После полудня ко мне явились девять казаков, кроме Зиновьева, которые должны были отправиться со мной в поездку по Тайгоносу, чтобы, согласно приказанию Завойко, наломать полный груз тайгоносского бурого угля, погрузить его и доставить затем в Петропавловский порт на тендере. Часов в 8 вечера я сел со своими людьми в лодку, чтобы ехать к устью, куда мы прибыли, благодаря быстрому плаванью, уже в половине десятого.
Рано утром 2 июля я воспользовался приливом, чтобы отправить своих казаков с лодкой и поклажей мимо маячного мыса на Обвековку, так как в отлив на лодке не попадешь в устье этой реки. Сам я должен был с казаком Григорием Зиновьевым и нашими верховыми лошадьми обождать отлива, чтобы подробно осмотреть береговые скалы между pp. Ижигой и Обвековкой.
Песчаник и здесь был совершенно такой же, как и под маяком, и точно так же переполнен неправильно расположенными кусками ископаемых деревьев. Только здесь в нем заметны были немногие отдельные, тонкие и более плотные слои, состоявшие почти исключительно из мелко раздробленных или растертых растительных частиц. Здесь набрали пудов с 10 лигнита и отправили на тендер.
С Обвековкой мы вступили уже на Тайгонос и направились к югу вдоль западного его берега. Левый берег Обвековки плоский и состоит из отложений делювиального песка и гравия. Несколькими верстами далее местность становится выше, и на дневную поверхность выходит опять тот же песчаник, но здесь переслаивается 3--4-футовой мощности слоями прекрасного, плотного бурого угля. Эти слои падают 20° к северу -- угол падения, который у следующих буроугольных слоев делается меньше, пока, наконец, некоторые из них не дают уже 10-- 15° к югу. Затем на них покоились далее к югу опять-таки чисто обвековские слои, т. е. опять светлый песчаник без бурого угля, но переполненный беспорядочно расположенными кусками лигнита. И здесь тоже, как и под маяком, все куски ископаемого дерева были сплющены и, казалось, подвергались колоссальному давлению. Здесь были заметны также окремневанные куски древесины, а в более рыхлом песчанике -- округленные небольшие включения более плотного, мелкозернистого сложения. Северные обвековские слои и эти, только что упомянутые, лигнитовые -- во всяком случае моложе, чем расположенные среди них буроугольные слои. Последние, которых я насчитал, по меньшей мере, 6 -- 7, содержат значительную массу хорошего бурого угля. И здесь также наломали порядочное количество на пробу, для губернатора.
Незадолго перед тем, как мы достигли этих слоев, мы наткнулись на рыбачивших на морском берегу коряков, из которых нам удалось нанять одного в проводники. Начался прилив и согнал нас с берега далее внутрь, на более возвышенное место, где нам необходим был проводник, чтобы находить более удобные переходы для лошадей через болота и овраги. Мы поднялись на возвышающееся береговое плато диким, романтическим оврагом, промытым весенними половодьями в буроугольном песчанике, и очутились на широкой, ровной, совсем лишенной древесной растительности, высокой тундре, тянувшейся до дальних гор срединного тайгоносского кряжа. Земля была покрыта мхом, из которого там и сям торчала мелкая, кривая Betula nana. На пути попадались небольшие болотистые разливы, а один более крупный пруд был оживлен водяной птицей. Кроме того, все казалось мертвым. Далее мы перебрались через овраг, полный льда и снега; в глубине его с диким рокотом бежал к морю небольшой ручей. Сразу на другом берегу этой расселины, где царит вечная зима, мы проехали через низкий кустарник искривленной ивы и ольхи, откуда на нас вынеслась такая рать комаров, что уже в несколько минут показалась кровь на людях и на животных. Затем пошел дождь, затянувшийся и на ночь. Так проехали мы еще несколько верст, пока не спустились в долину Чайбухи, огражденную крутыми стенами, где наткнулись на группу корякских палаток.
Это были три очень большие "чума" из кож, многочисленные обитатели которых поспешили к нам поздороваться. Самый большой чум принадлежал старшине тайгоносских коряков, Яйневу, и для меня было очень на руку, для изучения этого народа, познакомиться с этим бравым мужчиной. Яйнев сейчас же пригласил меня посетить его чум, что я и сделал с радостью.
Чум имеет форму большого, очень пологого конуса и представляет остов из жердей, покрытый снаружи шкурами северного оленя. Внутри, прямо посередине помещения, всегда находится очаг; дым уходит через открытую вершину чума. Кругом у стены лежат оленьи шкуры, а иные повешены в виде перегородок, так что образуется столько небольших спален "пологов", сколько в чуме семей. В этом чуме против двери, занавешенной шкурой, находились "полога" обеих жен старшины, Чачи и Эйнеут, а по сторонам "полога" остальных членов семьи и работников. В "пологе" старшей жены, Чачи, стоял "волшебный" барабан, употребляемый при богослужении и потому требующий для своего помещения почетного места. После всяческих уверений в дружбе и обмена кое-какими подарками я, наконец, удалился в свою палатку: за это время мои казаки с лодкой тоже добрались до устья Чайбухи и раскинули рядом с чумами палатку для меня.
3 июля день был дождливый, и потому я остался на Чайбухе у коряков. Чайбуха, это -- ручей, берущий начало в среднем хребте, протекает глубокой, трещиновидной долиной, пробитой им в рыхлом песчанике, и скоро впадает в небольшую морскую бухту. Бедный водой теперь, летом, он несет по узкой долине весной значительную массу воды. На обнаженных крутых склонах долины, опять-таки в светло-сером песчанике, выходят на дневную поверхность буроугольные слои мощностью до 3 футов. И здесь тоже они падают 20° к северо-востоку. Весь берег моря и реки был покрыт обломками бурого угля и лигнита, вымытыми и рассеянными водой. Тут же валялось много легко рассыпавшихся кусков янтаря, от горошины до голубиного яйца величиной, который и в самих залегавших слоях угля всюду был вкраплен весьма обильно. Опыт сжигания угля удался прекрасно. Куча угля, переполненного янтарем, около кубической сажени величиной, горела хорошо, давала лишь немного беловатого дыма с сильным запахом янтаря и оставила очень много золы, совершенно белой.
