"Благодарю Тебя, Создатель, что Ты сію сестру нашу изъ юдоли грѣха и печали". Такъ читалъ его преподобіе Фрэнкъ Мильвей не совсѣмъ твердымъ голосомъ, ибо сердце говорило ему, что не все какъ будто было ладно между "нами" и "нашею сестрой" въ этомъ мірѣ и что подчасъ, когда мы читаемъ эти слова надъ нашей умершей сестрой или надъ нашимъ умершимъ братомъ, они звучатъ жестокой насмѣшкой.
А Слоппи, отъ котораго покойница никогда не отворачивалась, пока не убѣжала отъ него совсѣмъ, зная, что нѣтъ другого средства разлучить его съ нею,-- Слоппи еще не находилъ въ своемъ сердцѣ искреннихъ словъ для такого благодаренія. Своекорыстно это было со стороны Слоппи, но и простительно, ибо "сія сестра наша" была для него больше, чѣмъ мать.
Вышеприведенныя слова молитвы были прочитаны надъ прахомъ Бетти Гигденъ въ самомъ дальнемъ концѣ убогаго кладбища, на которомъ не было ничего, кромѣ небольшихъ могильныхъ холмиковъ, заросшихъ травой,-- не было ни одной надгробной плиты. Пожалуй, что могильщикамъ не много прибавилось бы работы, если бы въ нашъ аккуратный вѣкъ -- вѣкъ точнаго счетоводства -- велись подробные списки всѣмъ вырастающимъ могиламъ, такъ, чтобы новыя поколѣнія всегда могли найти могилы близкихъ людей,-- чтобы солдатъ, матросъ эмигрантъ, вернувшись на родину, легко могъ отыскать послѣднее мѣсто успокоенія своего отца, матери, друга дѣтства или своей нареченной, мы возводимъ очи горѣ и говоримъ: мы всѣ равны въ смерти. Мы могли бы съ такимъ же успѣхомъ опустить очи долу и тѣ же слова примѣнить къ здѣшнему міру, по крайней мѣрѣ въ томъ, что касается могилъ. Слишкомъ чувствительно -- скажете вы. Но позвольте, милорды, джентльмены и досточтимые члены благотворительныхъ комитетовъ,-- неужели у васъ не найдется мѣстечка хоть для маленькаго чувства, если вы оглянетесь на нашъ бѣдный народъ?..
Подлѣ его преподобія Фрэнка, пока онъ читалъ, стояли его маленькая жена, секретарь Боффина Джонъ Роксмитъ и Белла Вильферъ. Если не считать Слоппи, они были единственными людьми, посѣтившими эту бѣдную могилу. Ни одного пенни не прибавили они къ той скромной суммѣ денегъ, что была зашита въ платьѣ Бетти Гигденъ: то, чего такъ жаждала всегда ея честная душа, было свято исполнено.
-- Приходитъ мнѣ въ голову,-- сказалъ Слоппи, безутѣшно прислонивъ свою горемычную голову къ косяку церковныхъ дверей,-- приходить мнѣ въ голову, что я, кажется, мало работалъ за каткомъ и такъ мнѣ горько теперь вспомнить объ этомъ.
Его преподобіе, Фрэнкъ, желая утѣшить его, распространился на ту тему, что даже лучшіе изъ насъ нерѣдко плоховато работаютъ за своими катками (а иные и изъ рукъ вонъ плохо) и что всѣ мы слабыя грѣшныя, лѣнивыя существа.
-- Только не она, сэръ,-- сказалъ Слоппи, которому не понравилось это пессимистическое разсужденіе, какъ совершенно неподходящее къ его покойной благодѣтельницѣ.-- Пусть всякій говоритъ за себя. Она честно трудилась и всякое свое дѣло доводила до пути, вкладывала въ него свою душу. Она всю душу вкладывала и въ меня, и въ питомцевъ, и во все, за что ни бралась... Ахъ, мистрисъ Гигденъ, мистрисъ Гигденъ! Вы были такая женщина, что лучше родной матери для сиротъ, и такая работница, какихъ и въ милліонѣ не сыщешь!
Послѣ этихъ изъ сердца вылившихся словъ Слоппи отошелъ отъ дверей, тихонько пробрался въ конецъ кладбища къ могилѣ, прижался къ ней головой и горько заплакалъ.
-- Могила съ такимъ памятникомъ -- не бѣдная могила,-- промолвилъ Фрэнкъ Мильвей, проводя рукой по глазамъ.-- И эта могила, мнѣ кажется, не стала бы богаче, украсьте вы ее хоть всей скульптурой Вестминстерскаго аббатства.
Они оставили Слоппи одного и вышли за калитку. Тамъ водяное колесо писчебумажной фабрики давало о себѣ знать однообразнымъ шумомъ, который, казалось, смягчалъ яркую картину окружавшаго ихъ зимняго пейзажа.
Всѣ они пріѣхали къ самымъ похоронамъ, и Лиззи Тексамъ только теперь разсказала имъ то немногое, что оставалось прибавить къ отправленному ею письму, въ которое она вложила переданное ей покойницей письмо Роксмита и въ которомъ спрашивала, какъ ей поступить. Она разсказала, какъ она нашла умирающую и что было потомъ, какъ, послѣ ея смерти, она добилась разрѣшенія поставить тѣло въ чистой пустой кладовой фабрики, откуда его и вынесли прямо на кладбище, и какъ, благодаря Бога, ей посчастливилось свято исполнить послѣднее желаніе умершей.
-- Ничего этого я не могла бы сдѣлать,-- прибавила Лиззи,-- не могла бы при всемъ моемъ желаніи, если бы мнѣ не помогъ нашъ директоръ.
-- Это тотъ еврей, который насъ встрѣтилъ?-- спросила мистрисъ Мильвей.
-- Почему жъ бы и не еврей, моя милая?-- вставилъ ея мужъ.
-- Да, господинъ этотъ еврей, жена его тоже еврейка, и рекомендовалъ меня имъ тоже еврей; но нѣтъ, я думаю, людей добрѣе ихъ во всемъ мірѣ,-- сказала Лиззи съ жаромъ.
-- Однако представьте себѣ, что они вздумали бы васъ совращать?-- проговорила мистрисъ Мильвей, ощетиниваясь, какъ истая жена духовнаго пастыря, на защиту христіанской вѣры.
-- Что они вздумали бы... Какъ вы сказали, мэмъ?-- переспросила Лиззи съ застѣнчивой улыбкой.
-- Что они захотѣли бы заставить васъ перемѣнить вѣру,-- пояснила мистрисъ Мильвей.
Лиззи покачала головой, продолжая улыбаться:
-- Они ни разу даже не спросили меня, какой я вѣры. Они попросили меня разсказать исторію моей жизни, и я разсказала. Потомъ попросили еще работать добросовѣстно, и я обѣщала. Свои обязанности къ намъ -- ко всѣмъ, кто у нихъ работаетъ,-- они исполняютъ охотно и съ радостью; мы въ свою очередь стараемся исполнить свои обязательства. Они дѣлаютъ для насъ даже больше, чѣмъ обязаны; они удивительно заботливо относятся къ намъ.
