Рано утромъ на другой день секретарю мистера Боффина, сидѣвшему у себя за работой, доложили, что его дожидается въ прихожей какой-то юноша, назвавшій себя Слоппи. Камердинеръ, явившійся съ докладомъ, приличнымъ образомъ запнулся, прежде чѣмъ выговорилъ это вульгарное имя, дабы показать, что онъ не далъ бы себѣ труда его повторить, если бы не настойчивость вышереченнаго юноши, и что если бы этотъ юноша не былъ лишенъ здраваго смысла и имѣлъ достаточно вкуса, чтобы унаслѣдовать какое-нибудь другое, болѣе благозвучное имя, онъ избавилъ бы отъ непріятныхъ ощущеній того, кто докладывалъ о немъ.
-- Мистрисъ Боффинъ будетъ рада его видѣть,-- сказалъ секретарь совершенно спокойно.-- Просите.
Мистеръ Столпи, будучи приглашенъ войти, остановился у косяка дверей передъ секретаремъ, обнаруживъ на различныхъ частяхъ своей фигуры несмѣтное множество пуговицъ непонятнаго назначенія, приводящихъ въ недоумѣніе.
-- Очень радъ васъ видѣть,-- сказалъ Джонъ Роксмитъ привѣтливымъ тономъ.-- Я васъ давно поджидалъ.
Слоппи объяснилъ, что онъ собирался придти раньше, но что сирота ("нашъ Джонни", какъ онъ его называлъ) заболѣлъ, и онъ, Слоппи, ожидалъ, когда можно будетъ сообщить объ его выздоровленіи.
-- Такъ, значитъ, онъ теперь здоровъ?
-- Нѣтъ,-- отвѣчалъ Слоппи.
Тутъ онъ сокрушенно покачалъ головой и сталъ объяснять, что, по его мнѣнію, Джонни захватилъ болѣзнь отъ питомцевъ. Когда его спросили, что онъ хочетъ этимъ сказать, онъ объяснилъ, что болѣзнь выступила у Джонни по всему тѣлу, особенно на груди. Когда же его попросили объясниться точнѣе, онъ сказалъ, что въ нѣкоторыхъ мѣстахъ сыпь такъ крупна, что ее сикспенсомъ не накроешь, и такъ красна, какъ самая яркая красная краска.
-- Но пока она снаружи, сэръ, такъ еще большой бѣды нѣтъ,-- прибавилъ мистеръ Слоппи.-- Надо постараться, чтобъ она не ударилась въ нутро.
Джонъ Роксмитъ выразилъ надежду, что ребенку была оказана медицинская помощь.
-- О, да! Его носили разъ къ доктору,-- сказалъ Слоппи.
-- Какую же болѣзнь опредѣлилъ докторъ?-- спросилъ Роксмитъ.
По нѣкоторомъ размышленіи Слоппи отвѣчалъ, просвѣтлѣвъ:
-- Онъ назвалъ ее какъ-то очень длинно.
Роксмитъ спросилъ, не корь ли.
-- Нѣтъ,-- сказалъ увѣренно Слоппи.-- Нѣтъ, сэръ, гораздо длиннѣе.
(Мистеръ Слоппи положительно гордился этимъ фактомъ и полагалъ, повидимому, что онъ дѣлаетъ честь маленькому паціенту.)
-- Мистрисъ Боффинъ будетъ огорчена, когда узнаетъ,-- замѣтилъ мистеръ Роксмитъ.
-- Мистрисъ Гигденъ такъ и говорила, сэръ, а потому и не извѣщала ее: все надѣялась, что нашъ Джонни скоро поправится.
-- Но поправится ли онъ?-- спросилъ Роксмитъ, быстро оборачиваясь къ посланному.
-- Надо полагать, что поправится, если только сыпь не ударится въ нутро,-- отвѣчалъ Слоппи.
Потомъ онъ прибавилъ, что Джонни ли захватилъ болѣзнь отъ питомцевъ, или питомцы отъ Джонни, только оба питомца разосланы по домамъ и тоже захворали. Потомъ сказалъ еще, что такъ какъ мистрисъ Гигденъ проводитъ теперь дни и ночи съ маленькимъ Джонни, не спуская его съ рукъ, то вся работа на каткѣ обрушилась на него, на Слоппи, и потому тяжеленько приходилось ему все это время. Тутъ это невзрачное олицетвореніе доброты все просіяло при одномъ воспоминаніи, что и оно тоже на что-нибудь пригодилось.
