Внутренніе порядки Дотбойсъ-Голла
Путешествіе въ двѣсти слишкомъ миль по жестокому холоду -- лучшее средство превратить самое твердое ложе въ мягкій пуховикъ. Очень возможно, что это лучшее средство и для того, чтобы навѣять на человѣка сладкіе сны, по крайней мѣрѣ, тѣ сны, что витали надъ жесткимъ ложемъ Николая, нашептывали ему самыя пріятныя вещи. Онъ быстро сдѣлалъ свою карьеру и видѣлъ себя обладателемъ огромнаго состоянія въ ту минуту, когда слабый лучъ свѣта упалъ ему прямо въ глаза и онъ услышалъ голосъ, который съ трудомъ призналъ за голосъ мистера Сквирса, кричавшій, что пора подниматься.
-- Семь часовъ пробило, Никкльби,-- сказалъ мистеръ Сквирсъ.
-- Развѣ уже утро?-- спросилъ Николай и сѣлъ на постели.
-- Давно, и какое холодное! Живо, живо на ноги, Никкльби!
Не ожидая дальнѣйшихъ поощреній, Николай въ ту же минуту былъ на ногахъ и приступилъ къ одѣванію при свѣтѣ свѣчи, которую держалъ мистеръ Сквирсъ.
-- Какая досада, помпа замерзла,-- сказалъ этотъ джентльменъ.
-- Неужто!-- проговорило Николай равнодушно, ничуть не заинтересованный этимъ извѣстіемъ.
-- Замерзла, проклятая,-- продолжалъ Сквирсъ,-- поэтому вамъ не придется сегодня умыться.
-- Не придется умыться!-- воскликнулъ Николай.
-- Очень просто, не придется, да и все тутъ -- отрѣзалъ Сквирсъ.-- Можете удовольствоваться обтираніемъ, пока удастся проломить ледъ и вытащить ведро воды для мальчиковъ. Чего вы на меня такъ уставились? Одѣвайтесь.
Николай, безъ дальнѣйшихъ разговоровъ, принялся натягивать на себя платье. Тѣмъ временемъ Сквирсъ отворилъ ставни и потушилъ свѣчу. Въ эту минуту за дверьми раздался голосъ его дражайшей половины, спрашивавшей, можно ли ей войти.
-- Войди, войди, душенька,-- сказали Сквирсъ.
Мистриссъ Сквирсъ вошла въ комнату въ той самой грязной ночной кофтѣ, которая такъ соблазнительно обрисовывала ея станъ наканунѣ. Единственнымъ прибавленіемъ къ ея вчерашнему туалету служила старая касторовая шляпка, которую она весьма находчиво и безцеремонно напялила поверхъ вчерашняго ночного чепца.
-- Проклятая ложка запропастилась, нигдѣ ее не найти,-- сказала почтенная леди, открывая буфетъ.
-- Стоитъ ли, душенька, волноваться изъ-за такихъ пустяковъ,-- замѣтилъ Сквирсъ успокоительнымъ тономъ.
-- Хороши пустяки!-- отозвалась съ досадой мистриссъ Сквирсъ.-- Развѣ ты забылъ, что сегодня день раздачи лекарства?
-- Ты права, душенька, совсѣмъ изъ головы вонъ. Видите ли, Никкльби, отъ времени до времени мы очищаемъ кровь нашимъ мальчикамъ.
-- Мы не очищаемъ ровно ничего,-- сказала мистриссъ Сквирсъ.-- Пожалуйста не заберите себѣ въ голову, молодой человѣкъ, что мы покупаемъ сѣрный цвѣтъ и патоку съ какой-нибудь добродѣтельной цѣлью, вродѣ той, о которой онъ тамъ говоритъ. Если вы это думаете, то очень ошибаетесь.
-- Милая моя,-- остановилъ ее нахмурившись Сквирсъ.-- Ты ужъ слишкомъ того...
-- Глупости! Коль скоро молодой человѣкъ пріѣхалъ къ намъ учить дѣтей, лучше, чтобы онъ сразу узналъ, что мы не намѣрены строить изъ себя дураковъ ради этихъ мальчишекъ, и если мы даемъ имъ сѣрный цвѣтъ съ патокой, то только потому, что надо же ихъ лечить, иначе они будутъ болѣть, а это намъ убытокъ, и кромѣ того лекарство портитъ имъ аппетитъ и во всякомъ случаѣ обходится дешевле обѣдовъ и завтраковъ. Такимъ образомъ выходитъ полезно для обѣихъ сторонъ,-- чего же лучше!
Окончивъ эту тираду, мистриссъ Сквирсъ просунула голову въ буфетъ въ поискахъ за пропавшей ложкой, въ чемъ ей сейчасъ же принялся помогать мистеръ Сквирсъ. Между супругами завязался оживленныя разговоръ; но такъ какъ дверцы буфета заглушали ихъ голоса, то изъ всего этого разговора Николай могъ разобрать только одно -- что мистеръ Сквирсъ находилъ, что его супруга сдѣлала большую оплошность, а мистриссъ Сквирсъ въ отвѣтъ обозвала его дуракомъ.
