Когда незнакомецъ вышелъ изъ лавки въ темноту и грязь Лощины Известковаго Амбара, вѣтеръ дулъ такъ сильно, что чуть не втолкнулъ его обратно въ лавку. Двери хлопали; пламя въ фонаряхъ колыхалось и чуть что не гасло; вывѣски гремѣли; вода, вырываемая бурей изъ канавъ, дождемъ разлеталась во всѣ стороны. Незнакомецъ, равнодушный къ ненастью, даже предпочитавшій его хорошей погодѣ за то, что оно очищаетъ улицы отъ народа, поглядѣлъ кругомъ пытливымъ взглядомъ. "Да, мнѣ знакомы эти мѣста", сказалъ онъ про себя. "Я ни разу не бывалъ здѣсь съ самой той ночи и никогда не бывалъ прежде, но все-таки узнаю мѣсто... Ну-ка, дай Богъ памяти: въ какую же это сторону мы свернули, когда вышли изъ лавки?-- Мы свернули направо... да, такъ... какъ я и сейчасъ повернулъ. А дальше не могу припомнить... Не по этому ли переулку мы шли? Или, можетъ быть, вонъ потому"?
Онъ попробовалъ пройти по тому и но другому, но и тотъ, и другой въ одинаковой степени сбивали его со слѣда, и, блуждая по нимъ, онъ пришелъ на прежнее мѣсто. "Я помню высунутые изъ верхнихъ оконъ шесты и бѣлье, развѣшанное на нихъ для просушки; помню какой-то низенькій трактиръ, за нимъ -- глухой переулокъ и долетавшіе оттуда звуки визгливой скрипки и топотъ ногъ. Но все это есть и въ этомъ, и въ томъ переулкѣ. Больше у меня ничего не осталось въ памяти, кромѣ стѣны, темнаго входа, поворотовъ узенькой лѣстницы и комнаты, въ которую мы наконецъ вошли".
Онъ пробовалъ пройти по другому направленію, но и тутъ ничего не могъ разобрать: слишкомъ много было похожихъ стѣнъ, темныхъ входовъ, узенькихъ лѣстницъ и домовъ. И, какъ большинство сбившихся съ дороги людей, онъ описывалъ все новые круги и опять приходилъ на прежнее мѣсто.
"Мнѣ это очень напоминаетъ разсказы о побѣгахъ изъ темницъ (я, помнится, читалъ когда-то такой разсказъ), когда небольшое пространство въ какихъ-нибудь нѣсколько сажень впереди представляется бѣглецамъ въ ночной темнотѣ огромнымъ пустыремъ, по которому они блуждаютъ, какъ бы повинуясь какому-то непонятному закону природы".
Онъ уже не былъ теперь тѣмъ человѣкомъ съ мочальнаго цвѣта волосами и бакенбардами, какимъ его видѣла миссъ Плезантъ, и, все еще оставаясь въ той же матросской верхней курткѣ, сдѣлался такъ похожъ на безслѣдно пропавшаго мистера Юлія Гандфорда, какъ никогда еще ни одинъ человѣкъ въ мірѣ не былъ похожъ на другого. Онъ положилъ свои щетинистые волосы и бакенбарды въ боковой карманъ своей куртки, пользуясь благопріятной минутой, когда вѣтеръ разогналъ всѣхъ прохожихъ. И въ эту же самую минуту онъ превратился въ секретаря мистера Боффина, потому что и Джонъ Роксмитъ, въ свою очередь, походилъ на безслѣдно пропавшаго мистера Юлія Гандфорда, какъ никогда ни одинъ человѣкъ не походилъ на другого.
"Мнѣ, видно, не найти путеводной нити, которая привела бы меня къ мѣсту моей смерти", продолжалъ онъ свой монологъ. "Впрочемъ въ этомъ нѣтъ теперь большой нужды. Но разъ ужъ я отважился пробраться въ эти края, мнѣ бы хотѣлось прослѣдить хоть часть пути".
Съ этими странными словами, отказавшись отъ поисковъ дома, онъ вышелъ изъ Лощины Известковаго Амбара и направился въ другую сторону, выбравъ путь мимо церкви. Онъ остановился у желѣзныхъ воротъ церковной ограды и заглянулъ въ нее. Потомъ поглядѣлъ вверхъ на высокую колокольню, какъ она, точно гигантское привидѣніе, сопротивлялась вѣтру, поглядѣлъ вокругъ, на бѣлые надгробные памятники, напоминавшіе мертвецовъ въ бѣлыхъ саванахъ, и, прислушавшись къ бою часовъ, насчиталъ девять ударовъ.
"Темною, бурною ночью смотрѣть на кладбище и чувствовать себя такимъ же лишнимъ между живыми людьми, какъ эти мертвецы,-- мало того: знать, что ты умеръ и погребенъ, какъ они,-- это немногимъ смертнымъ дано испытать. Никакъ не могу привыкнуть къ этому чувству. Душа, когда-то бывшая человѣкомъ, едва ли почувствовала бы себя болѣе одинокой, незримо блуждая среди живыхъ людей.
"Но это еще только невещественная, такъ сказать, сторона положенія. Оно имѣетъ и свою реальную сторону, до того запутанную, до того трудную, что я хоть и ломаю надъ ней голову изо дня въ день, а все никакъ не могу додуматься до конца. Ну-ка, попробую додумать все до конца теперь, по дорогѣ. Я сознаю, что избѣгаю этого, какъ и многіе люди. Пожалуй, даже большинство изъ насъ избѣгаетъ думать о своемъ положеніи, и именно о тѣхъ его сторонахъ, гдѣ оно обставлено наибольшими затрудненіями. Ну что жъ, попытаюсь принудить себя... Не уклоняйся, Джонъ Гармонъ, не уклоняйся! Додумай все до конца...