-- Сейчасъ видно, что вы ихъ любимица, моя милая,-- замѣтила, не слишкомъ довольная, мистрисъ Мильвей.
-- Я была бы неблагодарной, если бъ отказалась это признать,-- сказала Лиззи.-- Я даже получила у нихъ довѣренное мѣсто. Но это ничего не мѣняетъ: они слѣдуютъ своей вѣрѣ и не мѣшаютъ намъ слѣдовать нашей. Никогда не говорятъ они намъ ни о своей, ни о нашей вѣрѣ. Будь я самой послѣдней чернорабочей на фабрикѣ, было бы то же. Они и не подумали спросить, какой вѣры была бѣдная покойница.
-- Мой другъ, мнѣ бы хотѣлось, чтобъ ты поговорилъ съ ней,-- сказала вполголоса мистрисъ Мильвей его преподобію Фрэнку.
-- Мой другъ, предоставимъ это кому-нибудь другому,-- сказалъ его преподобіе вполголоса своей доброй маленькой женѣ.-- Теперь это едва ли будетъ кстати. По бѣлу свѣту гуляетъ довольно говоруновъ, и вѣроятно, она скоро встрѣтится съ которымъ-нибудь.
Пока супруги вели этотъ конфиденціальный разговоръ, Белла и мистеръ Роксмитъ внимательно наблюдали за Лиззи Гексамъ. Впервые очутившись лицомъ къ лицу съ дочерью человѣка, заподозреннаго въ убійствѣ Джона Гармона, Джонъ Гармонъ, весьма естественно, имѣлъ причины интересоваться наружностью этой дѣвушки. Белла, съ своей стороны, тоже знала, что одно время молва обвиняла отца Лиззи въ преступленіи, имѣвшемъ такое огромное вліяніе на ея собственную жизнь и судьбу, такъ что не менѣе понятенъ былъ и ея интересъ, хоть онъ и объяснялся другими причинами. Оба ожидали увидѣть совершенно не то, что увидѣли, и это привело къ тому, что Лиззи, сама того не зная, послужила поводомъ къ ихъ сближенію.
Вотъ какъ это вышло. Когда они всей компаніей вошли въ прилегавшую къ фабрикѣ чистенькую деревеньку, и дошли до небольшого домика, въ которомъ Лиззи нанимала комнатку у одной пожилой супружеской четы, работавшей на той же фабрикѣ, Лиззи пригласила Беллу зайти. Белла на минутку поднялась наверхъ въ ея комнату и скоро сошла внизъ. Въ это время на фабрикѣ зазвонилъ колоколъ на работу, и Лиззи ушла. Такимъ образомъ секретарь и Белла очутились въ неловкомъ положеніи, одни среди улицы, такъ какъ мистрисъ Мильвей была занята уловленіемъ деревенскихъ ребятъ и допросомъ оныхъ насчетъ того, не угрожаетъ ли имъ опасность сдѣлаться дѣтьми Израиля, а его преподобіе Фрэнкъ, ужъ если говорить правду, былъ въ такой же степени поглощенъ стараніями уклониться отъ этой части своихъ духовныхъ обязанностей и незамѣтно стушеваться. Молодые люди чувствовали себя не очень-то свободно. Наконецъ Белла сказала:
-- Не поговорить ли намъ, мистеръ Роксмитъ, о порученіи, которое мы взялись исполнить?
-- Поговоримте, я къ вашимъ услугамъ,-- отвѣчалъ секретарь.
-- Я думаю,-- заговорила не совсѣмъ твердо Белла,-- я думаю, вѣдь порученіе дано намъ обоимъ, иначе мы бы не были здѣсь?
-- Полагаю, что такъ.
-- Когда я предложила съѣздить сюда съ Мильвеями,-- продолжала Белла,-- мистрисъ Боффинъ ухватилась за это, прося меня кстати представить ей отчетъ о Лиззи Гексамъ, т. е., вѣрнѣе, просто разсказать ей о моемъ впечатлѣніи... которому, впрочемъ, не стоитъ придавать значенія, такъ какъ вѣдь это только женское впечатлѣніе, и больше ничего.
-- Такое точно порученіе получилъ и я отъ мистера Боффина,-- замѣтилъ Роксмитъ.
Бесѣдуя такимъ образомъ, они вышли въ поле и пошли по заросшей лѣсомъ дорогѣ вдоль рѣки.
-- Понравилась она вамъ, мистеръ Роксмитъ?-- спросила Белла, сознавая, что она унижается передъ этимъ человѣкомъ, дѣлая навстрѣчу ему первый шагъ.
-- Я въ восторгѣ отъ нея.
-- Какъ я рада это слышать! Въ ея красотѣ есть что-то утонченное,-- правда?
-- У нея поразительная наружность.
-- Что-то грустное, трогательное въ выраженіи лица. По крайней мѣрѣ такъ мнѣ показалось. Я, впрочемъ, не навязываю вамъ своего мнѣнія, мистеръ Роксмитъ,-- прибавила Белла очаровательно робкимъ тономъ, почти извиняясь; -- можетъ быть, я ошибаюсь, и мнѣ хотѣлось бы провѣрить себя.
-- Я тоже замѣтилъ оттѣнокъ грусти,-- сказалъ секретарь, невольно понижая голосъ.-- Надѣюсь, что туть не при чемъ ложное обвиненіе, взведенное-было на ея отца, тѣмъ болѣе что теперь оно уже снято.
Послѣ этого они прошли нѣсколько шаговъ въ полномъ молчаніи. Белла раза два украдкой взглянула на своего спутника и вдругъ сказала:
-- Ахъ, мистеръ Роксмитъ! Не будьте такъ строги ко мнѣ... такъ суровы! Будьте великодушны. Я хочу говорить съ вами, какъ съ равнымъ.
Секретарь мгновенно просіялъ отъ этихъ словъ и отвѣтилъ:
-- Клянусь вамъ честью, я былъ такимъ только ради васъ. Я всячески старался сдерживать себя, боясь, чтобы моя непринужденность не была истолкована въ дурную сторону... Ну вотъ, кончено: теперь я другой человѣкъ.
-- Спасибо,-- сказала Белла, протянувъ ему свою маленькую ручку.-- Простите меня.
-- Нѣтъ!-- вскрикнулъ онъ съ увлеченіемъ.-- Простите вы меня! (Ибо на глазахъ ея блестѣли слезы, показавшіяся ему прекраснѣе всякаго другого блеска въ мірѣ, хоть онѣ и кольнули его въ сердце, какъ упрекъ.)
Они прошли впередъ еще немного.