-- Прошлой ночью,-- продолжалъ Слоппи,-- когда я вертѣлъ колесо, мнѣ казалось, что катокъ работаетъ точь-въ-точь такъ, какъ дышитъ нашъ Джонни. Началъ онъ славно, а потомъ, какъ покатился впередъ,-- задрожалъ и зашатался. Потомъ покатился назадъ, загремѣлъ и словно какъ на сторону завалился, а потомъ опять пошелъ ровно. Такимъ манеромъ все и шло, и я-ужъ потомъ не могъ разобрать, что катокъ и что нашъ Джонни. Да и самъ Джонни наврядъ ли разбиралъ. Всякій разъ, какъ катокъ задрожитъ, онъ говоритъ: "Бабушка, мнѣ душно!" а мистрисъ Гигденъ приподыметъ его у себя на колѣняхъ и скажетъ мнѣ: "Постой чуточку, Слоппи", и всѣ мы вдругъ-стопъ, и такимъ манеромъ мы всѣ маршъ-маршъ...
Разсказывая все это, Слоппи безсознательно все больше таращилъ глаза и осклаблялся. А когда замолчалъ, то весь какъ-то съежился, удерживаясь отъ слезъ, и подъ предлогомъ, что ему стало жарко, обтеръ себѣ глаза обшлагомъ рукава, неловко вывернувъ руку.
-- Ахъ, какое несчастіе!-- проговорилъ мистеръ Роксмитъ.-- Надо пойти разсказать мистрисъ Боффинъ. Побудьте здѣсь, Слоппи.
Слоппи остался и разсматривалъ узоры на бумажныхъ обояхъ, пока секретарь не вернулся вмѣстѣ съ мистрисъ Боффинъ. Съ ними вошла еще одна молодая леди (миссъ Белла Вильферъ по имени), на которую "можно было больше заглядѣться, чѣмъ на самые дорогіе обои", подумалъ про себя мистеръ Слоппи.
-- Ахъ мой бѣдненькій малютка Джонъ Гармонъ!-- воскликнула мистрисъ Боффинъ.
-- Правда ваша, сударыня!-- подхватилъ сочувственно Слоппи.
-- Неужели вы думаете, что онъ очень опасенъ?-- спросила добродушная женщина съ неподдѣльнымъ огорченіемъ.
Отъ Слоппи требовали правды, но правду ему было непріятно сказать; поэтому онъ откинулъ назадъ голову, протяжно завылъ и закончилъ этотъ вой, отрывисто потянувъ воздухъ носомъ.
-- До такой степени опасенъ? О Боже!-- сказала мистрисъ Боффинъ.-- И Бетти Гигденъ ничего не дала мнѣ знать раньше!
-- Она боялась, сударыня,-- проговорилъ съ запинкой Слоппи.
-- Чего же, Бога ради?
-- Должно быть, боялась повредить нашему Джонни,-- отвѣтилъ Слоппи съ грустной покорностью судьбѣ.-- Отъ болѣзни бываетъ много хлопотъ, много денегъ нужно бываетъ...
-- Но какъ она могла подумать, что я пожалѣю чего-нибудь для милаго ребенка?-- сказала мистрисъ Боффинъ.
-- Нѣтъ, сударыня, этого она не думала, а, должно быть, такъ ужъ, по привычкѣ боялась, какъ бы не повредить нашему Джонни: должно быть, хотѣла выправить его такъ, чтобы ни котъ, ни кошка не знали.
Слоппи зналъ, что говорилъ. Укрыться въ болѣзни, какъ это дѣлаетъ животное, уползти подальше отъ всѣхъ глазъ, и, свернувшись гдѣ-нибудь въ укромномъ мѣстечкѣ, умереть,-- стало инстинктомъ этой женщины. Схватить на руки больного ребенка такъ горячо любимаго, спрятать его отъ людей, какъ какого-нибудь преступника, отстранить отъ него всякую помощь, всѣ пособія, кромѣ тѣхъ, какія ей могла внушить собственная ея нѣжность къ нему и собственное терпѣніе,-- вотъ что составляло материнскую любовь по понятіямъ этой женщины, пуще всего боявшейся благотворительности рабочихъ домовъ.