"Когда я вернулся въ Англію -- на родину, съ которой у меня не было иной связи, кромѣ самыхъ печальныхъ воспоминаній,-- вернулся, привлеченный отыскавшимъ меня заграницей извѣстіемъ о моемъ богатомъ наслѣдствѣ, я вышелъ на берегъ со страннымъ чувствомъ страха и отчужденія: я боялся ожидавшихъ меня здѣсь отцовскихъ денегъ, боялся памяти отца, боялся, что мнѣ навяжутъ купленную на его деньги жену, боялся непонятнаго желанія отца устроить этотъ бракъ, боялся, что мною овладѣетъ, что мной уже овладѣваетъ духъ скряжничества, что во мнѣ можетъ ослабѣть признательность къ двумъ благороднымъ, честнымъ друзьямъ, которые были единственнымъ солнечнымъ лучемъ въ моей безотрадной дѣтской жизни и въ жизни моей несчастной сестры. Я воротился съ робостью въ душѣ, съ недоумѣніемъ, страшась себя самаго, страшась людей, помня, что богатства отца не принесли ничего, кромѣ несчастій... Теперь постой, Джонъ Гармонъ, отвѣть себѣ прежде, правиленъ ли ходъ твоихъ мыслей? Не пропустилъ ли ты чего-нибудь?-- Нѣтъ, кажется, ничего.
"На кораблѣ третьимъ подшкиперомъ служилъ Джорджъ Ратфутъ. Я ничего не зналъ о немъ. Я узналъ его имя всего за недѣлю до отплытія, и узналъ только потому, что одинъ изъ приказчиковъ корабельнаго агента назвалъ меня: "Мистеръ Ратфутъ". Случилось это такъ: я пришелъ на корабль взглянуть, какъ подвигаются приготовленія къ отъѣзду, и этотъ приказчикъ, подойдя ко мнѣ сзади въ то время, когда я стоялъ на палубѣ, тронулъ меня за плечо, сказавъ: "Мистеръ Ратфутъ, взгляните" и указалъ на какія:то бумаги, которыя держалъ въ рукѣ. Мое же имя стало извѣстно Ратфуту черезъ день или два, когда другой приказчикъ (корабль стоялъ еще въ гавани), точно такъ же, подойдя къ нему сзади, обратился къ нему, назвавъ его "мистеромъ Гармономъ". Должно быть, мы походили другъ на друга, но только ростомъ и сложеніемъ, а не лицомъ; я думаю, что даже и въ этомъ отношеніи сходство не оказалось бы поразительнымъ, если бы насъ поставить рядомъ и сравнить.
"Какъ бы то ни было, два-три слова, которыми мы обмѣнялись по поводу ошибки приказчиковъ и нашего сходства, скрѣпили наше знакомство. Погода стояла жаркая, и онъ помогъ мнѣ устроиться въ прохладной каютѣ на палубѣ, возлѣ своей. Кромѣ того, онъ началъ свое школьное образованіе въ Брюсселѣ, такъ же, какъ и я; тамъ онъ научился говорить по французски, тоже какъ я, и онъ разсказалъ мнѣ исторію своей жизни,-- насколько правдивую -- рѣшить не берусь, но походившую отчасти на мою собственную. Къ тому же я былъ когда-то морякомъ. Такимъ образомъ между нами установились короткія отношенія, и тѣмъ легче, что ему, какъ и всѣмъ прочимъ служащимъ на кораблѣ, было извѣстно по слухамъ, зачѣмъ я ѣду въ Англію. Мало по малу я разсказалъ ему о моихъ тревогахъ и сомнѣніяхъ: онъ зналъ отъ меня, что я хочу увидѣть предназначавшуюся мнѣ въ жены дѣвушку и составить о ней опредѣленное мнѣніе прежде, чѣмъ она узнаетъ, кто я; зналъ и о томъ, что я рѣшилъ испытать привязанность ко мнѣ мистриссъ Боффинъ и сдѣлать ей радостный сюрпризъ. Онъ хорошо зналъ Лондонъ и взялся быть моимъ проводникомъ. Мы сговорились запастись матросскимъ платьемъ, затѣмъ поселиться гдѣ-нибудь по сосѣдству съ Беллой Вильферъ, постараться обратить на себя ея вниманіе и посмотрѣть, что изъ этого выйдетъ. Если бы ничего не вышло, мнѣ не было бы отъ того хуже, и все ограничилось бы только отсрочкой моего визита къ Ляйтвуду... Погоди немного, Джонъ Гармонъ: такъ ли все было? Вѣрны ли факты?-- Да, вѣрны.
"Его разсчегь былъ въ томъ, что мнѣ необходимо было нѣкоторое время скрываться. И надо было скрыться тотчасъ же по выходѣ на берегъ, иначе меня могли бы узнать, а это испортило бы все дѣло. Поэтому я сошелъ съ корабля съ однимъ только чемоданомъ въ рукѣ (какъ припомнили впослѣдствіи Поттерсонъ, корабельный буфетчикъ, и мистеръ Джекобъ Кибль, одинъ изъ пассажировъ,-- моихъ товарищей по путешествію,-- и дожидался Ратфута въ темнотѣ у этой самой церкви за Известковымъ Амбаромъ, что осталась теперь у меня позади.
"Такъ какъ я рѣдко когда бывалъ въ лондонской гавани, я зналъ въ ней почти что только эту церковь, и то лишь потому, что Ратфутъ еще съ корабля указалъ мнѣ шпицъ ея колокольни. Можетъ быть, я могъ бы припомнить, если бъ понадобилось, тотъ путь, какимъ я шелъ тогда къ этой церкви одинъ отъ рѣки. Но какою дорогой мы пошли потомъ къ лавочкѣ Райдергуда, какъ попали въ нее -- я совершенно не знаю, какъ не знаю и названій улицъ, которыми мы шли. Путь быль выбранъ очень запутанный -- вѣроятно, съ умысломъ...
"Но дѣло не въ томъ. Будемъ лучше выяснять факты, а не затемнять ихъ своими догадками. Не все ли равно, прямымъ или окольнымъ путемъ велъ онъ меня? Не уклоняйся въ сторону, Джонъ Гармонъ...
