Наступило воскресенье. То былъ славный осенній денекъ, ясный и прохладный. Сэсси и Рэчель сошлись вмѣстѣ, чтобъ отправиться на прогулку за городъ.
Такъ какъ Коктоунъ посыпалъ пепломъ не только собственную голову, но и всѣ окрестности,-- по примѣру тѣхъ благочестивыхъ людей, которые каются въ собственныхъ грѣхахъ, облекая во вретище другихъ -- то мѣстные жители, жаждущіе освѣжиться глоткомъ чистаго воздуха -- еще не самое преступное изъ всѣхъ суетныхъ человѣческихъ желаній -- обыкновенно, садились на поѣздъ и отъѣзжали на нѣсколько миль отъ городскихъ фабрикъ по желѣзной дорогѣ, гдѣ уже, собственно, и начиналась прогулка или отдыхъ среди полей, на лонѣ природы. Сэсси и Рэчель выбрались изъ сферы дыма этимъ же обычнымъ способомъ и сошли на станціи приблизительно на половинѣ дороги между городомъ и дачей мистера Баундерби.
Хотя зеленѣющія окрестности пачкали мѣстами груды каменнаго угля, но все таки земля была одѣта травой, осѣнена кудрявыми деревьями, на широкомъ раздольѣ пѣли жаворонки (хотя было воскресенье), въ воздухѣ носились ароматы, а надъ всѣмъ этимъ простирался шатеръ яснаго голубого неба. Съ одной стороны вдали выступалъ Коктоунъ въ видѣ чернаго тумана, съ другой -- начинались холмы, съ третьей -- свѣтъ на горизонтѣ слегка измѣнялся тамъ, гдѣ онъ сіялъ надъ отдаленнымъ моремъ. Свѣжая трава мягко разстилалась подъ ногами; красивыя тѣни древесныхъ сучьевъ мелькали по ней, рисуя причудливые узоры; живыя изгороди роскошно зеленѣли; повсюду царило мирное затишье. Подъемныя машины у спуска въ шахты и тощія старыя лошади, изнуренныя ежедневной работой подъ землею, одинаково наслаждались покоемъ; колеса на короткое время перестали вертѣться и только гигантское колесо земли какъ будто вращалось вокругъ своей оси тихо и плавно, безъ толчковъ и шума рабочей поры.
Молодыя дѣвушки бродили по полямъ и проселкамъ въ тѣни деревьевъ, мѣстами перелѣзая черезъ заборъ, иногда до такой степени сгнившій, что онъ валился при малѣйшемъ толчкѣ ногою; онѣ проходили мимо высокихъ грудъ кирпича и бревенъ, полузаросшихъ травою и обозначавшихъ расположеніе заброшенныхъ копей. Бродя на удачу, Рэчель и Сэсси слѣдовали по доржкамъ и тропинкамъ, хотя бы даже еле замѣтнымъ, тщательно избѣгая насыпей, гдѣ трава была густа и высока, гдѣ прихотливо переплетались между собою терновникъ, конскій щавель и тому подобная растительность, такъ какъ въ округѣ ходили страшные разсказы о старыхъ колодцахъ, скрытыхъ подъ этими зеленѣющими буграми.
Солнце стояло уже высоко, когда дѣвушки сѣли отдохну ть. Давно не попадалось имъ больше ни одной живой души; кругомъ было полное уединеніе.
-- Здѣсь такъ тихо, Рэчель; на дорогѣ не видно никакихъ слѣдовъ; должно быть, мы первыя забрались сюда нынѣшнимъ лѣтомъ.
Говоря такимъ образомъ, Сэсси внезапно замѣтила на землѣ новый обломокъ гнилого забора и встала, чтобъ разсмотрѣть его вблизи.
-- Однако я, кажется, ошиблась,-- промолвила она; эти перила сломаны недавно. Дерево совершенно свѣжо на мѣстѣ перелома. А вотъ и слѣды чьихъ-то ногъ... О, Рэчель!
