Николай ищетъ новаго мѣста, но, потерпѣвъ неудачу, поступаетъ учителемъ въ одинъ частный домъ.
На слѣдующее утро Николай прежде всего позаботился о томъ, чтобы пріискать себѣ квартиру, гдѣ бы онъ могъ помѣститься со Смайкомъ и ждать у моря погоды, такъ какъ ему было совѣстно пользоваться долѣе гостепріимствомъ Ньюмэна Ногса, который ради удобства своего молодого друга готовь былъ ночевать хоть на лѣстницѣ.
Собравъ необходимыя справки о квартирѣ, отдававшейся въ наемъ, какъ гласилъ билетикъ, прикленный на окнѣ подвальнаго этажа, Николай узналъ, что она состоитъ изъ одной комнаты во второмъ этажѣ, расположенной подъ самой крышей, что изъ оконъ ея открывается восхитительный видъ на сосѣднія черепичныя кровли и дымовыя трубы и что сдается она по-недѣльно. Сдать же ее на наивыгоднѣйшихъ по возможности условіяхъ было поручено домовладѣльцемъ одному изъ жильцовъ подвальнаго этажа, который въ то же время обязался присматривать за пустыми квартирами этого дома и слѣдить, чтобы жильцы не удирали изъ занятыхъ, не заплативъ денегъ. Въ благодарность за всѣ эти услуги жилецъ подвала былъ освобожденъ отъ платы за квартиру,-- предосторожность въ высшей степени похвальная, такъ какъ въ противномъ случаѣ онъ и самъ сбѣжалъ бы вмѣстѣ съ остальными.
Обитателемъ этои-то комнаты и сдѣлался Николай. Онъ взялъ напрокатъ въ сосѣднемъ магазинѣ подержанной мебели пять -- шесть необходимыхъ вещей и заплатилъ за недѣлю впередъ изъ денегъ, вырученныхъ за кое-какое ненужное платье, которое они со Смайкомъ рѣшили продать. Черезъ часъ онъ былъ уже дома, опустившись на одинъ изъ немногихъ стульевъ, украшавшихъ его новое жилище, принялся строить планы будущаго, которое было такъ же темно и печально, какъ видъ изъ его окна. Но чѣмъ больше онъ думалъ, тѣмъ безотраднѣе казалось ему его положеніе; наконецъ, не придумавъ ничего утѣшительнаго, онъ рѣшилъ пойти прогуляться, въ надеждѣ, что это хоть немного его ободритъ. Итакъ, захвативъ свою шляпу, онъ вышелъ и принялся бродить ко улицамъ вмѣстѣ съ наводнявшей ихъ суетливой толпой, предоставивъ Смайку хозяйничать въ ихъ квартирѣ и доставивъ этимъ неизрѣченное удовольствіе бѣдному парню, который разставлялъ и переставлялъ ихъ скудную мебель съ такимъ дѣтскимъ восторгомъ, точно украшалъ роскошный дворецъ.
Когда человѣкъ занятъ мыслью о своихъ личныхъ дѣлахъ, то, если даже онъ попадетъ въ толпу, гдѣ никто не интересуется имъ, гдѣ его личность совершенно теряется и гдѣ, казалось бы, онъ долженъ забыть о себѣ, видя свое ничтожество въ этой массѣ людей, его заботы все таки продолжаютъ всецѣло поглощать его вниманіе и мучить его. Скверное положеніе личныхъ его дѣлъ было единственной мыслью, занимавшею умъ Николая, и напрасно старался онъ заглушить ее быстрой ходьбой. Онъ пробовалъ разсѣяться, заставляя себя думать о людяхъ, шедшихъ рядомъ съ нимъ, пытаясь представить себѣ ихъ чувства, ихъ радости и страданія; но черезъ нѣсколько секундъ ловилъ себя на томъ, что онъ сопоставляетъ и сравниваетъ ихъ положеніе со своимъ и мысль его опять возвращалась въ свое старое русло.
Погруженый въ такія размышленія, онъ безцѣльно бродилъ по самымъ бойкимъ улицамъ Лондона и вдругъ, случайно, поднявъ глаза, увидѣлъ большую небесно-голубую вывѣску, на которой было написано золотыми буквами: "Главное справочное бюро: доставляетъ мѣста и занятія всякаго рода". Контора выходила фасадомъ на улицу, но окно ея было завѣшено толстою шторой и въ дверяхъ не было стеколъ. Но за оконнымъ стекломъ висѣлъ въ видѣ приманки длинный рядъ рукописныхъ объявленій о всевозможныхъ мѣстахъ, начиная съ мѣста секретаря и кончая разсыльнымъ.
Николай инстинктивно остановился передъ этимъ храмомъ надежды и пробѣжалъ выведенные крупными буквами заголовки объявленій, представлявшіе полный перечень всевозможныхъ карьеръ. Удовлетворивъ свое любопытство, онъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ впередъ, потомъ воротился, опять пошелъ впередъ и, наконецъ, послѣ минутнаго колебанія храбро открылъ дверь и вошелъ въ святилище.
Это была маленькая комнатка. Полъ былъ обитъ клеенкой. Въ одномъ изъ угловъ стояла высокая конторка, отгороженная рѣшеткой, а за конторкой возсѣдалъ долговязый юноша съ хитрыми глазами и острымъ выдающимся подбородкомъ. Этотъ юноша и былъ авторомъ вывѣшенныхъ въ окнѣ объявленіи. Передъ нимъ лежала развернутая конторская книга; пальцы его правой руки были засунуты между листами книги, а глаза устремлены на толстую старую леди въ высокомъ чепцѣ, бывшую, очевидно, хозяйкой учрежденія. Толстая леди грѣлась у камина, а клеркъ, повидимому, ждалъ только ея приказанія, чтобы разыскать въ лежавшей передъ нимъ книгѣ съ ржавыми застежками какую она потребуетъ запись.
Николай еще на улицѣ прочелъ въ объявленіи, что съ "десяти часовъ утра до четырехъ дня ежедневно желающіе могутъ найти въ конторѣ служанокъ, ищущихъ мѣстъ", и поэтому сразу догадался, что привело сюда шестерыхъ здоровыхъ, плечистыхъ женщинъ, сидѣвшихъ рядомъ на скамьѣ вдоль стѣны, съ аттестатами и зонтиками въ рукахъ; лица у этихъ женщинъ были печальныя и тревожныя -- очевидно, онѣ ждали нанимателей. Но Николай не могъ понять, какихъ мѣстъ искали двѣ щеголихи, разговариваніія съ толстой старухой у камина. Сказавъ клерку, что онъ подождетъ своей очереди, нашъ герой усѣлся въ углу. Старуха, прекратившая было разговоръ при его появленіи, теперь заговорила опять.
-- Кухарка, Томъ!-- сказала она вытягивая ноги на рѣшетку камина.
-- Кухарка,-- повторилъ Томъ и сталъ быстро перелистывать книгу.-- Есть!
-- Выбери два мѣстечка, да получше.
-- Пожалуйста, молодой человѣкъ, подыщите мнѣ такое, чтобы было поменьше работы,-- прибавила одна изъ щеголихъ, миловидная женщина въ модныхъ ботинкахъ.
-- Мистриссъ Меркеръ,-- прочелъ Томъ въ записяхъ,-- Руссель-плэсъ, Руссель-скверъ. Жалованья восемнадцать гиней, кромѣ чаю, сахару. Семейство изъ двухъ лицъ; живутъ очень скромно. Пять душъ женской прислуги. Мужской прислуги нѣтъ.
-- Ахъ, нѣтъ, это не подходить. Поищите-ка другое, молодой человѣкъ,-- жеманилась франтиха.
-- Мистриссъ Врайметъ, Плизюнтъ-плэсъ, Финсбери,-- читалъ клеркъ.-- Жалованья двѣнадцать гиней; чай и сахаръ не отъ хозяевъ. Семейство очень строгихъ правилъ...
-- Можете не продолжать,-- прервала нетерпѣливо дѣвица.
-- Три человѣка мужской прислуги также строгихъ правилъ,-- докончилъ тѣмъ не менѣе клеркъ съ особеннымъ удареніемъ.
-- Вы говорите три?-- переспросила внезапно заинтересовавшись дѣвица.