"Когда онъ вошелъ въ лавку Райдергула и обратился къ этому негодяю съ двумя-тремя вопросами, относившимися, повидимому, только къ меблированнымъ комнатамъ, было ли у меня тогда какое-нибудь подозрѣніе на его счетъ?-- Никакого. Подозрѣнія не было и потомъ, до тѣхъ поръ, пока не явилось повода къ нему... Должно быть, отъ Райдергуда онъ получилъ пакетикъ съ отравой или вообще съ какимъ-нибудь одурманивающимъ зельемъ на тотъ случай, если бы понадобилось лишить меня сознанія. Впрочемъ, въ этомъ я далеко не увѣренъ. Все, въ чемъ я съ увѣренностью могу обвинить Райдергуда, это -- старое, преступное сообщничество, несомнѣнно существовавшее между этими двумя людьми. Очевидная короткость ихъ отношеній и дурная репутація, которою, какъ мнѣ теперь извѣстно, пользуется Райдергудъ, дѣлаютъ предположеніе объ отравѣ весьма вѣроятнымъ. Но это только предположеніе. Выясняя себѣ факты, на которыхъ я основываю свое подозрѣніе, я нахожу, что ихъ только два. Фактъ первый: я помню, что когда мы выходили изъ лавки, онъ переложилъ изъ одного кармана въ другой какую-то свернутую бумажку. Второй: какъ мнѣ теперь стало извѣстно,-- онъ однажды былъ арестованъ по подозрѣнію въ ограбленіи одного горемыки-матроса, которому была подсыпана какая-то отрава.
"Я убѣжденъ, что мы не отошли и одной мили отъ лавки, какъ очутились у какой-то стѣны. Тутъ мы прошли темнымъ ходомъ на лѣстницу и поднялись въ комнату. Ночь была особенно темна, и дождь лилъ ливмя. Припоминая подробности, я, какъ теперь, слышу этотъ шумъ дождя, лившаго на мостовую переулка,-- не тупика, а сквозного, я это хорошо помню. Комната выходила окнами на рѣку, на какой-то докъ. Въ рѣкѣ былъ въ это время отливъ. Зная часы прилива и отлива, я зналъ и то, что вода въ рѣкѣ должна была стоять тогда на низшемъ своемъ уровнѣ. Да и кромѣ того, я хорошо помню, что когда въ ожиданіи кофе, я откинулъ занавѣску (темно-коричневую -- какъ сейчасъ ее вижу) и выглянулъ на улицу, то увидѣлъ, по отблеску отраженія внизу сосѣднихъ фонарей, что они отражались не въ водѣ, а въ жидкой грязи, оставшейся послѣ отлива.
"Ратфутъ принесъ подъ мышкой холщевый мѣшокъ съ запаснымъ платьемъ для себя. У меня же не было съ собой другой перемѣны верхняго платья: я еще только собирался купить готовый костюмъ.
"-- Вы совсѣмъ промокли, мистеръ Гармонъ,-- сказалъ онъ,-- а на мнѣ, благодаря моему макинтошу, все осталось сухимъ. Надѣньте мою запасную пару. Примѣрьте-ка ее, и вы увидите, что она вамъ придется не хуже того готоваго костюма, который вы собираетесь купить. А я, пока вы будете переодѣваться, схожу, потороплю ихъ тамъ съ нашимъ кофе.
"Когда онъ вернулся, я былъ уже переодѣтъ. Съ нимъ пришелъ слуга-негръ въ бѣлой полотняной курткѣ. Онъ поставилъ на столъ подносъ съ дымящимся кофе, но ни разу не взглянулъ на меня... Кажется, я ничего не пропускаю? Кажется, все было именно такъ?-- Да, такъ.
"Теперь я перехожу къ послѣдовавшимъ затѣмъ смутнымъ, болѣзненнымъ впечатлѣніямъ. Они такъ сильны, что я не могу имъ не вѣрить, но между ними есть пробѣлы, которыхъ память моя не можетъ заполнить и которые не подлежать никакому измѣренію времени.
"Я выпилъ свой кофе; тутъ, мнѣ показалось, Ратфутъ сталъ вдругъ расти, раздуваться, и что-то точно толкнуло меня кинуться на него. Мы схватились у двери. Онъ вырвался отъ меня. Я все выбиралъ, куда бы лучше ударить. Комната вертѣлась вокругъ меня, и между нимъ и мною мелькали огоньки. Я упалъ. Помню, что когда я, обезсилѣвъ, лежалъ на полу, меня перевернули ногою съ одного бока на другой, потомъ перетащили въ уголъ за шею. Я слышалъ голоса людей, о чемъ-то переговаривающихся между собой. Потомъ меня опять перевернули, ногою. Я увидѣлъ на постели человѣческую фигуру, очень похожую на мою и въ моемъ платьѣ.
"Затѣмъ настало забытье. Сколько времени оно продолжалось: нѣсколько часовъ, недѣль или лѣтъ -- я не знаю. Тишина была нарушена шумной вознею людей по всей комнатѣ. Эти люди нападали на человѣческую фигуру, похожую на мою; въ рукѣ у нея былъ мой чемоданъ, который они отнимали. Я слышалъ звуки ударовъ, и мнѣ казалось, что это дровосѣкъ рубитъ дерево. Если бы меня въ ту минуту спросили, какъ мое имя, я бы не могъ отвѣтить, что зовусь Джономъ Гармономъ: я не помнилъ своего имени, но зналъ его. Когда я услыхалъ удары, я только подумалъ о дровосѣкѣ и о топорѣ, и у меня явилось смутное представленіе, что я лежу въ лѣсу...
"Такъ ли все это было?-- Все такъ, за исключеніемъ того, что теперь я не могу уяснить себѣ, какъ оно было, не употребивъ слова "я". Но то былъ не я. Ничего близкаго моему сознательному "я" не было тогда въ той комнатѣ, насколько я могу припомнить.
"Только послѣ того, какъ я скатился внизъ сквозь что-то похожее на трубу, и послѣ оглушившаго меня шума и треска, какъ отъ огня, самосознаніе вернулось ко мнѣ.