-- Вы хотѣли говорить со мной о Лиззи Гексамъ,-- снова заговорилъ секретарь, съ лица котораго теперь совершенно сошла такъ долго омрачавшая его тѣнь.-- Я и самъ хотѣлъ бы побесѣдовать о ней съ вами, если бы смѣлъ начать разговоръ.
-- Теперь вы смѣете,-- отвѣтила Белла съ такимъ взглядомъ и съ такою улыбкой, какъ будто отмѣтила послѣднее слово курсивомъ, поставивъ подъ нимъ, вмѣсто точекъ, ямочки, появившіяся у нея на щекахъ.-- Ну, что же вы хотѣли сказать?
-- Вы помните, навѣрно, что Лиззи въ своемъ коротенькомъ письмѣ къ мистрисъ Боффинъ,-- коротенькомъ, но очень обстоятельномъ письмѣ,-- ставила непремѣннымъ условіемъ, чтобы ея имя и мѣсто жительства остались тайной между нами.
Белла кивнула головой.
-- Теперь мнѣ надо узнать, зачѣмъ она поставила такое условіе. Мистеръ Боффинъ поручилъ мнѣ -- да мнѣ и самому очень хочется -- разузнать, не оставило ли по себѣ слѣдовъ ложное обвиненіе, которое взвели было на ея отца, не лежитъ ли оно на ней пятномъ и теперь. Я хочу сказать: не ставитъ ли оно ее въ невыгодное положеніе по отношенію къ кому-нибудь, хотя бы, напримѣръ, къ себѣ самой.
-- Да, да, понимаю,-- проговорила задумчиво Белла.-- Хорошо, что вы объ этомъ подумали. Это очень внимательно съ вашей стороны.
-- Вы, можетъ быть, не замѣтили, миссъ Вильферъ, что она заинтересована вами не меньше, чѣмъ вы ею. Насколько вы очарованы ея красо... ея наружностью и обращеніемъ, настолько же и она очарована вами.
-- Конечно, я этого не замѣтила,-- сказала Белла, подчеркивая отрицаніе новой ямочкой на лѣвой щекѣ,-- а если бы замѣтила, то не похвалила бы ее за...
Секретарь приподнялъ руку съ улыбкой, такъ ясно говорившей: "только не за дурной вкусъ", что личико Беллы залилось яркимъ румянцемъ стыда передъ ея кокетливой выходкой, которую онъ остановилъ.
-- Такъ вотъ,-- заговорилъ онъ опять,-- было бы хорошо, если бы вы побесѣдовали съ нею съ глазу на глазъ теперь же, пока мы здѣсь. Я увѣренъ, что вы сразу завоюете ея довѣріе. Само собою разумѣется, никто не будетъ васъ просить измѣнить этому довѣрію. Само собою разумѣется, вы не измѣните ему, если бъ даже васъ объ этомъ и просили. Но если вы не откажетесь разспросить ее, какъ отразилась на ней эта непріятная исторія съ ея отцомъ и выяснить для насъ только этотъ вопросъ, вы сдѣлаете это гораздо лучше меня и всякаго другого. Мистеръ Боффинъ очень волнуется по этому поводу. Я въ этомъ тоже заинтересованъ... по особой причинѣ,-- добавилъ онъ черезъ секунду.
-- Я рада быть хоть чѣмъ-нибудь полезной, мистеръ Роксмитъ,-- сказала Белла.-- Послѣ невеселыхъ впечатлѣній нынѣшняго дня я чувствую себя достаточно безполезнымъ существомъ въ этомъ мірѣ.
-- Не говорите этого,-- перебилъ ее секретарь.
-- Но я думаю это,-- сказала Белла, упрямо приподнявъ брови.
-- Не безполезенъ въ мірѣ тотъ, кто облегчилъ его бремя хоть кому-нибудь изъ присныхъ своихъ,-- возразилъ секретарь.
-- Да я то никому его не облегчаю, мистеръ Роксмитъ, могу васъ увѣрить,-- проговорила Белла, почти плача.
-- А вашему отцу?
-- Милый, добрый, самоотверженный, всегда и всѣмъ довольный папа!.. Да, правда, онъ такъ думаетъ.
-- Довольно и того, что онъ думаетъ такъ,-- сказалъ секретарь.-- Простите, что я васъ прервалъ, но я не могу слышать, когда вы унижаете себя.
"Зато вы унизили меня, сэръ,-- былъ такой случай,-- и надѣюсь, остались довольны послѣдствіями", подумала Белла, надувъ губки. Ничего подобнаго она, однако, не сказала, а сказала кое-что совершенно иное:
-- Мистеръ Роксмитъ, мы такъ давно не говорили между собой просто и искренно, что я теперь затрудняюсь заговорить съ вами еще объ одномъ предметѣ... о мистерѣ Боффинѣ. Вы знаете, какъ я ему благодарна за все. Вы знаете, что я привязана къ нему крѣпкими узами его собственнаго великодушія и глубоко уважаю его. Вы знаете все это.
-- Конечно знаю, какъ знаю и то, что вы его любимица.
-- Вотъ оттого-то мнѣ и трудно говорить о немъ,-- сказала Белла.-- Но... я хотѣла только спросить: хорошо ли онъ обращается съ вами?
-- Вы сами видѣли, какъ онъ со мной обращается,-- отвѣтилъ секретарь покорнымъ тономъ, но съ достоинствомъ.
-- Да, и мнѣ больно это видѣть,-- сказала Белла очень энергично.
Секретарь взглянулъ на нее такимъ сіяющимъ взглядомъ, что, если бъ онъ разсыпался передъ ней въ благодарностяхъ, то и тогда не выразилъ бы всего того, что сказалъ его взглядъ.
-- Мнѣ больно это видѣть,-- повторила Белла,-- и изъ-за этого я часто чувствую себя несчастной. Потому что мнѣ невыносимо, чтобъ могли подумать, что я это одобряю или хотя бы косвенно участвую въ этомъ. И потому еще, что я не хочу, не хочу... а между тѣмъ я вынуждена признать, что богатство портитъ мистера Боффина.
-- Миссъ Вильферъ,-- заговорилъ секретарь съ просвѣтлѣвшимъ лицомъ,-- если бъ только вы могли знать, какъ радостно мнѣ видѣть, что богатство не испортило васъ, вы поняли бы, что эта радость съ лихвой вознаграждаетъ меня за всякое оскорбленіе съ чьей бы то ни было стороны.
-- Ахъ, не говорите обо мнѣ!-- нетерпѣливо перебила его Белла, хлопнувъ себя перчаткой по рукѣ.-- Вы не такъ хорошо меня знаете, какъ...
-- Какъ вы сами себя?-- договорилъ онъ, видя, что она замолчала.-- Да полно, знаете ли вы себя?
-- Я достаточно себя знаю и, признаюсь, не извлекаю большой пользы отъ такого знакомства,-- сказала Белла съ очаровательно-смиреннымъ видомъ человѣка, отчаявшагося въ своемъ исправленіи и махнувшаго на себя рукой.-- Но мистеръ Боффинъ...