-- Три человѣка мужской прислуги строгихъ правилъ,-- повторилъ Томь.-- Кромѣ того: кухарка, горничная и нянька. Каждое воскресенье всѣ три прислуги женскаго пола обязаны посѣщать въ сопровожденіи трехъ лакеевъ молитвенныя собранія конгрегаціи диссидентокъ, три раза въ теченіе дня. Если кухарка окажется въ правилахъ нравственности тверже лакея, который будетъ ея кавалеромъ, она обязуется его поучать; если лакеи тверже кухарки, то поучать долженъ онъ.
-- Я желаю получить адресъ этого мѣста,-- сказала кліентка.-- Навѣрно не знаю, но возможно, что оно мнѣ подойдетъ.
-- Вотъ еще одно,-- объявилъ Томъ, переворачивая страницу.-- Семейство Галланбайля, члена парламента, ищетъ кухарку. Жалованья пятнадцать гиней, чай, сахаръ. Кухаркѣ разрѣшается принимать двоюродныхъ братьевъ, если это люди богобоязненные. Примѣчаніе. По воскресеньямъ для прислуги холодный обѣдъ. Мистеръ Галланбайль строго соблюдаетъ законъ о воскресныхъ дняхъ и потому въ эти дни горячихъ блюдъ не полагается никому въ домѣ; являются исключеніямъ только мистеръ и мистриссъ Галланбайль, стяжавшіе себѣ это право благочестивыми дѣлами. Въ воскресные дни мистеръ Галланбайль обѣдаетъ позже обыкновеннаго, съ нарочной цѣлью не допустить кухарку до грѣха усиленно заняться своимъ туалетомъ.
-- Что-то мнѣ кажется, какъ будто послѣднее мѣсто похуже,-- сказала служанка, пошептавшись со своею пріятельницею.-- Нѣтъ, вы ужь лучше дайте мнѣ адресъ того... другого, оно болѣе подходящее; а если тамъ не сговорюсь, то ужь придется слова навѣдаться къ вамъ.
Томъ далъ требуемый адресъ, и расфранченная дѣвица, уплативъ толстой старухѣ установленный гонораръ, вышла въ сопровождѣніи своей товарки.
Не успѣлъ Николай открыть рта, чтобы попросить молодого человѣка отыскать букву С и перечислить ему всѣ записанныя у нихъ вакантныя мѣста секретарей, какъ увидѣлъ входившую новую посѣтительницу, наружность которой такъ поразила и заинтересовала его, что онъ тотчасъ же уступилъ ей свою очередь, а самъ сталъ въ сторонѣ.
Вошедшей дѣвушкѣ можно было дать не болѣе восемнадцати лѣтъ; она была очень тонка, невысокаго роста, но удивительно стройна. Она скромно подошла къ конторкѣ и спросила вполголоса, нѣтъ ли свободнаго мѣста гувернантки или компаінонки къ какой-нибудь леди. При этомъ она на минуту приподняла вуаль, и Николай увидѣлъ личико необыкновенной красоты, хотя и омраченное облакомъ печали. Обворожительное личико казалось тѣмъ болѣе грустнымъ, что дѣвушка была еще очень молода. Ей дали адресъ; она заплатила, что слѣдовало, за справку и легкой поступью направилась къ двери.
Она была одѣта очень опрятно, но въ то же время просто -- такъ просто, что если бы ея костюмъ облекалъ другую, менѣе изящную фигуру, онъ казался бы жалкой тряпкой. Ее сопровождала толстая служанка съ краснымъ лицомъ и выпученными глазами, грязная, съ голыми руками, высовывавшимися изъ подъ накинутаго на плечи платка, до того перемазаннаго, точно его только-что вытащили изъ водосточной канавы; даже лицо этой женщины было плохо отмыто отъ слѣдовъ угля и сажи. Однимъ словомъ, судя по всѣмъ признакамъ, ее можно было причислить къ разряду тѣхъ служанокъ, которыя сидѣли на скамьѣ и съ пятерыми она сейчасъ же начала перемигиваться и обмѣниваться какими-то знаками въ родѣ тѣхъ кабалистическихъ знаковъ, по которымъ масоны сразу узнаютъ другъ друга.
Служанка вышла вслѣдъ за своей госпожой, и прежде, чѣмъ Николай успѣлъ опомниться отъ удивленія и восторга, онѣ уже исчезли. Не поручусь, что онъ не кинулся бы слѣдомъ за ними (въ этомъ нѣтъ ничего невозможнаго, хотя благоразумные люди, быть можетъ, и но одобрили бы такого нелѣпаго поступка), если бы его не удержало любопытство: ему хотѣлось дослушать разговоръ, завязавшійся между толстой старухой и клеркомъ:
-- Когда она опять зайдетъ къ намъ, Томъ?-- спросила хозяйка.
-- Завтра утромъ,-- отвѣчалъ Томъ, очинивая перо.
-- Куда ты ее направилъ.
-- Къ мистриссъ Кларкъ.
-- Сладкое житье ожидаетъ ее, если она возьметъ это мѣстечко,-- сказала толстуха, доставая понюшку табаку изъ оловянной табакерки.
Томъ не далъ словеснаго отвѣта, но, подперевъ языкомъ щеку, указалъ кончикомъ пера на Николая, обращая этимъ жестомъ вниманіе старухи на то обстоятельство, что въ комнатѣ присутствуетъ постороннее лицо. Тогда она сейчасъ же обратилась къ Николаю съ обычной фразой:
-- Чѣмъ можемъ мы служить вамъ, сэръ?
Не тратя лишнихъ словъ, Николай спросилъ, не найдется ли у нихъ мѣста секретаря или переписчика при какомъ-нибудь джентльменѣ.
-- Какъ не найтись! Навѣрное цѣлая дюжина, не такъ ли, Томъ?
-- Полагаю, что такъ,-- отвѣчалъ этотъ юноша, фамильярно подмигивая Николаю и думая, вѣроятно, осчастливить его этимъ знакомъ вниманія. Но неблагодарный Николай съ отвращеніемъ отвернулся.
Когда мистеръ Томъ справился по реестровой книгѣ, то оказалось, что вмѣсто дюжины мѣстъ, которыя предлагала хозяйка, есть только одно -- у мистера Григсбюри, знаменитаго члена парламента, проживавшаго въ Манчестерскомъ подворьѣ въ Вестминстерѣ. Мистеру Григсбюри нуженъ былъ молодой человѣкъ, который сумѣлъ бы привести въ порядокъ его бумаги и велъ бы его корреспонденцію, и Николай оказывался именно такимъ молодымъ человѣкомъ, какой былъ нуженъ мистеру Григсбюри.
-- Я ничего не знаю о размѣрѣ вознагражденія,-- сказала толстуха:-- онъ предпочитаетъ условливаться непосредственно съ нанимающимся, но полагаю, что плата недурна, такъ какъ вѣдь онъ членъ парламента.
Николай по своей неопытности не оцѣнилъ всей силы послѣдняго аргумента, который поэтому не особенно подѣйствовалъ ка него въ ободряющемъ смыслѣ; но онъ предпочелъ не вступать въ пререканія по этому пункту и, порѣшивъ немедленно сходить къ мистеру Григсбюри попытать счастья, спросилъ его адресъ.
-- Я не знаю номера дома,-- отвѣчалъ Томъ,-- но Манчестерское подворье не очень велико, и самое большое, неудобство, какое можетъ вамъ представиться, это то, что вы будете стучаться во всѣ двери направо и налѣво, пока разыщите его. А что, неправда ли, хорошенькая дѣвочка?
-- Какая дѣвочка?-- строго спросилъ Николай.
-- Ну, ладно, вы отлично знаете, о комъ я говорю. Неправда ли, прехорошенькая,-- продолжалъ шепотомъ Томъ, наклоняясь къ уху Николая, потомъ прищурилъ одинъ глазъ и мотнулъ въ воздухѣ подбородкомъ.-- Развѣ вы ее не замѣтили? Толкуйте, чего добраго, вы еще скажете, что не желали бы быть на моемъ мѣстѣ завтра утромъ, когда она явится сюда?