"-- Это Джонъ Гармонъ тонетъ! Джонъ Гармонъ, спасай свою жизнь! Призови Бога на помощь и спасайся, Джонъ Гармонъ!-- громко закричалъ я въ смертной мукѣ; по крайней мѣрѣ теперь мнѣ кажется, что я закричалъ. И то тяжелое, ужасное, непонятное, что давило меня, куда-то исчезло, и я одинъ боролся за жизнь въ волнахъ рѣки.
"Я былъ очень слабъ, страшно измученъ. Одолѣваемый дремотой, я, какъ бездушное тѣло, несся внизъ по теченію. Глядя передъ собой вдоль темной воды, я видѣлъ огни, мчавшіеся мимо меня по обоимъ берегамъ, какъ будто они спѣшили скрыться отъ меня и оставить меня умирать въ темнотѣ. Былъ отливъ, но я въ то время этого не соображалъ. Когда, уносимый все дальше и дальше яростнымъ потокомъ, я наконецъ, съ Божьей помощью, ухватился за привязанную у пристани лодку, одну изъ длиннаго ряда стоявшихъ тамъ лодокъ, меня засосало подъ нее теченіемъ, и я вынырнулъ по другую ея сторону еле живой.
"Долго ли былъ я въ водѣ?-- Довольно долго для того, чтобы промерзнуть до костей, но сколько именно времени -- я не знаю. Впрочемъ холодъ былъ спасителенъ для меня: рѣзкій ночной воздухъ и дождь окончательно привели меня въ чувство. Я очнулся на каменныхъ плитахъ набережной. Въ тавернѣ, куда я кое-какъ приползъ, меня естественно приняли за пьянаго, свалившагося въ рѣку: я не имѣлъ понятія, въ какой мѣстности я нахожусь, и еще плохо ворочалъ языкомъ (должно быть, это было еще дѣйствіе отравы). Такъ какъ на дворѣ была ночь, то я думалъ, что это все одна и та же ночь: какъ и тогда, теперь было темно, и какъ тогда, шелъ дождь. А между тѣмъ съ той ночи прошли цѣлыя сутки. И должно быть, я пролежалъ двѣ ночи въ тавернѣ. Провѣримъ еще разъ... Да, такъ, я помню, что пока я тамъ лежалъ въ постели, мнѣ пришло въ голову воспользоваться опасностью, которой я подвергался, дать поводъ публикѣ считать меня пропавшимъ безъ вѣсти и тѣмъ временемъ испытать Беллу. Боязнь, что насъ съ Беллой навяжутъ другъ другу, боязнь своимъ примѣромъ только лишній разъ подтвердить злосчастное предназначеніе богатства моего отца повсюду сѣять зло, была не по силамъ моей душевной робости, зародившейся во мнѣ съ самаго дѣтства, съ тѣхъ раннихъ горькихъ дней, которые я дѣлилъ съ моею бѣдною сестрой.
"Я и теперь не понимаю и никогда не пойму, какимъ образомъ тотъ берегъ рѣки, на который я, вылѣзъ, оказался противоположнымъ тому, гдѣ я попалъ въ ловушку. Вотъ даже сейчасъ, возвращаясь домой и зная, что рѣка осталась у меня позади, я не могу себѣ представить, чтобъ она текла между мной и тѣмъ мѣстомъ... Однако это вѣдь не значитъ выяснять факты, это значитъ дѣлать скачекъ къ настоящему.
"Впрочемъ мое настоящее навѣрное сложилось бы иначе, не будь на мнѣ тогда непромокаемаго пояса съ деньгами. Сорокъ съ чѣмъ-то фунтовъ -- небольшое состояніе для наслѣдника ста слишкомъ тысячъ. Но съ меня было достаточно. Безъ этихъ денегъ я былъ бы принужденъ открыть свое инкогнито. Безъ нихъ я никогда не могъ бы ни попасть въ ту таверну, ни нанять квартиры у Вильферовъ.
"Дней двѣнадцать прожилъ я въ тавернѣ до того вечера, когда увидалъ на полицейской станціи трупъ Ратфута. Я находился въ то время въ состояніи непобѣдимаго, непонятнаго страха (вѣроятно тоже одно изъ послѣдствій отравы). Можетъ быть, поэтому время мнѣ тогда показалось гораздо длиннѣе, но теперь-то я знаю, что прошло не больше двухъ недѣль. Съ тѣхъ поръ это мучительное состояніе необъяснимаго страха постепенно проходило, лишь изрѣдка возобновляясь, и я надѣюсь, что теперь я совершенно отдѣлался отъ него. Но даже и теперь я иногда долженъ сдѣлать надъ собой усиліе, подумать и помолчать, прежде чѣмъ заговорю, иначе я былъ бы не въ силахъ выговорить того, что я хочу сказать...
"Опять я уклоняюсь, точно боюсь додумать все до конца. Теперь вѣдь до конца ужъ не такъ далеко, чтобы позволить себѣ поддаться искушенію уклониться. Итакъ, впередъ, Джонъ Гармонъ, все прямо впередъ!
"Я каждый день просматривалъ газеты, отыскивая какое-нибудь извѣстіе о себѣ, о томъ, что я пропалъ безъ вѣсти, но долго не находилъ ничего. Въ одинъ прекрасный вечеръ я вышелъ пройтись (я не показывался на улицу при дневномъ свѣтѣ) и увидалъ, что у Вайтголла, вокругъ выставленнаго тамъ объявленія, собралась большая толпа. Я подошелъ и заглянулъ въ объявленіе. Тамъ говорилось обо мнѣ, Джонѣ Гармонѣ, найденномъ мертвымъ и обезображеннымъ въ рѣкѣ при крайне подозрительныхъ обстоятельствахъ; описывалась моя одежда, перечислялись найденныя въ моихъ карманахъ бумаги и указывалось мѣсто, гдѣ я выставленъ напоказъ, на случай, не признаетъ ли меня кто-нибудь. Забывъ всякую осторожность, я кинулся туда, и тамъ, съ ужасомъ смерти, которой я какимъ-то чудомъ избѣжалъ и которая предстала здѣсь предо мною въ самомъ отвратительномъ ея видѣ, я понялъ, что Ратфутъ убитъ чьими-то руками изъ-за денегъ, изъ-за которыхъ онъ хотѣлъ убить меня, и что, должно быть, насъ обоихъ выбросили въ Темзу,-- обоихъ изъ одного и того же темнаго мѣста въ одну и ту же зеленую рѣку во время отлива.