Галька реки состояла, однако, не только из этих обломков угля и янтаря, а по большей части из округленных, плоских камешков глинисто- или слюдяно-сланцевой породы, которая залегает по южному берегу реки до Бушмака -- скалы на морском берегу. Эта порода -- плотный, темный глинистый сланец, весьма разбитый и трещиноватый. На трещинах и плоскостях сланец сильно покрыт окисью железа; кроме того, он обильно проникнут жилами кварца, на зальбандах которого порода становится хлористо- или слюдяно-сланцевидной. На берегу реки есть даже выход молочно-белого кварца мощностью в 2 фута с множеством мелких пиритоэдров серного колчедана.
Коряки спустились сюда на время рыбного лова, а олени их паслись в ближних горах. Так как мои казаки были в высшей степени скудно снабжены провиантом, то пришлось оказать им поддержку в этом отношении, для чего я и устроил торг с Каноа, нашим проводником: за 10 пачек табака он продал мне большого славного оленя, которого он теперь пригнал. Ловкость, с какой он убил и разделал животное, была поразительна. Одним ударом длинного ножа, прямо в сердце, он сразу свалил его мертвым. Таким образом, мы сделали хороший запас на много дней.
Мой казак Зиновьев, хороший знаток корякского языка, много помогал мне теперь в качестве переводчика. Коряки -- мужчины, женщины и дети -- постоянно осаждали мою палатку. Вопросы, ответы, рассказы так и текли рекой. Эти довольные, всегда веселые дети природы рады были ужасно всякому маленькому подарку от меня. Табак брали с удовольствием, но при виде ножниц, ножа, игл или пестрых бус все разражались целой бурей радостных криков. Женщины являлись разряженными в свои изящные, окрашенные ольховой корой в красный цвет, кожаные куклянки и щегольские пестрые меховые сапоги; длинные распущенные черные волосы были перевиты бусами. Но немытые лица их были нередко до того грязны, что у молодых девушек едва можно было увидеть свежий, здоровый румянец щек. Женщины были большей частью ужасающе безобразны, особенно если они были еще татуированы. В общем, татуировка -- редкость и встречается только среди женского пола. Одна или немного линий, расходящихся от корня носа лучами по лбу да пара колец на щеках -- вот и все украшение. Из женщин редко у которой не было за спиной плетенного из травы и поддерживаемого на лбу широкой повязкой мешка, в котором они носят с собой свои пожитки. При помощи пеленгования на противолежащем берегу Сибири под 240° к западо-юго-западу я отыскал мыс Верхоламский.
Утром 4 июля явился наш проводник, Каноа, со своим братом, Эккитом, и представил его мне в качестве проводника на дальнейший путь, так как самому ему нельзя было идти далее. Скоро направились мы вперед, идя пешком вдоль берега моря к югу и ведя за собой своих лошадей. Сильный ветер не позволил лодке выйти в море, и мы должны были оставить ее пока здесь. Как раз был отлив, и небольшая, замкнутая (лишь немного открытая к юго-западу) губа устья Чайбухи была почти совсем суха. Миллионы живой морской мелюзги копошились в лужах и в иле, и поистине неимоверное полчище всякой водной птицы, издавая крик и поедая добычу, покрывало обнажившийся ил. Стоило выстрелить, и птицы большой белой тучей поднимались с оглушительным гвалтом, чтобы вскоре снова жадно наброситься на корм.
Вслед за этим нам пришлось пройти через группы скал вышиной до 200 футов, состоящих из вышеупомянутых сланцев Чайбухинского берега, а затем скоро опять пошел буроугольный песчаник, в коем я насчитал шесть выраженных слоев угля мощностью от 2 до 3 футов. Сряду за ним опять появился светлый песчаник с отдельными вкрапленными лигнитами, как у маяка. Только здесь отдельные лигниты были крупнее, и попадались куски стволов до 2 футов.
Через глубоко прорезанный водой, теперь очень скользкий от глины, льда и снега овраг мы вновь поднялись на верхнее тундряное плато. Тогда как в небольших оврагах при море, часто возле самых снеговых пятен попадались отдельные растеньица в цвету, здесь, наверху, опять пошла широко раскинувшаяся мертвая тундра. Мох, один только мох! Там и сям торчали совсем низкие, хилые кедры и ольхи, Betula nana, вереск. Местами эта моховая пустыня делалась мокрее и была покрыта множеством маленьких озерков и прудов. А затем сразу, как будто его кто отрезал, снова началось сухое место.
На дневную поверхность выступил светлый гранит, казалось, весь распавшийся на мелкие, острые куски и покрытый широкими лишайниками, без следов какой-нибудь другой растительности. Гранит, по-видимому, многократно поднимался до общего уровня тундры, а в промежутках между подъемами возникали плоские мульды, которые были заполнены влажными участками тундры. Проехав несколько таких гранитных участков, чередующихся с мокрыми тундрами, мы достигли быстро текущей с ближних гор в море речки Матуги. Довольно трудной дорогой мы спустились в речную долину -- обрывистый, романтический овраг -- и прошли по речке до места впадения ее в небольшой, окаймленный скалами залив. Залив этот полон рифов и скал, из коих известнее других высокая, отдельно стоящая в море Речная Матуга. И здесь, на Матуге, стояли три корякских чума, и опять палатку мою осаждал этот добродушный, честный народ, и, благодаря рекомендации моего проводника Эккита, живо установились доверчивые отношения.