-- Что обращеніе со мною мистера Боффина и вообще его отношеніе ко мнѣ измѣнилось,-- этого нельзя не признать,-- замѣтилъ секретарь.-- Перемѣна такъ рѣзка, что невозможно ее отрицать.
-- Неужели вы еще склонны отрицать, мистеръ Роксмитъ?-- спросила Белла съ удивленнымъ взглядомъ.
-- Я бы желалъ -- да и какъ же иначе?-- ради себя самого я бы желалъ имѣть возможность отрицать.
-- Да, правда, вамъ должно быть это очень тяжело и... Обѣщайте мнѣ, мистеръ Роксмитъ, что вы не обидитесь тѣмъ, что я собираюсь сказать.
-- Обѣщаю отъ всего сердца.
-- Это должно, мнѣ кажется,-- продолжала она, запинаясь,-- это должно подчасъ унижать васъ въ собственныхъ вашихъ глазахъ.
Соглашаясь съ ней движеніемъ головы, но ничуть не подтверждая этого ни выраженіемъ лица, ни вообще всѣмъ своимъ видомъ, онъ отвѣчалъ:
-- Я имѣю очень вѣскія причины, миссъ Вильферъ, мириться съ непріятными сторонами моего положенія въ домѣ, гдѣ мы съ вами живемъ. Повѣрьте, побужденія мои въ этомъ случаѣ несовсѣмъ своекорыстны, хотя роковое сцѣпленіе обстоятельствъ и отняло у меня принадлежавшее мнѣ по праву мѣсто въ жизни. Если вы, въ своемъ миломъ и добромъ участіи ко мнѣ, хотѣли пробудить мою гордость, то у меня, съ своей стороны, есть другія соображенія -- вы ихъ не можете знать,-- и они то заставляютъ меня молчать и терпѣть.
-- Мнѣ кажется, я замѣтила, мистеръ Роксмитъ,-- проговорила Белла, глядя на него съ удивленіемъ и какъ будто стараясь его разгадать,-- мнѣ кажется, что вы себя сдерживаете, что вы принуждаете себя разыгрывать пассивную роль.
-- Вы правы. Я сдерживаю себя и принуждаю себя разыгрывать роль. Я это дѣлаю не изъ трусости. У меня есть опредѣленная цѣль.
-- Хорошая, надѣюсь?
-- Надѣюсь, что да,-- отвѣчалъ онъ, взглянувъ ей прямо въ глаза.
-- Минутами мнѣ казалось,-- продолжала она, отводя въ сторону свой взглядъ,-- что больше всего васъ заставляетъ такъ дѣйствовать ваше глубокое уваженіе къ мистрисъ Боффинъ.
-- Вы опять таки правы. Безспорно такъ. Для нея я все готовъ сдѣлать, все вынести. Не могу выразить словами, какъ высоко я цѣню эту милую, добрую женщину.
-- Я тоже... Могу я спросить васъ еще объ одномъ?
-- О чемъ хотите.
-- Вы замѣчаете, конечно, какъ она страдаетъ всякій разъ, когда проявится чѣмъ-нибудь происходящая въ мистерѣ Боффинѣ перемѣна?
-- Я вижу это каждый день, какъ видите и вы, и мнѣ очень больно, что я причиняю ей горе.
-- Причиняете ей горе?-- переспросила Белла, торопливо подхвативъ его выраженіе и удивленно приподнявъ брови.
-- Да, вѣдь я обыкновенно бываю невольной причиной ея страданій.
-- Не говоритъ ли она и вамъ иногда, какъ часто говоритъ это мнѣ, что несмотря ни на что онъ лучшій и добрѣйшій изъ людей?
-- Я часто слышу, какъ она, въ своей чистой, самоотверженной преданности ему, говоритъ это вамъ, но не могу сказать, чтобъ она когда-нибудь говорила это мнѣ,-- отвѣчалъ секретарь и снова пристально взглянулъ на нее.
Она встрѣтила на мгновеніе его твердый взглядъ тревожнымъ, вдумчивымъ взглядомъ, затѣмъ покачала своею хорошенькой головкой съ видомъ философа (самой лучшей школы, конечно), морализирующаго о жизни вообще, и тихонько вздохнула, какъ будто признавая этимъ вздохомъ всю непригодность существующаго порядка вещей, какъ передъ тѣмъ она признала собственную свою непригодность.
Тѣмъ не менѣе прогулка ихъ вышла очень пріятной. Деревья стояли безъ листьевъ, рѣка не красовалась водяными лиліями, но небо блистало яркой лазурью. Вода отражала лазурь, а по поверхности рѣки струился ласковый вѣтерокъ, покрывая ее легкой рябью. Человѣческими руками, кажется, еще не было сдѣлано такого волшебнаго зеркала, которое, воспроизводя всѣ образы, когда-либо отразившіеся въ немъ, не показало бы намъ какой-нибудь картины горя или бѣдствія. Но ясное, огромное зеркало рѣки могло бы, казалось, воспроизвести все, что оно отражало между своими тихими берегами, и мы не увидѣли бы ничего, кромѣ самыхъ мирныхъ, пасторальныхъ, радостныхъ сценъ.
Такъ гуляли они, мирно бесѣдуя о только-что зарытой могилѣ, о Джонни и обо многомъ другомъ. На возвратномъ пути они увидѣли вездѣ поспѣвавшую мистрисъ Мильвей. Она шла имъ навстрѣчу съ пріятнымъ извѣстіемъ, что деревенскимъ ребятамъ не угрожаетъ, слава Богу, опасность совращенія, такъ какъ въ деревнѣ имѣется христіанская школа, свободная отъ всякаго іудейскаго вліянія, если не считать того, что за садикомъ при школѣ смотритъ еврей. Затѣмъ они пришли въ деревню въ то самое время, когда Лиззи Гексамъ возвращалась съ фабрики домой. Белла отдѣлилась отъ своихъ спутниковъ и подошла къ ней, чтобы поговорить съ ней безъ помѣхи въ ея комнаткѣ.
-- Боюсь, что моя каморка кажется вамъ очень убогой,-- сказала Лиззи съ привѣтливой улыбкой, усаживая гостью на почетное мѣсто у камина.
-- Не такою убогой, какъ вы думаете, дорогая,-- отвѣчала Белла.-- И вы не сказали бы этого, если бъ все знали.
И въ самомъ дѣлѣ, хотя вы попадали въ эту комнатку по какой-то невидимой витой лѣстницѣ, точно сквозь дымовую трубу, хоть потолокъ въ ней былъ и низокъ, полъ весь выбитъ и кривъ, а маленькое окошко изъ мелкихъ стеклышекъ дѣлало ее подслѣповатой, она была много веселѣе и уютнѣе той жалкой и постылой комнаты подъ родительскимъ кровомъ, гдѣ Белла такъ часто оплакивала горькую необходимость пускать въ домъ жильцовъ.