Послѣ довольно долгихъ, но безслѣдныхъ поисковъ позвали Смайка. Получивъ въ видѣ поощренія затрещину отъ мистера С квирсъ и подзатыльникъ отъ мистриссъ Сквирсъ,-- испытанныя средства, служившія, очевидно, къ проясненію его интеллектуальныхъ способностей,-- Смайкъ высказалъ довольно основательное предположеніе, не скрывается ли ложка въ карманѣ мистриссъ Сквирсъ. Догадка эта не замедлила подтвердиться. Но такъ какъ мистриссъ Сквирсъ прежде всего запротестовала, увѣряя, что ложки у нея въ карманѣ ни въ какомъ случаѣ быть не можетъ, то единственная выгода, какую Смайкъ извлекъ изъ своей смѣтливости, была новая затрещина за то, что онъ осмѣливается противорѣчивъ хозяйкѣ, и обѣщаніе, что въ слѣдующій разъ за такую непочтительность ему предстоитъ хорошая порка.
-- Золото, а не женщина, Никкльби,-- сказалъ Сквирсъ, когда его почтенная половина, какъ вихрь, вылетѣла изъ комнаты, вытолкнувъ впередъ злосчастнаго юношу.
-- Въ самомъ дѣлѣ, сэръ? замѣтилъ Николай.
-- Другой такой не найти,--продолжалъ Сквирсъ съ убѣжденіемъ,-- обыщи хоть весь свѣтъ. Я не знаю другой ей подобной. Эта женщина всегда одинакова, всегда живая, бодрая, дѣятельная и экономная, какъ вы видите это теперь.
Николай невольно вздохнулъ при мысли о предстоявшей ему пріятной перспективѣ домашней жизни; но, къ счастью, Сквирсъ былъ въ эту минуту такъ занятъ своими собственными размышленіями, что не замѣтилъ его предательскаго вздоха.
-- Когда я бываю въ Лондонѣ, я всѣмъ всегда говорю, что мистриссъ Сквирсъ замѣняетъ нашимъ воспитанникамъ родную мать,-- продолжалъ онъ.-- Но въ сущности она дѣлаетъ для нихъ больше, чѣмъ мать -- въ десять разъ больше. Она для нихъ дѣлаетъ то, Никкльби, чего ни одна мать никогда не сдѣлала бы для родного сына.
-- Я въ этомъ вполнѣ убѣжденъ, сэръ,-- сказалъ Николай.
Надо замѣтить, что мистеръ и мистриссъ Сквирсъ смотрѣли на своихъ питомцевъ, какъ на естественныхъ своихъ враговъ, другими словами -- высасывали изъ нихъ все, что только могли. Въ этомъ супруги сходились вполнѣ и дѣйствовали съ замѣчательнымъ единодушіемъ. Вся разница между образомъ дѣйствій того и другой заключалась лишь въ томъ, что мистриссъ Сквирсъ безстрашно вела открытую войну, тогда какъ мистеръ Сквирсъ даже дома прикрывалъ свои поступки обычнымъ для него лицемѣріемъ, разсчитывая, по всей вѣроятности, что если бы когда-нибудь для него и насталъ день расплаты, ему удастся убѣдить даже себя самого, что онъ всегда былъ человѣкомъ добрѣйшей души.
-- Однако, пора и въ школу,-- сказалъ Сквирсъ, прерывая нить размышленій своего помощника,-- время приниматься за дѣло. Не поможете ли вы мнѣ, Никкльби, надѣть мое школьное платье?
Николай послушно помогъ своему патрону натянуть затасканную бумазейную куртку, которую тотъ снялъ съ гвоздя въ корридорѣ, и Сквирсъ, вооружившись тростью, двинулся къ дверямъ зданія, расположеннаго въ глубинѣ двора.
-- Вотъ наша лавочка, Никкльби!-- сказалъ школьный учитель, распахнувъ дверь.
Зрѣлище, представшее глазамъ Николая, было такъ необычайно, столько предметовъ разомъ бросалось въ глаза, приковывая вниманіе, что въ первую минуту молодой человѣкъ былъ совершенно ошеломленъ и стоялъ, ничего не видя передъ собой. Однако, мало-по-малу, онъ разглядѣлъ, что все школьное помѣщеніе заключалось въ одной грязной и голой комнатѣ, освѣщавшейся двумя окнами, въ которыхъ изъ десяти стеколъ уцѣлѣло одно, всѣ же остальныя были залѣплены вырванными листами изъ старыхъ тетрадокъ. Посрединѣ стояло два длинныхъ поломанныхъ старыхъ стола, изрѣзанныхъ ножами и залитыхъ чернилами, и двѣ, три скамьи, отдѣльная каѳедра для мистера Сквирса и другая для его помощника. Потолка не было вовсе; вмѣсто него, какъ это бываетъ въ сараяхъ, надъ головою тянулись стропила и балки, поддерживавшія крышу; стѣны были до того перепачканы и засалены, что невозможно было рѣшить, красили ли ихъ или бѣлили ли когда-нибудь.
Но ученики -- молодые дворянчики -- что это былъ за ужасъ! Послѣдній лучъ надежды, еще теплившійся въ душѣ Николая послѣ принятаго имъ вчера благого рѣшенія, разомъ угасъ при взглядѣ на эту картину. Блѣдныя, изнуренныя лица, костлявыя сгорбленныя спины, дѣти, имѣющія видъ стариковъ, калѣки на костыляхъ, съ искривленными членами, закованными въ желѣзо, жалкіе карлики-горбуны и не менѣе жалкія, тощія фигуры на такихъ тонкихъ ногахъ, что трудно было себѣ представить, какъ они могутъ поддерживать тяжесть длиннаго согбеннаго тѣла, вотъ что увидѣлъ Николай. Гноящіеся глаза, заячьи губы, кривыя ноги, увѣчья всѣхъ сортовъ свидѣтельствовали лучше всякихъ словъ о неестественномъ отвращеніи родителей къ собственной крови и плоти, о юной жизни, загубленной съ младенческихъ лѣтъ, о жизни, представляющей рядъ тяжкихъ страданій съ одной стороны, жестокости и небрежности -- съ другой.