Это место точно так же было выбрано летней стоянкой ради добычливого лова рыбы, а олени были пущены пастись в горы. С самой живой радостью рассказывали мне, что минувшей весной улов "уики", мелкой рыбешки, был удивительно богат и что громадные массы дал частью лов этой рыбы в море, частью сбор выброшенной волнами на берег. Кроме того, ход "уики" к берегам ценен еще и потому, что следом за ней идет много тюленей и дельфинов, которые тоже близко подходят к берегу и потому легко могут быть убиты. Множество разбросанных здесь костей Delph. Leucas, между прочим позвонков и черепов, свидетельствовали об успешной охоте. Упомяну еще, что, кроме неизбежных роев комаров, я не видел ни единой ползающей или летающей "букашки", т. е. насекомого, паука и т. п.; только вдруг на одном сыром месте появилось и ползало кругом поистине несчетное множество мелких ярко-красных козявок с маленьким хоботком. Понять нельзя, откуда набралась эта масса мелких красных клещей (Trombidium) и куда она исчезла всего в какой-нибудь час, так как потом я не мог найти ни единого даже в земле.
Пеленгованием нашел я сегодня мыс Верхоламский на 270° к западу.
Рано утром 5 июля меня разбудил шум и рев прибоя о крутые береговые скалы, поднятого бурей. Скалы эти состоят из пестрой и беспорядочной мешанины пересекающих друг друга слоистых пород и неслоистой, массивной, базальтической породы. Сильно метаморфизированные песчаниковые слои, докрасна, как кирпич, обожженные массы глины, мелкие и совсем ставшие сланцеватыми конгломераты, отчасти тоже обожженные, в коих я нашел слабый отпечаток Mytilus (?), набросаны здесь друг на друга. В небольшом побочном ущелье был выход темного, плотного глинистого сланца с табличной отдельностью, прорезанного множеством кварцевых жил толщиной в дюйм; жилы эти и давали начало кварцевой гальке речного русла. Все это свидетельствовало о том, что осадочные слои, -- как буроугольный песчаник, так и глины, -- были пересечены выходами базальта.
Ближайшей нашей задачей было добраться до обеих pp. Килимачей. Большая толпа коряков, мужчин и женщин, проводила нас довольно далеко и с громкими прощаниями -- "тамто, тамто", -- пошла назад. В сторону от нас поднимался дикий, романтичный морской берег. Геологический характер оставался во всем тот же. Обе реки текут совсем близко одна от другой и скоро впадают в небольшие, обособленные губы. Их различают как первую и вторую или же как северную и южную Килимачу. Перед первой Килимачей и на ней самой залегает кремнистый сланец, а затем идут массивы, где вся порода является сильно выветрившейся. В речном русле была даже опять галька из бурого угля и песчаника, снесенная из верхних частей реки. На второй Килимаче опять выступила массивная базальтическая порода. Обе реки прорезали глубокие, ущелевидные долины в высокой тундре и обнажили много профилей, опять же доказывающих, что здесь приподнятые базальты и трахиты повлияли самым разрушительным и метаморфозирующим образом на осадочные породы, т. е. все на тот же буро-угольный песчаник.
На второй, южной, Килимаче мы совсем ушли от моря и снова поднялись на высокую тундру, где мы через мочажины пробрались к горам, и не поздно вечером раскинули у их подножия свою палатку. У сторожевого огня Эккит всегда делался очень разговорчивым и много и охотно рассказывал о нравах и обычаях своего народа, который он так любил и сыном которого он признавал себя так охотно.
Утром 6 июля мы поднялись рано, чтобы переехать не особенно высокий, бесснежный хребет, тянущийся с северо-северо-востока к юго-юго-западу. Медленно и не без труда для лошадей, по каменистой, большей частью очень крутой местности достигли мы высоты перевала. Весь путь шел по гнейсу и граниту. Самая порода, мелкозернистая, светлой окраски, обнаруживает явную слоистость и имеет часто гладкую и табличную отдельность; наблюдается также и поднятие ее слоев. Высший пункт перевала состоит из одних разбитых гранитных плит и глыб, промежутки между которыми заполнены мхом, из которого там и сям торчит ползучая ольха или кедр. Из цветущих растений я мог заметить только пару вересков. Внешний вид гранитных гор мягко-волнистый; часто они увенчаны скалами в виде развалин, стен, башен. Горы, состоящие из глинистого сланца, как, например, здесь, близ перевала, имеют вершины, расположенные более гребневидно, причем бросалось в глаза, что эти последние совершенно лишены растительности, вместо которой виднелись большие кучи полувыветрившихся кусков сланца. На вершине мы дали лошадям короткий отдых, которым я воспользовался для того, чтобы взять пеленги. Килимача течет с хребта к северо северо-западу, и устье ее находится на 216° к юго-западу, скала Речная Матуга находилась на 332° к северо-северо-западу, устье Чайбухи на 351° почти к северу, а в том же направлении далеко на горизонте -- маячная скала.
Затем начался спуск в лежавшую перед нами долину Тополовки, по которой мы и проследовали сначала к югу, затем к юго-западу и, наконец, к западу, до самого ее устья. Путь по долине, благодаря большой крутизне и каменным глыбам, был поистине труден. Мы шли пешком, так как лошадей и свести вниз можно было с трудом. Вид скал, гранитных и сланцевых, был очень величествен, дик и красив. Должно быть, в былые времена здесь действовали могущественные силы. Растительности почти не было, а из царства животных только звонко посвистывали еврашки (Arctomys citillus). Скоро затем мы увидели и самих трудолюбивых зверьков, таскавших себе запасы на зиму.
Вода стремится вниз диким потоком, с каскадами, в узком русле по большим каменьям. Часто высокие, разорванные, скалистые берега, как крутые стены, подступают к шумящему потоку так близко, что едва можно пройти.
