26 июля я проснулся в своей палатке очень рано; погода была превосходная. На горизонте от времени до времени виден был из густого тумана тендер, покачиваемый на волнах при легком ветре. Первым делом я привел в порядок и принялся сушить свои вещи, так как за время плавания все отсырело, а то и промокло; затем я пошел знакомиться ближе с окрестностью. Магазинный овраг, по-видимому, был постепенно промыт в высоких делювиальных берегах ключом, который доставляет еще и теперь превосходную воду. В этом коротком овраге стоит казенный магазин, а выше, на краю его -- юрта, один домишка да солнечные часы. Теперь в этом местечке не жил никто.
Правый берег р. Тигиля на дальнее расстояние плосок и песчан, отчасти покрыт скудной травянистой растительностью, отчасти, насколько заливает его приливная вода, вовсе без растительности, и постепенно соединяется с обширными песчаными мелями при устье реки. Левый берег состоит из делювиальных отложений вышиной футов в 30 -- 40, покрытых на толщину 3 -- 4 футов торфом -- настоящим войлоком из свежих корней растений -- и лежащих на Эрмановом сферосидерите. Плоская, ровная моховая тундра тянется, по-видимому, далеко и доходит до дальних гор виднеющегося на востоке мыса Омгона -- пустынная земля, производя щая только мох, да между ним В. nana, Erica, ягоды Rubus и Empetrum. Весь этот берег к устью становится все выше, и там, на конечном и самом высоком его пункте, стоит сложенный из бревен сруб футов в 10 вышиной, который, как и под Ижигинском, служит путеводным знаком для судов и именуется маяком. Подле него для сторожей построены две землянки. При нашем прибытии, как уже сказано, дома были лишь женщины и дети, а мужчины только в послеобеденное время вернулись с охоты и только тогда отправили в Тигиль вестового, чтобы дать знать о приходе тендера и попросить помочь лодками и людьми.
Прилив бывает здесь только раз в сутки: начинаясь в 8 часов вечера, он достигает в 2 часа утра предельной высоты, именно 16, в редких случаях даже 20 футов; затем вода снова спадает до 8 часов вечера, когда начинается новый прилив. Морская вода разливается в прилив версты на 33 вверх по реке и, значит, останавливается от Тигиля верстах в 10, где дно уже настолько высоко, что воде нельзя идти дальше. Это интересное явление, именно что морской прилив с такой силой и так далеко идет вверх по рекам, я наблюдал потом также и на других реках западного берега Камчатки. Быстрым потоком, все стремительнее и стремительнее, врывается соленая вода через устье в русло реки и разливается с волнами и сильным шумом по земле. С сильным током воды идут в реку массы рыбы, а за ними, преследуя, тянутся крупные морские звери. Phoca nautica и Delphinus Leucas преследуют ходовых рыб на такое расстояние, на какое доходит соленая вода, тогда как мелкие породы тюленей проходят и в пресную воду, так что попадаются даже далеко за Тигилем, вплоть до Седанки. Оригинальное и красивое было зрелище, как большие, снежно-белые дельфины, плывя то поодиночке, то небольшими стадами, высовывались из волнующегося, шумящего потока: здесь покажется массивная, изогнутая спина зверя, там появится передняя часть тела с головой, выбрасывающей фонтаны, и в последнем случае слышны также громкие, похожие на хрюканье свиньи, звуки или глухой возглас самым густым басом. Еще за час, приблизительно, до наступления прилива, значит, когда еще текла пресная вода, я видел, как поднималась в реку пара дельфинов. Замечательно, как точно указывает этим животным инстинкт предстоящее явление природы. Удивительно, что Эрман (1829), такой прекрасный наблюдатель, не упускавший из внимания почти ничего, достойного замечания, не говорит ни слова об этом весьма замечательном ходе дельфинов. Нашли ли эти животные дорогу в р. Тигиль только позже или такого хода в иные, неблагоприятные годы не бывает вовсе? Жители Тигиля говорят об этом явлении, как о хорошо известном и, сколько они помнят, повторяющемся из года в год. Меня удивило еще то, что на этого крупного морского зверя вовсе не охотятся, что здесь было бы очень просто и легко, и это -- в стране, где почти без исключения всякое животное идет в пищу или, по крайней мере, идет в дело. Старый лоцман, которому приходилось каждый день наблюдать этих дельфинов, рассказал мне следующее. Дельфины производят на свет только по одному детенышу, который в первый год бывает темно-серым и только впоследствии кожа его становиться белой, пергаментообразной, съедобной и очень вкусной. Матки носят детенышей, пока они малы, на спине, и они держатся там даже при самом быстром движении матери. Сам я этого не наблюдал. Я много раз стрелял по дельфинам и, судя по сильным кровавым следам, ранил их в самые различные части тела; однако не убил ни одного.
После порядочно холодной и туманной ночи, утром 27 июля, температура была всего +3 °R. Уже ранним утром прибыла помощь: люди с лодками и с батами, чтобы прежде всего снабдить тендер водой и выгрузить назначенный в Тигиль багаж. Поэтому мне не предвиделось возможности попасть в Тигиль ни в этот день, ни завтра.
Напластования в более высоком южном берегу р. Тигиля следующие:
a) Волокнистый торфяник, сплошь состоящий из тонких болотных растений, до 4 футов.
b) Жирная, темно-сине-серая глина, 3 фута.
c) Слой песка и хряща в 20 -- 25 футов мощностью. Песок образован светлой породой, которая в речном русле образует большую часть гальки. В нем часто встречается черный песок магнитного железняка.
d ) Глина, такая же, как и b, только плотнее и темнее, переполненная волокнами растений, 2 фута.
e) Торфяной уголь, довольно плотный, 1 фут.
f) Глина, как b и d, с растительными волокнами. Далее вниз границы уже не видать.