Были тутъ дѣтскія личики, которыя могли бы быть привлекательными, если бы не отпечатокъ горя и голода, лежавшій на нихъ. Были мальчики съ потухшимъ, неподвижнымъ взоромъ, дѣтская красота которыхъ безвременно увяла и осталась одна слабость и безпомощность. Были другіе, съ печатью порока на лицѣ, съ бѣгающими глазами или наглымъ взглядомъ преступниковъ; были, наконецъ, невинныя крошки, расплачивавшіяся за грѣхи своихъ родителей, оплакивавшія своихъ наемныхъ кормилицъ, одинокіе даже здѣсь, среди общаго одиночества. Вступать въ жизнь съ ожесточеннымъ сердцемъ, изъ котораго было вырвано съ корнемъ всякое доброе, нѣжное чувство, въ которомъ все юное и прекрасное было задавлено въ зародышѣ, въ которомъ не осталось мѣста ни для чего, кромѣ все разгоравшейся ненависти. Боже, какой адъ сулило въ будущемъ такое начало!
Но какъ ни потрясающа, была эта картина, въ ней были такія смѣшныя подробности, что у всякаго менѣе чувствительнаго наблюдателя онѣ способны были вызвать улыбку. На одной изъ учительскихъ каѳедръ возвышалась фигура мистриссъ Сквирсъ надъ огромной миской патоки съ сѣрой -- лакомое блюдо, которое она щедрой рукой раздавала поочередно всѣмъ мальчуганамъ, употребляя для этого огромную деревянную ложку, предназначавшуюся ея творцомъ, вѣроятно, для великановъ и страшно раздиравшую рты юнымъ джентльменамъ. Подъ страхомъ самаго строгаго наказанія каждый мальчикъ долженъ былъ проглотить порцію этого угощенія однимъ духомъ.
Въ другомъ углу, прижавшись къ стѣнкѣ, стояло пятеро прибывшихъ вчера новичковъ; трое изъ нихъ были облачены въ широчайшіе кожанные панталоны, а двое остальныхъ въ старенькія, коротенькія и узкія брючки, облегавшія ихъ ноги точно купленный костюмъ. Неподалеку отъ этой группы возсѣдалъ единственный сынъ и наслѣдникъ мистера Сквирса, вылитый папенькинъ портретъ. Онъ изо всѣхъ силъ отбивался отъ Смайка, натягивавшаго на него новые сапожки, которые имѣли самое подозрительное сходство съ тѣми, что были вчера на ногахъ самаго младшаго изъ вновь прибывшихъ мальчугановъ. Это обстоятельство не ускользнуло, повидимому, и отъ наблюдательности ихъ бывшаго владѣльца, взиравшаго оторопѣлыми глазами на такое присвоеніе чужой собственности.
По одну сторону каѳедры стояли шеренгой ожидавшіе своей очереди для пріема лекарства, причемъ ихъ лица далеко не говорили въ пользу предстоявшаго имъ удовольствія; по другую тянулась другая шеренга дѣтей, уже получившихъ свою порцію угощенія, и если судить по ихъ выразительнымъ гримасамъ, они едва ли остались имъ довольны. Вся эта ватага была одѣта въ самые пестрые, разнокалиберные костюмы, которые были бы очень смѣшны, если бы не прорѣхи и грязь и жалкій видь ихъ владѣльцевъ.
-- Ну-съ!-- крикнулъ Сквирсъ и такъ громко ударилъ тростью по каѳедрѣ, что мальчики чуть не попадали отъ испуга.-- Кончена ли раздача?
-- Послѣдній,-- сказала мистриссъ Сквирсъ и второпяхъ закатила этому послѣднему такую порцію лекарства, что пришлось стукнуть его ложкой по головѣ, чтобы привести въ чувство.-- Живо, Смайкъ, убирай!
Смайкь со всѣхъ ногъ ринулся изъ комнаты съ миской въ рукахъ, а мистриссъ Сквирсъ, подозвавъ къ себѣ одного курчаваго мальчугана и вытеревъ объ его голову руки, поспѣшила слѣдомъ за Смайкомъ въ сосѣднее помѣщеніе, вродѣ прачешной, гдѣ надъ чуть тлѣвшимся огонькомъ висѣлъ огромный котелъ. Тутъ же на столѣ стоялъ цѣлый рядъ деревянныхъ чашекъ.
Мистриссъ Сквирсъ, при содѣйствіи голодной служанки, разлила по чашкамъ бурое содержимое этого котла, которое носило громкое названіе супа, но гораздо больше смахивало на помои. Около каждой чашки лежало по небольшому ломтику чернаго хлѣба, и когда мальчуганы, съ помощью этихъ ломтиковъ, съѣли свой супъ, они закусили корочками, и завтракъ былъ конченъ. Мистеръ Сквирсъ прочелъ торжественнымъ тономъ: "Благодаримъ тя, Христо Боже нашъ, яко насытилъ еси насъ земныхъ Твоихъ благъ...", послѣ чего отправился въ свою очередь вкушать "блага" на свою половину.