Несколько далее вниз по долине мы перешли с гранита в область глинистого сланца. Темноокрашенная порода, сложенная из явственных слоев в 1 1/2 -- 2 фута толщиной, была пронизана множеством трещин и расселин, окрашенных окисью железа в бурый цвет, и путь по гладким, сдвигающимся табличкам был очень тяжел. Долина постепенно становилась шире, течение спокойнее, и каменные глыбы в русле реки исчезли. Растительность стала обильнее, и появились кое-какие цветы и трава, а также небольшие ольхи, ивы, кедры и карликовая береза. Последней, служащей для северного оленя в это время года главной пищей, редко где нет на Тайгоносе. У воды я заметил пару куличков и какую-то белокрылую птицу из куриных. Теперь мы достигли второй гранитной, а за ней -- второй сланцевой области, а с ними совершенно оставили горы. При спуске с гор можно было постоянно наблюдать, что на гранитных участках почти не было растительности, вся местность выглядела более дико, и вода скакала в крутых берегах по каменьям, тогда как на сланцевых было больше растительности, и река текла спокойнее.
Выйдя из гор, река, разделившись на много рукавов с островами между ними, пошла тише по широкой долине со склонами из сланца, песка и гравия. На островах растительность, по-видимому, достигала наивысшего развития: там виднелись даже деревья -- ивы, ольхи, рябины, а всего более красивых тополей (до 2 футов в поперечнике), давших и речке свое имя. Близко к устью, на левом берегу, опять, заметно было, залегал гранит, но темный глинистый сланец решительно преобладал.
Так добрались мы до широкого раскинувшегося перед нами залива, куда впадает Тополовка; теперь, в отлив, из него ушла почти вся вода. Только речная вода, разбившись на много мелких рукавов, бежала по оживленному разной морской мелюзгой илу.
Уже издали мы услышали веселые восклицания и смех большой толпы коряков, толпившейся у четырех больших чумов. Когда мы приблизились и они увидели наших лошадей, они бросились врассыпную и, казалось, готовы были удирать со страха, так как многие из них, именно женщины и дети, отродясь не видывали таких больших и такого чудного вида зверей. Только на оклик Эккита они остановились и скоро окружили нас с дружественными приветствиями; постепенно доверчивость возросла до такой степени, что угрожала стать несносной. Добрые малые только что были на лове рыбы и притащили нам пропасть лососей, а также и ягод, чтоб отблагодарить за полученные подарки. Эккит был вне себя от радости, что попал к землякам: он плясал, припрыгивал и везде находил случай рассказать о нас много хорошего. Радость, по-видимому, возбудила у него и хороший аппетит; он вдруг схватил маленького лососка, откусил ему голову и съел всю рыбу сырьем, что делали за ним и другие коряки, именно женщины и девушки.
После дождливой ночи меня разбудили утром 7 июля громкие восклицания моих прибывших на лодке казаков. Несмотря на дурную погоду они ехали на веслах всю ночь напролет, и только что добрались сюда. Так как дождь прошел, сегодня надо было с помощью моих людей произвести обстоятельное исследование берега залива и начать работы по разведкам киновари.
Паллас дает в "Neue Nordische Beitrage", Bd. V, St. Petersburg 1793, на стр. 271, перечень минералов, найденных частью при Пенжинской губе смотрителем шахт Даниэлем Гаазе, назначенным на службу в Ижигинск. Паллас пишет: "На Тайгоносской косе, верстах в 90 от Ижигинска, при небольшой бухте у устья ручья Тополовки, у подножия небольшой горы, примыкающей к бухте, были найдены куски плотной киноварной руды, а порода -- черный, пластоватый сланец". И далее: "Приблизительно за 6 верст от этого места, вверх по Тополовке, по правую ее сторону -- высокий берег, где встречаются куски богатой медной лазури". (Даллас прибавляет к этому: "от той и другой я получил небольшие штуфы".) А на стр. 309: "Адам Лаксман, ижигинский городничий, пишет от 10-го января 1790 г. относительно найденной Гаазе киновари, что на том месте, после долгих раскопок, найдено около 6 фунтов киновари".
Эти сообщения Палласа очень определенно, казалось мне, указывали месторождения киновари, и потому, исходя отсюда, я решил обстоятельно расследовать все берега Тополовской губы. Прежде всего я расспросил коряков, которых четыре больших чума стояли совсем близко от моей палатки и которые в большом числе с раннего утра вступили в сношения с нами, не видели ли они сами киновари или не слыхали ли чего о ней. Я предложил ценные вещи за указание ее местонахождения, вещи, которые для этих людей имели высокую цену. Среди них было много стариков, всю жизнь проживших в этих местах, но никто из них не мог дать мне на этот счет ровно никаких сведений. Уже это поразило меня, так как от этих детей пустыни нелегко ускользает что-нибудь: они замечают все и все пробуют пустить в дело. По моему предложению они сразу отправились на бухту и разбрелись по всему берегу для раскопок и поисков. Они должны были доставлять мне все окрашенные комки, особенно красные и бурые. Сам я точно так же отправился с казаками в обход губы.