Она побѣжала обратно и повисла на шеѣ товарки. Та успѣла уже вскочить на ноги.
-- Что случилось?
-- Не знаю. Въ травѣ валяется чья-то шляпа.
Онѣ пошли вмѣстѣ въ ту сторону. Рэчель подняла находку, дрожа съ головы до ногъ. Вдругъ она разразилась страшными слезами и сѣтованіями. Внутри тульи стояли два слова "Стефенъ Блэкпуль", написанныя его собственной рукою.
-- О, бѣдняга, бѣдняга! Его убили! Гдѣ нибудь тутъ лежитъ его тѣло!
-- А есть... есть на шляпѣ кровь?-- съ усиліемъ пробормотала Сэсси.
Сначала ни та, ни другая не рѣшалась взглянуть. Наконецъ, собравшись съ духомъ, онѣ осмотрѣли шляпу со всѣхъ сторонъ, но не нашли слѣдовъ насилія ни внутри ея, ни снаружи. Очевидно, она пролежала тутъ нѣсколько дней, потому что покрылась пятнами отъ дождя и росы и оставила отпечатокъ своей формы на травѣ, на которую упала. Рэчель и Сэсси со страхомъ осмотрѣлись кругомъ, не двигаясь съ мѣста, но не увидали больше ничего.
-- Я пройду немножко впередъ одна,-- предложила, наконецъ, воспитанница мистера Гредграйнда.
Она выпустила руку товарки и сдѣлала было одинъ шагъ, какъ вдругъ Рэчель охватила ее обѣими руками съ пронзительнымъ крикомъ, раздавшимся на далекое разстояніе. Передъ ними, у самыхъ ихъ ногъ, былъ край черной зіяющей пропасти, заслоненной густою травою. Дѣвушки отскочили назадъ и пали на колѣна, судорожно обнявшись и спрятавъ свое лицо на плечѣ другъ у друга.
-- Боже милостивый! Онъ тамъ! Тамъ, внизу!
Сначала отъ Рэчели нельзя было добиться ничего, кромѣ этихъ словъ и воплей ужаса. Ни слезы, ни мольбы, ни уговоры не могли заставить ее образумиться и умолкнуть. Мало того, понадобилось держать ее изо всѣхъ силъ, чтобъ она сама не кинулась въ шахту.
-- Рэчель, дорогая Рэчель, добрая Рэчель, ради всего святого не кричите такъ ужасно! Подумайте о Стефенѣ! Подумайте о Стефенѣ! Подумайте о Стефенѣ!
Повтореніемъ этой мольбы, выливавшейся со всѣмъ отчаяніемъ подобнаго момента, Сэсси удалось, наконецъ, унять несчастную; теперь она смотрѣла на свою спутницу съ неподвижнымъ окаменѣлымъ лицомъ; даже слезы у ней изсякли.
-- Рэчель, Стефенъ, пожалуй, еще живъ. Вѣдъ, не захотите же вы оставить его искалѣченнымъ на днѣ этой ужасной пропасти ни одной лишней минуты, когда, можетъ быть, есть средство спасти несчастнаго?
-- Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ!
-- Такъ стойте тутъ, не шевелитесь, если вы его любите! Дайте я пойду и послушаю.
Ей было страшно приблизиться къ колодцу, но она подползла къ нему на рукахъ и колѣняхъ и принялась кричать, насколько хватало ея голоса, окликая Стефена по имени. Послѣ того Сэсси умолкла и прислушалась, но не услыхала въ отвѣтъ ни звука. Она повторила свою попытку нѣсколько разъ, однако, совершенно безуспѣшно. Молодая дѣвушка начинала кричать двадцать, тридцать разъ. Она схватила комъ земли съ изрытой почвы въ томъ мѣстѣ, гдѣ Стефенъ оборвался въ шахту, и кинула его въ глубину. Однако, ея слухъ не могъ уловить даже стука паденія.