Слои а и с по своему составу очень похожи друг на друга; только слой е, вследствие сильного давления, плотнее и более углеобразен. В прочих слоях заметно много прожилков, жил и гнезд темно-бурой болотной руды. Там, где ею пронизан хрящ, образовались довольно плотные конгломераты, а где она проникла в песок -- плотная песчанистая дерновая железная руда. Порода, признанная Эрманом за сферосидерит, лежит глубоко на берегу под маяком и именно внедренной между слоями d, e, f; здесь местами она, по-видимому, совсем вытесняет уголь. В общем, порода эта, кажется, является лишь местно и подчиненно. Она светло-желтого цвета, тверда, звенит под молотком и содержит во множестве обугленные стебли злаков и листья двудольных деревьев. Недалеко от магазинного оврага, вверх по реке, залегает тонкими слоями совсем мелкозернистый, с большим содержанием глины, светло-бурый песчаник, заключающий в себе крупные куски лигнитов. Я вынул оттуда куски стволов и ветви, которые еще вполне поддавались сгибанию. Пласт лежит приблизительно на одинаковой высоте с угольным слоем е. И здесь тоже были налицо жилы железной руды и образовывали вокруг себя более плотные, звонкие песчаники и конгломераты.
В гальке и песке речного русла наблюдалась чрезвычайно пестрая смесь различных пород, причем почти все камни были сильно округлены и окатаны. Из вулканических пород -- ноздреватые, красного и черного цвета, куски из однородной основной массы с крупными, круглыми порами, а также куски пемзы и обсидиана, подчиненно -- черный глинистый сланец, в большем количестве -- кремень всех цветов, затем лигниты, также кусочки янтаря и светло-грязно-желтые куски сферосидерита, почти всегда с отпечатками листьев. Впрочем, эти последние попадались больше у устья реки. Отпечатки листьев встречаются лишь в сферосидеритах, а не в угленосных слоях, где преобладают перепутанные в войлок остатки болотных трав да попадаются также плотные лигнитовые массы. Напластования южного берега р. Тигиля близко напоминают буроугольные и лигнитовые пласты Тайгоноса и Ижигинска, и я очень склонен поэтому отнести всю здешнюю формацию, за исключением верхних делювиальных отложений, к пластам третичным, а не к меловым, как это делает Эрман.
После холодной ночи термометр показывал утром 28 июля лишь +6 °R при дожде и тумане. Только к полудню ветер повернул более к востоку, и небо стало яснее; температура повысилась до +11 °R. Утром мне сделали визит несколько человек тигильцев, между прочим, старик за 80 лет, некто Белоносов. Болтая за чаем, мы заметили на противолежащем, плоском, песчаном берегу небольшого тюленя, занесенного приливом далеко на сушу и теперь пробиравшегося с большим трудом и напряжением к воде. Мы живо сели в лодки, и мне удалось убить зверя. Это был небольшой, грязно-белый Phoca ochotensis (акиб). При этом охотники сообщили мне, что, по их наблюдению, у Phoca nautica каждый год на каждом когте прибавляется по зазубрине, так что по числу таких зазубрин можно определить возраст зверя. Молодых (однолетков) этого вида они называли мойцами (Mojez). К сожалению, сообщения этих людей дали мне не много достойного внимания. Важнее всего было то, что на всем западном берегу Камчатки до Лопатки нет никаких хвойных деревьев, кроме кедра и можжевельника; что в горах около Седанки, на мысе Омгоне, а также и южнее бродят с большими стадами оленей богатые коряки, торговля с которыми для тигильцев очень выгодна. Из памяти старика Белоносова до такой степени испарились все имена и даты, что рассказами его совершенно нельзя было воспользоваться. Он родился в Якутске, там был взят в солдаты и уведен сюда генералом Сомовым, который должен был провести, по приказанию императора Павла, батальон солдат в Камчатку. Солдатом он жил в Нижнекамчатске, который тогда будто бы был большим и красивым городом.
Наконец следующий день был назначен для моей поездки в Тигиль, и два бата с проводниками стояли уже готовыми у моей палатки. Так как мне было нужно обследовать берега Тигиля, то я не мог воспользоваться более скорым способом подняться вверх, а именно -- с приливом, который, как сказано, начинается ночью, а приходилось мне выбрать путь днем -- медленный путь против течения. К 9 часам утра 29 июля, когда холодный, густой туман разошелся, мы сели в баты, я -- в один, Зиновьев -- в другой. Кладь поделили пополам. Отлив уже значительно подвинулся вперед, и потому оказалось необходимым большой дугой обогнуть граничащую с южным берегом самой нижней части устья Андреевскую лайду, эту главную часть дельты Тигиля, что при волнах, поднятых свежим северо-западным ветром, составило задачу не совсем приятную. В полный прилив через эту лайду ходят даже небольшие суда и могут приставать вплотную к южному берегу. Теперь же эта далеко тянущаяся песчаная и илистая отмель лежала перед нами почти сухой. Скоро, однако, благодаря большой осторожности и ловкости проводников мы оставили ее за собой и вошли теперь в настоящее, более узкое русло р. Тигиля. Берега состояли из невысоких песчаных и глинистых отложений и были покрыты лишь скудной растительностью. Течение в этом месте, где ширина русла достигает 60 -- 70 сажень, было еще умеренно. Веслами нельзя было пользоваться вовсе; и только с помощью длинных шестов, которыми здешний народ умеет пользоваться с такой ловкостью и силой, мы могли подвигаться вперед довольно быстро. На 7 верст выше маяка в Тигиль впадает ручей Кулки, берущий начало в высоких, островерхих горах мыса Омгона и в высотах Утхолоки. Прямо против этого устья впадает речка Хатангина, текущая с севера, с высот Аманины, -- речка, на берегах которой начинается низкая цепь, тянущаяся по направлению к Тигилю, и местами, на низких, голых скатах, обнаруживающая какую-то беловатую породу. При устье Кулки мы сделали привал у одной юрты, где жил старик Белоносов, и нас угостили превосходными ягодами жимолости (Lonicera coerulea) и княжники (Rubus arcticus). Здесь мне сообщили, что Delp. Leucas не только поднимается в главное течение реки, но и забирается и во все притоки, куда только доходит прилив. Но и в этих небольших реках, где лов был бы особенно легок, зверя этого, тем не менее, не ловят. Конечно -- рассуждал этот народ -- может быть, это и было бы очень полезно и оказало бы поддержку в их тяжелых заботах о пропитании, да отцы-то их не делали этого, а им к чему заводить разные новшества. Неповоротливость и флегматичность камчадалов до такой степени сообщились и этим русским, что они уже более не в состоянии пользоваться немногими дарами природы своей страны. Пожалуй, можно сказать, что здешние обыватели консервативны даже до собственного разорения.