Николай взглягулъ на него такимъ взглядомъ, точно имѣлъ намѣреніе хватить его по башкѣ шнуровой книгой за то, что тотъ осмѣливается восхищаться прекрасной незнакомкой, но воздержался и, принявъ высокомѣрный видъ, вышелъ изъ конторы. Въ своемъ негодованіи, онъ позабылъ о законахъ рыцарства, которые не только дозволяли каждому рыцарю выслушивать всякія похвалы и любезности по адресу дамы его сердца, но даже вмѣняли ему въ обязанность слоняться по всему свѣту и раскраивать головы всѣмъ прозаическимъ, положительнымъ людямъ, не соглашавшимся превозносить до небесъ всякою прославленную красотку на томъ основаніи, что они, молъ, никогда ея не видали. И подѣломъ прозаическимъ людямъ: развѣ это можетъ служить отговоркой?
Ломая голову надъ вопросомъ, какихъ горестей и напастей могла быть жертвою его незнакомка, Николай на время позабылъ о своихъ собственныхъ бѣдахъ. Долго блуждалъ онъ по улицамъ, нѣсколько разъ возвращался и разспрашивалъ, какъ ему идти, пока, наконецъ, добрался до цѣли своего странствія.
Въ нѣсколькихъ стахъ шагахъ отъ древняго Вестминстерскаго аббатства, но еще въ чертѣ Сити, есть одинъ тѣсный, грязный кварталъ, служащій своего рода аббатствомъ современнымъ членамъ парламента, конечно, изъ самыхъ захудалыхъ. Здѣсь всего одна улица съ двумя рядами невзрачныхъ домовъ, сдающихся по комнатамъ. Во время парламентскихъ каникулъ во всѣхъ окнахъ этихъ безобразныхъ домовъ красуются бѣлые билетики, и на нихъ, точь-въ-точь, какъ и на лицахъ парламентскихъ дѣятелей послѣдней сессіи, бывшихъ обитателей комнатъ, о которыхъ возвѣщаютъ билетики, къ какой бы партіи ни принадлежали эти господа, къ министерской или оппозиціонной, можно прочесть: "Отдается въ наемъ". Съ концомъ парламентскихъ каникулъ исчезаютъ и билетики съ оконъ, а дома наполняются законодателями; куда ни плюнь, попадешь въ законодателя: онъ и въ подвальномъ, и въ первомъ, и во второмъ, и въ третьемъ эіажѣ, и на чердакѣ. Словомъ, повсюду, во всѣхъ щеляхъ -- законодатели. Въ ихъ кабинетахъ и пріемныхъ отъ разныхъ депутацій и делегацій дымъ идетъ коромысломъ. Отъ покрытыхъ плѣсенью парламентскихъ актовъ и петицій воздухъ въ туманную погоду бываетъ такъ тяжелъ, что почтальоны, заходя сюда, чуть не надаютъ въ обморокъ отъ испареній, бьющихъ имъ въ носъ. Тутъ можно увидѣть жалкія фигуры оборванцевъ, выискивающихъ удобнаго случая отправить неоплаченное письмо, и блуждающихъ, точно тѣни умершихъ писцовъ по чистилищу. Это-то и есть Манчестерское подворье. Тутъ во всякій часъ ночи можно услышать щелканье ключа въ заржавленномъ замкѣ и стукъ захлопнувшейся двери. Иной разъ порывъ вѣтра, пробѣгая по водѣ, омывающей стѣны здѣшнихъ домовъ, и по длинному ряду комнатъ, донесетъ до васъ пискливый голосокъ какого нибудь юнаго депутата, который зубритъ свою рѣчь, приготовленную для завтрашняго засѣданія. Днемъ же здѣсь раздаются то завывающіе звуки органа, то хрипъ и бренчанье всевозможныхъ шарманокъ. Манчестерское подворье напоминаетъ бутылку отъ портера съ ея узкимъ и короткимъ горлышкомъ или вершу, которою ловятъ угрей: оно имѣетъ одинъ только выходъ. Такимъ образомъ Манчестерское подворье можетъ служить эмблемой, изображающей карьеру его постояльцевъ: пробравшись въ парламентъ съ невѣроятными усиліями, помощью всякихъ ухищреній, они очень скоро убѣждаются, что изъ него, какъ изъ Манчестерскаго подворья, одинъ только выходъ -- назадъ, и счастье ихъ, если они сумѣютъ вернуться назадъ такими же ограниченными, небогатыми и неизвѣстными людьми, какими были раньше
Проникнувъ въ Манчестерское подворье съ адресомъ великаго Григсбюри въ рукахъ, Николай увидѣлъ толпу людей, входившихъ въ одинъ изъ самыхъ грязныхъ домовъ неподалеку отъ воротъ подворья и, дождавшись, пока всѣ вошли, спросилъ слугу, отворявшаго дверь, не здѣсь ли живетъ мистеръ Григсбюри.
Этотъ слуга былъ худой, невзрачный малый съ такимъ болѣзненнымъ, блѣднымъ лицомъ, точно все свое дѣтство онъ провелъ въ подвалѣ,-- да, по всей вѣроятности, такъ оно и было.
-- Мистеръ Григсбюри?-- переспросилъ онъ.-- Да, здѣсь. Совершенно вѣрно. Пойдите.
Николай не заставилъ себя просить и вошелъ, а слуга, заперевъ за нимъ дверь, моментально исчезъ. Все это было очень странно, но еще страннѣе было то, что и корридорь, и узкая лѣстница, затемнявшая и безъ того темную прихожую, были биткомъ набиты людьми. Судя по серьезнымъ, торжественнымъ лицамъ этихъ людей, можно было заключить, что они пребывали въ ожиданіи чего-то очень важнаго, имѣющаго совершиться. Глубокое молчаніе только изрѣдка нарушалось осторожнымъ шепотомъ: одинъ говорилъ другому на ухо нѣсколько словъ, или иной разъ цѣлая кучка людей перешептывалась, что-то обсуждая, и затѣмъ одни утвердительно кивали другъ другу, другіе ожесточенію качали головой въ знакъ отрицанія, и становилось яснымъ, что эти люди, твердо рѣшились добиваться задуманнаго и ни передъ чѣмъ но отступать.
Николай прождалъ нѣсколько минутъ, но загадка не объяснялась. Наконецъ, ему стало невтерпежъ, и онъ уже собирался спросить своего сосѣда, что все это означаетъ, какъ вдругъ наверху послышалось какое-то движеніе и чей-то голосъ прокричалъ: "Господа, прошу васъ, войдите". Въ отвѣтъ на это, всѣ, бывшіе на лѣстницѣ, вмѣсто того, чтобы войти ринулись внизъ и стали необыкновенно любезно предлагать джентльменамъ, стоявшимъ ближе къ выходной двери, чтобы они вошли первыми; но тѣ, въ свою очередь, съ не менѣе утонченною вѣжливостью заявили, что они отказываются отъ этой чести. Однако, многимъ изъ нихъ пришлось удостоиться ея помимо своей воли, такъ какъ хлынувшая сверху толпа вытѣснила изъ корридора на лѣстницу съ полдюжины джентльменовъ, въ томъ числѣ и Николая, и, подхвативъ ихъ, внесла на площадку, а затѣмъ въ кабинетъ мистера Григсбюри. Они влетѣли, какъ бомбы, а толпа, тѣснившая ихъ, мигомъ наполнила комнату, отрѣзавъ имъ отступленіе.
-- Милости просимъ, джентльмены; очень радъ васъ видѣть,-- началъ мистеръ Григсбюри. Для человѣка, принимающаго желанныхъ гостей, мистеръ Григсбюри имѣлъ слишкомъ пасмурный видъ, такъ что трудно было повѣрить искренности его любезнаго пріема. Но, можетъ быть, недовольное выраженіе его лица являлось лишь естественнымъ послѣдствіемъ привычки государственнаго мужа, члена парламента, скрывать свои настоящія чувства подъ личиною серьезности. Мистеръ Григсбюри былъ плотный, видный мужчина съ большой головой, зычнымъ голосомъ, величественными манерами и необыкновеннымъ умѣньемъ говорить съ многозначительнымъ видомъ ничего незначущія вещи; короче сказать, онъ обладалъ всѣми качествами, необходимыми для члена парламента.
-- Ну, джентльмены, вы, кажется, недовольны моимъ поведеніемъ, какъ я это вижу изъ газетъ,-- сказалъ мистеръ Григсбюри, бросая большую кипу бумагъ въ корзинку, стоявшую у его ногъ, и, развалившись въ креслѣ, оперся локтями о ручки.