Широкій просторъ, такой прекрасный въ своемъ безмолвіи едва нѣсколько минутъ назадъ, вселялъ теперь почти отчаяніе въ ея мужественное сердце, когда она встала на ноги, не видя ни откуда кругомъ никакой помощи.
-- Рэчель,-- сказала Сэсси,-- нельзя терять ни минуты. Намъ нужно идти въ разныя стороны; можетъ быть, мы и встрѣтимъ кого нибудь. Вы сами отправляйтесь по той дорогѣ, по которой мы сюда пришли, а я пойду дальше по этой тропинкѣ. Кого бы вы ни встрѣтили, разсказывайте каждому, что здѣсь случилось. Помните о Стефенѣ, помните о Стефенѣ!
По лицу Рэчели она увидѣла, что на нее теперь можно положиться. Постоявъ еще съ минуту, Сэсси проводила глазами работницу, которая кинулась бѣжать, ломая руки, послѣ чего повернулась и пошла на собственные поиски; она остановилась у изгороди и привязала къ ней свою шаль, чтобъ замѣтить мѣсто катастрофы, послѣ чего швырнула въ сторону свою шляпу и побѣжала со всѣхъ ногъ.
"Бѣги, Сэсси, бѣги, ради всего святого! Не останавливайся," чтобъ перевести духъ. Бѣги, бѣги!" Подгоняя себя мысленно этими словами, она перебѣгала съ одного поля на другое, съ проселка на проселокъ, съ мѣста на мѣсто, какъ никогда не бѣгала до сихъ поръ. Наконецъ, Сэсси добѣжала до навѣса, у склада машинъ, гдѣ, растянувшись въ тѣни на соломѣ, крѣпко спало двое мужчинъ.
Не легко было разстроенной, запыхавшейся дѣвушкѣ добудиться этихъ людей, а еще труднѣе растолковать имъ, что привело ее сюда; однако, не успѣли они смекнуть, въ чемъ дѣло, какъ переполошились не меньше самой Сэсси. Одинъ изъ нихъ сильно выпилъ передъ сномъ, но когда товарищъ прокричалъ ему, что человѣкъ свалился въ Старый Чертовъ Колодецъ, онъ вскочилъ, сбѣгалъ къ маленькому пруду съ грязной водою, окунулъ въ него голову и вернулся совсѣмъ трезвымъ.
Съ этими двумя рабочими Сзсои пробѣжала съ полмили дальше. Тутъ они подняли на ноги еще третьяго, съ которымъ дѣвушка отправилась за четвертымъ, тогда какъ двое первыхъ побѣжали въ другую сторону. Потомъ нашлась лошадь; и Сэсси послала верхового на станцію желѣзной дороги, приказавъ ему скакать во весь духъ. Съ этимъ нарочнымъ дѣвушка отправила Луизѣ письмо, написанное ею тутъ же впопыхахъ. Тѣмъ временемъ поднялась на ноги вся сосѣдняя деревня: жители наскоро собирали веревки, вороты, шесты, фонари, свѣчи и другіе необходимые предметы, чтобъ снести ихъ въ одно мѣсто, а потомъ доставить къ Чортову Колодцу.
Сэсси казалось, что прошли цѣлые часы съ тѣхъ поръ, какъ она оставила пропавшаго человѣка погребеннымъ заживо въ его страшной могилѣ. Ей не терпѣлось дольше оставаться вдали отъ несчастнаго, котораго какъ будто бросили безжалостно одного, и она проворно пустилась назадъ въ сопровожденіи нѣсколькихъ крестьянъ, въ томъ числѣ и того, который былъ съ похмѣлья, а потомъ такъ скоро протрезвился при ужасномъ извѣстіи. Этотъ человѣкъ оказался какъ разъ самымъ расторопнымъ изъ всѣхъ. Когда они пришли къ Чертову Колодцу, роковое мѣсто было также пустынно, какъ и въ то время, когда Сэсси оставила его; крестьяне окликали упавшаго и прислушивались по примѣру Сэсси, внимательно осмотрѣли край обрыва и рѣшили, какъ произошла катастрофа, послѣ чего расположились на травѣ въ ожиданіи прибытія необходимыхъ вещей и приспособленій.