-- Бѣдное дитя!-- сказала мистрисъ Боффинъ.-- Ему нельзя тамъ оставаться... Что намъ дѣлать, мистеръ Роксмитъ? Посовѣтуйте.
Онъ уже обдумалъ, что дѣлать, и потому совѣщаніе было непродолжительно. Онъ все устроитъ въ полчаса (сказалъ онъ), и тогда всѣ они поѣдутъ въ Бретфордъ.
-- Пожалуйста возьмите и меня,-- сказала Белла.
Согласно съ этимъ было приказано заложить большую карету, а пока ее закладывали, мистеру Слоппи былъ поданъ обѣдъ въ комнату секретаря, гдѣ и сбылись всѣ его волшебныя грезы въ образѣ говядины, пива, бобовъ съ картофелемъ и пуддинга. Пуговицы его, благодаря этому, выступили передъ глазами публики рельефнѣе прежняго, за исключеніемъ двухъ или трехъ у самаго пояса, скромно спрятавшихся въ складкахъ.
Пунктуально въ назначенный часъ явились и карета, и секретарь. Онъ сѣлъ на козлы, а мистеръ Слоппи украсилъ собою запятки, и всѣ направились къ "Тремъ Сорокамъ", какъ и въ первый разъ. Тамъ мистрисъ Боффинъ и миссъ Белла вышли изъ экипажа и въ сопровожденіи секретаря пошли пѣшкомъ къ жилищу мистрисъ Гигденъ.
Они зашли по пути въ игрушечную лавку и купили тамъ гордаго коня на полозьяхъ, разсказъ о которомъ, съ подробностями обо всѣхъ его статьяхъ и о сбруѣ, такъ утѣшилъ въ прошлый разъ сироту, всецѣло поглощеннаго мірскими помыслами въ тѣ недавнія времена.-- Купили еще Ноевъ ковчегъ, желтую птичку съ искусственнымъ голосомъ и офицера, такъ превосходно обмундированнаго, что будь онъ одного роста съ гвардейскими офицерами, никто бы не подумалъ, что это просто кукла. Съ подарками въ рукахъ, они приподняли щеколду двери Бетти Гигденъ и увидѣли ее въ самомъ дальнемъ, темномъ углу съ больнымъ Джонни на колѣняхъ.
-- Ну что мой мальчикъ, Бетти?-- спросила мистрисъ Боффинъ, садясь подлѣ нея.
-- Плохъ, очень плохъ!-- Я начинаю не на шутку бояться, что не быть ему ни вашимъ, ни моимъ. Всѣ его близкіе отошли къ Всемогущему Богу, и мнѣ думается, что они зовутъ его къ себѣ.
-- Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ!-- горестно воскликнула мистрисъ Боффинъ.
-- Такъ отчего же онъ сжимаетъ свою рученку, такъ крѣпко сжимаетъ, словно держитъ чей-то невидимый палецъ? Взгляните,-- сказала Бетти, откидывая одѣяло, подъ которымъ лежалъ разгорѣвшійся ребенокъ, и показывая ей его зажатую маленькую правую ручку, лежавшую на груди.-- Вотъ онъ всегда такой: даже и не взглянетъ на меня.
-- Онъ спитъ?
-- Нѣтъ, кажется. Ты спишь, мой Джонни?
-- Нѣтъ,-- проговорилъ ребенокъ тономъ какого-то покорнаго сожалѣнія о себѣ и не открывая глазъ.
-- Вотъ наша леди, Джонни, а вотъ и лошадка.
Джонни остался совершенно равнодушенъ къ леди, но не къ лошадкѣ. Приподнявъ свои отяжелѣвшія вѣки, онъ тихо улыбнулся, увидѣвъ передъ собой великолѣпное явленіе, и хотѣлъ взять его въ руки. Но лошадка была слишкомъ тяжела для него и потому ее поставили на стулъ такъ, чтобъ онъ могъ держать ее за гриву и любоваться ею. Онъ, впрочемъ, скоро позабылъ о ней и снова закрылъ глаза.