Двѣ дѣвушки сидѣли другъ противъ друга и смотрѣли другъ на друга, не отводя глазъ. День погасалъ. Потемнѣвшую комнату освѣщало только пламя камина... Какъ знать?-- быть можетъ, то былъ не каминъ, а старая, знакомая жаровня, и въ его пылающихъ угольяхъ была, можетъ быть, знакомая старая ямка,-- какъ знать?
-- Мнѣ въ диковинку посѣщеніе такой важной леди, да еще такой красавицы и почти ровесницы мнѣ,-- сказала Лиззи.-- Мнѣ такъ пріятно смотрѣть на васъ.
-- Ну вотъ, мнѣ теперь и не съ чего начать разговоръ,-- отвѣчала Белла, краснѣя,-- потому что я тоже только что хотѣла сказать, какъ мнѣ пріятно на васъ смотрѣть, Лиззи. Впрочемъ, мы можемъ вѣдь начать и безъ начала, не правда ли?
Лиззи взяла протянувшуюся къ ней хорошенькую ручку съ такой же милой простотой, съ какою ее предложили.
-- Дорогая моя,-- начала Белла, придвигая свой стулъ поближе къ Лиззи и взявъ ее подъ руку, точно онѣ собирались идти вмѣстѣ гулять,-- дорогая моя, мнѣ поручили сказать вамъ одну вещь. Боюсь, что не сумѣю передать какъ слѣдуетъ, но попытаюсь. Это по поводу вашего письма къ Боффинамъ... Постойте, кажется такъ?.. Да такъ; только это, больше ничего.
Послѣ такого вступленія она деликатно коснулась высказанной Лиззи въ этомъ письмѣ просьбы о соблюденіи тайны ея мѣста жительства, затѣмъ осторожно перешла къ ложному обвиненію, которому подвергся было ея отецъ, и, наконецъ, спросила, не состоитъ ли это обвиненіе въ какой-нибудь связи, близкой или отдаленной, съ ея просьбой.
-- Я чувствую, дорогая,-- продолжала Белла, искренно дивясь своему таланту вести дѣловые переговоры,-- я чувствую, что эта тема тягостна для васъ. Но вѣдь и я тутъ замѣшана, потому что -- не знаю, извѣстно ли вамъ... догадываетесь ли вы,-- я та самая завѣщанная по духовному завѣщанію дѣвушка, которая должна была выйти замужъ за несчастнаго убитаго джентльмена, если бы онъ заблагоразсудилъ признать ее достойною такой чести. Какъ видите, меня припутали къ этой исторіи безъ моего согласія, какъ и васъ, и мы стоимъ по отношенію къ ней приблизительно въ одинаковомъ положеніи.
-- Я, конечно, догадалась, что вы та самая миссъ Вильферъ, о которой я часто слыхала,-- сказала Лиззи и прибавила: -- Можете вы теперь мнѣ сказать, кто мой неизвѣстный другъ?
-- Неизвѣстный другъ?-- переспросила съ удивленіемъ Белла.
-- Тотъ, кто заставилъ взять назадъ оговоръ противъ моего бѣднаго отца и прислалъ мнѣ письменное удостовѣреніе въ этомъ.
Белла никогда не слыхала объ этомъ человѣкѣ и не имѣла понятія, кто могъ это быть.
-- Я была бы счастлива, если бъ могла поблагодарить его за услугу,-- сказала Лиззи.-- Онъ сдѣлалъ для меня очень многое. Надѣюсь, что когда-нибудь онъ дастъ мнѣ возможность сказать ему, какъ я ему благодарна... Вы спрашиваете, не это ли...
-- Обвиненіе противъ вашего отца,-- вставила Белла.
-- Да. Не это ли заставляетъ меня жить такъ, чтобы никто не зналъ моего мѣстопребыванія? Нѣтъ. Совсѣмъ нѣтъ.
Въ тонѣ, какимъ Лиззи это сказала, въ томъ, какъ она при этомъ обратила глаза на огонь, и даже въ ея спокойно сложенныхъ рукахъ была непоколебимая рѣшимость, не ускользнувшая отъ зоркихъ глазокъ Беллы.
-- Давно вы живете одна?-- спросила она.
-- Давно. Мнѣ это въ привычку. Я часто оставалась одна и днемъ, и ночью по цѣлымъ часамъ, еще когда былъ живъ мой отецъ.
-- У васъ есть братъ, я слышала?
-- Есть брать, но мы съ нимъ въ ссорѣ. Онъ, впрочемъ, славный мальчикъ и собственными силами выбился на дорогу. Я не жалуюсь на него.
Когда она это говорила, глядя на ярко пылавшій огонь, на лицо ея легла мимолетная тѣнь -- тѣнь печали. Белла не упустила этой минуты: она нѣжно дотронулась до ея руки.
-- Лиззи, скажите: есть у васъ другъ? Женщина-другъ вашихъ лѣтъ?
-- Я вела такую замкнутую жизнь, что у меня никогда не было подругъ,-- отвѣчала Лиззи.
-- У меня тоже,-- сказала Белла.-- Но не потому, чтобъ я вела замкнутую жизнь. Я была бы, пожалуй, даже въ правѣ желать, чтобъ моя жизнь была болѣе замкнутой. Это все-таки лучше, чѣмъ видѣть, какъ мам а, точно трагическая муза, возсѣдаетъ съ головной болью въ почетномъ углу, или выслушивать дерзости Лавви. Я, впрочемъ, очень люблю ихъ обѣихъ,-- это, разумѣется, само собой... Мнѣ хотѣлось бы, Лиззи, стать вашимъ другомъ. Какъ вы думаете, можетъ это быть? Того, что называется характеромъ, у меня не больше, чѣмъ у канарейки, дорогая моя, но мнѣ можно довѣриться -- это я знаю.
Своевольная, но добрая, жизнерадостная, взбалмошная, легкомысленная за отсутствіемъ опредѣленной цѣли,-- которая придала бы вѣсъ ея мыслямъ, капризно-вѣтреная отъ вѣчнаго порханья по мелочамъ жизни,-- такъ или иначе она была обаятельна. Для Лиззи все это было такъ ново, такъ плѣнительно-мило, такъ ребячески женственно, что совершенно покорило ее. И когда Белла еще разъ спросила: "Такъ какъ же вы думаете, могу я стать вашимъ другомъ?", спросила съ мило склоненной на бокъ головкой, съ вопросительно приподнятыми бровками и съ нѣкоторымъ сомнѣніемъ насчетъ этого въ груди,-- Лиззи отвѣтила, что тутъ не можетъ быть и вопроса: конечно -- да.
-- Такъ скажите мнѣ вашу тайну, дорогая моя отчего вы такъ странно живете?
