей искусствомъ, подвела подъ Беллу этотъ кружный подкопъ, мистрисъ Вильферъ, ринулась въ него:
-- Мятежная душа! Непокорное дѣтище! Скажи мнѣ вотъ что. Если бы, наперекоръ чувствамъ матери, ты допустила себя принять покровительство Боффиновъ и если бъ ты пришла изъ тѣхъ чертоговъ рабства...
-- Это безсмыслица, мама,-- сказала Лавинія.
-- Что?!-- воскликнула съ величавой суровостью мистрисъ Вильферъ.
-- Чертоги рабства -- вздоръ и чепуха!-- не возмутимо повторила Лавинія.
-- Я говорю, самоувѣренная и гордая дочь, если бы ты пришла изъ окрестностей Портлэндъ-Плеса, сгибаясь подъ игомъ покровительства и сопутствуемая его служителями въ блестящихъ одеждахъ,-- пришла меня навѣстить, то неужели ты думаешь, что я могла бы излить во взглядахъ мои сокровенныя чувства?
-- Не знаю, что я думаю объ этомъ, мама,-- отвѣчала Неукротимая.-- Знаю только, что я желала бы, чтобы вы изливали ваши сокровенныя чувства по надлежащему адресу.
-- И если бы,-- продолжала, не слушая, ея мать,-- если бы, презрѣвъ моимъ предостереженіемъ, что даже на лицѣ мистрисъ Боффинъ написано зло, ты, отвернувшись отъ меня, прилѣпилась къ мистрисъ Боффинъ, а потомъ, послѣ всего, вернулась домой, отвергнутая этою мистрисъ Боффинъ, затоптанная ногами этой мистрисъ Боффинъ, выброшенная ею на улицу, то неужели ты думаешь, что я могла бы излить во взглядахъ мои сокровенныя чувства?
Лавинія только что собиралась отвѣтить своей почтенной родительницѣ, что въ такомъ случаѣ можно было бы обойтись и безъ взглядовъ, какъ вдругъ Белла поднялась со стула и сказала:
-- Покойной ночи, мама. У меня сегодня выдался утомительный день. Я пойду спать.
Это разстроило пріятную компанію. Мистеръ Джорджъ Сампсонъ вскорѣ распрощался и ушелъ, сопутствуемый миссъ Лавиніей со свѣчей до прихожей, и безъ свѣчи до калитки. Мистрисъ Вильферъ отправилась на покой, омывъ руки отъ Боффиновъ на манеръ леди Макбетъ, и Р. Вильферъ одинъ остался сидѣть въ меланхолической позѣ среди бренныхъ останковъ вечерней трапезы.
Но скоро легкіе шаги вывели его изъ задумчивости: это была Белла. Ея прелестные волосы лежали по плечамъ; со щеткой въ рукѣ, босикомъ, она тихонько сошла внизъ, чтобы проститься съ нимъ.
-- Дорогая моя, ты безспорно прелестнѣйшая женщина въ мірѣ,-- сказалъ херувимчикъ, взявъ въ руку прядь ея волосъ.
-- Такъ вотъ что, сэръ, когда ваша прелестная женщина выйдетъ замужъ, вы получите этотъ клокъ ея волосъ, если хотите; она вамъ сдѣлаетъ цѣпочку изъ него. Вы будете цѣнить этотъ сувениръ?
-- Буду, моя драгоцѣнная.
-- Хорошо. Такъ вы получите его, если будете умницей, сэръ!.. Мнѣ такъ жаль, такъ жаль, милый мой папочка, что я внесла съ собой въ семью столько непріятностей!
-- Не волнуйся этимъ, моя ласточка; это ровно ничего не измѣнило у насъ въ домѣ, увѣряю тебя,-- отвѣчалъ ей съ простодушной откровенностью отецъ.-- Твоя мать и сестра всегда найдутъ къ чему придраться, чтобы испортить людямъ день. Повѣрь, мой другъ, такихъ темъ у насъ всегда вдоволь. Боюсь, что твоя прежняя комната, общая съ Лавви, покажется тебѣ страшно неудобной.
-- Нѣтъ, папа, мнѣ это все равно. А отчего все равно?-- какъ вы думаете?
-- Мнѣ помнится, дитя мое, что ты бывала часто недовольна этой комнатой еще тогда, когда она не могла поражать тебя, какъ контрастъ. Что же я могу тебѣ отвѣтить? Развѣ только то, что ты, должно быть, стала много лучше.
-- Нѣтъ, папа, не то, а то, что я такъ счастлива и такъ признательна за свое счастье.
Тутъ она принялась душить его поцѣлуями, а когда ея длинные волосы защекотали ему носъ, и онъ чихнулъ, она засмѣялась, разсмѣшила его и снова принялась цѣловать, чтобы какъ-нибудь не услышали его смѣха.
-- Слушайте, сэръ,-- сказала она.-- Сегодня вечеромъ, когда ваша прелестная женщина возвращалась домой, одинъ гадальщикъ предсказалъ ей ея судьбу. Она не будетъ богата, потому что если даже ея нареченный получитъ то мѣсто, которое онъ скоро надѣется получить, онъ женится всего съ полутораста фунтами годового дохода. Правда, это только для начала, но если даже онъ никогда не будетъ имѣть больше, прелестная женщина сумѣетъ и этимъ обойтись. Но знайте, сэръ: это еще не все. Въ судьбѣ прелестной женщины есть одинъ человѣкъ -- хорошій маленькій человѣчекъ, такъ сказалъ гадальщикъ,-- и этотъ человѣчекъ никогда не разстанется съ прелестной женщиной, и въ ея домѣ всегда будетъ для него уголокъ, такой спокойный и уютный, какого нигдѣ еще не бывало... Ну, сэръ, скажите-ка, какъ зовутъ этого человѣка?
-- Скажи мнѣ прежде, какъ ему гадаютъ на картахъ: на короля или на валета?-- спросилъ херувимчикъ, лукаво подмигнувъ.
-- Конечно, конечно на валета!-- закричала Белла въ полномъ восторгѣ и снова принялась его душить.-- Валетъ изъ замка Вильферъ! Ха, ха, ха!.. Папочка, дорогой мой, ваша прелестная женщина вѣритъ въ свою судьбу,-- о! если бъ вы слышали, какъ хорошо гадалъ ей гадальщикъ!-- и вѣритъ, что ея счастливая судьба сдѣлаетъ ее во сто разъ прелестнѣе и лучше, чѣмъ она когда-нибудь была. А потому и хорошій маленькій человѣчекъ тоже долженъ вѣрить въ эту судьбу и въ минуты унынія, въ минуты усталости, когда ему станетъ не вмоготу, онъ долженъ говорить себѣ: "Я вижу берегъ наконецъ!"
-- Я вижу берегъ наконецъ!-- повторилъ отецъ Беллы.
-- О милый, милый мой валетъ изъ замка Вильферъ!-- проговорила она нѣжно. Потомъ вдругъ прибавила, выставивъ впередъ свою босую бѣленькую ножку: -- вотъ черта, сэръ. Подходите къ чертѣ. Поставьте рядомъ вашу ногу -- вотъ такъ! Всегда рука съ рукой, всегда вмѣстѣ -- помните это!.. А теперь, сэръ, вы можете поцѣловать вашу прелестную женщину, прежде чѣмъ она убѣжитъ, признательная и счастливая. О! если бъ вы знали, хорошій мой человѣчекъ, до какой степени признательная и счастливая!..