Верст за 11 от маяка в Тигиль впадает большая р. Напана, берущая начало на юге, в высотах хребта Тепана, а против ее устья от северного берега отходит плоский выступ, мыс Шираевский. Четырьмя верстами выше впадает в Тигиль идущий с севера, из высот вышеупомянутых Хатангины и Аманины очень глубокий ручей Гавенка, служивший прежде местом зимней стоянки для небольших судов. И теперь еще там стоял, порядочно уже развалившийся, небольшой казенный магазин.
Приблизительно с половины пути от маяка у устья до местечка Тигиля общая картина местности становится совершенно иной. Характер тундры с ее плоскими моховинами и бедной растительностью исчезает, местность все более и более поднимается, и флора становится богаче. Между тем как до сих пор делювиальные берега были покрыты толстыми слоями мха и торфа, теперь замечается появление поверх темно-серой, часто несколько слоистой глины -- слоя гумуса с высокими злаками и кустарником. Появляется более высокий ивняк, к которому присоединяются ольха и таволга. Река становится уже и стремительнее, и часто попадаются острова с обильной растительностью. Перед нами взлетали стада уток, а на берегу мы несколько раз видели тюленей, быстро бросавшихся при нашем приближении в воду. Еще более поднимается северный берег верст за 15 до Тигиля; здесь он каменистее и украшен красивым березовым лесом (из Betula Ermani). Это -- первая ступень поднятия, дальше от берега отстоящих, больших высот и холмов, тянущихся от Хатангины до Красной сопки у Тигиля. Беловатая порода, которая и при устье реки образовала главную массу гальки, является здесь в русле реки уже в больших кусках, в смеси с обломками пород вулканических и множеством кусков бурого угля. И здесь порода эта оказывается беловатой, мелкозернистой, довольно твердой, со многими мелкими полостями и пузыристыми пустотами внутри.
Чтобы прибыть в Тигиль не поздним вечером, я выбрал для остановки хорошенькое место с летним пейзажем верстах в 10 от него; в 9 часов вечера мы разбили здесь свою палатку.
Уже в 4 часа утра 30 июля мы двинулись дальше в путь; была превосходная летняя погода. Берега оставались все такими же, только растительность становилась богаче и течение между берегами и красиво заросшими островами -- все сильнее. Недалеко от Тигиля мы попали на небольшой порог, образованный белой породой, о которой было уже говорено несколько раз, и которая являлась здесь совершенно слоистой. Тут река образует большую луку. Чтобы избежать этого объезда, я велел батам ехать дальше одним, а сам прошел с полверсты узкой тропинкой по красиво поросшему, высокому берегу и скоро добрался до первых домиков Тигиля. Еще в некотором расстоянии от самого местечка, куда я вошел в 8 часов утра, был я приветствован самым радушным образом местным врачом, д-ром Левицким, который сейчас же повел меня к себе.
Д-р Левицкий жил в Тигиле уже несколько лет и устроился здесь хозяйственным образом. Он выстроил себе хорошенький и просторный домик и просто, но практично, меблировал его. Стены были выкрашены белой краской, окна имели занавеси и были украшены цветами. Терраса вела в опрятно содержимый сад, где чисто подметенные дорожки отделяли цветочные рабатки от места, предназначенного для овощей. Посаженные деревья и кусты образовали тенистую беседку, в которой обыкновенно обедали. Да и все хозяйство было, как видно, в большом порядке и шло хорошо, так как на богато накрытом столе появились такие давно не виданные вещи, как молодой картофель, свежее масло, огурцы, жаркое из курицы, яйца, ягоды и пр. Видно было, что при старании и порядке можно создать даже в такой дальней и некультурной стране очень уютное существование.
Я имел в виду, прежде чем отправиться в обратный путь западным берегом Камчатки в Петропавловский порт, сделать несколько экскурсий из Тигиля, и первым делом к востоку, в окрестности Седанки, а потом и к северу, к поселениям палланцев, по крайней мере до Лесной. Но тут у меня обнаружилась изнурительная лихорадка, полученная во время тайгоносской поездки и в особенности во время ужасного плавания морем, и потому я с благодарностью принял предложение д-ра Левицкого отдохнуть дня два у него.
Теперь я мог как следует налюбоваться на деятельность д-ра Левицкого и его радение об этом маленьком местечке. Главной его задачей и профессией была, конечно, деятельность врача, но сверх того он словом и делом работал на пользу материального и нравственного благосостояния тигильских обывателей.