Лиззи начала такой прелюдіей:
-- У васъ, должно быть, много поклонниковъ?..
Но Белла прервала ее легкимъ возгласомъ удивленія.
-- Душа моя, ни одного!
-- Ни одного?
-- То есть... Ну, можетъ быть, одинъ,-- навѣрно не знаю. Былъ одинъ, но какія теперь его мысли на этотъ счетъ -- право, не могу сказать. Пожалуй, что у меня осталось полпоклонника (я, разумѣется, не считаю этого идіота Джорджа Сампсона)... Впрочемъ не стоить обо мнѣ... Я хочу знать о васъ.
-- Есть одинъ человѣкъ,-- заговорила Лиззи,-- съ пылкой душою, но злой. Онъ говорить, что любитъ меня, и я думаю, что дѣйствительно любить. Онъ другъ моего брата. Онъ оттолкнулъ меня съ перваго же раза, когда пришелъ ко мнѣ съ моимъ братомъ. Я и тогда въ глубинѣ души боялась его. Въ послѣднее же наше свиданіе онъ такъ меня напугалъ, что и сказать не могу.
Она замолчала.
-- Не для того ли, чтобъ избавиться отъ него, вы и забрались въ эту глушь, Лиззи?
-- Я переѣхала сюда тотчасъ послѣ того, какъ онъ меня такъ напугалъ.
-- Но вы и здѣсь боитесь его?
-- Я, говоря вообще, не робкаго десятка, но его я боюсь. Я боюсь заглянуть въ газету, стараюсь не прислушиваться къ толкамъ о томъ, что дѣлается въ Лондонѣ: все жду, что вотъ онъ сдѣлаетъ что-нибудь ужасное.
-- Вы, стало быть, не за себя боитесь?-- сказала Белла, вдумавшись въ ея слова.
-- Я и за себя боялась бы, если бъ встрѣтила его здѣсь. Я всегда озираюсь кругомъ, когда иду на фабрику или возвращаюсь ночью домой.
-- Вы, можетъ быть, боитесь, что онъ тамъ, въ Лондонѣ, сдѣлаетъ что-нибудь надъ собой?
-- Нѣтъ. Возможно, что онъ и сдѣлаетъ что-нибудь надъ собой: онъ достаточно для этого необузданъ. Но я не этого боюсь.
-- Вы такъ говорите,-- сказала вкрадчиво Белла,-- можно почти подумать, что есть еще кто-то... кто-то другой.
Лиззи на одинъ мигъ закрыла руками лицо. Потомъ заговорила:
-- Его слова и до сихъ поръ у меня въ ушахъ. Я помню, какъ онъ билъ при этомъ кулакомъ о каменную стѣну: эта картина у меня не выходитъ изъ глазъ. Я изъ всѣхъ силъ старалась выкинуть ее изъ головы, но не могу. Кровь текла у него по рукѣ, когда онъ сказалъ мнѣ: "Дай Богъ, чтобъ мнѣ не довелось его убить".
Белла вздрогнула, крѣпко обняла Лиззи и спросила тихимъ голосомъ (онѣ не смотрѣли другъ на друга; обѣ смотрѣли въ огонь):
-- Этотъ человѣкъ, стало быть, ревнуетъ?
-- Да. Къ одному джентльмену... Я даже не знаю, какъ вамъ объяснить... Къ джентльмену, высоко стоящему надо мной и надъ моимъ скромнымъ образомъ жизни. Онъ принесъ мнѣ извѣстіе о смерти моего отца и съ того дня всегда принималъ во мнѣ участіе.
-- Онъ любить васъ?
Лиззи покачала головой.
-- Ухаживаетъ за вами?
Лиззи молча прижалась рукой къ живому поясу, обвивавшему ея станъ.
-- Вы поселились здѣсь по его настоянію?
-- О, нѣтъ! Я ни за что въ мірѣ не допустила бы... Я не хочу, чтобъ онъ зналъ, что я здѣсь, или напалъ бы на мой слѣдъ.
-- Лиззи, голубушка! Почему же?-- спросила Белла въ изумленіи передъ пылкостью этихъ словъ, но сейчасъ же прибавила, прочтя отвѣтъ на лицѣ Лиззи: -- Нѣтъ, нѣтъ! Не говорите -- почему. Это былъ глупый вопросъ. Я вижу! Я понимаю!
Онѣ замолчали. Лиззи, съ поникшей головой, глядѣла на пылающіе уголья на рѣшеткѣ камина, гдѣ зародились ея первыя грезы и куда убѣгала она отъ безрадостной жизни, изъ которой вырвала своего брата, предвидя, какую получитъ за это награду.
-- Теперь вы знаете все,-- сказала она, поднявъ глаза на Беллу.-- Я ничего не скрыла отъ васъ. Такъ вотъ почему я живу здѣсь одна. Одинъ добрый старикъ, вѣрный мой другъ, помогъ мнѣ здѣсь устроиться. За короткое время моей жизни съ отцомъ въ нашемъ старомъ домѣ я узнала такія вещи... не спрашивайте -- что... которыя заставили меня отвернуться отъ прошлаго, и теперь я стараюсь стать лучше. Не думаю, чтобъ я могла что-нибудь сдѣлать въ то время, не теряя моего вліянія на отца. Но то, что было тогда, часто тяготитъ мнѣ душу. Надѣюсь, что когда-нибудь это пройдетъ.
-- Пройдетъ, какъ и эта слабость, Лиззи, слабость къ человѣку, который недостоинъ ея,-- проговорила мягко Белла.
-- Нѣтъ! Я не хочу, чтобъ это прошло,-- быль рѣзкій отвѣтъ.-- Не хочу вѣрить и не вѣрю, что онъ недостоинъ любви. Если это пройдетъ, что я выиграю и сколько потеряю?!...
Выразительныя бровки Беллы поспорили немного съ пламенемъ камина, прежде чѣмъ она возразила:
-- Не сочтите меня навязчивой, Лиззи. Я хочу только сказать: вернуть себѣ покой, надежду, свободу,-- развѣ это не выигрышъ? Не лучше ли будетъ не прятаться отъ людей и не быть оторванной отъ всѣхъ благъ, какія, при естественныхъ условіяхъ, могло бы дать вамъ будущее? Простите, если я еще разъ спрошу: развѣ это не былъ бы выигрышъ?
-- А развѣ женское сердце съ такою... съ такою слабостью, о которой вы сейчасъ говорили, можетъ хотѣть выиграть что-нибудь?-- отвѣтила Лиззи вопросомъ.
И вопросъ этотъ до такой степени не согласовался съ мечтами и планами самой Беллы, съ тѣми планами на будущее, которые она такъ авторитетно излагала своему отцу, что она мысленно сказала себѣ: "Ахъ ты, продажная тварь! Слышишь? Слышишь ты это? И тебѣ не стыдно за себя?" И, принявъ свою руку, обвивавшую станъ Лиззи, она покаянно ткнула кулакомъ себя въ бокъ.