Малѣйшій звукъ: жужжаніе насѣкомыхъ въ воздухѣ, шелестъ листьевъ, шепотъ среди собравшихся, все заставляло Сэсси вздрагивать; ей всякій разъ мерещилось, что она слышитъ вопль изъ глубины колодца. Но вольный вѣтеръ напрасно носился надъ нимъ; ни одного звука не поднималось на поверхность земли, и люди сидѣли у зіявшей пропасти въ томительномъ ожиданіи. Нѣсколько времени спустя сталъ понемножку собираться праздный народъ, услыхавшій о происшествіи. Наконецъ, подоспѣла и настоящая помощь. Вмѣстѣ съ толпой народа вернулась и Рэчель. Въ этой партіи находился въ числѣ прочихъ докторъ, захватившій съ собою вино и лекарства. Однако, было мало надежды, что Стефена вытащатъ живымъ.
Теперь, когда набралось достаточно народа, чтобъ приступить къ дѣлу, протрезвившійся рабочій сталъ во главѣ остальныхъ или, пожалуй, занялъ это мѣсто съ общаго согласія. Прежде всего онъ разставилъ широкую цѣпь вокругъ колодца и назначилъ людей охранять ее. Кромѣ охотниковъ, допущенныхъ къ работѣ, да Сэсси съ Рэчелью, за эту цѣпь не пропускали никого. Но позднѣе, когда къ мѣсту катастрофы прибыли изъ Коктоуна съ курьерскимъ поѣздомъ по письму Сэсси мистеръ Гредграйндъ съ Луизой и мистеромъ Баундерби съ олухомъ, ихъ также пропустили въ средину круга.
Прошло четыре часа съ той минуты, какъ Сэсси и Рэчель въ первый разъ усѣлись тутъ на травѣ, прежде чѣмъ съ помощью шестокъ и веревокъ соорудили снарядъ, на которомъ можно было безопасно спустить въ шахту двоихъ человѣкъ. Устройство этого приспособленія при всей его простотѣ встрѣтило извѣстныя трудности; не оказалось нѣкоторыхъ необходимыхъ вещей, за которыми пришлось посылать. Было пять часовъ пополудни въ тотъ ясный осенній воскресный день, когда, наконецъ, въ колодезь спустили свѣчу, чтобъ испытать свойства воздуха. Три или четыре суровыхъ лица склонилось рядомъ надъ краемъ обрыва, внимательно наблюдая за свѣчей, которую по требованію этихъ людей, рабочіе у ворота спускали ниже или останавливали на извѣстномъ уровнѣ. Тускло горѣвшая свѣча была снова поднята наверхъ; тогда въ шахту плеснули воды, затѣмъ прицѣпили къ канату бадью, куда влѣзъ протрезвившійся рабочій со своимъ товарищемъ, снабженные фонарями; еще минута, и они скомандовали: "спускай".