27 домов местечка выглядели все лучше и порядочнее, чем мне пришлось видеть где бы то ни было в этой стране, за исключением Петропавловского порта. Они были расположены почти улицами и окружены порядочными огородами и дворами с хозяйственными пристройками. Старая церковь погибла от пожара, и теперь как раз в центре Тигиля строилась новая. От старого, бывшего здесь раньше укрепления почти не осталось следа, кроме пары старых пушек с пометкой 1790 года. Балаганы для сушки рыбы, эти, производящие отталкивающее впечатление заражающей воздух вонью, но необходимые в местном хозяйстве заведения, были отнесены от жилых домов далеко на берег реки, что сделало все местечко здоровее, опрятнее и чище. Вообще, настоящее, старокамчадальское хозяйство с его ездовыми собаками и тесно связанным с последними рыбным делом, отходило здесь все более и более на задний план, уступая место разведению рогатого скота и лошадей и культуре хороших, здоровых огородных овощей. Я насчитал 150 голов рогатого скота и 12 лошадей, каждый день выгоняемых на тучный выгон, а вблизи расстилались обширные покосы, с которых как раз теперь снимали очень богатый урожай прекраснейших и питательнейших трав. В 1853 году, по правительственным сказкам, значилось в Тигиле населения 109 душ мужского пола и 88 -- женского, большей частью потомков старинных камчатских казаков, однако, благодаря смешанным бракам, с сильной примесью камчадальской, и особенно коряцкой, крови, что высказывалось слишком заметно в чертах их лица. По одежде и обращению они стояли вообще близко к старорусским (сибирским) обычаям.
Тигиль лежит на правом берегу р. Тигиля, на делювиальной почве, которая здесь постепенно повышается и покрыта обильной растительностью из травы и кустарников. Более крупные деревья, как березы (В. Ermani), рябины, ольхи, ивы, всюду стояли отдельно или группами, вперемежку с видами Spiraea, Rosa и красивой Lonicera coerulea; последняя как раз теперь была вся изукрашена своими роскошными ароматными ягодами. На свободных сухих местах росли Polygonum, Aconitum, Urtica, Achillea, а в особенности Epilobium в вышину человеческого роста, а участки более влажные были покрыты гигантскими экземплярами Filipendula kamtschatica, Senecio, Heracleum и Cacalia hastata с ее большими, подобными зонтикам, листьями. В траве были видны Geranium, Sedum, Clematis, Potentilla, Thalictrum, Gentiana, Rubus arcticus, виды Vaccinium и мн. др. Все вместе давало красивую и полную картину очень богатой растительной жизни. А между тем, здесь, недалеко под поверхностью почвы, кроется вечная зима: в верхних частях Тигиля земля оттаивает самое большое на 3 или 4 фута, а ниже идут вечно промерзлые пласты песка и глины. На какую глубину идут мерзлые слои, неизвестно. Самые глубокие ямы, какие здесь копали, имели в глубину 10--12 футов, и при этом все еще не доходили до незамерзшей почвы. Вблизи реки, странным образом, дело обстоит совершенно иначе: здесь летом почва оттаивает сверху на ту же глубину, но ниже она промерзла всего лишь на 2 фута. Поэтому, если у реки, следовательно очень близко, пласты земли уже на глубине около 6 футов не тронуты морозом, то, очевидно, что и на верхнем Тигиле промерзание почвы не может идти особенно глубоко.
К небольшим прогулкам и экскурсиям, которые мне пришлось сделать с д-ром Левицким, относится, кроме посещения богатого цветами сенокоса, также экскурсия к лежащей недалеко Красной сопке. Прежде всего, это -- не вулкан ни по составляющей его горной породе, ни по форме, как можно было бы думать по названию "сопка", которое здесь вообще употребляется для обозначения вулканов. Это -- самое высокое место низкого ряда высот, который только сопровождает правый берег Тигиля от Хатангины, но и тянется далеко на север и юг, прерываясь р. Тигилем, и который Эрман вполне справедливо называет первой параллельной западно му берегу цепью. Эрман определил высоту Красной сопки в 324 фута над уровнем р. Тигиля под Тигилем и в 474 -- над уровнем моря, откуда высота реки под Тигилем получается всего в 150 футов над морем. Ближайший к Тигилю выдающийся пункт этой цепи и есть Красная сопка, падающая книзу, наподобие мыса, крутой, голой скалой и видная издалека на зелени пейзажа благодаря желтоватому и красноватому цвету породы, ее составляющей. Порода эта -- серая, плотная, с виду сплошная, с мелкими, блестящими кристаллами полевого шпата, на выветрившихся участках являю щихся матовыми. На этих же участках красноватый цвет породы кажется выраженным резче от большего количества выделенного охристого железняка. Всюду она проникнута мелкими пустотами и пузырями, выполненными и выстланными кварцами. Во всяком случае, порода эта -- та же самая, что в реке всюду лежит светлой галькой и образует также Хатангинские высоты, только с большими или меньшими вариациями. Эрман говорит о ней, как о полевошпатовой породе, на которую подействовали газами и парами вулканические силы, превратившие ее в миндалевидную. Я же полагаю, что если проникнуть глубже в историю этих пород и принять в соображение более обширную область западного берега Камчатки и его формации, то не без основания можно было бы, пожалуй, сказать, что эта полевошпатовая порода точно так же и теми же вышеупомянутыми силами образовалась из очень распространенных здесь повсюду третичных песчаников и глинистых пород -- одним словом, что здесь приходится иметь дело с коренными третичными пластами, метаморфозированными древнейшими эруптивными породами. К югу от р. Тигиля, куда также продолжается эта цепь, вдали виднеются небольшие конические холмы, горная порода которых и образование последней, может быть, дали бы более определенные указания относительно причин метаморфоза и поднятия. У подножия Красной сопки вытекает ключ, вода которого имела температуру в 2°, при 12 1/2° температуры воздуха.
Дни приятного отдыха в приветливом Тигиле (погода была превосходная -- при ясном небе все время 14 -- 15°) приходили к концу, и я принялся снаряжаться к отъезду в Седанку. Между прочим, я отобрал из своих вещей лишь самое нужное, а большую кипу остального оставил здесь, да еще закупил у одного здешнего торговца фунтов 30 чая.