Николай съѣлъ цѣлую чашку супа, руководствуясь, вѣроятно, тѣмъ же самымъ основаніемъ, какимъ говорятъ, руководствуются дикари, когда глотаютъ глину и землю, не имѣя другой пищи, т. е. во избѣжаніе весьма непріятнаго ощущенія голода. Закусивъ хлѣбомъ съ масломъ, полагавшимся ему, какъ наставнику, онъ усѣлся къ сторонкѣ въ ожиданіи начала школьныхъ занятій. Онъ не могъ не замѣтить необыкновенной тишины и унынія, царившихъ во время рекреаціи. Не было тутъ ни обычнаго школьнаго крика и гама, ни шумныхъ игръ, ни веселаго смѣха. Дѣти сидѣли съежившись на скамейкахъ, какъ будто боялись пошевелиться. Единственный ребенокъ, проявлявшія нѣкоторое поползновеніе къ движенію, былъ юный Сквирсъ, но такъ какъ изобрѣтенное имъ занятіе состояло въ томъ, что онъ отдавливалъ ноги товарищамъ своими новыми сапогами, то рѣзвость его едва ли можно было назвать пріятной для окружающихъ.
Послѣ получасовой рекреаціи явился мистеръ Сквирсъ; мальчики сейчасъ же сѣли по мѣстамъ и взялись за книжки, впрочемъ, этимъ послѣднимъ преимуществомъ, т. е. книгами, пользовались только немногіе счастливцы, ибо одна книжка приходилась среднимъ счетомъ на восьмерыхъ. Мистеръ Сквирсъ взошелъ на каѳедру, просидѣлъ нѣсколько минутъ съ такимъ глубокомысленнымъ видомъ, точно онъ постигъ всю книжную премудрость и, если бы захотѣлъ, могъ бы пересказать на память всѣ учебники отъ слова до слова, и затѣмъ вызвалъ къ доскѣ первый классъ. Согласно этому приказанію передъ каѳедрой выстроилось съ полдюжины воспитанниковъ, болѣе похожихъ на вороньи пугала, чѣмъ на дѣтей, до такой степени были изодраны ихъ колѣни и локти. Одинъ изъ нихъ положилъ передъ ученымъ наставникомъ грязную истрепанную книжонку.
-- Это нашъ первый классъ грамоты и философіи, Никкльби,-- сказалъ Сквирсъ, дѣлая Николаю знакъ подойти.-- Прежде, чѣмъ передать его вамъ, я самъ займусь съ ними латынью. Ну-съ, гдѣ же нашъ первый ученикъ?
-- Съ вашего позволенія, сэръ, онъ моетъ окна въ маленькой гостиной,-- отвѣчалъ временно занимающій мѣсто главы философскаго класса.
-- Моетъ окно? Прекрасно, -- замѣтилъ Сквирсъ.-- Мы придерживаемся практической методы преподаванія, Никкльби; это самая раціональная изъ всѣхъ педагогическихъ системъ. М-ы-т-ь -- мыть. Глаголъ дѣйствительный, означающій чистить, очищать. О-к-ок, н-о-но -- окно. Имя существительное означаетъ отверсне для пропуска свѣта. Когда дѣти ознакомятся съ этими понятіями теоретически, они ихъ изучаютъ на практикѣ. Мы дѣйствуемъ, основываясь на томъ же принципѣ, на основаніи котораго при изученіи географіи употребляется глобусъ. Ндѣ второй ученикъ?
-- Онъ полетъ садъ, сэръ -- отвѣтилъ тоненькій голосокъ.
-- Прекрасно,-- сказалъ Сквирсъ, ничуть не смущаясь.-- Полетъ садъ. Б-о-бо, т-а-та, н-и-ни, к-а-ка, ботаника. Имя существительное, означающее науку, которая знакомитъ насъ съ растеніями. Когда ботаника ознакомитъ ребенка съ растеніями, онъ идетъ изучать ихъ на практикѣ. Вотъ наша система, Никкльби. Что вы о ней думаете?
-- Во всякомъ случаѣ система, приносящая пользу.
-- Еще бы!-- подхватилъ Сквирсъ, не замѣчая насмѣшки въ словахъ своего помощника.-- Номеръ третій, что такое лошадь?
-- Животное, сэръ,-- отвѣтилъ мальчикъ,
-- Именно,-- подтвердилъ Сквирсъ.-- Неправда ли, Никкльби?
-- Мнѣ кажется, сэръ, въ этомъ не можетъ быть никакого сомнѣнія.
-- Никакого. Лошадь -- четвероногое, а четвероногое по-латыни значитъ животное, какъ это извѣстно всякому, кто знакомъ съ латинской грамматикой, иначе къ чему бы намъ служило знакомство съ грамматиками?
-- Разумѣется, ни къ чему,-- согласился разсѣянный Николай.
-- А такъ какъ теперь ты основательно знакомъ съ понятіемъ "лошадь",-- продолжалъ Сквирсъ, обращаясь къ мальчугану,-- то ступай и вычисти мою лошадь; да смотри, вычисти хорошенько, не то самъ получишь знатную чистку. Остальные отправляйтесь таскать воду, пока васъ не позовутъ, потому что завтра стирка и надо наполнить котлы.