-- Да, недовольны, мистеръ Григсбюри,-- сердито отвѣтилъ краснолицый джентльменъ, продираясь впередъ и становясь передъ мистеромъ Григсбюри.
-- Не обманываютъ ли меня мои глаза? Неужели передо мной мой старый другъ Пекстиль?-- возгласилъ мистеръ Григсбюри, удивленно смотря на оратора.
-- Да, это я, и никто другой,-- отвѣчалъ краснолицый джентльменъ.
-- Вашу руку, мой благородный другъ. Пекстиль, мой дорогой, мнѣ очень жаль, что я вижу васъ здѣсь.
-- Мнѣ тоже очень жаль, что я здѣсь, но ваше поведеніе, мистеръ Григсбюри, заставило насъ, вашихъ избирателей, отправить къ вамъ депутацію.
-- Мое поведеніе, Пекстиль,-- началъ мистеръ Григсбюри, оглядывая депутацію величественнымъ и въ то же время ласково-снисходительнымъ взоромъ,-- мое поведеніе всегда вытекало и будетъ вытекать изъ моего искренняго и горячаго желанія служить истиннымъ интересамъ нашей обширной и благословенной страны. Бросаю ли я взглядъ за свою родину или на чужбину, взираю ли на мирныхъ тружениковъ-поселянъ родного нашего острова, на его рѣки, усѣянныя пароходами, на дороги, изрѣзанныя по всѣмъ направленіямъ рельсами, на его улицы со снующими по нимъ въ безчисленномъ множествѣ общественными, извозчичьими и собственными экипажами, на раскинутое надъ всѣмъ этимъ небесное пространство, гдѣ парятъ аэростаты такой силы и размѣровъ, что подобныхъ имъ не существуетъ ни у одной націи въ мірѣ,-- словомъ, окидываю ли я взоромъ стогны своей отчизны или простираю его дальше, на необозримыя пространства чуждыхъ земель, завоеванныя британской настойчивостью и британскою доблестью,-- я въ умиленіи складываю руки, поднимаю глаза къ разстилающемуся надо мной небосклону и восклицаю: "Благодарю тебя, Боже, за то, что я сынъ Великой Британіи!
Прошло то время, когда такая исполненная высокаго энтузіазма рѣчь вызвала бы горячіе крики восторга и взрывы рукоплесканій;-- теперь она была принята съ ледяною холодностью. Общее впечатлѣніе было, по видимому, таково, что мистеръ Григсбюри, набросавъ программу своей парламентской дѣятельности въ слишкомъ общихъ чертахъ, умолчалъ о подробностяхъ, которыя собственно и могли бы пролить на нее свѣтъ. Одинъ изъ джентльменовъ, стоявшій на заднемъ ряду, не постѣснялся даже заявить во всеуслышаніе, что, по его мнѣнію, вся эта рѣчь "отдастъ шарлатанствомъ".
-- Значеніе слова "шарлатанство" мнѣ неизвѣстно,-- произнесъ мистеръ Григсбюри, услышавъ эту фразу,-- но если этимъ словомъ желали сказать, что я слишкомъ горячо и преувеличенно превозношу свое отечество, я нахожу замѣчаніе справедливымъ. Да, я горжусь нашей свободной, благословенной страной; я какъ бы освобождаюсь отъ моей бренной оболочки, глаза мои блестятъ, грудь высоко вздымается, сердце трепещетъ, кровь кипитъ, когда я думаю о славѣ и величіи Британіи!
-- Мы намѣрены предложить вамъ нѣсколько вопросовъ, сэръ,-- холодно вставилъ мистеръ Пекстиль.
-- Сколько угодно, джентльмены, мое время принадлежитъ вамъ и моей странѣ... и моей странѣ.
Получивъ это милостивое разрѣшеніе, мистеръ Пекстиль надѣлъ очки и вытащилъ изъ кармана исписанный листъ бумаги; вслѣдъ за нимъ и остальные члены депутаціи вооружились такими же листами, чтобы слѣдить за чтеніемъ мистерПекстиля и въ случаѣ надобности, поправлять его.
Когда эти приготовленія окончились, мистеръ Пекстиль началъ читать.
-- Запросъ нумеръ первый, сэръ. Вспомните, что вы давали намъ передъ избраніемъ вашимъ въ члены парламента обязательства немедленно упразднить въ палатѣ общинъ безобразный обычай кашлять и чихать во время засѣданій? И какія же мѣры были приняты вами въ этомъ направленіи, когда въ первомъ же засѣданіи настоящей сессіи публика кашляла и чихала, пока вы говорили вашу рѣчь? Далѣе: развѣ вы не обѣщали поражать правительство изумленіемъ и припирать его къ стѣнѣ? А на самомъ дѣлѣ поражали ли вы его и припирали ли къ стѣнѣ?
-- Очень хорошо, любезный другъ Пекстиль. Перейдемъ теперь къ запросу нумеръ второй,-- сказалъ мистеръ Григсбюри.
-- Какъ, развѣ вы не намѣрены давать объясненій на первый запросъ?
-- Конечно, нѣтъ
Члены депутаціи обмѣнялись полнымъ негодованія взглядомъ, затѣмъ перенесли этотъ взглядъ на мистера Григсбюри. "Дорогой другъ" Пекстиль въ свою очередь устремилъ поверхъ очковъ уничтожающій взоръ на мистера Григсбюри и затѣмъ продолжалъ:
-- Запросъ номеръ второй. Не обѣщали ли вы, сэръ, равнымъ образомъ всегда поддерживать своихъ единомышленниковъ? А между тѣмъ, что вы сдѣлали третьяго дня? Вы покинули одного изъ нихъ, подавъ свой голосъ за противную партію только изъ-за того, что жена главы той партіи пригласила вашу жену къ себѣ на вечеринку.
-- Продолжайте,-- сказалъ мистеръ Григсбюри.
-- Неужели у васъ не найдется возраженій и на это?-- спросилъ ораторъ.
-- Никакихъ,-- отрѣзалъ мистеръ Григсбюри.
Депутація, видѣвшая его до сихъ поръ только на засѣданіяхъ палаты и на митингахъ передъ выборами, была поражена его выдержкой. Она его но узнавала. Какъ, неужели это тотъ самый человѣкъ, который во время выборовъ стлалъ такъ мягко и говорилъ такъ сладко, а теперь сталъ горьче желчи и тверже камня. О, какъ время мѣняетъ людей!
-- Запросъ нумеръ третій и послѣдній,-- выразительно произнесъ мистеръ Пекстиль.-- Не вы ли, сэръ, торжественно обѣщали всѣмъ вашимъ избирателямъ оспаривать и опровергать все, что бы ни предлагалось, вносить расколъ въ палату по всѣмъ представляемымъ на обсужденіе вопросамъ, оставаться при особомъ мнѣніи всегда и во всемъ, требовать занесенія въ протоколъ всего, что будетъ вамъ не по вкусу, однимъ словомъ, по вашему же собственному выраженію, которое твердо запечатлѣлось въ нашей памяти, лѣзть изъ кожи, чтобы всѣмъ насолить? Исполнили ли вы хоть часть обѣщаннаго?
Закончивъ чтеніе этихъ столь ясно и краснорѣчиво изложенныхъ вопросныхъ пунктовъ, мистеръ Пекстиль сложилъ бумагу и опустивъ ее въ карманъ; то же продѣлали и остальные члены депутаціи.
Мистеръ Григсбюри подумалъ немного, высморкался, усѣлся поглубже въ креслѣ, потомъ опять выдвинулся впередъ, положилъ локти на столъ, соединилъ большіе и указательные пальцы въ треугольникъ, дотронулся вершиной этого треугольника до кончика своего носа и (тутъ онъ не могъ удержать игривой улыбки) сказалъ:-- Я отрицаю все!