Но онъ что-то бормоталъ съ закрытыми глазами. Мистрисъ Боффинъ не могла разобрать, что онъ говоритъ, и Бетти наклонилась къ нему ухомъ, стараясь вслушаться. Она попросила его повторить, что онъ сказалъ. Онъ повторилъ два или три раза, и тутъ оказалось, что когда онъ открывалъ глаза, чтобы взглянуть на лошадку, онъ увидѣлъ больше, чѣмъ можно было подумать, такъ какъ бормотанье его состояло изъ словъ: "Кто эта красивая леди?", т.-е. красивая леди была Белла. Это замѣчаніе бѣднаго ребенка тронуло бы ее и само по себѣ; теперь же оно показалось ей еще трогательнѣе, напомнивъ ей, какъ она недавно жалѣла своего бѣднаго маленькаго папа и какъ они шутили вдвоемъ насчетъ "прелестнѣйшей женщины". Ничего страннаго поэтому не было въ томъ, что она опустилась на колѣни на кирпичный полъ, чтобы обнять ребенка, который съ дѣтскимъ влеченіемъ ко всему юному и прекрасному сейчасъ же приласкался самъ къ "красивой леди".
-- Моя добрая милая Бетти,-- заговорила мистрисъ Боффинъ, находя, что теперь наступила удобная минута приступить къ дѣлу, и убѣдительно положивъ руку на руку старухи,-- мы пріѣхали съ тѣмъ, чтобы перевезти Джонни въ такое мѣсто, гдѣ за нимъ будетъ самый лучшій уходъ
Внезапно, прежде чѣмъ было сказано еще слово, старуха вскочила, сверкая глазами, и кинулась къ двери съ ребенкомъ на рукахъ.
-- Прочь отъ меня! Всѣ прочь!-- дико закричала она.-- Я вижу теперь, чего вы хотите! Не вмѣшивайтесь въ мои дѣла! Никому не позволю! Скорѣе дамъ убить моего крошку и себя вмѣстѣ съ нимъ.
-- Постойте! Постойте! Вы не поняли,-- старался успокоить ее Роксмитъ.
-- Все поняла! Я знаю о чемъ вы говорите, сэръ. Я бѣгала отъ этого много, много лѣтъ. Нѣтъ, это не про меня и не про моего ребенка, пока въ Англіи достанетъ воды, чтобъ утопиться намъ обоимъ. Меня травили этимъ всю мою жизнь, но никогда не возьмутъ они живыми ни меня и никого изъ моихъ близкихъ!-- кричала старуха.-- Прощайте. Мнѣ бы слѣдовало наглухо запереть дверь и окно да уморить себя голодомъ, а не впускать васъ къ себѣ. Да, вотъ что мнѣ надо было сдѣлать, кабы я знала, зачѣмъ вы идете ко мнѣ.
Но вдругъ она замѣтила смотрѣвшіе на нее добрые глаза мистрисъ Боффинъ. Она разомъ стихла, прижалась къ двери и, нагнувшись нѣжно надъ своей дорогою ношей, прибавила смиренно:
-- Можетъ статься, страхъ мой по-пустому. Если такъ, скажите, и Господь меня прости! Я, кажется, напрасно такъ испугалась, но у меня голова ослабѣла отъ безсонницы и отъ горя.
-- Давно бы такъ!-- отозвалась на это мистрисъ Боффинъ.-- Успокойтесь, мой другъ. Не будемъ больше говорить объ этомъ. На вашемъ мѣстѣ всякій, можетъ быть, сказалъ бы то же, и то же чувствовалъ бы, что чувствуете вы.
-- Благослови васъ Богъ!-- проговорила бѣдная старуха, протягивая ей руку.
-- А теперь выслушайте меня, Бетти,-- сказала добрая женщина, ласково принимая ея руку,-- выслушайте, что я надумала и что мнѣ слѣдовало сказать вамъ въ самомъ началѣ, будь я поумнѣе да половчѣе. Мы хотимъ помѣстить Джонни въ такое мѣсто, куда никого не берутъ, кромѣ дѣтей. Это больница для дѣтей. Тамъ лучшіе доктора и опытныя няни всю жизнь свою только и дѣлаютъ, что ходятъ за больными дѣтьми, забавляютъ дѣтей, утѣшаютъ и лѣчатъ.