Когда туго натянувшійся канатъ началъ разматываться, а воротъ заскрипѣлъ, вся толпа, состоявшая не менѣе, какъ изъ двухсотъ человѣкъ, мужчинъ и женщинъ, притаила дыханіе; всѣ они напряженно слѣдили за происходившимъ. Но вотъ изъ шахты подали сигналъ, и воротъ остановился съ неразмотаннымъ еще канатомъ. Промежутокъ времени, пока люди стояли въ бездѣйствіи у ворота, показался, должно быть, многимъ подозрительно долгимъ; по крайней мѣрѣ, нѣкоторыя женщины принялись кричать, что случилось новое несчастіе. Докторъ, державшій въ рукахъ свои карманные часы, заявилъ, что не прошло и пяти минутъ, какъ спустили людей, и сурово заставалъ замолчать кричавшихъ. Не успѣлъ онъ договорить, какъ воротъ завертѣлся въ противоположную сторону. Опытные глаза сейчасъ же замѣтили, что онъ идетъ легче, чѣмъ въ томъ случаѣ, еслибъ поднималось двое людей; ясно, что только одинъ изъ рабочихъ возвращался на поверхность земли.
Канатъ былъ туго натянутъ; кольцо за кольцомъ называлось на цилиндръ ворота, и всѣ глаза были устремлены на колодезь. Протрезвившійся рабочій, вытащенный наверхъ, проворно спрыгнулъ на траву. Грянулъ общій крикъ: "Живъ или мертвъ?" И затѣмъ воцарилось глубокое жуткое молчаніе.
Когда спрошенный отвѣтилъ "живъ!", громадная толпа радостно вскрикнула, и у многихъ навернулись слезы на глазахъ.
-- Но онъ страшно изувѣченъ,-- прибавилъ смѣльчакъ, когда присутствующіе настолько успокоились, что могъ быть слышенъ его голосъ.-- Гдѣ докторъ?.. Онъ такъ страшно изувѣченъ, сэръ что мы не знаемъ, какъ поднять его.
Началось совѣщаніе. Всѣ тревожно смотрѣли на доктора пока тотъ разспрашивалъ рабочихъ и качалъ головою при его отвѣтахъ. Солнце закатывалось, и алый отблескъ вечерней зари ярко освѣщалъ всѣ лица, на которыхъ тѣмъ рѣзче выступало томительное безпокойство.
Въ результатѣ переговоровъ рабочіе вернулись снова къ вороту, спустили въ шахту того же рудокопа съ виномъ и прочими необходимыми вещами, а его товарища вытащили наверхъ. Тѣмъ временемъ нѣсколько человѣкъ подъ руководствомъ врача принесли плетенку изъ прутьевъ, на которой другіе устроили мягкую постель изъ снятаго ими платья, прикрытаго слоемъ соломы, пока докторъ наготовилъ бинтовъ и перевязокъ изъ шалей и носовыхъ платковъ. Когда они были готовы, ихъ повѣсили на руку рудокопа, который быль поднятъ изъ шахты послѣднимъ, съ указаніями, какъ употреблять ихъ. И когда онъ стоялъ, освѣщенный фонаремъ въ его рукѣ, опираясь могучей свободной рукой на одинъ изъ шестовъ и заглядывая порою въ шахту, а по временамъ обводя глазами собравшійся народъ, то этотъ человѣкъ представлялъ одну изъ выдающихся фигуръ въ необычайной сценѣ. Вслѣдствіе наступившей темноты пришлось зажечь факелы.
Изъ немногихъ словъ, услышанныхъ отъ рабочаго стоявшими по близости и тотчасъ переданныхъ за черту круга, оказывалось, что пострадавшій свалился на груду древесныхъ обломковъ, которыми былъ на половину заваленъ колодезь, и что его дальнѣйшему паденію помѣшала глыба земли, застрявшая сбоку. Стефенъ лежалъ на спинѣ, съ подогнутой подъ себя рукой, и, по его собственнымъ словамъ, насколько онъ могъ припомнить, почти не двигался съ той минуты, какъ попалъ въ шахту; другая же свободная рука служила ему лишь для того, чтобъ вытаскивать изъ бокового кармана платья хлѣбъ и мясо, взятые имъ на дорогу. Несчастный бралъ пищу по крошкамъ и отхлебывалъ глотками воду, также бывшую при немъ. Получивъ письмо Рэчель, Стефенъ прямо съ фабрики пустился въ путь и шелъ пѣшкомъ цѣлый день; онъ приближался къ дачѣ мистера Баундерби, когда уже стемнѣло, и тутъ упалъ въ шахту. Бѣдняга рѣшился идти по этой опасной мѣстности въ такую позднюю пору, потому что спѣшилъ оправдаться отъ взведенныхъ на него обвиненій и съ этой цѣлію выбралъ кратчайшую дорогу.