При этомъ неожиданномъ отвѣтѣ ропотъ негодованія пронесся по комнатѣ, и тотъ самый джентльменъ, который выразилъ свое мнѣніе о рѣчи мистера Григсбюри словомъ "шарлатанство", проворчали съ такимъ же лаконизмомъ:
-- Отставка, отставка!--это зловѣщее слово было подхвачено всей толпой и тотчасъ же перешло въ общее требованіе заволновавшихся избирателей
-- Сэръ,-- началъ мистеръ Пекстиль съ церемоннымъ поклономъ,-- товарищи меня уполномочили выразить вамъ нашу общую надежду, что, въ уваженіе къ просьбѣ значительнаго большинства вашихъ избирателей, вы подадите въ отставку, предоставивъ ваше мѣсто другому кандидату, котораго они найдутъ болѣе достойнымъ ихъ довѣрія.
Выслушавъ это заявленіе, мистеръ Григсбюри совершенно спокойно принялся читать свой отвѣтъ, составленный имъ весьма предусмотрительно заранѣе въ видѣ письма, нѣсколько копій съ котораго были приготовлены для разсылки въ редакціи газетъ:
"Дорогой другъ Пекстиль!
"Послѣ благоденствія нашего многолюбезнаго острова, нашего счастливаго и великаго отечества, свободнаго и могущественнаго, обладающаго, по моему глубокому убѣжденію, безграничными матеріальными и нравственными силами, послѣ благоденствія нашей отчизны, повторяю, самое драгоцѣнное для меня благо,-- моя личная благородная независимость, составляющая главный предметъ гордости истиннаго англичанина, и самое горячее мое желаніе -- оставить ее безупречной и незапятнанной въ наслѣдіе моимъ дѣтямъ. Итакъ, не личныя побужденія, а высшія конституціонныя соображенія государственной важности, распространяться о которыхъ я не стану, такъ какъ считаю ихъ выше пониманія тѣхъ, кто не углублялся, какъ я, въ сложный механизмъ политики, не позволяютъ мнѣ оставить мой постъ въ парламентѣ, и я не оставлю его.
"Покорнѣйше прошу васъ передать моимъ избирателямъ мое глубочайшее почтеніе, а съ нимъ и мое рѣшеніе.
"Съ искреннимъ уваженіемъ остаюсь вашъ и пр.".
-- Это значитъ, что вы, несмотря ни на что, не желаете подавать въ отставку?-- спросилъ ораторъ депутаціи.
Мистеръ Григсбюри улыбнулся и покачалъ головой, подтверждая этимъ свой отказъ.
-- Такъ прощайте,-- сказалъ мистеръ Пекстиль грознымъ голосомъ.
-- Да хранитъ васъ Господь!-- отвѣтилъ на это мистеръ Григсбюри.
И члены депутаціи, ворча и бранясь, отретировались къ двери и стали выходить такъ быстро, какъ только позволяла имъ узкая лѣстница.
Когда всѣ до послѣдняго вышли изъ комнаты, мистеръ Григсбюри весело потеръ руки и громко расхохотался, какъ человѣкъ, которому удалось ловко поддѣть другого на удочку. Въ опьянѣніи удовлетвореннаго самолюбія онъ не замѣчалъ Николая, стоявшаго въ глубинѣ комнаты, въ тѣни оконныхъ занавѣсокъ, пока сей молодой человѣкъ, боясь быть нескромнымъ, услышавъ противъ воли какой-нибудь монологъ, не предназначавшійся для публики, не кашлянулъ два-три раза, чтобы привлечь на себя вниманіе члена парламента.
-- Кто тамъ?-- съ живостью спросилъ мистеръ Григсбюри.
Николай вышелъ впередъ и поклонился.
-- Что вы тутъ дѣлаете, сэръ? Вы подсматриваете за мной въ моей частной жизни! Вы, сэръ, домашній шпіонъ! Вы уже слышали отвѣты мои депутаціи, и я прошу васъ присоединиться къ остальнымъ ея членамъ.
-- Я давно сдѣлалъ бы это, если бы былъ членомъ депутаціи, но я вовсе не депутатъ,-- сказалъ Николай.
-- Такъ скажите же, сэръ, какимъ образомъ вы попали сюда?-- спросилъ мистеръ Григсбюри.-- И, наконецъ, какого чорта вамъ здѣсь нужно?
-- Мнѣ дали вашъ адресъ въ справочной конторѣ. Такъ какъ вы нуждаетесь въ секретарѣ, то я пришелъ предложить вамъ свои услуги.
-- И, являясь сюда, вы не имѣли другихъ цѣлей?-- продолжалъ выспрашивать мистеръ Григсбюри, подозрительно глядя за молодого человѣка.
Николай отвѣчалъ, что другихъ цѣлей онъ не имѣлъ.
-- А нѣтъ ли у васъ чего-нибудь общаго съ какою-нибудь подлой газетой? И не втерлись ли вы сюда для того, чтобы подсмотрѣть и подслушать все, что здѣсь происходило, а затѣмъ и разнести по газетамъ.
-- Нѣтъ,-- спокойно и вѣжливо отвѣчалъ Николай,-- я, къ сожалѣнію, долженъ признаться, что въ настоящее время не несу никакихъ обязанностей, такъ какъ не имѣю мѣста.
-- А! Такъ какимъ же образомъ вы ко мнѣ вошли?-- спросилъ мистеръ Григсбюри.
Николай разсказывалъ, какъ толпа увлекла его за собой и втащила въ кабинетъ.
-- Если такъ, садитесь,-- сказалъ мистеръ Григсбюри.
Николай сѣлъ. Мистеръ Григсбюри долго его разглядывалъ, точно хотѣлъ удостовѣриться, подходитъ ли его внѣшность для секретарскаго мѣста, и, наконецъ, рѣшился спросить:
-- Такъ вы желаете быть моимъ секретаремъ?
-- Да, я желалъ бы занять эту должность.
-- Хорошо; но я съ своей стороны желалъ бы знать, что вы умѣете дѣлать.
-- Я полагаю,-- отвѣчалъ съ улыбкой Николай,-- что сумѣю управиться съ той работой, какую обыкновенно дѣлаютъ секретари.
-- Въ чемъ же, по вашему, состоитъ эта работа?
-- Въ чемъ состоитъ?
-- Ну, да, въ чемъ?-- повторилъ мистеръ Григсбюри, склонивъ голову на плечо и насмѣшливо глядя на Николая.
-- Кругъ обязанностей личнаго секретаря довольно трудно опредѣлить,-- проговорилъ въ раздумьи Николай,-- прежде всего въ него входитъ корреспонденція.
-- Хорошо!
-- Затѣмъ приведеніе въ порядокъ всякихъ документовъ.
-- Очень хорошо!
-- А также, можетъ быть, писанье подъ диктовку, и еще,-- прибавилъ Николай, чуть-чуть улыбаясь,-- переписка для газетъ вашихъ рѣчей, когда онѣ будутъ имѣть особенное, общественное значеніе.
-- Конечно. Ну, а еще что?
-- Не припомню, право, въ настоящую минуту другихъ обязанностей секретаря,-- сказалъ Николай, немного подумавъ,-- кромѣ одной главной: стараться быть полезнымъ и пріятнымъ своему принципалу, сохраняя въ то же время свое собственное достоинство, и отнюдь не нарушать обязательства, налагаемаго на него самимъ названіемъ должности: "секретарь'".
Мистеръ Григсбюри нѣсколько времени смотрѣлъ въ упоръ на Николая, потомъ бросилъ подозрительный взглядъ вокругъ комнаты и, наконецъ, сказалъ ему, понизивъ голосъ:
-- Совершенно вѣрно, мистеръ... какъ васъ зовутъ?
-- Никкльби.
-- Совершенно вѣрно, мистеръ Никкльби, и прекрасно изложено, по крайней мѣрѣ, то, что вы сказали о секретарскихъ обязанностяхъ до сихъ поръ. Но есть еще кое-что, чего никогда не долженъ упускать изъ виду секретарь члена парламента. Мой секретарь долженъ меня заряжать.
-- Виноватъ, сэръ,-- сказалъ Николай, думая, что ослышался.
-- Заряжать,-- повторилъ мистеръ Григсбюри.
-- Вторично прошу извиненія, что перебиваю васъ, сэръ, но я не совсѣмъ понимаю, что вы хотите этимъ сказать.