-- Но вы еще сказали, Лиззи,-- заговорила она опять, возвращаясь къ той же темѣ, послѣ того, какъ должная кара была учинена,-- вы сказали: "Что я этимъ выиграю и сколько потеряю?" Что вы потеряете? Не можете ли вы мнѣ объяснить?
-- Я потеряю мои лучшія воспоминанія, мои лучшія побужденія, мои лучшія стремленія,-- потеряю все, что теперь сопутствуетъ мнѣ въ жизни. Я потеряю вѣру въ то, что, будь я равна ему и если бъ онъ меня любилъ, я изъ всѣхъ силъ старалась бы сдѣлать его лучше и счастливѣе, какъ и онъ -- меня. Въ моихъ глазахъ потеряетъ почти всякую цѣну то немногое, чему я научилась, благодаря ему, и что осилила съ такимъ трудомъ, чтобъ онъ не подумалъ, что на меня даромъ потрачено время. Въ моей душѣ сотрется его образъ -- образъ того, чѣмъ онъ могъ бы быть, если бы я была важною дамой и если бъ онъ меня любилъ,-- тотъ благородный образъ, который теперь всегда со мной и передъ которымъ я, мнѣ кажется, никогда не сдѣлаю ничего низкаго и дурного. Я потеряю память о томъ хорошемъ, что онъ сдѣлалъ для меня съ тѣхъ поръ, какъ я его узнала; забуду, что, по его милости, со мной случилось превращеніе... такое же, какъ вотъ съ этими руками, грубыми, жесткими, потрескавшимися и черными отъ работы въ тѣ дни, когда я плавала по рѣкѣ съ моимъ отцомъ, а теперь нѣжными и мягкими, какъ видите.
Эти руки дрожали, но не отъ слабости, когда она вытянула ихъ, показывая Беллѣ.
-- Поймите меня, дорогая моя,-- продолжала она.-- Онъ всегда былъ для меня только грезой, прекрасной картиной. Я никогда не мечтала, чтобы онъ могъ быть для меня чѣмъ-нибудь инымъ въ этомъ мірѣ. Я, впрочемъ, все равно не сумѣю вамъ объяснить, если сами этого не чувствуете. Мнѣ и на мысль не приходила возможность стать его женой. Я думала объ этомъ не больше, чѣмъ онъ самъ, а этимъ много сказано. И все-таки я люблю его такъ горячо и такъ нѣжно, что когда вспомню, какая безрадостная жизнь меня ожидаетъ изъ за него, я горжусь этимъ и радуюсь ей. Я съ гордостью и радостью буду страдать изъ за него, хоть ему это не принесетъ никакой пользы, хоть онъ никогда не узнаетъ объ этомъ и хоть ему дѣла нѣтъ до меня.
Белла сидѣла не шевелясь, околдованная страстью этой дѣвушки однихъ съ нею лѣтъ,-- глубокой безкорыстной страстью, смѣло изливавшейся въ своемъ довѣріи къ ея пониманію и сочувствію. А между тѣмъ сама она никогда ничего подобнаго не испытывала и не подозрѣвала до сихъ поръ о существованіи чего-либо подобнаго на землѣ.
Лиззи продолжала:
-- Это было ночью, въ нашемъ старомъ домѣ у рѣки, совсѣмъ непохожемъ на этотъ. Въ поздній часъ той злополучной ночи глаза его впервые взглянули на меня. Быть можетъ, ужъ никогда больше они не взглянутъ на меня. Я даже почти желаю, чтобъ этого не случилось. Я надѣюсь, что не случится. Но ни за какія блага въ мірѣ я не согласилась бы, чтобы свѣтъ этихъ глазъ угасъ въ моей душѣ... Теперь я все вамъ сказала, мой другъ. Мнѣ самой какъ то странно, что я разсталась съ моей тайной, но я не жалѣю объ этомъ. Еще за минуту до вашего появленія я не думала, что заикнусь объ этомъ хоть словечкомъ какой-нибудь живой душѣ, но вы пришли, и я вамъ все сказала.
Белла поцѣловала ее въ щеку и горячо поблагодарила за довѣріе.
-- Хотѣлось бы мнѣ только быть болѣе достойной его,-- прибавила она.
-- Болѣе достойной?-- повторила Лиззи съ недовѣрчивой улыбкой.
-- Не въ смыслѣ возможности предательства съ моей стороны,-- пояснила Белла.-- Меня скорѣе разорвутъ на куски, чѣмъ выжмутъ изъ меня хоть слово вашей тайны, хотя, впрочемъ, въ этомъ нѣтъ моей заслуги, потому что я отъ природы упряма, какъ оселъ. Я хочу только сказать, что я пустая, самонадѣянная, никуда негодная дѣвчонка, и что вы пристыдили меня.
Лиззи поправила пышныя каштановыя кудри, разсыпавшіяся отъ энергичнаго движенія ихъ владѣлицы, тряхнувшей головой, и сказала съ нѣжнымъ упрекомъ:
-- Милая!
-- Ну, да, вамъ хорошо называть меня милой, и я рада, что вы меня такъ зовете, хоть не имѣю на это никакихъ правъ,-- пробормотала, капризно надувая губки, Белла.-- А все-таки я дрянь.
-- Милая!-- повторила настойчиво Лиззи.
-- Такая мелкая, холодная, суетная, глупая тварь,-- продолжала, не слушая, Белла, оттѣняя съ особенной силой послѣднее прилагательное.
-- И вы думаете, я вамъ повѣрю?-- проговорила Лиззи со своей тихой улыбкой, когда пышныя кудри были закрѣплены.-- Мнѣ лучше знать.
-- Вамъ лучше знать?-- повторила недовѣрчиво Белла.-- Вы въ самомъ дѣлѣ такъ думаете? Ахъ, какъ я была бы рада, если бы вы знали меня лучше, чѣмъ я! Но я очень боюсь, что знаю себя лучше.
Лиззи расхохоталась и спросила ее, видѣла ли она когда-нибудь свое лицо и слышала ли свой голосъ.
-- Еще бы, надѣюсь!-- отвѣчала Белла.-- Я частенько таки смотрюсь въ зеркало, а болтаю я, какъ сорока.
-- Я тоже видѣла ваше лицо и слышала вашъ голосъ,-- сказала Лиззи.-- И они подкупили меня, я разсказала вамъ -- въ глубокой увѣренности, что я не дѣлаю невѣрнаго шага,-- то, чего, казалось мнѣ, я никогда и никому бы не сказала. Развѣ это дурной знакъ?
-- Нѣтъ, не дурной, надѣюсь,-- проговорила Белла, надувъ губки, и замолчала, не зная, засмѣяться ей или заплакать.