После холодной ночи термометр на восходе солнца 2 августа упал до +1°, и весь урожай овощей чуть не погиб; только в последний, так сказать, момент опасность была отвращена внезапно севшим туманом. Поутру баты были готовы к отправлению в путь, и в 11 часов мы могли уже тронуться на них вверх по р. Тигилю к Седанке. Мы вступили в широкую долину, посредине которой Тигиль, разбившись на много рукавов, бежал уже очень быстро. Пейзаж всюду был летний и красивый. Как и под Тигилем, и здесь также не было настоящего обособленного леса, а всюду стояли очаровательнейшие группы деревьев и кустов, которые сменились цветистыми лугами.
Берега, сначала очень умеренной вышины, скоро становятся выше и позволяют видеть светлую, желтоватую, слоистую, песчаниковидную породу, в которой видны целые ряды своеобразных, концетрически-скорлуповатых конкреций. Конкреции эти были тверже основной породы, несколько более темного цвета, имели шаровидную, яйцевидную или почкообразную форму, величиной были от 2 дюймов до двух футов в диаметре и следовали большею частью правильными слоями общему напластованию, но в виде исключения попадались и в горизонтальном положении. Отдельные слои самих конкреций были от 1 1/2 до нескольких дюймов толщиной и с вертикальными щелями и трещинами. Кроме того, все слои с внедренными в них конкрециями имели трещины под прямым углом. Верст за 10 от Тигиля исчезла эта формация светлых песчаников, несомненно, стоящих в близком родственном со отношении с породами Красной сопки, и берег снова стал низменнее, а за ним в некотором расстоянии стали видны остроконечной формы холмы. Скоро этот, тянувшийся с севера на юг, ряд островерхих холмов стал надвигаться все ближе и ближе и сдавливал реку довольно высокими скалистыми стенами. Как и везде в Сибири, эта теснина несла название "щек". В области этих "щек" из крутых каменных стен у реки выдается еще одна, совсем изолированная, небольшая, крутая, окруженная глубоким болотом, сверху совсем плоская, скала. Здешние русские называют эту своеобразного вида скалу Изменной сопкой, так как во времена завоевания Камчатки камчадалы долгое время держались на этом небольшом естественном укреплении. Порода, составляющая "щеки" и "сопку" -- плотная, темно-серая, базальтическая массивная горная порода. Она же, конечно, дала главный материал и для всей цепи островершинных холмов и, должно быть, была важным деятелем в деле поднятия и метаморфизации всех, претерпевших последнюю, третичных слоев всей окрестности Тигиля.
Тотчас за этой тесниной реки, образованной цепью заостренных холмов, берега стали снова ниже, а местность -- более открытой; здесь мы и расположились на ночлег. Поздно вечером из чащи, совсем близко к нашему костру, появилась очень крупная медведица с двумя молодыми, но тотчас же отскочила в ужасе и обратилась в бегство, прежде чем мои охотники успели схватить оружие.
Когда мы проснулись 3 августа, шел дождь, но, несмотря на это, мы уже очень рано были в дороге. Берега реки, украшенные пышной растительностью, снова постепенно становились выше. В самом низу здесь выходил на дневную поверхность тонкослоистый, грубозернистый, рыхлый, совсем горизонтально лежащий песчаник, фута в 3 -- 4 толщиной, выстилавший большими плитами и ложе реки. На нем залегал слой гравия и песка, мощностью почти в 4 фута, который, будучи связан окисью железа, приобрел характер конгломерата и потом растрескался. В этих мощных делювиальных пластах находилось множество окремнелых частей стволов и древесины, а в подлежащем песчанике -- большое количество морских раковин и опять таких же кусков дерева. Раковины, большей частью в виде отпечатков и ядер, были чрезвычайно непрочны, так что ломались, а то и рассыпались в песок уже при прикосновении; поэтому собрать их не было возможности.
Такой характер сохраняла местность до пункта приблизительно верст 15, не доезжая Седанки, т. е. до устья р. Пирожниковой. Из многих притоков, которые р. Тигиль то и дело принимает в себя с обеих сторон, едва ли хотя один заслуживает быть упомянутым, так как все это лишь небольшие ручьи. Р[ека] Пирожникова -- уже значительный приток. Она течет с севера и получает свои воды отчасти из Срединного хребта -- специально из области Сиселя, остроконечного, недеятельного вулканического конуса, отчасти и -- всего более -- со стоящего особняком к западу от Срединного хребта вулканического, тоже недеятельного, горного узла Пирожникова. Галька этой реки также почти без исключения была вулканического образования и состояла из крупных и мелких, более или менее округленных обломков очень пористой темно-серой или красноватой лавы. С обеих гор, а особенно с Сиселя, текут воды и к северо-западу и сливаются рекой Воямполкой в Охотское море. Есть также и проходы, которые ведут туда и которыми пользуются коряки.
От устья Пирожниковой берег снова заметно повышается, а близ Седанки с южной стороны выступают к реке скалы, высотой до 100 -- 150 футов, состоящие из светло-желто-серого, без окаменелостей, песчаника и мелких конгломератов. Эти высокие скалистые берега идут по реке до Седанки, которая лежит на месте соединения р. Седанки, текущей с востока, с р. Тигилем, идущей с юга. Обе реки связаны здесь друг с другом множеством рукавов, и между обеими живописно расположено на высоком мысу местечко Седанка. На южном берегу Тигиля в вышеуказанных высоких, скалистых берегах выступают, в несколько приподнятом положении, буроугольные слои. Здесь точно так же, две группы угольных пластов одна над другой; отдельные слои, каждый мощностью приблизительно в фут, отделены друг от друга тонкими прослойками мергелистой глины. Каждую группу составляют 4--5 угольных слоев, а между обеими группами залегает мягкая серая глина футов в 5--6 мощностью с бросающимся в глаза каменистым сложением. Та же глина образует и постель всей угольной системы, а кровля состоит из хряща и песка. Уголь -- весьма плохого качества: худо горит и не весь перегорает в золу. Свежевыломанный, он сильно расслаивается, рыхл, бурого цвета, очень деревянист, гибок и режется ножом. В нем вовсе нет янтаря, зато он богат квасцами, серным колчеданом и продуктами его разрушения. Уголь, по-видимому, состоит только из плотных деревянистых частей -- кусков стволов, ветвей и корней, а листьев и более нежных частей в нем, кажется, нет вовсе. В русле реки попадалось очень много окремнелого дерева, в котором также замечались гнезда колчедана.