Отлив наступает здесь только раз в сутки и достигает максимума около 3 часов утра, когда дно всего залива до узкого выхода в море и до мелкого места -- с речной водой -- совершенно обнажается. Вся губа, по моему расчету, имеет в длину около 3 1/2 версты и тянется почти напрямик с востока на запад. В сильно заостренный восточный конец впадает многими рукавами, образуя небольшую дельту, Тополовка, а на западе губа открывается в море узким, почти замкнутым скалами, проливом. В этот пролив, а, значит, и в самую губу на лодке можно попасть только в прилив. Приблизительно на двух третях всей длины губы от южного берега отходит коса, подходящая близко к северному берегу и, таким образом, делящая весь бассейн на две части -- на большую, внутреннюю, обращенную к востоку, имеющую треугольную форму, и на меньшую, почти круглую, внешнюю, лежащую к западу и открывающуюся в море. Названная коса совсем плоская, состоит из дресвы и гальки, имеет 8--10 сажень в ширину и шагов 500 в длину и выступает футов на 10 над поверхностью самой высокой воды. Почти весь берег губы скалист, крут и вышиной до 50 футов и более. Хребет, с которым мы только что расстались, подходит своими крайними отрогами к северному берегу губы и до моря. Снега и льда здесь совсем не было. Вся горная порода состояла, по-видимому, исключительно из темного, черно-серого сланца, внизу очень плотного и сплошного, а выше состоящего из плит в 1/2 -- 1 дюйм толщиной. Большей частью пласты эти были подняты, поставлены и изогнуты в разнообразные складки, поднимавшиеся и опускавшиеся от подножия берега до самого верха скал. Между этими большими складками сланца местами находился грубый конгломерат, состоящий главным образом из обломков гранита и гнейса -- отложение, имевшее место, конечно, до поднятия сланца, так как конгломерат часто целыми поясами являлся обожженным докрасна, как кирпич. Отсюда явствует, что сланец и конгломерат одновременно и совместно подверглись одной и той же метаморфизирующей катастрофе. Темные сланцы были местами сильно проникнуты белыми ходами и жилами известкового шпата и очень богаты желваками серного колчедана, в иных местах до того, что порода по поверхности была окрашена совсем в красный и бурый цвет продуктами его разложения -- обстоятельство, часто вводившее в заблуждение моих помощников и доставившее мне множество образчиков камня, окрашенного окисью железа.
Наконец мне удалось на южном берегу внешней части губы, неподалеку от своей палатки, стоявшей при основании вышеупомянутой косы, у подошвы скал, наткнуться на след в плотном, черно-сером сланце. Сейчас же в этом месте и вокруг принялись шурфовать изо всех сил. Целые массы щебня выветрившегося и скатившегося сверху сланца были удалены от подножия скалы и она сама взломана на месте, подлежащем исследованию, но все было тщетно. Получились очень жалкие результаты: на поверхности обломков извлеченной породы лежал налет ярко-красного минерала толщиной около 1 мм, который покрывал породу почти в виде порошка, по крайней мере стирался очень легко. К сожалению, столь легко разрушимые, мелкие куски, которые я получил, так трудно было уберечь в дальнейшем пути, что потом в Петропавловском порте я нашел едва только следы их. Во всяком случае, эти мизерные остатки ярко-красного, растирающегося, почти порошковатого минерала, это было все, что напоминало, быть может, о нахождении там киновари. Да и указания Палласа говорят за то, что киноварь встречается здесь чрезвычайно редко. Быть может, были там некогда остатки этого минерала, которые уже тогда были все выбраны и от которых теперь остались только найденные нами следы.
Вернувшись вечером к своей палатке, я застал коряков собравшимися большой толпой. Вода с силой шла назад в губу, и с ней уходило очень много рыбы. Было уже поймано несколько лососей и камбал, и теперь собирались на общий лов. Пока мужчины и женщины приготовлялись к лову, подрастающее поколение затеяло веселые игры: бегали взапуски, боролись, ловили друг друга, и все это -- с большой ловкостью, и, пожалуй, с известной прелестью движений. Мальчики и девочки схватывались нередко со взрослыми мужчинами, и если им удавалось повалить одного из последних, ликование было бесконечное. Эккит был душой игр и оказался превеселого темперамента: шутил и рассказывал без устали, всегда возбуждая в прочих звонкий смех. Развлечения этих детей природы затянулись до поздней ночи, и еще долго после того, как я закрыл свою палатку, я слышал их веселые голоса.
Рано утром 8 июля я отправился на то место, где по указаниям Далласа должна была иметься медная лазурь. К сожалению, и там все поиски остались без всякого результата. Порода была опять все тот же темный глинистый сланец, который залегает в высокой стене скал на берегу Тополовки. Северный берег губы был еще раз обследован, причем в сланце много раз попадались отдельные зерна кварца. Далее находились участки, где черный сланец был окрашен на поверхности и в трещинах и расселинах в бурый, а то и совсем в красный цвет окисью железа. При самом выходе в море глинистый сланец становится более массивным. Жилы известкового шпата встречались и здесь, однако кварц преобладал. Попадаются выходы кварца в 1--3 и даже 4 фута толщиной, и весь глинистый сланец принимает здесь вид хорнштейна (роговика).
От казаков и коряков я узнал, что неподалеку отсюда, к югу, есть еще река, впадающая в небольшую, совсем замкнутую скалами губу, река, носящая у ижигинцев тоже название Тополовки, а у коряков -- Чачиги. Чтобы не упустить из виду ничего, что могло бы привести к находке киновари, я решил исследовать и эту реку.
Мой проводник Эккит, которому очень уж понравилось здесь, не захотел идти далее и привел мне другого проводника, Эйвалана. Лодка была оставлена здесь, под присмотром двух казаков, а мы все выступили к 3 часам пешком и на лошадях вперед, чтобы достигнуть новой цели нашего путешествия.