Съ этими словами Сквирсъ распустилъ первый классъ изучать на практикѣ философію и бросилъ на Николая насмѣшливый взглядъ, въ которомъ, однако, сквозило сомнѣніе, какъ будто онъ былъ не вполнѣ увѣренъ, что о немъ подумаетъ его помощникъ.
-- Вотъ какова, Никкльби, принятая нами система,-- сказалъ онъ послѣ минутнаго молчанія.
Николай пожалъ едва замѣтно плечами и отвѣчалъ, что онъ это видитъ.
-- Система прекрасная, могу васъ увѣрить,-- продолжалъ Сквирсъ.-- Однако, теперь потрудитесь заняться чтеніемъ съ остальными; пора и вамъ приниматься за дѣло; здѣсь у насъ не принято сидѣть сложа руки.
Послѣднюю часть своей рѣчи мистеръ Сквирсъ произнесъ неожиданно строгимъ тономъ, какъ будто вдругъ спохватившись, что онъ позволилъ себѣ слишкомъ большую фамильярность съ помощникомъ. Впрочемъ, можетъ быть, ему просто не понравилось, что Николай не разсыпался въ восторженныхъ похвалахъ его системѣ и заведенію.
По приказанію школьнаго учителя, остальные четырнадцать мальчугановъ выстроились полукругомъ передъ каѳедрой новаго наставника, и минуту спустя Николай уже слушалъ скучное, монотонное чтеніе съ запинками на каждомъ словѣ. Читалась одна изъ тѣхъ въ высшей степени поучительныхъ исторій, какія можно встрѣтить только въ старинныхъ букваряхъ.
Въ этомъ интересномъ занятіи медленно проползло утро. Ровно въ часъ воспитанники отправились на кухню, гдѣ, испортивъ имъ весьма предусмотрительно аппетитъ какою-то картофельною бурдою, имъ подали кусокъ твердой, какъ дерево, солонины, причемъ Николаю было дано милостивое разрѣшеніе съѣсть свою порцію на собственной каѳедрѣ Послѣ обѣда наступила новая часовая рекреація, во время которой дѣти попрежнему сидѣли на скамьяхъ, съежившись и дрожа отъ холода.
У мистера Сквирса былъ обычай собирать воспитанниковъ послѣ каждой поѣздки въ столицу и читать имъ нѣчто вродѣ отчета о томъ, кого изъ ихъ друзей и родныхъ онъ видѣлъ, какія узналъ отъ нихъ новости, кому изъ дѣтей привезъ письма, съ кого получилъ плату сполна, кто у него остался въ долгу и т. д. Эта торжественная процедура происходила всегда послѣ обѣда на другой деньпо возвращеніи почтеннаго педагога. Очень можетъ быть, что, заставляя дѣтей такимъ образомъ томиться неизвѣстностью цѣлое утро, мистеръ Сквирсъ руководствовался желаніемъ развить въ нихъ стойкость характера, хотя тутъ могло дѣйствовать и другое соображеніе, а именно, разсчетъ на то, что спиртные напитки, потреблявшіеся имъ послѣ ранняго обѣда, должны укрѣпить въ немъ самомъ суровость и непреклонность. Какъ бы то ни было, дѣти, отозванныя отъ исполненія своихъ обязанностей,- кто изъ сада, кто изъ конюшни, кто съ чернаго двора, кто изъ сарая,-- были въ полномъ составѣ, когда вошелъ мистеръ Сквирсъ съ пачкой какихъ-то бумагъ, за нимъ слѣдовала мистриссъ Сквирсъ съ двумя тростями въ рукѣ.
-- Первому, кто скажетъ хоть слово, я спущу всю шкуру со спины,-- торжественно провозгласилъ мистеръ Сквирсъ, водворяя тишину.
Эти слова не замедлили произвести желаемое дѣйствіе: въ тотъ же мигъ воцарилось гробовое молчаніе, среди котораго мистеръ Сквирсъ продолжали:
-- Мальчики, я былъ въ Лондонѣ и вернулся въ нѣдра своего семейства и къ вамъ такимъ же здоровымъ и бодрымъ, какимъ былъ, какъ мы разставались.-- Слова эти, согласно установившемуся обычаю, были встрѣчены троекратнымъ "ура". Но какое это было ура! Оно скорѣе походило на вопль отчаянія, чѣмъ на дѣтскій радостный крикъ.
-- Я видѣлъ кое-кого изъ родныхъ нѣкоторыхъ воспитанниковъ,-- прибавилъ Сквирсъ, перелистывая свои бумаги,-- и они такъ довольны уходомъ за своими дѣтьми, что ни подъ какимъ видомъ не желаютъ брать ихъ отсюда. Весьма пріятный оборотъ дѣла для обѣихъ сторонъ.
При этихъ словахъ двѣ-три дѣтскихъ рученки украдкой смахнули слезу, но такъ какъ у очень немногихъ мальчугановъ были родители, то большинство осталось вполнѣ равнодушно къ сообщенному извѣстію.
-- Были у меня на этотъ разъ непріятности,-- продолжалъ Сквирсъ, и лицо его разомъ приняло свирѣпое выраженіе.-- Отецъ Больдера остался мнѣ долженъ два фунта. Больдеръ! Гдѣ онъ?
-- Вотъ онъ, сэръ,-- услужливо отвѣтило хоромъ десятка два голосовъ. Дѣти бываютъ иногда удивительно похожи на взрослыхъ.
-- Поди сюда, Больдеръ,-- сказалъ Сквирсъ.