В 5 часов пополудни мы высадились у рыбных балаганов Седанки, которые тянулись длинным рядом по берегу, все увешанные лососиной для сушки. Подальше, на постепенно подымавшемся, сплошь поросшем травой пригорке стояло 12, хорошо и солидно выглядевших домов с огородами. Целая толпа обывателей, с женщинами и детьми, с местным тойоном Черных во главе, вышла нам навстречу и самым радушным образом приветствовала нас. Тойон, первая персона местечка, проявлял самую живую служебную деятельность: там подзовет кого-нибудь, тут пошлет другого что-нибудь справить. Прежде всего, он распорядился, чтобы вещи мои снесли к нему на дом, и пригласил меня к себе. Меня поместили в опрятной большой комнате с большими окнами и белыми, оштукатуренными стенами, а скоро и стол был загроможден изобильными яствами: меня угощали жареными утками и рыбой, картофелем, маслом, редькой и превосходнейшими ягодами жимолости и мамуры. Черных с двумя стариками остался со мной, чтобы занять меня разговором и, как того требует камчадальское гостеприимство, угощать без перерыва. А после обеда, когда подали мой чай, наполнилась комната чаепийцами, пошли без конца питье, рассказы и вопросы. К сожалению, в рассказах этих людей большей частью очень мало интересного и поучительного, потому что, во-первых, говорят все они очень медленно и растянуто, а потом и весь ход их мыслей вращается около событий дня, т. е. охоты и рыбного лова. Я позволю себе привести здесь из нашей беседы самое интересное. Давно в старину Тигиль был чисто камчадальским местечком, но затем русские, когда там было основано укрепление (1744), изгнали жителей и переселили частью в Седанку, частью в селение на р. Пирожниковой, которого теперь уже давно не существует. В Тигиле начали заниматься хлебопашеством, а затем и в Седанку явилось несколько человек русских, выстроивших там и пустивших в ход мельницу. Это, говорят, про должалось, однако, недолго, и все они перемерли. Во время начальствования Рикорда правительство выслало раз из Охотска в Камчатку большой табун лошадей; их потом пригнали в Большерецк, чтобы поднять и там земледелие. Около этого времени имел место случай, в высокой степени поразивший всех местных охотников: у Воровской, на западном берегу Камчатки, застрелили лося, чего раньше никогда не бывало, так что все дивовались на этого большого невиданного зверя.
Относительно хода рек и хребтов я мог узнать, что текущая с востока р. Седанка много короче, чем приходящий издалека с юга Тигиль. Р[ека] Седанка прорывает проход к Еловке, а вместе с тем и в долину р. Камчатки, проход, которым идет самая важная и наиболее посещаемая дорога через Срединный хребет. Из Седанки в Еловку три дня конного пути. К югу от этого пользующегося во всей стране широкой известностью прохода, которым проезжал и Эрман, поднимается покрытая снегом горная масса, Белый хребет, с которого воды стекают как в Еловку, так и в Тигиль, и у подножия которого, по рассказам кочующих там коряков, есть, будто бы, горячий источник. Р[ека] Тигиль, напротив, очень длинна: по ней можно подниматься вверх на лодке на расстояние 3 дней пути, а дальше река становится до того быстрой и мелкой, что к истокам можно пробраться только пешком или, зимой, на собаках. Тигиль получает много притоков из Срединного хребта, именно из области истоков р. Крестовки, впадающей в р. Камчатку; затем из гор Тепана и, наконец, даже с лежащей далеко к югу Ичинской сопки. В горах Тепана, должно быть, берет начало и р. Напана, впадающая, как уже сказано, в Тигиль недалеко от его устья. По берегам отдаленного верхнего течения р. Тигиля, говорят, есть немного лиственничного леса, хотя и плохого. Во всяком случае, нельзя не отметить этого, может быть, единственного случая распространения хвойного леса за Срединный хребет к западу.
Затем я получил от старого тойона небезынтересное подтверждение моих сведений относительно распределения и границ употребляемых в Камчатке языков и наречий. Он сообщил мне следующее: в Седанке, в Аманине, ближайшем на севере местечке от Тигиля, и по западному берегу к югу от Тигиля до Компаковой говорят на одном и том же камчадальском языке; по тому же берегу, от Компаковой до самого юга, в ходу уже другое, а от Еловки к югу по долине Камчатки до Авачи -- третье наречие того же языка. Напротив, по западному берегу от Аманины к северу до Пусторецка говорят на языке коряков-палланцев, а от Озерной, ближайшего места к северу от Еловки, до Дранки на восточном берегу -- на другом коряцком наречии -- наречии укинцев. Относительно еще двух, более дальних родов сидячих коряков с их своеобразными говорами -- олюторцев на востоке, к северу от укинцев, и каменцев, живущих на западном берегу севернее палланцев, старик не мог дать никаких ближайших указаний. Весь Камчатский полуостров, сообщили мне здесь, носит название Немлат.