-- Неужто есть такое мѣсто на свѣтѣ?-- спросила съ удивленіемъ Бетти.
-- Есть, Бетти, повѣрьте моему слову. Вы сами увидите, что я не лгу. Если бы милому мальчику было лучше лежать въ моемъ домѣ, я бы взяла его къ себѣ. Но, право, у меня ему не будетъ лучше.
-- Такъ возьмите его, возьмите, куда хотите, моя дорогая!-- воскликнула Бетти, горячо цѣлуя руки мистрисъ Боффинъ.-- У меня есть чутье, и я не могу не вѣрить вашему лицу и вашему голосу. Я буду имъ вѣрить, пока я вижу и слышу.
Какъ только была одержана эта побѣда, Роксмитъ поспѣшилъ воспользоваться ею, ибо онъ видѣлъ, какъ много было упущено времени и какъ пагубно это отразилось на ребенкѣ. Онъ послалъ Слоппи сказать кучеру, чтобъ тотъ подавалъ карету; затѣмъ попросилъ Бетти хорошенько закутать ребенка, убѣдилъ ее надѣть шляпку, собралъ игрушки, объяснивъ больному малюткѣ, что эти сокровища поѣдутъ вмѣстѣ съ нимъ, и устроилъ все такъ живо, что къ тому времени, когда явилась карета, всѣ были готовы и черезъ минуту тронулись въ путь. Слоппи оставили дома, и бѣдный малый облегчилъ свою переполненную душу пароксизмомъ катанья бѣлья.
Великолѣпный конь на полозьяхъ, Ноевъ ковчегъ, желтая птичка и гвардейскій офицеръ были такъ же радушно приняты въ дѣтской больницѣ, какъ и ихъ маленькій владѣлецъ. Но докторъ шепнулъ мистеру Роксмиту: "Надо бы нѣсколькими днями пораньше. Теперь слишкомъ поздно".
Всѣхъ ихъ ввели въ свѣтлую, хорошо провентилированную комнату, гдѣ Джонни очнулся отъ сна или отъ забытья и увидѣлъ себя на покойной кроваткѣ съ прилаженной надъ нею въ видѣ столика неширокой доской, на которой уже стояли и Ноевъ ковчегъ, и гордый конь на полозьяхъ, и желтая птичка, и посрединѣ самъ офицеръ англійской гвардіи, отправляющій свои обязанности совершенно такъ же удовлетворительно для отечества, какъ и на настоящемъ парадѣ. Въ головахъ кроватки висѣла раскрашенная хорошенькая картина, изображавшая точно двойника Джонни, сидящаго на колѣняхъ у ангела. О, какъ хорошо было тутъ лежать и смотрѣть! Джонни вдругъ сдѣлался членомъ цѣлой маленькой семьи. Сколько ихъ тутъ лежало на такихъ же маленькихъ покойныхъ кроваткахъ! Только двое не лежали, а сидѣли на креслицахъ за столомъ у камина и играли въ домино. И на всѣхъ кроваткахъ прилажены доски вмѣсто столовъ, а на нихъ стоятъ кукольные домики, шершавыя собачки, умѣющія лаять, хотя -- странная вещь -- ихъ лай удивительно похожъ на чириканье пріѣхавшей съ Джонни желтой птички; стоятъ и оловянныя войска, и мавританскіе акробаты, и деревянные чайные сервизы, и чего только нѣтъ!
Въ избыткѣ изумленія и восторга Джонни что-то прошепталъ. Сидѣлка, стоявшая у кроватки, спросила его, что онъ сказалъ. Онъ, повидимому, желалъ знать, всѣ ли эти дѣти его братья и сестры. Ему отвѣтили: да. Потомъ онъ спросилъ, кто собралъ ихъ всѣхъ сюда. Ему сказали: Богъ. Затѣмъ кое-какъ разобрали, что онъ желаетъ знать, всѣ ли они будутъ опять здоровы. На это ему тоже отвѣтили: да, прибавивъ, что и онъ скоро поправится, и головка у него не будетъ болѣть.