-- Что я хочу сказать? Да это ясно, какъ день,-- проговорилъ съ важностью мистеръ Григсбюри.-- Во первыхъ, мой секретарь долженъ основательно знать иностранную политику, то есть насколько ее можно знать изъ газетъ. Затѣмъ онъ долженъ слѣдить за всѣми публичными митингами, за передовыми статьями, за отчетами о дѣятельности разныхъ обществъ и отмѣчать все, наиболѣе выдающееся, чѣмъ можно было бы при случаѣ украсить небольшой спичъ по поводу какой-нибудь петиціи или чего-нибудь въ такомъ родѣ. Вы меня поняли?
-- Кажется, сэръ.
-- Затѣмъ еще мой секретарь обязательно долженъ ежедневно просматривать какъ утреннія, такъ и вечернія газеты и обращать особенное вниманіе на такія статьи, какъ, напримѣръ, "Таинственное исчезновеніе и предполагаемое самоубійство мальчишки-подмастерья", и вообще на такія замѣтки, по поводу которыхъ я могъ бы обратиться съ запросомъ къ министру внутреннихъ дѣлъ. Кромѣ того, мой секретарь долженъ написать какъ мой запросъ, такъ и отвѣтъ министра, насколько я припомню его (конечно, вклеивъ въ послѣдній маленькій комплиментъ моему свѣтлому взгляду на вещи и моей независимости) и отослать рукопись франкированнымъ письмомъ въ одну изъ мѣстныхъ газетъ съ коротенькимъ предисловіемъ въ полдюжины строкъ, въ которомъ говорилось бы, что въ парламентѣ я одинъ изъ полезнѣйшихъ членовъ, такъ какъ всегда горячо стою за правду, ежечасно помятую о тяжелой отвѣтственности, лежащей на мнѣ, работаю, не покладая рукъ, и такъ далѣе. Понимаете теперь, въ чемъ дѣло?
Николай молча поклонился.
-- Сверхъ того,-- продолжалъ мистеръ Григсбюри,-- я желаю, чтобы мой секретарь просматривалъ росписи доходовъ и расходовъ, тарифы, отчеты, и изъ цифровыхъ данныхъ выводилъ бы итоги, на основаніи которыхъ я могъ бы, не боясь быть уличеннымъ въ незнаніи предмета, трактовать о пагубномъ вліяніи налога на строевой лѣсъ, о плачевномъ состояніи нашихъ финансовъ и прочая, и прочая. Недурно будетъ также, если онъ подготовитъ мнѣ нѣсколько аргументовъ, опираясь на которые я могъ бы говорить о вредныхъ послѣдствіяхъ возвращенія къ золотой валютѣ и о конверсіи бумагъ, затрогивая при этомъ мимоходомъ и друте вопросы: о вывозѣ за-границу драгоцѣнныхъ металловъ, о банковыхъ билетахъ, о политикѣ иностранныхъ государствъ -- вообще такіе вопросы, въ которыхъ никто ровно ничего не понимаетъ и, слѣдовательно, никто не въ претензіи, когда вы разсуждаете о нихъ вкривь и вкось, лишь бы ваша рѣчь текла плавно. Достаточно ли это ясно для васъ?
-- Я думаю, что совершенно васъ понимаю,-- отвѣтилъ Николай.
-- Что касается вопросовъ, стоящихъ внѣ политики,-- горячо продолжалъ мистеръ Григсбюри,-- и основательной разработки которыхъ никто не въ правѣ требовать отъ меня, члена парламента, человѣка, занятаго серьезнымъ дѣломъ, то я могу посвящать имъ себя лишь настолько, чтобы не упускать изъ вида главнаго обстоятельства, а именно -- не допускать низшіе классы подняться въ своемъ благосостояніи до уровня высшихъ, иначе что же станется съ нашими привиллегіями? Ну-съ, такъ вотъ я и желалъ бы, чтобы мой секретарь составилъ мнѣ по этимъ вопросамъ маленькую коллекцію эффектныхъ рѣчей въ патріотическомъ духѣ. Если бы, напримѣръ, у какой-нибудь партіи явилась глупѣйшая мысль внести въ палату биль объ авторскихъ правахъ разныхъ бумагомарателей, я защищалъ бы такой тезисъ: ни подъ какимъ видомъ нельзя воздвигать непреодолимыхъ препятствій для прегражденія литературѣ доступа въ народъ. Вы понимаете, что я хочу сказать? Все, что создастся деньгами или, такъ сказать, дѣлами рукъ человѣческихъ, можетъ быть достояніемъ отдѣльнаго лица или семьи, но творенія ума человѣческаго, порождаемыя божественнымъ внушеніемъ, должны быть достояніемъ народа въ самомъ обширномъ смыслѣ этого слова. И если въ тотъ день, когда я буду это говорить, мнѣ случится быть въ добродушномъ настроеніи духа, я буду, пожалуй, не прочь пересыпать свою рѣчь шуточками насчеть потомства, напримѣръ. Тогда я скажу, что люди, пишущіе для потомства, должны считать себя вполнѣ удовлетворенными благодарностью потомства и не желать другой награды. Эти шуточки могутъ даже позабавить палату и ужь во всякомъ случаѣ не повредятъ мнѣ, такъ какъ вѣдь потомству но будетъ никакого дѣла ни до меня, ни до моихъ шутокъ. Неправда ли?
-- Совершенная правда,-- сказалъ Николай.
-- Особенно важно помнить, что распространяться о народѣ вообще очень полезно, конечно, въ тѣхъ случаяхъ, когда отъ того не страдаютъ наши интересы. Этотъ пріемъ имѣетъ чудодѣйственную силу во время выборовъ. Надъ авторами же можете издѣваться, сколько душѣ угодно; большинство изъ нихъ живетъ въ "меблированныхъ", недвижимой собственности -- ни-ни, а по тому и безъ права голоса. Вотъ вамъ кратій обзоръ нсего того, что входитъ въ кругъ вашихъ главныхъ обязанностей. Само собою разумѣется, что сюда же относится обязанность каждый вечеръ посѣщать галереи палаты, чтобы заряжать меня сызнова, если я что-нибудь позабуду. Необходимо также, чтобы въ дни большихъ преній о какомъ-нибудь важномъ вопросѣ вы садились въ первомъ ряду на хорахъ, чтобы пускать сосѣдямъ фразы вродѣ: "Посмотрите на джентльмена, что сидитъ противъ насъ, вонъ тотъ: теперь онъ поднесъ правою руку къ лицу, а лѣвою держится за столбикъ перилъ. Это мистеръ Григсбюри, знаменитый Григсбюри!" При этомъ не лишнее будетъ состряпать тутъ же, но вдохновенію минуты, маленькое хвалебное слово въ честь знаменитой особы. Относительно же гонорара,-- рѣзко оборвалъ мистеръ Григсбюри свое словоизверженіе, такъ какъ онъ почти задыхался,-- скажу слѣдующее: я могу теперь же назначить кругленькую цифру во избѣжаніе всякихъ недоразумѣній, хотя она будетъ и выше того, что я имѣю обыкновеніе предлагать. Гонораръ будетъ пятнадцать шиллинговъ въ недѣлю.
Сдѣлавъ это блестящее предложеніе, мистеръ Григсбюри откинулся въ кресло съ видомъ человѣка, который понимаетъ, что онъ поступилъ безразсудно, но говоритъ себѣ: "Дѣлать нечего, назадъ не сыграешь".
-- Пятнадцать шиллинговъ въ недѣлю -- это немного,-- замѣтилъ рѣзко Николай.
-- Немного? Пятнадцать шиллинговъ въ недѣлю? Вы говорите немного, молодой человѣкъ?-- кричалъ мистеръ Григсбюри.-- Пятнадцать шиллинговъ въ недѣ...
-- Не подумайте, прошу васъ,-- прервалъ его Николай,-- что я хочу торговаться. Я не стыжусь признаться, что какъ ни скромна эта сумма, она для меня въ настоящую минуту очень заманчива. Но обязанности и отвѣтственность, налагаемыя вами на вашего секретаря, далеко не соотвѣтствуютъ вознагражденію и кажутся мнѣ настолько тяжелыми, что я боюсь принять ихъ на себя
-- Такъ это отказъ,-- сэръ?-- спросилъ мистеръ Григебюри, протягивая руку къ звонку.
-- Боюсь, сэръ, что при всей моей доброй волѣ эта работа будетъ мнѣ не подъ силу.