Болѣзненный на видъ мальчикъ, съ руками, покрытыми струпьями, всталъ со своего мѣста, подошелъ къ каѳедрѣ и устремилъ на Сквирса умояющій взглядъ; личико его помертвѣло -- такъ сильно колотилось сердце у него въ груди.
-- Больдеръ,-- началъ Сквирсъ, растягивая слова, чтобы выиграть время, потому что онъ не зналъ, къ чему ему придраться.-- Больдеръ, если твой отецъ воображаетъ, что... Это что такое, сэръ?
Съ этими словами онъ схватилъ мальчика за рукавъ и съ ужасомъ и отвращеніемъ уставился на его руки.
-- Каккъ вы это назовете, сэръ?-- повторилъ школьный учитель, отвѣшивая мальчику удары своей тростью, вѣроятно, чтобы ускорить отвѣтъ.
-- Это не моя вина, сэръ, право же, не моя,-- со слезами пробормоталъ мальчуганъ.-- Они сами вскакиваютъ, должно быть, отъ черной работы или ужь я и самъ не знаю отчего; только я тутъ не виноватъ, нисколько не виноватъ.
-- Больдеръ,-- сказалъ Сквирсъ, засучивая рукава и поплевавъ на ладонь правой руки, чтобы крѣпче захватить трость,-- ты неисправимый маленькій негодяй, и такъ какъ послѣдняя порка не привела ли къ чему, попробуемъ, что скажетъ новая.
Не обращая вниманія на раздирающіе крики о пощадѣ, мистеръ Сквирсъ накинулся на мальчугана и билъ его до тѣхъ поръ, пока не выбился изъ силъ.
-- Вотъ тебѣ, негодяй,-- сказалъ онъ, наконецъ, бросая трость.-- Теперь чешись, сколько влѣзетъ, благо есть что почесать... Это еще, что за крикъ? Замолчишь ли ты, наконецъ? Вышвырни его, Смайкъ.
Несчастный Смайкъ, зная по опыту, что значитъ замедлить повиновеніемъ, въ одинъ мигъ выпроводилъ злополучную жертву за дверь, а мистеръ Сквирсъ снова взобрался на каѳедру съ помощью мистриссъ Сквирсъ, занимавшей мѣсто рядомъ съ супругомъ.
-- Ну-съ, посмотримъ, чья теперь очередь. Письмо для Бобби. Бобби, встань!
Еще одинъ мальчикъ поднялся съ мѣста и пристально уставился на письмо, которое школьный учитель пробѣгалъ про себя
-- Гм... гм!.. Бабушка Бобби приказала долго жить,-- сказалъ Сквирсъ,-- а его дядя Джонъ запилъ. Вотъ и всѣ новости которыя ему сообщаетъ сестра; она еще присылаетъ ему восемь пенсовъ, которые какъ разъ и пойдутъ за разбитое имъ стекло.-- Мистриссъ Сквирсъ, душенька, потрудитесь спрятать деньги.
Почтенная леди съ самымъ озабоченнымъ видомъ сунула себѣ въ карманъ восемь пенсовъ, а Сквирсъ, какъ ни въ чемъ не бывало, перешелъ къ слѣдующему по-очереди ученику.
Съ мѣста поднялся третій мальчикъ, между тѣмъ какъ мистеръ Сквирсъ пробѣгалъ второе письмо, точно также какъ и предыдущее, про себя.
-- Тетка Греймарша съ материнской стороны,-- сказалъ онъ, ознакомившись съ содержаніемъ письма,-- въ восторгѣ слышать, что ея племянникъ доволенъ и счастливъ, и шлетъ свой почтительный привѣтъ мистриссъ Сквирсъ, которую называетъ ангеломъ. Она находитъ также, что и мистеръ Сквирсъ слишкомъ добръ для этого ужаснаго свѣта, но надѣется, что дни его будутъ продолжены ради благого дѣла, которому онъ себя посвятилъ Она бы охотно прислала двѣ пары носковъ, о которыхъ ее проситъ племянникъ, но такъ какъ въ настоящую минуту сама сидитъ безъ денегъ, то посылаетъ книгу священнаго содержанія и совѣтуетъ надѣяться на Провидѣніе. Но главное, она увѣрена, что онъ во всемь будетъ безпрекословно повиноваться мистеру и мистриссъ Сквирсъ -- своимъ единственнымъ друзьямъ,-- будетъ всѣмъ сердцемъ любить мастера Сквирса и, какъ подобаетъ истинному христіанину, не станетъ смѣяться надъ тѣмъ, что онъ и другія дѣти спитъ впятеромъ на одной постели. Прекрасное письмо,-- заключилъ Сквирсъ, складывая его.-- Письмо, преисполненное самаго горячаго чувства! Замѣчательное письмо!
Въ нѣкоторомъ смыслѣ письмо было дѣйствительно замѣчательно, особенно если вѣрить близкимъ друзьямъ тетки Греймарша, утверждавшимъ, будто бы эта самая тетка приходилась маленькому Греймаршу гораздо болѣе близкою родственницею, а именно матерью. Тѣмъ не менѣе Сквирсъ ни словомъ не намекнулъ на это обстоятельство (да и было бы безнравственно упоминать объ этомъ при дѣтяхъ) и продолжалъ перекличку. Слѣдующимъ былъ вызванъ "Моббсъ". Греймаршъ сѣлъ на свое мѣсто и поднялся Моббсъ.