-- Когда-то я умѣла предсказывать будущее,-- сказала Лиззи шутливо.-- Я смотрѣла въ каминъ на горящіе уголья, и въ ямкѣ подъ огнемъ мнѣ видѣлись цѣлыя картины. Мой брать, бывало, заставлялъ меня разсказывать, что я вижу, и очень любилъ меня слушать. Сказать вамъ, что я вижу сейчасъ въ моей ямкѣ подъ огнемъ?
Онѣ уже стояли на ногахъ передъ каминомъ, обнявшись, потому что собирались прощаться.
-- Ну что же, сказать, что я тамъ вижу?-- повторила Лиззи свой вопросъ.
-- Пустую, глупую, суетную...-- подсказала Белла, вопросительно приподнимая бровки.
-- Сердце, любящее и достойное любви. Сердце, которое, разъ полюбивъ, пойдетъ въ огонь и въ воду за того, кого любить. Сердце, которое ничего не устрашится и никогда не измѣнитъ.
-- Женское сердце?-- спросила Белла, аккомпанируя вопросу движеніемъ бровей.
Лиззи кивнула головой:
-- И женщина, которой оно принадлежитъ....
-- Вы?!-- докончила Белла.
-- Нѣтъ, вы. Я это ясно вижу.
Свиданіе закончилось обмѣномъ нѣжныхъ словъ, многократными просьбами со стороны Беллы помнить, что онѣ отнынѣ друзья, и обѣщаніемъ скоро еще побывать, послѣ чего Лиззи снова принялась за свою работу, а Белла побѣжала въ гостиницу, гдѣ ее ждали ея спутники.
-- Вы что-то задумчивы, миссъ Вильферъ,-- было первое, что ей сказалъ секретарь.
-- Мнѣ есть надъ чѣмъ подумать,-- отвѣтила миссъ Вильферъ очень серьезно.
Больше ничего она ему не сказала, кромѣ того, что тайна Лиззи Гексамъ не имѣетъ никакого отношенія къ ложному оговору противъ ея отца. Впрочемъ, нѣтъ, маленькая связь тутъ есть: Лиззи очень хочется поблагодарить своего неизвѣстнаго друга, приславшаго ей письменное опроверженіе этой клеветы. "Ей хочется поблагодарить его? Въ самомъ дѣлѣ?", равнодушно спросилъ секретарь. На это Белла въ свою очередь спросила, не знаетъ ли онъ, кто этотъ неизвѣстный другъ. Нѣтъ, онъ не имѣлъ объ этомъ ни малѣйшаго понятія.
Все описываемое въ этой главѣ происходило въ Оксфордширѣ: вотъ какъ далеко забрела въ своихъ скитаніяхъ бѣдняжка Бетти Гигденъ. Имъ надо было возвращаться съ ближайшимъ поѣздомъ, а такъ какъ станція была недалеко, то его преподобіе Фрэнкъ съ мистрисъ Фрэнкъ, мистеръ Слоппи, Белла и Роксмитъ пустились въ путь пѣшкомъ. Въ деревняхъ немного такихъ широкихъ тропинокъ, чтобы по нимъ можно было идти пятерымъ въ рядъ, а потому Белла съ секретаремъ пошли вдвоемъ позади остальныхъ.
-- Повѣрите ли, мистеръ Роксмитъ,-- заговорила Белла,-- мнѣ кажется, цѣлые годы прошли съ той минуты, когда я вошла въ домикъ Лиззи Гексамъ.
-- Сегодня у насъ выдался очень хлопотливый день,-- отвѣчалъ онъ.-- Кромѣ того, вы были очень разстроены на кладбищѣ, я замѣтилъ, и теперь, вѣроятно, очень устали.
-- Нѣтъ, я ничуть не устала... Вы меня не поняли: я, вѣрно, несовсѣмъ хорошо выразила свою мысль. Не то, чтобы мнѣ казалось, что прошло много времени съ той минуты, а что за этотъ промежутокъ многое измѣнилось -- для меня то есть.
-- Къ лучшему, надѣюсь?
-- Надѣюсь, что такъ,-- сказала она.
-- Вы озябли. Я вижу, вы дрожите. Позвольте мнѣ накинуть на васъ мой плащъ. Вотъ такъ. Не изомнется ваше платье, если мы перекинемъ плащъ черезъ плечо?.. Нѣтъ, такъ нельзя; онъ слишкомъ длиненъ и тяжелъ. Дайте, я буду поддерживать этотъ конецъ, такъ какъ у васъ руки закрыты, и вамъ все равно нельзя взять меня подъ руку.
Тѣмъ не менѣе идти подъ руку оказалось возможнымъ. Какимъ образомъ Белла, закутанная до самаго подбородка, ухитрилась высунуть свою ручку, извѣстно одному Богу, но такъ или иначе, а она высунула ее и продѣла подъ руку секретаря.
-- У насъ съ Лиззи вышелъ длинный и интересный разговоръ, мистеръ Роксмитъ. Она отнеслась ко мнѣ съ полнымъ довѣріемъ, и все мнѣ разсказала.
-- Да и какъ она могла бы передъ вами устоять?-- сказалъ онъ.
-- Вотъ удивительно!-- воскликнула Белла, круто останавливаясь и бросая на него недоумѣвающій взглядъ.-- Вы говорите совершенно то же, что мнѣ сказала и она по этому поводу.
-- Должно быть, это оттого, что я чувствую то же самое, что чувствовала въ данномъ случаѣ и она.
-- Нѣтъ, но все-таки, какъ вы думаете, почему она такъ легко довѣрилась мнѣ?-- спросила Белла, снова двинувшись впередъ.
-- Я думаю, что разъ вы захотѣли завоевать ея довѣріе -- ея или кого-нибудь другого,-- вы не могли въ этомъ не успѣть.
Въ эту минуту паровозъ на желѣзной дорогѣ многозначительно лукаво зажмурилъ свой зеленый глазъ и широко открылъ красный, такъ что имъ пришлось пуститься къ станціи бѣгомъ. Беллѣ, закутанной въ длинный плащъ, было трудно бѣжать, и секретарь долженъ былъ ей помогать. Когда она усѣлась противъ него въ уголкѣ вагона и вскрикнула: "Какія прелестныя звѣзды и что за чудная ночь!", ея сіяющее личико было такъ обворожительно, что онъ хоть и отвѣтилъ: "Да", но предпочелъ любоваться ночью и звѣздами, не изъ окна вагона, а отраженными въ этомъ миломъ лицѣ.
"О "красивая леди"! Обольстительно красивая леди! Ахъ, если бъ мнѣ быть законнымъ исполнителемъ послѣдней воли Джонни! Если бъ я былъ въ правѣ вручить тебѣ завѣщанное имъ и получить съ тебя расписку!" Что-нибудь въ этомъ родѣ навѣрное примѣшивалось къ грохоту поѣзда, проносившагося мимо станцій желѣзной дороги, причемъ всѣ онѣ многозначительно лукаво жмурили свои зеленые глаза и открывали красные, готовясь пропустить красивую леди.