Население Седанки, всего 42 человека мужчин и 46 -- женщин, произвело на меня очень приятное, здоровое и сильное впечатление. Лишь немногие, как тойон, понимали по-русски, а женщины и дети не знали ни слова. Поэтому здесь все носит камчадальскую физиономию. Только дома походили на русские, да и то теперь, летом, жили не в них, а в верхних, покрытых кровлей, частях балаганов. В это время, впрочем, большая часть народу ушла на рыбный лов в верхнем течении Тигиля. Скотоводством и огородничеством здесь занимались, кажется, лишь между прочим, только из послушания правительству, так как в это время было налицо всего 10 голов рогатого скота да пара лошадей, и о том, что мороз уже сильно попортил огороды, тревожились очень немного. Пользы этих видов хозяйства ровно никто не признавал, и все думали только о рыбной ловле, об охоте, да о сборе ягод и кореньев, т. е. о том, что дает все нужное для чисто камчадальского стола.
От Седанки мной были взяты следующие пеленги: Пирожниковы горы 74 -- 77° к северо-востоку, Зисель 83° почти к востоку и Тепана 214 -- 216° к юго-западу.
Как к северу от р. Тигиля возвышаются Пирожниковы горы, так к югу от него, и тоже к западу от Срединного хребта, поднимаются над плоской местностью стоящие особняком горы Тепана. Это -- точно так же большая, непокрытая снегом, недеятельная купа вулканов средней высоты. В ряд стоят три пологих конуса, из коих средний, самый высокий, на вершине срезан и кратеровидно углублен. Во всех многочисленных ручьях, стекающих с Тепана, галька чисто вулканическая.
Утром 4 августа шел дождь при +10° и северо-западном ветре. Почва у Седанки оттаивает летом всего на 2--3 фута, а ниже этого идут вечно мерзлые слои. Как далеко простирается вглубь промерзание почвы, я не мог узнать, во всяком случае думаю, что такая низкая температура не идет особенно глубоко, так как я нашел ключ, вода которого при 11° тепла на воздухе имела температуру +5°.
Из Седанки я хотел проследовать по р. Тигилю еще выше и отправился с этой целью в 3 часа дня в направлении к югу. Вода бежала между многочисленными островами очень стремительно, но ее было значительно меньше, так как здесь уже не вливалась вода столь же большой реки Седанки. Рабочим на батах приходилось все напряженнее толкаться шестами, и ход становился все медленнее. Острова и берега были покрыты пышной растительностью; березы (В. Ermani), ольхи, рябины, а несколько далее и отделенные высокоствольные тополи, возвышались над густой зарослью из Spiraea, Lonicera, видов Rosa, ив, -- и все это стояло еще в сочной зелени. Высокие откосы берегов состояли из слоистых отложений песка и галечника, в которые были включены целые ряды темноокрашенных, содержащих остатки растений, твердых желваков. В ложе реки часто попадались, как и ранее, сплющенные куски древесины, то окремнелые, то превратившиеся в уголь. В самом низу и здесь залегала опять тонкослоистая, темно-серая, мягкая глина с множеством вертикальных щелей. Так добрались мы до устья р. Колгаца, вытекающей из Белого хребта; на среднем течении ее седанковцами построено летовье для рыбного лова и охоты. Идя далее вверх по течению, мы к вечеру достигли до так называемого большого летовья седанковцев и тут расположились на ночлег. Здесь на берегу было 9 балаганов и четыре землянки. Река была перегорожена для лова рыбы так называемым "запором", и множество батов, занимавшихся рыболовством, плавали по воде. Из прелестной, но безлюдной обстановки мы сразу перенеслись в кипучую жизнь и деятельность. Здесь лежали уже целые груды лососей, а их все еще то и дело подвозили лодки из "запора" на берег, где рыбу весело принимали и тут же разделывали. Поздно вечером пришло из окрестностей еще несколько женщин с большими корзинами, полными ягод и съедобных корней, и рабочий день закончился веселыми играми и прыжками. Когда еще сверх того закипел мой котелок с чаем, ко мне присоседилось много гостей -- и пошла бойкая беседа.
5 августа нам пришлось работать почти без перерыва, с короткими передышками, с 6 часов утра до 6 вечера, пробираясь далее вверх по течению. Течение становилось все стремительнее, и для борьбы с ним требовалось немало усилий, но большое умение камчадалов действовать шестами побороло наконец все препятствия. Вулкан Тепана виднелся теперь почти на запад от нас.
Пейзаж, в общем, оставался все тем же, только было ясно заметно, что мы забрались выше в горы. Чаще стали попадаться высокие тополи и кусты смородины (p. Ribes). Всюду попадалось очень много гусей, теперь линявших, и мы в короткое время поймали больше дюжины этой птицы и, таким образом, значительно увеличили наш запас провизии. Вместе с тем, мы видели чрезвычайно много медвежьих следов, хотя и не наткнулись на самого зверя. В это время года в верхнем течении рек рыбы больше и ловить ее при очень частом мелководье в этих местах легче; поэтому медведи к осени тянутся чаще в горы, где обыкновенно бывает также большой выбор спелых ягод разного рода.