-- Мачиха Моббса,-- началъ опять Свирсъ,-- слегла въ постель отъ горя, такъ какъ до нея дошли слухи, что пасынокъ ея отказывается ѣсть сало; и съ тѣхъ поръ она никакъ не можетъ поправиться. Хотѣла бы она знать, пишетъ она, какого еще ему нужно рожна, если онъ воротитъ свой носъ отъ похлебки изъ коровьей печенки, которую благословилъ въ передобѣденной молитвѣ его добрый наставникъ? Она узнала объ этомъ изъ газетъ, такъ какъ мистеръ Сквирсъ слишкомъ благороденъ и добръ, чтобы сѣять раздоръ между родственниками, и это ее до такой степени огорчило, что Моббсъ и представить себѣ не можетъ. Она въ отчаяніи, что онъ выказалъ такую строптивость (ибо строптивость есть великій грѣхъ и порокъ) и надѣется, что мистеръ Сквирсъ не откажется наставить его на путь истины хотя бы съ помощью розги. Вслѣдствіе всего вышесказаннаго мачиха Моббса прекращаетъ высылку его еженедѣльныхъ полупенсовиковъ, а купленый для него ножъ съ двумя лезвіями и пробочникомъ отсылаетъ миссіонерамъ.
-- Строптивость,-- произнесъ мистеръ Сквирсъ послѣ минуты зловѣщаго молчанія, поплевавъ въ то же время на ладонь правой руки,-- строптивость есть порокъ, который слѣдуетъ искоренять. Дѣти должны быть всегда веселы и довольны. Поди сюда, Моббсъ!
Моббсъ медленно двинулся къ каѳедрѣ, заранѣе, приставивъ къ глазамъ кулаки. Предчувствіе его не обмануло, и онъ вскорѣ, по примѣру перваго мальчугана, былъ съ громкимъ ревомъ выпровожденъ за дверь.
Затѣмъ мистеръ Сквирсъ пробѣжалъ еще цѣлую кипу писемъ самаго разнообразнаго вида и содержанія. Въ иныхъ были деньги, которыя немедленно передавались на попеченіе мистриссъ Сквирсъ, въ другихъ заключались кое-какія мелкія принадлежности туалета, вродѣ ночныхъ колпаковъ и тому надобныхъ вещицъ; но всѣ онѣ, но увѣренію почтенной хозяйки, оказывались или слишкомъ малы, или слишкомъ велики для тѣхъ, кому предназначались, и, что еще удивительнѣе, всѣ приходились "какъ вылитые" юному Сквирсу, который, по всей вѣроятности, обладалъ весьма растяжимыми членами. Особенно эластичною оказалась его голова: колпаки и шапки всевозможныхъ размѣровъ приходились на нее, "точно по ней были сшиты".
По окончаніи торжественной процедуры чтенія писемъ мистеръ Сквирсъ прочелъ еще нѣсколько весьма поучительныхъ новацій и затѣмъ удалился, причемъ всѣ они должны были остаться въ той же классной, гдѣ теперь стало еще холоднѣе и куда въ сумеркахъ имъ подали ужинъ, состоявшій изъ хлѣба съ сыромъ.
Въ одномъ углу комнаты, неподалеку отъ каѳедры мистера Сквирса, чуть-чуть тлѣлъ огонекъ на крошечномъ очагѣ; къ нему-то и пристроился Николай въ самомъ безнадежномъ, подавленномъ настроеніи духа. Только теперь онъ вполнѣ созналъ свое положеніе, и имъ овладѣло такое уныніе, что, кажется, если бы сейчасъ пришла къ нему смерть, онъ бы обрадовался ей, какъ избавительницѣ. Жестокость, невольнымъ свидѣтелемъ которой ему пришлось быть, звѣрство и грубость Сквирса даже въ лучшія его минуты, весь этотъ грязный вертепъ со всѣми его ужасами, все вмѣстѣ повергла его въ безвыходное отчаяніе. Когда-же онъ вспоминалъ, что находится здѣсь въ качествѣ наставника и помощника (не все ли равно, какое несчастное стеченіе обстоятельствъ загнало его сюда), а слѣдовательно, какъ бы соучастника въ системѣ, приводившей его въ весьма естественный ужасъ и возмущавшей его до глубины души, онъ почувствовалъ глубокое презрѣніе къ самому себѣ; одну минуту ему даже стало казаться, что настоящее его положеніе покрываетъ его такимъ неизгладимымъ позоромъ, который во-вѣки вѣковъ не позволитъ ему взглянуть въ глаза честнымъ людямъ.
Тѣмъ не менѣе, въ настоящемъ, рѣшеніе, принятое имъ вчера ночью, оставалось неизмѣннымъ. Онъ уже написалъ матери и сестрѣ, сообщая имъ о своемъ благополучномъ прибытіи и упоминая вскользъ о Дотбойсъ-Голлѣ, да и то въ самомъ веселомъ тонѣ. Въ концѣ письма онъ выражалъ надежду принести здѣсь кое-какую пользу. Что бы съ нимъ ни случилось, онъ ради матери и сестры ни подъ какимъ видомъ не хотѣлъ возбуждать противъ себя гнѣва дяди.