-- Такъ вы бы прямо сказали, что не хотите принять мѣста потому, что пятнадцать шиллинговъ въ недѣлю слишкомъ мало для васъ,-- сказалъ мистеръ Григебюри и позвонилъ.-- Такъ вы рѣшительно отказываетесь, сэръ?
-- Я не могу поступить иначе
-- Матью, проводи!-- крикнулъ Григебюри, обращаясь къ вошедшему слугѣ.
-- Мнѣ очень досадно, что я напрасно побезпокоилъ васъ, сэръ,-- замѣтилъ Николай.
-- И мнѣ тоже,-- отвѣчалъ мистеръ Григебюри, поворачиваясь къ нему спиной.-- Матью, проводи!
-- Прощайте, сэръ.
-- Матью, проводи!-- прокричалъ мистеръ Григсбюри еще разъ.
Лакей сдѣлалъ знакъ Николаю слѣдовать за нимъ, безцеремонно прошелъ впередъ мимо него, не спѣша сошелъ съ лѣстницы, отворилъ дверь и выпустилъ его на улицу. Николай направился домой, задумчивый и печальный.
Въ его отсутствіи Смайкъ позаботился приготовить обѣдъ изъ остатковъ вчерашняго ужина и съ нетерпѣніемъ поджидалъ своего друга, но утреннія похожденія Николая видимо не способствовали развитію его аппетита, и онъ не дотрагивался до обѣда. Въ глубокомъ раздумьи сидѣлъ онъ за столомъ, и бѣдный парень напрасно хлопоталъ, накладывая ему на тарелку кусочки повкуснѣе. Въ это время въ комнату заглянулъ Ньюмэнъ Ногсъ.
-- Уже возвратились?
-- Да, возвратился,-- отвѣчалъ Николай;-- усталъ до смерти, и что хуже всего, могъ бы и дома просидѣть съ такимъ же успѣхомъ
-- Нельзя же разсчитывать надѣлать много дѣлъ въ одно утро,-- сказалъ Ньюмэнъ.
-- Можетъ быть; но я большой сангвиникъ и потому разсчитывалъ сдѣлать многое, а между тѣмъ не сдѣлалъ ничего и теперь въ отчаяніи.
И онъ передалъ Ньюмэну все, что случилось съ нимъ въ это утро.
-- Если бы я только могъ добыть какую-нибудь работу, хоть самую ничтожную, до возвращенія Ральфа Никкльби, чтобы имѣть право прямо смотрѣть ему въ глаза, мнѣ было бы легче. Видитъ Богъ, я не гнушаюсь никакою работой; напротивъ, я прихожу въ отчаяніе отъ того, что лежу на боку, ничего не дѣлая, какъ безполезное животное.
-- Я не знаю,-- проговорилъ нерѣшительно Ньюмэнъ,-- не знаю, можно ли даже предложить вамъ такую бездѣлицу... хотя тогда у васъ было бы чѣмъ заплатить за квартиру и даже немного осталось бы... Но, нѣтъ, нѣтъ, вамъ нельзя этого предлагать,-- даже надѣяться нельзя, чтобы вы согласились...
-- Чего это нельзя мнѣ предлагать? О чемъ вы говорите?-- спросилъ Николай, поднимая глаза на своего друга.-- Укажите мнѣ въ этой многолюдной пустынѣ, именуемой Лондономъ, какой-нибудь честный способъ добывать деньги, хотя бы въ такихъ скромныхъ размѣрахъ, чтобы имѣть возможность платить за эту жалкую конуру, и вы увидите, побоюсь ли я работы? На какую только работу я не соглашусь! О, повѣрьте, мнѣ, мой другъ, я слишкомъ настрадался и привередничать не стану; я понюхалъ житейскаго опыта, и этотъ опытъ посбилъ съ меня спеси. И готовъ взять на себя какое хотите дѣло, но разумѣется,-- прибавилъ Николай, немного помолчавъ,-- разумѣется, за исключеніемъ всего того, чего мнѣ не позволили бы сдѣлать моя честность и самоуваженіе. По моему, нѣтъ никакой разницы между несчастьемъ служить пособникомъ подлой жестокости какого-нибудь звѣря-педагога и положеніемъ раба низкаго и ограниченнаго мерзавца, будь онъ хоть сто разъ членомъ парламента.
-- Право, я ужь и самъ не знаю, слѣдуетъ ли говорить вамъ о томъ, что мнѣ сообщили сегодня утромъ?-- промолвилъ нехотя Ньюмэнъ.
-- А имѣетъ это какую-нибудь связь съ вопросомъ о моемъ заработкѣ?
-- Да.
-- Въ такомъ случаѣ говорите, мой дорогой другъ. Ради Бога, говорите! Подумайте о моемъ печальномъ положеніи, и такъ какъ я обѣщаю вамъ не предпринимать ничего, не посовѣтовавшись съ вами, то помогите мнѣ и вы въ моей бѣдѣ, если можете.
Тронутый этой мольбой, Ньюмэнъ сдался. Запинаясь и заикаясь на каждомъ словѣ, часто повторяясь и путаясь, онъ разсказалъ, что по-утру мистриссъ Кенвигзъ затащила его къ себѣ и битый часъ разспрашивала о Николаѣ, объ его общественномъ положеніи, приключеніяхъ, родословной; освѣдомлялась, давно ли они познакомились. Онъ, Ньюмэнъ, долго увиливалъ отъ опредѣленныхъ отвѣтовъ, но, наконецъ, припертый къ стѣнѣ, былъ вынужденъ сказать кое-что. Онъ сообщилъ мистриссъ Кенвигзъ, что Николай носитъ званіе учителя и обладаетъ огромными научными свѣдѣніями, въ настоящее время лишился мѣста въ силу несчастнаго стеченія обстоятельствъ, о которомъ ему, Ньюмэну, не дозволено распространяться. Въ концѣ концовъ онъ назвалъ Николая вымышленной фамиліей -- Джонсономъ. Тогда мистриссъ Кенвигзъ подъ вліяніемъ невѣдомо какихъ чувствъ -- благодарности, тщеславія, материнской любви или всѣхъ этихъ чувствъ вмѣстѣ взятыхъ, вступила въ какіе-то таинственные переговоры съ мистеромъ Кенвигзомъ, и результатомъ этихъ переговоровъ было то, что она объявила мистеру Ногсу, что если мистеръ Джонсонь возмется обучить ея четырехъ малютокъ французскому языку такъ основательно, чтобы онѣ заговорили, какъ парижанки, то она готова платить ему за трудъ пять шиллинговъ въ недѣлю звонкой монетой Соединеннаго Британскаго Королевства. Такимъ образомъ на каждую миссъ Кенвигзъ приходилось по шиллингу, и сверхъ того одинъ оказывался лишній, до тѣхъ поръ, пока младенецъ Кенвигзъ будетъ въ состояніи изучать грамматику.
"-- А это будетъ скоро, или я очень ошибаюсь,-- заключила мистриссъ Кенвигзъ свое блестящее предложеніе;-- вѣдь у меня такія умныя дѣти, какихъ еще и на свѣтѣ не бывало, мистеръ Ногсъ".
-- Вотъ и все,-- заключилъ Ньюмэнъ свой разсказъ.-- Но, конечно, для васъ это слишкомъ ничтожно. Я увѣренъ, что вы не согласитесь, но все-таки...
-- Не соглашусь!-- воскликнулъ съ живостью Николай,-- Какъ бы не такъ! Да я уже согласенъ, конечно, согласенъ. Передайте, мой другъ, этой милой женщинѣ, что я готовъ приняться за дѣло, когда ей будетъ угодно.
Ньюмэнъ радостно побѣжалъ внизъ извѣстить мистриссъ Кенвигзъ, что его другъ принимаетъ ея предложеніе, и тотчасъ вернулся съ приглашеніемъ Николаю пожаловать въ бель-этажъ на урокъ, когда ему вздумается. Онъ разсказалъ при этомъ, какъ мистриссъ Кенвигзъ немедленно послала купить подержанную французскую грамматику съ діалогами, которую она давно уже намѣтила у букиниста на углу въ ларѣ его шестипенсовыхъ книжекъ, и какъ всѣ Кенвигзы, въ упоеніи отъ возможности сдѣлать еще шагъ, чтобы упрочить за собою право на званіе "благородныхъ", жаждутъ начать урокъ какъ можно скорѣй.