-- Видно, Чортовъ Колодезь хочетъ заслужить до конца свою дурную славу,-- съ проклятіемъ закончилъ рабочій.-- Правда, несчастный малый еще дышетъ и теперь даже заговорилъ, но, должно бытъ, протянетъ недолго.
Когда все было готово, рабочій напутствуемый послѣдними торопливыми наставленіями со стороны своихъ товарищей и докторъ, послѣ того, какъ воротъ началъ уже опускать его съ бадьею, исчезъ въ отверстіи шахты. Канатъ опять сталъ разматываться попрежнему; попрежнему былъ поданъ сигналъ снизу, а Боротъ остановился. Но люди уже не отнимали рукъ отъ колеса. Каждый изъ нихъ былъ готовъ начать вертѣть ее въ обратную сторону и издалъ условленнаго знака. Наконецъ, послѣдовалъ сигналъ, и все кольцо зрителей, сдерживаемое цѣпью, подалось впередъ.
На этотъ разъ канатъ натянулся туже прежняго; рабочіе съ трудомъ ворочали колесо, а воротъ жалобно скрипѣлъ. Было почти невыносимо слѣдить за этой работой и думать, что веревка можетъ лопнуть. Но кольцо за кольцомъ благополучно наматывалось на валъ ворота; вотъ показались цѣпи и, наконецъ, висѣвшая на нихъ бадья съ двумя людьми по ея краямъ,-- зрѣлище, отъ котораго кружилась голова и сжималось сердце. Они заботливо поддерживали бѣдное, изувѣченное человѣческое тѣло, все забинтованное и привязанное къ бадьѣ.
Глухой ропотъ сожалѣнія пронесся въ толпѣ. Женщины заплакали навзрыдъ, когда эту почти безформенную массу бережно вынули изъ спасительной желѣзной бадьи и положили на соломенную подстилку. Сначала къ пострадавшему приблизился только докторъ. Онъ сдѣлалъ все, что могъ, чтобъ уложить его удобнѣе; но самое лучшее, что можно было здѣсь придумать, это прикрыть раздробленные члены Стефена. Осторожно закутавъ его, врачъ подозвалъ къ нему Рэчель и Сэсси. Тутъ взорамъ зрителей представилось блѣдное изможденное лицо, терпѣливо обращенное къ небу и сломаная правая рука, лежавшая поверхъ накинутой на него одежды. Эта рука какъ будто ожидала прикосновенія драгой, любящей руки.
Дѣвушки напоили Стефена, освѣжили водой его лицо и заставили его проглотить подкрѣпляющее лекарство съ виномъ. Хотя онъ лежалъ совершенно неподвижно, продолжая смотрѣть на небо, однако, улыбнулся и произнесъ: "Рэчель!"
Она опустилась возлѣ него на траву и нагнулась къ нему, такъ что ея лицо пришлось между взглядомъ Стефена и небомъ, потому что онъ не могъ повернуть глазъ въ сторону, чтобъ посмотрѣть на свою подругу.
-- Рэчель, милая!
Она взяла его за руку. Онъ опять улыбнулся и сказалъ:
-- Держи ее, не выпускай.
-- Ты сильно страдаешь, мой дорогой Стефенъ?
-- Я страдалъ, но теперь все прошло. Да, я мучился страшно, жестоко и долго, моя милая, но теперь все миновало. Ахъ, Рэчель, какое болото! Сначала до конца одно сплошное болото.