Но у него была еще одна забота, которая мучила его даже больше, чѣмъ сознаніе его собственнаго положенія. Это была забота о будущности Кетъ. Дядя обманулъ его; кто же могъ поручиться, что онъ не поступитъ точно такъ же и съ его сестрой и не поставитъ ее въ такія условія, при которыхъ ея молодость и красота послужитъ ей на погибель? Для человѣка въ положеніи Николая, связаннаго по рукамъ и ногамъ, это была ужасная мысль. Однако, онъ утѣшилъ себя тѣмъ, что Кэтъ была не одна: съ ней были ея мать и маленькая портретистка, которая если и не отличалась особеннымъ умомъ, зато не мало пожила на свѣтѣ и должна была хоть сколько-нибудь знать жизнь и людей. Николай всячески старался себя убѣдить, что Ральфъ Никкльби такъ дурно отнесся къ нему, потому что возненавидѣлъ его съ перваго взгляда; а такъ какъ теперь у него было полное основаніе отвѣчать Ральфу тѣмъ же, то онъ безъ труда увѣрилъ себя, что все дѣло тутъ было только въ личной ненависти, не распространявшейся на его мать и сестру.
Въ то время, какъ Николай сидѣлъ такимъ образомъ, углубившись въ свои мысли, онъ другъ почувствовалъ на себѣ чей-то взглядъ и, поднявъ голову, встрѣтился глазами со Смайкомъ. Сидя на корточкахъ передъ очагомъ, Смайкгь разрывалъ руками золу, вытаскивалъ оттуда кусочки неперегорѣвшаго угля и бросая ихъ въ огонь. Онъ оставилъ было на минуту свое занятіе, чтобы украдкой взглянуть на Николая, но замѣтивъ, что тотъ поймалъ его взглядъ, стремительно откинулся назадъ.
-- Не бойся меня,-- сказалъ Николай.-- Ты озябъ?
-- Н-н-нѣтъ.
-- Отчего же ты такъ дрожишь?
-- Я не озябъ,-- отвѣтилъ съ живостью Смайкъ.-- Я привыкъ къ холоду.
Въ каждомъ словѣ, въ каждомъ движеніи несчастнаго было столько робости и забитости, что Николай невольно прошепталъ: "Бѣдняжка!" Если бы онъ ударилъ Смайка, тотъ принялъ бы это, какъ должное и только поспѣшилъ бы уйти, не сказавь ни слова. Теперь же онъ разразился слезами.
-- Боже мой, Господи!-- воскликнулъ онъ, закрывая лицо своими потрескавшимися мозолистыми руками.-- Сердце мое разорвется, навѣрное разорвется!
-- Полно, полно!-- сказалъ Николай, положивъ руку ему на плечо.-- Будь мужчиной. Вѣдь мы съ тобой почти что сверстники. Богъ поможетъ тебѣ, не плачь!
-- Боже мой, Боже мой!-- рыдалъ Смайкъ.-- Кто мнѣ поможетъ! Сколько лѣтъ, ахъ, сколько лѣтъ уже прошло съ тѣхъ поръ, какъ я былъ такимъ же крошкой, меньше, чѣмъ самый маленькій изъ тѣхъ, что томятся здѣсь! А теперь, гдѣ они всѣ?
-- О комъ ты говоришь, скажи мнѣ?-- спросилъ Николай, чтобы какъ-нибудь успокоить бѣдное полупомѣшанное существо.
-- Мои друзья,-- отвѣтилъ несчастный,-- мои... мои... Ахъ, сколько я выстрадалъ, сколько выстрадалъ!
-- Надежда всегда остается,-- возразилъ Николай, не зная, что и сказать ему въ утѣшеніе.
-- Нѣтъ, нѣтъ,-- твердилъ Смайкъ,-- для меня нѣтъ надежды. Помните вы того мальчика, который умеръ здѣсь?
-- Ты знаешь, что меня здѣсь не было въ то время,-- сказалъ Николай мягко,- но все равно, говори, что ты хотѣлъ сказать?
-- Вотъ видите ли,-- началъ бѣдняга, придвигаясь къ нему поближе,-- я былъ съ нимъ въ ту ночь, и когда все въ домѣ затихло, онъ пересталъ кричать и звать своихъ, какъ дѣлалъ это раньше. Теперь онъ видѣлъ ихъ возлѣ себя, видѣлъ своихъ близкихъ и улыбался имъ, и говорилъ съ ними, и даже протянулъ руки, чтобы ихъ обнять, да такъ и умеръ. Вы меня слушаете?
-- Да, да, разумѣется,-- сказалъ Николай.
-- Кто же мнѣ улыбнется, когда я буду умирать?-- воскликнулъ несчастный съ новымъ приступомъ дрожи.-- Кто будетъ со мною разговаривать въ эти долгія ночи! Мои близкіе не могутъ придти; да если бы и пришли, я бы только ихъ испугался, потому что я ихъ не знаю и никогда не узнаю. Страхъ и страданіе, страхъ и страданіе,-- вотъ моя участь до самой могилы. Нѣтъ, нѣтъ, для меня нѣтъ надежды!
Въ эту минуту раздался звонокь, призывавшій ко сну. Эти звуки разомъ вернули бѣднаго идіота въ состояніе прежняго отупѣнія, и онъ, крадучись, тихонько выскользнулъ изъ комнаты, словно боясь, чтобы его не замѣтили. Черезъ нѣсколько минутъ Николай поднялся съ мѣста и съ тяжелымъ сердцемъ побрелъ вслѣдъ за дѣтьми -- конечно, не на покой, какой ужъ тамъ покой,-- въ грязный и душный дортуаръ.