"Въ ту ночь я чуть не выдалъ своей тайны, хотя я въ убійствѣ Ратфута не подозрѣвалъ никого, не могъ дать никакихъ показаній, не зналъ положительно ничего, кромѣ того, что убитый былъ не я, а Ратфутъ. А между тѣмъ, пока я колебался, вся Англія, казалось, сговорилась считать меня умершимъ. Я убѣдился въ этомъ на другой же день. Меня признали умершимъ по судебному слѣдствію, меня объявили умершимъ, и я не могъ просидѣть пяти минутъ у камина, прислушиваясь къ уличному шуму и говору, чтобы до ушей моихъ не долетѣло, что я умершій человѣкъ.
"Такъ умеръ Джонъ Гармонъ, безслѣдно исчезъ Юлій Гандфордъ и родился на свѣтъ Джонъ Роксмитъ. Намѣреніе Джона Роксмита сегодня состояло въ томъ, чтобы исправить зло, возможности котораго онъ никакъ не могъ предвидѣть,-- то зло, о которомъ онъ узналъ отъ Ляйтвуда. Принимая все во вниманіе, онъ обязанъ исправить это зло и будетъ твердо стоять на этомъ рѣшеніи.
"Ну вотъ, кажется, теперь все выяснено... Все ли?-- Да, пока все. Ничего не пропущено?-- Ничего... Какъ же быть дальше? Уяснить себѣ свое будущее труднѣе, чѣмъ прошлое, хотя и скорѣе. Джонъ Гармонъ умеръ. Слѣдуетъ ли возвратиться къ жизни Джону Гармону?
"Если да, то для чего? Если нѣтъ, то почему?
"Возьмемъ сперва да. Возвратиться къ жизни, чтобы отдать на судъ человѣческій преступленіе человѣка, находящагося внѣ его власти,-- человѣка, у котораго, можетъ быть, еще жива мать. Чтобы дать правосудію неизвѣстно зачѣмъ путеводную нить темнаго входа, узенькой лѣстницы, коричневой занавѣски на окнѣ и появленія слуги-негра. Чтобы вступить во владѣніе богатствами отца и на его деньги купить прелестную женщину, которую я люблю вопреки своей волѣ... разсудокъ тутъ безсиленъ: я люблю вопреки разсудку... и которая такъ же легко полюбитъ меня ради меня самого, какъ какого-нибудь нищаго изъ тѣхъ, что стоятъ на перекресткахъ. Какое благородное употребленіе отцовскихъ денегъ и какъ оно достойно прежняго злоупотребленія ими!
"Теперь возьмемъ н ѣ тъ. Почему Джону Гармону не слѣдуетъ воскресать? Потому, что онъ допустилъ своихъ дорогихъ старыхъ друзей вступить во владѣніе его имуществомъ. Потому, что онъ видитъ, какъ они счастливы и какъ хорошо употребляютъ его деньги, стирая съ нихъ застарѣлую ржавчину. Потому, что они усыновили Беллу и обезпечатъ ее. Потому, что въ натурѣ этой дѣвушки достаточно хорошихъ задатковъ и въ сердцѣ достаточно теплоты, чтобы развиться во что-нибудь поистинѣ доброе при благопріятныхъ условіяхъ: ея недостатки усилились оттого, что она, занимала мѣсто въ завѣщаніи, и она уже теперь становится лучше. Потому, что ея бракъ съ Джономъ Гармономъ послѣ того, что я слышалъ отъ нея самой, былъ бы притворствомъ, которое и она, и я всегда будемъ сознавать и которое уронило бы ее въ ея собственныхъ глазахъ, меня въ моихъ и обоихъ насъ въ глазахъ другъ друга. Потому, что если Джонъ Гармонъ возвратится къ жизни и не женится на ней, то все равно имущество останется въ тѣхъ же самыхъ рукахъ, въ которыхъ оно и теперь.
"Чего желать мнѣ еще? Мертвый, я убѣдился, что искренніе друзья, бывшіе у меня во время моей жизни, все такъ же искренни и вѣрны, какъ и прежде, когда я былъ въ живыхъ, и что память обо мнѣ служитъ для нихъ побужденіемъ къ добрымъ дѣламъ, которыя они дѣлаютъ во имя мое. Мертвый, я убѣдился, что несмотря на то, что эти люди могли бы легко пренебречь моимъ именемъ и, перешагнувъ черезъ мою могилу, спокойно наслаждаться жизнью на мои деньги, они все еще медлили, какъ простодушныя дѣти, вспоминая, какъ они любили меня, когда я былъ бѣднымъ, запуганнымъ ребенкомъ. Мертвый, я услышалъ отъ женщины, которая была бы моею женою, если бъ я жилъ,-- услышалъ возмущающую душу, жестокую истину, что если бъ я остался въ живыхъ, я купилъ бы ее, нисколько не заботясь о ней, объ ея чувствахъ, какъ султанъ покупаетъ рабыню.
"Чего же мнѣ еще желать? Если бы мертвые знали, или если они знаютъ, какъ живые относятся къ нимъ, то едва ли кто-нибудь изъ безчисленнаго множества умершихъ можетъ сказать, что онъ имѣлъ болѣе безкорыстныхъ друзей на землѣ, чѣмъ имѣлъ ихъ я. Неужели мнѣ этого мало? Если бы я возвратился, эти благородные люди приняли бы меня съ распростертыми объятіями, со слезами радости, и съ восторгомъ отдали бы мнѣ все. Я не возвратился, и они съ чистой совѣстью заняли мое мѣсто. Пускай же они остаются на немъ. Пускай и Белла остается на своемъ мѣстѣ.