Мы прошли сначала мокрой, совсем голой, высокой тундрой, а затем сухой моховой тундрой, поросшей кедровым стланцем, и уже к 8 часам вечера достигли устья второй Тополовки. И здесь точно так же мы нашли многочисленных коряков, окружавших три чума; опять наше внезапное и неожиданное появление сначала навело на них страх, который скоро, однако, уступил место доверию. Часть обитателей этого места оставалась все-таки настороже и обнаруживала несколько тревожное возбуждение. Ночью был слышен в одном из чумов бой магического барабана; это, по соображению казаков, обращались к богам (идолам) с вопросом, можно ли нам доверять и к добру или к худу случилось наше прибытие. Ночь прошла, таким образом, не совсем спокойно. Как только забрезжило утро, нас разбудила страшная суматоха перед нашей палаткой. Дикого вида коряк, шаман, кричал и прыгал, ударяя в барабан, вокруг палатки. Со страшно искаженным лицом, точно сумасшедший, он выделывал самые изумительные прыжки. Дребезжащим голосом завывал он свои почти ритмические заклинания. Это продолжалось добрых полчаса, пока его не успокоили и не увели другие коряки, когда он, наконец, свалился, как без чувств, на землю. Казаки, владевшие корякским языком, уверяли, будто он извергал угрозы против нас и призывал демонов. При этом я узнал, что шаманы охотно пользуются мухомором (Amanita muscaria) для того, чтобы доводить себя до этого бешеного одурения. Было ли это так и в настоящем случае, я не мог узнать. Коряки, впрочем, рассказывали, что у них как раз теперь нет этого любимого зелья и что оно вообще только изредка попадает на Тайгонос. На этом полуострове названный гриб не растет и попадает сюда только из Камчатки, где его много и где он обладает очень сильными свойствами. Оттуда этому ценному товару приходится проделывать длинный путь от торговца к торговцу вокруг всей Пенжинской губы, а так как любителей мухомора там везде много, то он и попадает сюда лишь в небольших количествах.
Губа, при которой мы теперь находились, имеет почти треугольное очертание, одним углом -- к северо-западу -- связана с морем узким, скалистым проливом и тянется, окруженная скалистыми берегами, с северо-востока на юго-запад, приблизительно на 2 1/2 версты в длину. В северо-восточный угол впадает вторая Тополовка, а в третий угол, юго-западный, течет по глубокому оврагу в скалах небольшой ручей, у устья которого и стояли теперь чумы коряков и моя палатка. С 10 часов утра до 5 часов пополудни шел отлив, обнаживший темное, илистое дно губы до выхода из нее в море. Ночью, напротив, вода поднялась футов на 10--12. Крутые, часто изрезанные глубокими побочными ущельями скалистые стены губы состоят, главным образом, опять-таки из плотного, темного глинистого сланца, во многих местах окрашенного в бурый и желтый цвета окисью железа, и прорезанного многочисленными мощными жилами кварца, отчего и сам он становится совсем кварцевой породой. Только к юго-востоку, прямо против выхода в море, находится массивная, богатая слюдой порода, также пронизанная кварцевыми жилами. Совсем близко отсюда, к югу, тянется опять хребет с северо-востока до моря и заключает вместе с северным хребтом, который мы перешли, обе Тополовки в широкую тундряную долину, в которой эти реки промыли себе глубокие щелевидные русла, впадая в небольшие скалистые губы.
И на второй Тополовке не удалось, несмотря на тщательное исследование берега и много шурфовок, найти никаких следов киновари или лазури, поэтому я и решил отправиться отсюда в обратный путь к тендеру.
Вечером я сделал прощальный визит корякам в их чумах и был принят ими очень дружелюбно. К сожалению, я оказался совершенно не в состоянии отведать чего-нибудь из удивительных, обильных грязью, яств, которыми они меня угощали. Зато мне удалось закупить для своих бедняг-казаков кое-какой провизии, много рыбы и большой кусок тюленины. Тюленьи ласты считаются особенно лакомым куском, и потому доставили немало радости моим бедным, голодным людям.
Чумы были очень густо населены: в каждом помещалось, по меньшей мере, 5 семей с кучей ребят. Необыкновенно много было также собак. Последние были гораздо меньше камчатских ездовых собак и более слабого сложения, впрочем, зато гораздо вкрадчивее. Почти все они были совершенно черного цвета, с очень длинной шерстью, с мохнатым, задранным кверху хвостом, острыми стоячими ушами и острой мордой. Как ездовыми животными ими пользуются, только очень редко, так как службу эту несут олени; их держат главным образом для того, чтобы в особенных случаях принести жертву богам и воспользоваться красивым черным мехом, который очень ценится как украшение на платье.
10 июля спозаранок я выступил в обратный путь. День был пасмурный, дождливый. Дорога вела назад по той же тундре, и уже к 12 часам мы опять были на первой, северной Тополовке. Собственно, эта река называется Куэной, а вторая Тополовка, как уже сказано, Чачигой. Перед устьем последней лежит, очень близко от материка и от губы, небольшая группа скалистых островов Халпили. Самая высокая из скал этой группы находится как раз на запад от устья губы.
Достигнув первой Тополовки (Куэны), я сейчас же отпустил казаков с лодкой домой, к маяку, а сам поехал с казаком Зиновьевым в сопровождении коряка Эйвалана другой дорогой, минуя хребет и ближе к берегу, к Матуге. Дорога наша шла между морем и ближними отрогами гор по сухой, поросшей кедровником моховой тундре. Везде из-под моха торчали обломки сланца; только в одном месте я заметил немного гранитной гальки.
Ближние отроги хребта состояли, по-видимому, из сплошного глинистого сланца, из которого поднимался напоминавший развалины гребень, конечно, опять гранитный. Так добрались мы по речке Казенной, впадающей точно так же в небольшую губу неподалеку от высокой, торчащей из моря скалы -- Колокольной. И здесь опять залегал лишь плотный глинистый сланец. Скоро затем мы достигли второго небольшого ручья, впадающего в одну губу с Казенной, который прорыл, идя с северо-востока, глубокое, дикое ущелье в светлом граните. Этот гранитный участок был почти совсем лишен растительности, тогда как близкие глинистые сланцы Казенной были покрыты относительно роскошной травянистой и кустарной порослью; особенно рододендроны с желтыми цветами часто попадались у самых снеговых залежей. Общего у обеих речек было лишь то, что обе шли глубокими оврагами в высокой тундре и что вся окрестность была оживлена множеством сусликов (Arktomys citillus), звонкий свист которых слышен был со всех сторон, а круглые головки их высовывались и прятались повсюду в кучах камней.
Набежала сильная гроза с проливным дождем, затянувшимся и на ночь, и нам пришлось разбить палатку здесь.