При этихъ словахъ, онъ на минуту сталъ похожъ на прежняго Стефена, но какъ бы въ призрачномъ видѣ.
-- Этотъ колодезь, куда я упалъ, моя дорогая, еще на памяти стариковъ, оставшихся въ живыхъ, стоилъ жизни многимъ сотнямъ людей -- отцовъ, сыновей, братьевъ, дорогихъ и близкихъ тысячамъ и тысячамъ человѣческихъ существъ, которыхъ они защищали отъ нужды и голода. Въ этотъ колодцѣ отъ рудничнаго газа погибло народа больше чѣмъ въ самомъ кровопролитномъ сраженіи. Я читалъ когда-то петицію рудокоповъ, гдѣ они Христомъ Богомъ умоляютъ нашихъ законодателей не допускать, чтобы ихъ трудъ былъ убійственнымъ, умоляютъ пощадить ихъ ради женъ и дѣтей, которыхъ они любятъ такъ же горячо, какъ благородные люди своихъ. Когда эта копь находилась въ дѣйствіи, она убивала людей безъ надобности; когда ее забросили, она попрежнему продолжаетъ убивать народъ ни за что ни про что. Видишь, какъ мы погибаемъ задаромъ, если не черезъ одно, такъ черезъ другое... вязнемъ въ болотѣ... изо дня въ день!
Стефенъ высказывалъ это слабымъ голосомъ безъ всякаго гнѣва противъ кого бы то ни было, просто потому что это была правда.
-- Вотъ хоть бы твоя сестренка, Рэчель, вѣдь, ты не забыла ея? Я увѣренъ, что ты не забудешь ея никогда, да и меня вмѣстѣ съ нею. Вспомни, моя бѣдная, терпѣливая страдалица, какъ ты трудилась для нея, а она цѣлыми днями сидѣла въ своемъ маленькомъ креслицѣ подъ твоимъ окномъ. Помнишь, какъ она умерла -- такая маленькая и уже калѣка, умерла отъ нездороваго воздуха, который заражаетъ убогія жилища бѣдноты. Этому не слѣдовало быть! Но насъ засасываетъ болото! Намъ нѣтъ изъ него выхода!
Луиза приблизилась къ Стефену; однако, онъ не могъ ее видѣть, потому что лежалъ, обративъ лицо къ небу.
-- Еслибъ все, что касается насъ, моя дорогая, не было осквернено болотомъ, я не имѣлъ бы надобности спѣшить сюда. Если бъ мы сами не увязли въ болотѣ, мои товарищи ткачи и другіе рабочіе не поступили бы со мною такъ несправедливо. Еслибъ мистеръ Баундерби зналъ меня лучше... еслибъ онъ зналъ меня хоть сколько нибудь, онъ не обидѣлся бы на меня тогда. Онъ не сталъ бы подозрѣвать меня потомъ въ дурномъ дѣлѣ... Но взгляни-ка туда, Рэчель! Взгляни вверхъ.
Слѣдуя за направленіемъ его взгляда, Рэчель увидала, что Стефенъ смотрѣлъ на одну звѣзду.
-- Она сіяла надо мною,-- благоговѣйно промолвилъ онъ,-- сіяла въ моей скорби и отчаяніи, тамъ внизу. Ея свѣтъ проникъ мнѣ въ душу. Я смотрѣлъ на звѣзду и думалъ о тебѣ, Рэчель, смотрѣлъ и думалъ, пока болото въ моей душѣ начало какъ будто очищаться. Если люди плохо понимали меня, такъ, вѣдъ, и я не понималъ ихъ хорошенько. Получивъ твое письмо, я сейчасъ подумалъ, что молодая леди и ея братъ приходили тогда ко мнѣ не спроста, что у нихъ было недоброе на умѣ. Когда я свалился въ колодезь, то былъ въ большомъ гнѣвѣ на нее; я былъ такъ же несправедливъ къ ней, какъ другіе были несправедливы ко мнѣ. Но мы должны быть осмотрительны въ нашихъ сужденіяхъ и поступкахъ; мы должны терпѣливо переносить свои испытанія и быть снисходительными къ ближнимъ. Въ моемъ отчаяніи и скорби я поднялъ глаза, увидалъ надъ собою эту сіяющую звѣзду, и въ головѣ у меня какъ будто прояснѣло. Моя предсмертная молитва заключается въ томъ, чтобы всѣ люди на свѣтѣ сблизились между собою больше и научились лучше понимать другъ друга, чѣмъ тогда, когда я еще жилъ на землѣ слабымъ и грѣшнымъ человѣкомъ.