"Какой же путь лежитъ предо мною? А вотъ какой: продолжать жить тою же тихой жизнью труженика, всячески стараясь, чтобы меня не узнали, пока мои друзья не попривыкнуть къ своему измѣнившемуся положенію и пока многочисленный рой обиралъ подъ всѣми наименованіями не найдетъ себѣ другой добычи. Къ тому времени строгая система и порядокъ, введенные моими усиліями въ ихъ денежныя дѣла, съ которыми я постараюсь какъ можно основательнѣе ихъ познакомить, превратятся, я надѣюсь, въ настолько хорошо налаженную машину, что они сумѣютъ и сами поддерживать ея ходъ. Я знаю, что стоитъ мнѣ только прибѣгнуть къ великодушію этихъ людей, чтобы стать вполнѣ обезпеченнымъ человѣкомъ. Когда наступитъ время, я попрошу у нихъ денегъ -- не больше, чѣмъ нужно, чтобы помочь мнѣ вступить на прежнюю стезю моей жизни, и Джонъ Роксмитъ пойдетъ по ней, довольствуясь немногимъ. А Джонъ Гармонъ уже не возвратится на свѣтъ.
"Но чтобы никогда и въ будущемъ у меня не могло явиться малодушнаго сомнѣнія, что Белла, можетъ быть, могла бы выйти за меня ради меня самого, если бы я спросилъ ее объ этомъ прямо, я и спрошу ее прямо теперь,-- спрошу, конечно, чтобы удостовѣриться въ томъ, что я и такъ слишкомъ хорошо знаю... Ну вотъ, теперь все передумано отъ начала до конца, и на душѣ стало легче"...
Живой мертвецъ былъ до того поглощенъ этой бесѣдой съ самимъ собою, что не замѣчалъ ни вѣтра, ни дороги, и боролся съ первымъ такъ же инстинктивно, какъ шелъ по второй. Не доходя до Сити онъ остановился около биржи извозчичьихъ каретъ въ нерѣшимости, идти ли ему прямо къ себѣ на квартиру или сперва заглянуть къ мистеру Боффину. Наконецъ онъ рѣшилъ зайти къ Боффинамъ, чтобы оставить тамъ свой матросскій плащъ, который онъ несъ на рукѣ, ибо, по его соображеніямъ у Боффиновъ этотъ плащъ долженъ былъ обратить на себя все-таки меньше вниманія, чѣмъ въ Галловеѣ, гдѣ мистрисъ Вильферъ и миссъ Лавинія проявляла ненасытное любопытство относительно каждой вещи, принадлежавшей ихъ жильцу.
Придя къ Боффинамъ, онъ узналъ, что мистеръ и мистрисъ Боффинъ куда-то уѣхали, а миссъ Вильферъ въ гостиной. Миссъ Вильферъ, сказали ему, осталась дома потому, что чувствовала себя несовсѣмъ здоровой. Она недавно справлялась, у себя ли въ комнатѣ мистеръ Роксмитъ.
-- Передайте мое почтеніе миссъ Вильферъ и скажите, что я пришелъ.
Въ отвѣть на это мистеръ Роксмитъ получилъ "почтеніе" отъ миссъ Вильферъ съ просьбой, если это не слишкомъ обезпокоитъ его, зайти наверхъ передъ уходомъ домой.
Большого безпокойства это не могло составить, и мистеръ Роксмитъ отправился наверхъ.
Какъ она хороша! Какъ она необыкновенно хороша! Ахъ, если бъ отецъ покойнаго Джона Гармона оставилъ свои деньги сыну безъ всякихъ условій и если бы сынъ его встрѣтилъ случайно эту прелестную женщину и имѣлъ счастье сдѣлать ее въ такой же мѣрѣ любящею, въ какой она была достойна любви!
-- Боже мой, что съ вами, мистеръ Роксмитъ? Вы нездоровы?
-- Совершенно здоровъ. Я очень сожалѣлъ, когда узналъ, что вы нездоровы.
-- Пустяки. У меня болѣла голова. Теперь прошло. Я чувствовала, что буду не въ силахъ высидѣть въ душномъ театрѣ, и осталась дома. Я спросила, здоровы ли вы, потому, что вы очень блѣдны.
-- Въ самомъ дѣлѣ? Я немного усталъ: выдался довольно хлопотливый день.
Она сидѣла у камина на низенькой отоманкѣ передъ изящнымъ маленькимъ столикомъ. Передъ ней лежала раскрытая книга, подлѣ нея была брошена какая-то женская работа. Ахъ, какъ счастлива была бы жизнь Джона Гармона, если бъ онъ имѣлъ завидное право занять мѣсто рядомъ съ ней на этой отоманкѣ, обвить рукою этотъ станъ и сказать: "Что, долго тянулось безъ меня время? Надѣюсь, что долго для тебя? О, какою богиней домашняго очага кажешься ты мнѣ, моя дорогая!"
Но живой Джонъ Роксмитъ, такъ рѣзко отдѣленный отъ умершаго Джона Гармона, стоялъ въ почтительномъ отдаленіи. Небольшое разстояніе въ смыслѣ пространства, но очень большое въ смыслѣ близости духовной.
-- Мистеръ Роксмитъ,-- проговорила Белла, взявъ свое шитье и внимательно разглядывая его по всѣмъ угламъ,-- я все ждала случая объяснить вамъ, отчего я была такъ невѣжлива съ вами намедни. Вы не имѣете права дурно думать обо мнѣ.
Быстрый взглядъ исподлобья -- не то укоризненный, не то капризный взглядъ -- привелъ бы въ восторгъ покойнаго Джона Гармона.
-- Вы не знаете, какъ хорошо я о васъ думаю, миссъ Вильферъ.
-- Да, въ самомъ дѣлѣ вы, должно быть, имѣете очень высокое мнѣніе обо мнѣ, мистеръ Роксмитъ, если полагаете, что я зазналась, что я пренебрегаю своимъ прежнимъ домомъ и забываю его.
-- Да развѣ я это думаю?
-- Если не думаете, то думали по крайней мѣрѣ,-- отвѣтила Белла.
-- Я только взялъ на себя смѣлость напомнить вамъ объ одномъ небольшомъ внушеніи, которое произошло безъ всякаго умысла съ вашей стороны, произошло вполнѣ естественно. Другого ничего не было.