Утром 11 июля дождь перестал, и мы тотчас же снова сели на коней. Нам пришлось проехать еще немного по граниту, а потом мы попали опять на глинистый сланец, продолжающийся до обеих Килимачей. Здесь сланец был замечательно богат кремнем, часто очень перепутан и сдвинут. Кроме того, здесь был, хотя и подчиненно, темный грубозернистый песчаник, местами переходивший в конгломерат. В русле северной Килимачи галька состояла из сланца всевозможной окраски -- серой, черной, зеленой, желтой, красноватой, и вся эта порода была очень богата кремнем, даже почти яшмовидна. При устье южной Килимачи формация была очень похожа на таковую у устья Матуги (см. 5 июля): докрасна обожженные нептунические слои, перемешанные с темно-серо-бурым песчаником и на нем лежащие. На одном труднодоступном участке приморских скал я заметил выход почти черной, горизонтально-слоистой породы, обнаруживавшей довольно ясную столбчатую отдельность.
Дождь пошел опять и еще сильнее. По мокрой, голой и неровной тундре двигались мы далее к Матуге, куда добрались к 5 часам дня, совершенно измокнув и истомившись. Сейчас же разбили палатку и развели огонь, чтобы обсушиться и обогреться. Коряцкие чумы стояли пустыми, так как все обитатели их ушли на Обвековку; все имущество было оставлено здесь, и только входы в чумы были завешаны шкурами, в уверенности, что здесь никто не тронет чужой собственности.
Когда мы сидели у огонька и наслаждались горячим чаем, вдруг перед нами предстал Эккит. Я еще прежде заторговал у него оленя, чтобы взять его с собой на судно в качестве провианта, и вот он со своим другом и приятелем Апкауке привели нам чудесного, большого, совсем белого оленя, которого они должны были вести и дальше, до судна. В разговоре с обоими молодыми людьми я в шутку сделал Эккиту предложение уйти совсем со мной и начал рассказывать, какие славные и привлекательные штуки можно увидеть и достать в той стране, откуда я. Он сначала задумался, но затем радостно воскликнул: "Нет! Лучше останусь здесь, у вас нет и оленей, а здесь хорошо; я, вот, скоро женюсь, заведу свой чум, разведу стадо и буду себе весело бродить, буду рыбу ловить и охотиться, сколько душе угодно". И теперь он так твердо уперся на своем решении, что ничем нельзя было его сбить. Да, для каждого человека родина -- святыня, хотя бы она была так ужасна, как эта пустыня, Тайгонос.
Наша лодка прибыла на Матугу еще раньше нас, и я надеялся на следующее утро прямо отправиться на ней к маяку. Между тем поднялся шторм, прибой с грохотом бил в береговые скалы, и когда 12 июля начало светать, я сейчас же увидал, что воспользоваться лодкой было невозможно. Пришлось оставить ее здесь до более тихой погоды, а мы отправились верхом дальше. Эйвалану было щедро заплачено, и он был отпущен, так как теперь Эккиту и Апкауке с их оленем нужно было идти с нами. Олень и лошади скоро свыклись друг с другом и выступали рядом как старые знакомые. При сильном ветре, под дождем, идущим полосами, прошли мы по ужасному, покрытому омутами моховому болоту и, наконец, к 1 часу попали на Чайбуху, где и устроили обед.
Здесь чумы тоже пустовали, так как все население ушло также на Обвековку, на рыбный лов. В полной и твердой уверенности в честности своих земляков, они оставили, как и на Матуге, весь свой скарб в чумах. Пока мы ели свою рисовую кашу, с Обвековки вернулся Каноа с сыном, чтобы захватить кое-какие нужные вещи из своего чума. Как старый приятель он сейчас же принял участие в нашем обеде, который пришелся ему по вкусу, а потом вместе с нами отправился до Обвековки. Эккит вел нас так хорошо, что мы скорее и легче прошли по моховой и болотистой тундре. К вечеру мы уже были на Обвековке, где застали всех в большом оживлении. Много старых знакомых с Матуги, Чайбухи и Тополовки встретили нас с веселыми приветствиями. Мужчины, женщины, дети окружили меня и проводили до устья реки, все благодаря за много хороших подарков -- "никогда", дескать, "не бывало у них такого доброго тойона (чиновника)". Этот милый народ устроил для меня настоящее триумфальное шествие. Но шествию этому пришлось сделаться еще больше. У устья Обвековки стояло несколько кожаных палаток пришедших сюда вчера ламутов. Эти услышали теперь от коряков, что я много надарил бус, табаку, иголок и т. п., и из любопытства тоже примкнули к нам, так что наконец у меня образовалась свита более чем в 60 человек. Так дошли мы до места переправы через Обвековку. Здесь мы распростились при многих, самых лучших пожеланиях и при повторной просьбе поскорее снова вернуться сюда. Только Эккит с оленем и еще двое коряков отправились со мной дальше до тендера. Торг наш живо сладился, и когда я дал ему значительно больше против его неслыханно умеренного запроса, он был убежден, что я обхожусь с ним лучше отца родного. Он только попросил еще одного -- стаканчик водки. Получив его, он запросил еще и второй, который ему и был отпущен; но так как затем уже обнаружилось сильное действие водки, то я отказался удовлетворить его дальнейшие просьбы на этот счет. Тогда он начал предлагать мне все возможное, да, пожалуй, был в состоянии пожертвовать и всем имуществом, только бы получить еще.
Тогда существовало разумное распоряжение правительства, строго воспрещавшее всякую торговлю водкой с кочевниками. Если бы этого не было, какой источник преступного обогащения представила бы продажа водки для торговцев и как бы быстро этот бедный народ спустил все, что у него за душой, и обнищал до крайности, а, пожалуй, и вымер.