При этихъ словахъ Луиза наклонилась надъ нимъ съ другой стороны, ставъ на колѣни противъ Рэчели, чтобъ онъ могъ ее видѣть.
-- Вы слышали?-- спросилъ Стефенъ, немного помолчавъ.-- Я не забылъ васъ, леди.
-- Да, Стефенъ, я слышала и присоединяюсь къ вашей молитвѣ.
-- У васъ есть отецъ. Согласны ли вы передать ему кое-что отъ меня?
-- Онъ здѣсь,-- со страхомъ отвѣчала Луиза.-- Не хотите ли, я приведу его къ вамъ?
-- Пожалуйста.
Луиза вернулась съ отцомъ. Стоя рядомъ, рука объ руку, оба они смотрѣли внизъ на измученное лицо съ торжественнымъ выраженіемъ покоя въ чертахъ.
-- Сэръ, вы оправдаете меня передъ людьми и возстановите мое доброе имя. Это я завѣщаю вамъ.
Взволнованный мистеръ Гредграйндъ спросилъ, какъ же ему взяться за это?
-- Сэръ,-- послѣдовалъ отвѣтъ,-- вашъ сынъ научитъ васъ. Спросите у него. Я никого не обвиняю, не говорю никому ни слова упрека. Мы видѣлись и разговаривали съ вашимъ сыномъ однажды вечеромъ. Я ничего не требую отъ васъ кромѣ того, чтобъ вы оправдали меня...И я вѣрю, что вы это сдѣлаете.
Носильщики были уже готовы поднять Стефена, а врачъ настаивалъ, чтобъ его перенесли, какъ можно скорѣе; поэтому люди съ факелами и фонарями встали впереди, чтобъ освѣщать дорогу. Прежде чѣмъ изувѣченнаго подняли и пока собирались въ путь, онъ сказалъ Рэчели, посматривая кверху на звѣзду:
-- Часто, когда я приходилъ въ себя и видѣлъ, какъ она сіяетъ надо мною въ моемъ отчаяніи, я думалъ, что эта самая звѣзда указываетъ путь въ жилищу нашего Спасителя. Должно быть, такъ оно и есть.
Носилки подняли, и Стефенъ былъ ужасно радъ, что его собирались нести, именно, по тому направленію, куда какъ будто указывала его путеводная звѣзда.
-- Рэчель, моя любимая! Не выпускай моей руки. Сегодня вечеромъ мы можемъ идти вмѣстѣ, моя дорогая.
-- Я стану держать тебя за руку и пойду съ тобою рядомъ, Стефенъ, всю дорогу.
-- Господь да благословитъ тебя! Будьте добры, закройте кто нибудь мнѣ лицо.
И его осторожно понесли по полямъ и проселкамъ на широкомъ раздольѣ; Рэчель не выпускала его руки изъ своихъ. Только тихій шепотъ нарушалъ грустное молчаніе. Вскорѣ скорбное шествіе превратилось въ погребальное. Звѣзда указала Стефену путь къ Богу угнетенныхъ и страждущихъ. И пройдя путемъ униженій, горя и прощенія, этотъ несчастный достигъ, наконецъ, покоя на лонѣ своего искупителя.