Намъ могутъ сказать, что Николай, судя по его образу дѣйствій, не обладалъ тѣмъ, что называется "чувствомъ собственнаго достоинства", какъ принято понимать это слово. Разумѣется, если бы ему нанесли оскорбленіе, онъ не смолчалъ бы; несомнѣнно и то, что онъ всегда вступился бы за обиженнаго, вступился бы такъ же смѣло и горячо, какъ рыцарь старыхъ временъ, бросавшійся съ копьемъ на перевѣсъ на защиту угнетенной невинности; но ему не хватало той холодной надменности и того высокомѣрнаго эгоизма, которые, по мнѣнію свѣта, являются отличительными признаками человѣка съ чувствомъ собственнаго достоинства. Мы позволимъ себѣ, однако, замѣтить, что на нашъ взглядъ такіе господа могутъ быть только обузой для семьи, вмѣсто того, чтобы служить ей опорой. Мы имѣемъ удовольствіе быть знакомыми съ нѣсколькими представителями этого типа, которые, считая для себя унизительными всякое занятіе, всецѣло посвящаютъ свое время заботѣ о своихъ усахъ и искусству принимать грозный видъ. Мы готовы вѣрить, что усы и грозный видъ -- пріобрѣтенія сами по себѣ очень цѣнныя и весьма желательныя для многихъ, но было бы много пріятнѣе, если бы обладатели того и другого существовали на свой собственный счетъ, а не на счетъ людей съ не столь развитымъ чувствомъ собственнаго достоинства.
Не обладая чувствомъ собственнаго достоинства въ общепринятомъ смыслѣ этого слова, Николай считалъ гораздо болѣе унизительнымъ проживать на счетъ Ньюмэна Ногса, чѣмъ учить маленькихъ Кенвигзовъ французскому языку за пять шиллинговъ въ недѣлю, и потому съ восторгомъ ухватился за это предложеніе и поспѣшилъ представиться жильцамъ бель-этажа.
Мистриссъ Кенвигзъ приняла его съ очаровательною, хотя и нѣсколько утрированною любезностью, краснорѣчиво свидѣтельствовавшею о ея намѣреніи оказать молодому человѣку покровительство и поддержку.
Николай засталъ у Кенвигзовъ гостей -- мистера Лилливикъ и миссъ Петоукеръ. Четыре дѣвочки Кенвигзъ оказались также налицо. Онѣ сидѣли рядышкомъ на учебной скамьѣ, а въ высокомъ дѣтскомъ креслицѣ возсѣдалъ младенецъ и игралъ какою-то отрепанной игрушкой, вродѣ лошадки съ оторванной головой или попросту деревяшки въ видѣ раскрашеннаго утюга на четырехъ кривыхъ ногахъ, усѣяннаго красными облатками по чернильному фону.
-- Какъ поживаете, мистеръ Джонсонъ?-- сказала мистриссъ Кенвигзъ.-- Дядя, мистеръ Джонсонъ!
-- Здравствуйте, сэръ,-- довольно сухо привѣтствовалъ гостя мистеръ Лилливикъ. Теперь, когда ему было извѣстно званіе Николая, онъ находилъ, что скомпрометировалъ себя наканунѣ, оказавъ ему гораздо больше вниманія, чѣмъ полагается домашнему учителю со стороны сборщика водяныхъ пошлинъ.
-- Дядя, мистеръ Джонсонъ приглашенъ въ качествѣ учителя къ нашимъ дѣтямъ,-- сказала мистрисъ Кенвигзъ.
-- Ты уже говорила мнѣ объ этомъ, моя милая.
-- Но я надѣюсь,-- продолжала мистриссъ Кенвигзъ, принимая величественный видъ,-- надѣюсь, что мои дѣти не возгордятся, а только сочтутъ это лишнимъ поводомъ возблагодарить свою счастливою звѣзду, поставившую ихъ выше другихъ,-- дѣтей низкаго званія... Ты слышишь, Морлина?
-- Слышу, мама.
-- И, когда вы пойдете въ гости или гулять, я надѣюсь, вы не станете хвастать и зазнаваться передъ другими дѣтьми. Вы можете только сказать: -- "Къ намъ ходитъ учитель давать уроки французскаго языка, но мы этимъ не гордимся, потому что мама говоритъ, что гордость -- большой грѣхъ". Слышите, Морлина?
-- Да, мама
-- Итакъ, дѣти, не забывайте моихъ наставленій. Дядя, не хотите ли, чтобъ мистеръ Джонсонъ теперь же приступилъ къ занятіямъ?
-- Я готовь слушать, душа моя, если мистеръ Джонсонъ готовъ начать свои занятія,-- отвѣчалъ сборщикъ, принимая видъ стараго критика.-- Какого вы мнѣнія о французскомъ языкѣ, сэръ?
-- Виноватъ, что вы подъ этимъ подразумѣваете?-- спросилъ Николай.
-- Какъ вы думаете: это хорошій, умный, красивый языкъ?-- продолжалъ допрашивать сборщикъ.
-- Да, по моему, это хорошій языкъ, потому что въ немъ есть названіе для каждаго предмета; а такъ какъ на немъ можно вести разговоры о всякихъ предметахъ и притомъ въ очень изящной формѣ, то я нахожу, что это умный и красивый языкъ.
-- Вы такъ думаете? проговорилъ съ сомнѣніемъ мистеръ Лилливикъ. Ну, а думаете ли вы также, что это веселый языкъ?
-- Да, думаю,-- отвѣчалъ Николай.
-- Въ такомъ случаѣ, онъ, видно, очень измѣнился; въ мое время онъ не былъ такимъ.
-- Развѣ въ ваше время это былъ печальный языкъ?-- спросилъ Николай, едва сдерживая улыбку.
-- Очень печальный,-- произнесъ наставительно мистеръ Лилливикъ.-- Я говорю о времени послѣдней войны. Можетъ быть, теперь онъ и веселый языкъ, я не спорю, такъ какъ не люблю спорить съ людьми, но вамъ скажу одно: я слышалъ, какъ говорили между собою плѣнные французы (а вѣдь они были уроженцы Франціи и значитъ должны были знать свой языкъ), и увѣряю васъ, жалко было смотрѣть на нихъ, такъ печально они говорили. А я слышалъ ихъ разъ пятьдесятъ, сэръ, да, по крайней мѣрѣ, пятьдесятъ разъ.
Мистеръ Лилливикъ пришелъ въ такое раздраженіе, что мистриссъ Кенвигзъ принялась знаками умолять Николая не возражать, а миссъ Петоукеръ призвала на помощь всѣ свои чары, чтобы смягчить гнѣвъ почтеннаго стараго джентльмена. Эволюціи ея возымѣли свое дѣйствіе, и сборщикъ соблаговолилъ заговорить.
-- А какъ по-французски вода?-- спросилъ онъ.
-- L'eau.
-- А!-- протянулъ мистеръ Лилливикъ, трагически покачавъ головой.-- Ну, что же, развѣ я не правъ? Ло! Хорошъ языкъ, нечего сказать! И говорить-то не стоитъ о такомъ языкѣ.
-- Я полагаю, дядя, что дѣти могутъ начинать, какъ вы думаете?-- спросила мистриссъ Кенвигзъ.
-- Конечно, моя дорогая, пусть начинаютъ; я вовсе не желаю мѣшать ихъ занятіямъ,-- отвѣчалъ съ надутымъ видомъ сборщикъ.
Пользуясь этимъ милостивымъ разрѣшеніемъ, четыре миссъ Кенвигзъ усѣлись рядкомъ по старшинству, имѣя во главѣ Морлину, причемъ ихъ льняныя косички расположились по одной прямой, а Николай взялъ книгу и началъ давать имъ предварительныя объясненія. Миссъ Петоукеръ и мистриссъ Кенвигзъ созерцали эту сцену въ безмолвномъ восхищеніи, и только изрѣдка раздавался умиленный шепотъ лучшей изъ матерей, увѣрявшей свою пріятельницу, что "вотъ посмотрите, Морлина, черезъ минуту будетъ все знать наизусть". Что касается мистера Лилливика, то онъ сидѣлъ надувшись, какъ мышь на крупу, и очень внимательно слѣдилъ за ходомъ урока, выжидая случая возобновить свои нападки на ненавистный французскій языкъ.