С ламутами мне пришлось познакомиться лишь вскользь за отсутствием переводчика, да и потому еще, что приближалось время нашего отъезда, -- почему я не много могу сообщить об этом племени. Их чумы во всем похожи на коряцкие, только меньше и внутри опрятнее. Вообще, вся утварь, все орудия у них изящнее и меньше, для экономии в месте и весе. Коряки для перевозки своего имущества с места на место запрягают оленей в сани и, следовательно, могут возить с собой сравнительно большие вещи и грузы; между тем, ламуты -- кочевники, употребляющие оленя под верх. Поэтому им приходится заботиться о том, чтобы кладь была по возможности легче и меньше, так как олень в состоянии нести на своей слабой спине лишь небольшие грузы, особенно при громадных расстояниях переездов. Ламуты меньше ростом, стройнее и подвижнее коряков. Черты лица -- чисто монгольские. Глаза -- большие, умные, может быть, несколько лукавые. Некоторых из женщин помоложе можно, пожалуй, даже назвать красивыми, в особенности в их изящных меховых платьях, а опрятность в отношении тела и одежды делает их привлекательными. Мужчины и женщины заплетают волосы в длинную косу, а вместо мешковидной кухлянки оба пола носят меховое платье, открытое спереди, в талии с перехватом и богато украшенное бисером и пестрыми шелками. Такой же разукрашенный нагрудник, носимый под платьем, спускается сверху, от шеи, в виде передника, до колен. Кроме того, носят узкие кожаные штаны и красивые, короткие меховые сапоги. Голова, большей частью, непокрыта; впрочем, иногда на голове -- небольшая меховая шапочка в виде чепчика. На женских платьях -- и это признак именно женской одежды -- от талии спускается пара длинных, узких, окрашенных в красный цвет полос тюленьей шкуры. Вся одежда, за исключением желтоватых кожаных штанов, сделана из темно-бурого оленьего меха, и все, как уже сказано выше, самым изящным образом и самыми разнообразными узорами изукрашено бисером (голубым, белым, черным) и цветными шелками. Сверх того на платье, особенно женском, много и других всякого рода украшений -- красных ленточек из кожи, металлических колец, маленьких фигурок, колокольчиков и китайских монет из желтой меди. Дорожный и рабочий костюм прост: того же покроя, но весь просто из желтой кожи. В холодное время носят также кухлянки или платья из лохматой медвежьей или собачьей шкуры.
Из всех оленных кочевников тунгусское племя, к которому принадлежат и ламуты, всего ближе стоит к цивилизации. Ламуты, говорят, почти все крещеные, т. е. занесены в метрики и носят маленькие кресты на шее. При русских, особенно при священниках, они исполняют некоторые внешние церковные обряды. Но собственно об учении христианском они не имеют ровно никакого понятия и, между своими, они -- чистые последователи шаманства. Они замкнутее и осторожнее, чем коряки, которые, даже и крещеные, совершенно открыто, при ком угодно, служат своим идолам.
Насколько я мог, по сообщениям здешних жителей, составить себе картину орографических отношений всего полуострова Тайгоноса, -- восточная и южная его части образованы приблизительно так же, как и тот западный берег, по которому мне только что пришлось проехать. Ядро полуострова составляет средней высоты хребет с отчасти куполообразными высотами и возвышающимся над ними руиновидным гребнем, хребет, главную массу которого образуют, по-видимому, светлые, мелкозернистые граниты. Только на одном месте западного берега этот гранитный хребет доходит до моря, это -- на Тополовке и Килимаче. На этот кряж налегает широко распространяющаяся глинисто сланцевая формация, то более сплошная, то более тонкослойная; она образует плоскогорье, покрытое бесконечными моховыми тундрами. Северо-западный берег образован третичными песчаниками со слоями бурого угля. Эта, простирающаяся до гранитного кряжа, высокая тундра с ее глинисто-сланцевой и песчаниковой подстилкой, всюду падает к морю крутыми скалами и образует в море, у берегов, множество высоких скалистых островов и отдельных скал. Все реки и ручьи проложили себе в этом плато русла глубокими оврагами и узкими долинами и впадают больше частью в небольшие, замкнутые губы, на скалистых, стенообразных берегах которых высту пают превосходные геологические разрезы. Но вблизи берегов замечается, по-видимому, еще фактор, который также не мало внес изменения. Хотя и подчиненно, до самой поверхности выступает здесь массивная базальтическая порода, вызвавшая все поднятия, сбросы, метаморфизацию, образование жил кварца и известкового шпата в сланцевых породах, а также видоизменившая и обжегшая третичные слои. Все это налицо при устьях Матуги, Килимачи, Тополовки. Метаморфоз богатых глиной песчаников в красную, кирпичеобразную породу мог быть обусловлен, конечно, и воспламенением, и горением слоев бурого угля, входящих в состав этой формации, что отчасти подтверждают и местные жители. Так, говорят, за несколько лет перед тем в окрестности Ижигинска загорелась и горела целые 3 года такая залежь бурого угля. Во всяком случае, извержения базальта проявили на некоторых участках берега весьма явственное и сильное воздействие на глинистый сланец. Леса нет, за единственным исключением широкой, прикрытой с севера высокими горами, долины Тополовки, где стоит чисто островной тополевый лес. Кроме того, на хорошо защищенных частях оврагов и речных берегов там и сям встречается кустарник ольхи, ив, рябины, кедра и рододендрона, а вокруг них небольшие луговинки и цветущие растения. Все остальное -- необозримая моховая тундра, на более сухих местах с ползучим, корявым кедровником, ивняком, карликовой березой, вереском и шикшей. Царство животных очень бедно наземными формами: попадаются медведи, волки, лисицы, дикие олени, но нигде в таком количестве, как в Камчатке. Только суслика, по-видимому, много в горах. Напротив, море богато рыбой и водными млекопитающими, каковы тюлени и китообразные, а также и водными птицами; птицы же наземные -- редки.