-- А позвольте васъ спросить, мистеръ Роксмитъ,-- заговорила Белла задорно, по какому праву вы "взяли на себя эту смѣлость"?.. Надѣюсь, въ этомъ выраженіи нѣтъ ничего обиднаго для васъ; оно ваше собственно -- помните.
-- По праву друга, миссъ Вильферъ; потому, что я принимаю въ васъ глубокое, искреннее и живое участіе. Потому, что я всегда желалъ бы видѣть васъ въ самомъ лучшемъ свѣтѣ. Потому что... Могу я продолжать?
-- Нѣтъ, сэръ,-- быстро отвѣтила Белла съ разгорѣвшимся лицомъ.-- Нѣтъ, вы и такъ сказали больше, чѣмъ нужно. Прошу васъ, не продолжайте. Если у васъ есть хоть капля великодушія, хоть капля благородства, вы не скажете ничего больше.
Глядя на это гордое личико съ опущенными рѣсницами и видя, какъ прерывистое дыханіе колышетъ темнорусыя кудри на прелестной шейкѣ, покойный Джонъ Гармонъ, мы полагаемъ, остался бы безмолвнымъ.
-- Я хочу все вамъ высказать, сэръ, разъ навсегда, но не знаю, какъ это сдѣлать,-- продолжала Белла.-- Я просидѣла здѣсь весь вечеръ, думая объ этомъ, рѣшаясь высказаться и чувствуя, что надо это сдѣлать... Прошу васъ, дайте мнѣ минутку подумать.
Онъ молчалъ, а она сидѣла, отвернувъ головку и дѣлая по временамъ легкое движеніе, точно хотѣла повернуться и заговорить Наконецъ она начала:
-- Вамъ извѣстно мое положеніе здѣсь, извѣстно и мое положеніе дома. Мнѣ приходится говорить съ вами самой за себя, такъ какъ у меня нѣтъ человѣка, котораго я могла бы попросить сдѣлать это за меня. Невеликодушно, неблагородно съ вашей стороны вести себя по отношенію ко мнѣ такъ, какъ вы себя ведете.
-- Неужели невеликодушно и неблагородно быть вамъ преданнымъ всей душой?
-- Что за нелѣпость! -- проговорила Белла.
Покойный Джонъ Гармонъ могъ бы принять это, пожалуй, за презрительный отпоръ. Что подумалъ секретарь -- мы не знаемъ, но онъ сказалъ:
-- Теперь я чувствую себя вынужденнымъ продолжать, хотя бы только для того, чтобъ оправдаться. Надѣюсь, миссъ Вильферъ, не будетъ слишкомъ дерзко -- даже для меня -- сдѣлать честное признаніе въ честной привязанности къ вамъ?
-- Честное признаніе!-- повторила Белла съ особеннымъ выраженіемъ въ голосѣ.
-- Что жъ, развѣ не такъ?
-- Я попрошу васъ, сэръ, не допрашивать меня,-- сказала Белла, ища убѣжища въ гнѣвѣ.-- Надѣюсь, вы меня извините, если я отклоню вашъ допросъ.
-- Ахъ, миссъ Вильферъ, едва ли это будетъ человѣколюбиво. Я ни о чемъ васъ не спрашиваю. Объясните мнѣ только то ироническое выраженіе, съ какимъ вы повторили мою фразу... Впрочемъ, отказываюсь даже отъ этого вопроса. Но что я вамъ сейчасъ сказалъ, то сущая правда, и я не беру назадъ своихъ словъ. Я не могу взять назадъ признанія въ моей горячей и глубокой преданности вамъ.
-- А я отвергаю ее,-- сказала Белла.
-- Я былъ бы слѣпъ и глухъ, если бы не приготовился къ такому отвѣту. Простите мнѣ мою вину: она сама въ себѣ несетъ наказаніе.
-- Какое?-- спросила Белла.
-- Развѣ не наказаніе то, что я теперь выношу... Но извините, я не хотѣлъ допрашивать васъ снова.
-- Вы пользуетесь моимъ торопливо сказаннымъ словомъ, чтобы придать мнѣ видъ... не знаю какой,-- проговорила Белла сконфуженно, испытывая маленькій укоръ совѣсти за свой неделикатный вопросъ.-- Я спросила, не подумавъ. Если это было дурно съ моей стороны, я очень сожалѣю. Но вы свои слова повторяете обдуманно, а это, мнѣ кажется, не лучше. Я серьезно прошу васъ понять, мистеръ Роксмитъ, что всему этому долженъ быть конецъ теперь и навсегда.
-- Теперь и навсегда,-- повторилъ онъ покорно.
-- Да. И я прошу васъ, сэръ,-- продолжала Белла съ возрастающимъ оживленіемъ,-- прошу васъ не преслѣдовать меня. Я прошу васъ не пользоваться вашимъ положеніемъ въ этомъ домѣ, чтобы дѣлать тяжелымъ и неловкимъ мое положеніе въ немъ. Я прошу васъ отдѣлаться отъ вашей привычки оказывать мнѣ неумѣстное вниманіе такъ явно, что мистрисъ Боффинъ видитъ все не хуже меня.
-- Развѣ я объ этомъ старался?
-- Я думаю!-- нетерпѣливо воскликнула Белла.-- Во всякомъ случаѣ не ваша была заслуга тогда, когда это проходило незамѣченнымъ.
-- Мнѣ кажется, вы ошибаетесь, миссъ Вильферъ. Мнѣ было бы очень прискорбно, если бы ваше обвиненіе было справедливо. Но я полагаю, что это не такъ. За будущее не опасайтесь: все кончено.
-- Я очень рада это слышать,-- сказала Белла.-- У меня совершенно другіе планы на будущее. Да и вы... зачѣмъ вамъ портить свою жизнь?
-- Мою?-- повторилъ секретарь.-- Мою жизнь?!
Его странный тонъ заставилъ Беллу взглянуть на странную улыбку, съ которой онъ это сказалъ.