Разговорный талантъ былъ еще мало развитъ у Джонни и въ обыкновенное время; понятно, что теперь, больной и слабый, онъ ограничивался односложными словами. Его нужно было обмыть, надо было дать ему лѣкарства, и хотя все дѣлалось такъ ловко и легко, какъ ничто никогда еще не дѣлалось для него въ его суровой и короткой жизни, это навѣрно утомило бы его и причинило бы ему страданія, если бы не одно поразительное обстоятельство, приковавшее къ себѣ его глаза. О чудо! О восторгъ!.. Всѣ, всѣ земныя твари шли попарно по доскѣ въ его собственный Ноевъ ковчегъ! Слонъ открывалъ шествіе, а муха, робкая отъ сознанія своей ничтожной величины, учтиво замыкала его. Одинъ очень маленькій братецъ со сломанной ногой, лежавшій на сосѣдней кроваткѣ, былъ положительно подавленъ этимъ зрѣлищемъ, и радость его проявлялась въ живѣйшемъ любопытствѣ.
Наконецъ для Джонни наступило успокоеніе: онъ уснулъ.
-- Я вижу, Бетти, вы не боитесь оставить здѣсь ребенка,-- шепнула старухѣ мистрисъ Боффинъ.
-- Нѣтъ, не боюсь. Здѣсь я оставлю его со всей моей охотой, съ благодарностью отъ всего моего сердца и отъ всей души.
Онѣ поцѣловали его и оставили. Бетти должна была навѣстить его рано утромъ на другой день, и никто, кромѣ Роксмита, не зналъ, что докторъ сказалъ: "Слишкомъ поздно!"
Но Роксмитъ, зная это и зная, кромѣ того, что для доброй женщины, составлявшей единственную отраду несчастнаго дѣтства покинутаго ребенка Джона Гармона, нынѣ умершаго и похороненнаго, утѣшительно будетъ думать впослѣдствіи, что онъ, Роксмитъ, не забылъ еще разъ взглянуть на соименника Джона Гармона, рѣшилъ побывать въ больницѣ ночью и узнать, въ какомъ состояніи маленькій больной.
Собранная Богомъ дѣтская семья спала не вся, но въ палатѣ царила полная тишина. Легкіе женскіе шаги и доброе, свѣжее женское лицо безшумно скользили отъ постельки къ постелькѣ. Отъ времени до времени, при мягкомъ свѣтѣ ночника, то тутъ, то тамъ съ подушки подымалась дѣтская головка, принимала поцѣлуй отъ шедшей мимо доброй женщины -- эти маленькіе страдальцы умѣютъ любить,-- и потомъ, послушная увѣщаніямъ, снова укладывалась на покой. Мальчикъ со сломанной ногой метался и стоналъ; но вотъ онъ повернулся лицомъ къ постелькѣ Джонни, чтобы подкрѣпить себя видомъ ковчега, и послѣ этого сладко заснулъ. Надъ многими кроватками игрушки стояли все въ тѣхъ же группахъ, какъ ихъ оставили ихъ владѣльцы, ложась спать, и, можетъ быть, служили теперь предметами дѣтскихъ грезъ.
Докторъ тоже зашелъ взглянуть на Джонни. Стоя рядомъ, они съ Роксмитомъ смотрѣли на него съ искренней жалостью.
-- Чего тебѣ, Джонни?-- спросилъ Роксмитъ, поддерживая рукою бѣднаго ребенка, сдѣлавшаго усиліе приподняться.
-- Ему!-- прошепталъ малютка.-- Этихъ!
Докторъ умѣлъ понимать дѣтей и, взявъ лошадку, ковчегъ, желтую птичку и офицера съ кроватки Джонни, поставилъ ихъ надъ кроваткой его ближайшаго сосѣда, мальчика со сломанной ногой.
Съ усталой, но довольной улыбкой, и съ такимъ движеніемъ, какъ будто онъ расправлялъ свое худенькое тѣльце на покой, ребенокъ вытянулся на поддерживавшей его рукѣ и, касаясь лица Роксмита своими холодѣющими губами, сказалъ:
-- Поцѣлуй красивую леди.
Завѣщавъ такимъ образомъ все, чѣмъ онъ могъ располагать, и устроивъ свои дѣла въ здѣшнемъ мірѣ, Джонни на этихъ словахъ покинулъ его.