-- Простите меня, миссъ Вильферъ,-- продолжалъ онъ, когда глаза ихъ встрѣтились.-- Вы употребили нѣсколько жесткихъ словъ, для которыхъ имѣете -- я въ томъ не сомнѣваюсь -- какое-нибудь непонятное для меня оправданіе. "Невеликодушно", "неблагородно". Въ чемъ?
-- Я не желаю, чтобы меня допрашивали,-- сказала Белла надменно, глядя въ полъ.
-- Я бы и не спрашивалъ, но вы сами сдѣлали необходимымъ этотъ вопросъ. Объяснитесь же благосклонно, или, если и не благосклонно, то хоть во имя справедливости.
-- Ахъ, сэръ,-- заговорила Белла, поднимая на него глаза послѣ тщетныхъ усилій воздержаться отъ этого,-- скажите сами, великодушно ли, благородно ли съ вашей стороны употреблять противъ меня вашу силу, которую даютъ вамъ привязанность къ вамъ мистера и мистрисъ Боффинъ и ваше умѣнье быть полезнымъ имъ?
-- Противъ васъ?!
-- Великодушно ли, благородно ли пользоваться ихъ вліяніемъ для осуществленія вашихъ замысловъ, которые, какъ я вамъ ясно показала, вовсе не нравятся мнѣ и которые, говорю вамъ опять, я рѣшительно отвергаю?
Покойный Джонъ Гармонъ могъ вынести очень многое, но и онъ былъ бы задѣтъ за живое такимъ подозрѣніемъ.
-- Великодушно ли, благородно ли было съ вашей стороны -- если вы дѣйствительно это сдѣлали, хотя я и не увѣрена въ этомъ и даже надѣюсь, что это не такъ,-- благородно ли было занять мѣсто у Боффиновъ въ предположеніи, вѣрнѣе даже, въ увѣренности, что я переѣду сюда и что такимъ образомъ мною будетъ легко овладѣть благодаря этой невыгодѣ моего положенія?
-- Ужасной невыгодѣ,-- вставилъ секретарь.
-- Да,-- подтвердила Белла.
Онъ помолчалъ немного, потомъ сказалъ просто:
-- Вы ошибаетесь, миссъ Вильферъ, жестоко ошибаетесь. Я не могу однако сказать, чтобъ это была ваша вина. Я заслуживаю отъ васъ лучшаго, но вы этого не знаете.
-- Во всякомъ случаѣ вы знаете, сэръ, почему я очутилась здѣсь,-- возразила Белла, чувствуя, какъ прежнее негодованіе подступаетъ ей къ груди.-- Мистеръ Боффинъ мнѣ говорилъ, что вамъ извѣстна каждая строка, каждое слово духовнаго завѣщанія, какъ извѣстны и всѣ его дѣла. Неужели же недостаточно, что въ этомъ завѣщаніи мною распоряжаются, какъ какою-нибудь лошадью или собакой? И неужели вы тоже считаете позволительнымъ распоряжаться мною въ вашихъ планахъ и спекулировать мною тотчасъ послѣ того, какъ я перестала быть предметомъ общихъ насмѣшекъ и пересудъ? Неужели я весь свой вѣкъ обречена быть чьей-нибудь собственностью?
-- Повѣрьте мнѣ, вы жестоко ошибаетесь,-- повторилъ секретарь.
-- Я была бы рада въ этомъ убѣдиться,-- отвѣчала Бэлла.
-- Сомнѣваюсь, чтобы вы могли когда-нибудь убѣдиться... Доброй ночи. Само собою разумѣется, что я приложу всѣ старанія, чтобы скрыть это наше свиданіе отъ мистера и мистрисъ Боффинъ, пока я работаю здѣсь. Даю вамъ слово, что то, на что вы жаловались, кончилось навсегда.
-- Тогда я рада, что высказалась, мистеръ Роксмитъ. Это было для меня мучительнымъ и труднымъ дѣломъ, но оно сдѣлано. Если я васъ оскорбила,-- простите меня. Я вспыльчива, пожалуй, даже взбалмошна и немного избалована, но, право, я не такъ дурна, какъ кажусь и какъ вы меня считаете.
Онъ выходилъ уже изъ комнаты, когда она, неожиданно смягчившись по свойственной ей своенравности, прибавила эти слова.
Оставшись одна, она откинулась на спинку отоманки и пробормотала: "Я и не знала, что прелестнѣйшая женщина можетъ быть такимъ дракономъ!"; потомъ встала, подошла къ зеркалу, посмотрѣлась въ него и сказала своему отраженію: "Ты положительно хорохорилась, дурочка". Потомъ нетерпѣливо прошлась по комнатѣ въ самый дальній конецъ и прибавила про себя: "Жаль, что со мной сейчасъ нѣтъ папа: я бы поговорила съ нимъ о бракахъ по разсчету. Впрочемъ, оно, пожалуй, лучше, что его нѣтъ: бѣдняжка! я непремѣнно взъерошила бы ему волосы, будь онъ тутъ". Потомъ она сѣла, отбросила свою работу, отбросила книгу, и запѣла вполголоса какую-то пѣсенку,-- запѣла фальшиво и разсердилась на себя.
А что же дѣлалъ въ это время Джонъ Роксмитъ?
Онъ сошелъ внизъ, въ свою комнату, и тамъ зарылъ Джона Гармона еще на нѣсколько саженъ глубже въ землю. Потомъ онъ взялъ шляпу и вышелъ и, шагая въ Галловей или въ другое мѣсто (не все ли равно ему было -- куда), набрасывалъ насыпь за насыпью на могилу Джона Гармона. Эта прогулка привела его домой на разсвѣтѣ. Онъ такъ трудился всю ночь, громоздя глыбу на глыбу земли надъ могилой Джона Гармона, что къ этому времени мертвецъ Джонъ Гармонъ лежалъ подъ цѣлымъ альпійскимъ хребтомъ, а могильщикъ его Джонъ Роксмитъ все еще наваливалъ на него горы, облегчая свою работу заунывною пѣсней: "Завалите его, придавите его, не давайте ему выходить!"