Берега на всем протяжении состоят все из той же, уже описанной, формации. Они падают к реке большею частью крутыми скатами в 4 --7 сажень а то и 8 сажень высотой, но иногда среди красивой зелени леса попадаются живописные обрывы в 100 -- 150 футов вышиной. И здесь также были светлые, мелкозернистые песчаники и пласты глины, покрытые рыхлым песком и хрящом и лежащие на слоях темной, мягкой глины. Очень часто в них попадались более или менее выдвинутые кверху залежи угля, мощностью редко более фута. Уголь был почти всегда засорен песком и глиной, переполнен желваками серного колчедана, очень рыхл и вообще так же негоден, как и ниже по реке. Янтаря в нем не было вовсе, равно как и остатков животных и более нежных частей растений -- листьев, цветов и тонких веточек; материалом для образования угля послужили лишь грубые массы древесины. Все они были здесь сильно сдавлены и часто перепутаны друг с другом стеблями и тонкими волокнами. В глине и песчанике также были растительные остатки этого же рода, а в ложе реки опять-таки многие окремнелые или обугленные куски дерева. Местами залежи угля были, по-видимому, тронуты огнем, и прилежащие слои глины были окрашены в кирпично-красный цвет, так что, казалось, видишь перед собой огромный склад самородных ярко-красных кирпичей. Там, где уголь выгорел, и поэтому образовались пустые места, лежавшие над ними красные слои кирпича обрушились и образовали чистый хаос обломков, дав начало глубоким расселинам, в которых там и сям сохранился еще снег. В речном русле, чем выше мы поднимались в горы, тем все чаще в гальке попадалась пемза, что ясно указывало на то, что река берет начало в вулканической области; пемза эта даже, быть может, была с Ичинской сопки или с Тепаны.
6 августа мы, несмотря на небольшой дождь, спозаранок тронулись опять дальше вверх по реке. Пейзаж оставался, в общем, таким же, только становилось все заметнее, что мы сильно поднялись. Направление нашего пути было все прямо на юг. В расстоя нии приблизительно 5 верст к западу тянулся с северо-запада на юго-восток покрытый лесом кряж, над которым и здесь поднимались небольшие, пологие, конические вершины. Это был, конечно, тот самый хребет с коническими вершинами, который перерван Тигилем в "щеках". Это ряд высот, проходящий также параллельно Срединному хребту, и, если мы назовем высоты Красной сопки первым параллельным хребтом, то эта более высокая цепь, образующая "щеки", будет вторым параллельным хребтом, который, по-видимому, идет вместе с тем от Тепанского хребта к Пирожниковой. Третьим параллельным хребтом, еще более высоким, будет тогда сам Срединный хребет. Во всех трех хребтах, мы видели, борьба древневулканических образований с третичными напластованиями последовательно становилась все сильнее и в Срединном хребте достигала высшей степени.
Характер третичных напластований берегов оставался сначала тем же самым. В самом низу залегала опять мягкая темная глина с ясно выраженным каменистым сложением, а за ней кверху следовал очень богатый пемзой и остатками растений песчаник с прослойками уплотненных, содержащих растения, желваков. В более высоких слоях глина являлась подчиненной, часто переходила в глинистый камень, а местами опять же была пережжена в красный кирпич. Далее вверх по реке мне попалась между двумя совсем горизонтальными, но сильно отвердевшими слоями песчаника отделенная от них с обеих сторон глубокими трещинами группа поставленных на голову пластов, которые почти имели вид жил и состояли из очень твердой темно-серой породы, в которой очень обильно были выделены кристаллы темно-бурой слюды. В ней были также небольшие пузыревидные пустоты, выполненные, по-видимому, цеолитами. Еще выше по реке, около правого берега, на одном месте, где небольшой кряж прорезан рекой, находилась в виде вертикальных столбов темно-серая, очень твердая порода. Эта массивная горная порода, являющаяся в виде четырехгранных столбов в 1/2 фута в поперечнике, содержит также много слюды и горизонтально распадается на отдельности. Бок о бок с ней залегает темно-зеленоватый, переполненный остатками растений песчаник массивного, неслоистого характера.
Течение, ставшее слишком быстрым, теперь уже настолько мешало нам, что мы едва были в состоянии сколько-нибудь двигаться вперед, да и время, которое я уделил на эту небольшую экскурсию, уже истекло. Собственно Срединный хребет на востоке и Тепана на западе, между которыми долина Тигиля поднимается далеко к югу, были для меня теперь недоступны, и я решил вернуться в Тигиль.
Здесь, на самом отдаленном пункте, какого я достиг на р. Тигиле, я нашел в речной гальке прежде всего много обломков вулканических пород, сильно окатанных (следовательно, снесенных издалека), пористые, черные и красноватые куски лав, бурые и красноватые массы трахита, переполненные стекловатым полевым, шпатом, и куски плотного глинистого сланца; менее окатаны были темно-серый, с очень толстой сланцеватостью, глинистый сланец со стекловатым полевым шпатом, горная порода Красной сопки и пористая порода с мелкими кристаллами черного авгита. Это была геологическая коллекция, поучительная в отношении долины верхнего Тигиля, пожалуй, до Ичинской сопки, в отношении Срединного хребта и вулкана Тепана.
Для обратного пути пришлось связать вместе оба бата, чтобы достигнуть большей устойчивости и предотвратить опасность перевернуться. Нам пришлось теперь спускаться с течением на нашем "пароме". Пока мы возились с устройством этого судна, вдруг появились совсем близко к нам три больших медведя, из которых одному пришлось расстаться с жизнью и ехать с нами немым пассажиром в Седанку. Да еще ненадолго задержала нас повторная, очень счастливая охота на гусей.
В 1 час дня мы тронулись и в 7 часов вечера были уже в Седанке. Быстро мчало течение наше суденышко; быстро чередовались перед нашими глазами приветливые и дикие берега. Скалы мелькали мимо нас всеми цветами: то светлые, то темные до черного, то красивых оттенков красного цвета; там и сям белыми пятнами виднелся в расселинах снег, и все это было окружено постоянно прекраснейшей зеленью летней сочной растительности. Царила безмолвная тишина, нарушавшаяся только от времени до времени журчанием какого-нибудь ручья, мимо которого мы проносились, или вспугнутой нами стаей уток.
Утром 7 августа мы пустились дальше на своем "пароме", прихватив с собой еще одного компаньона из Седанки. До первого порога у "щек" и островерхнего хребта нас несло еще довольно быстро, но, начиная отсюда до второго порога, цепи высот Красной сопки и порога под Тигилем, с которого, как уже сказано, местность спускается к тундре и до которого доходит морской прилив, движение наше заметно становилось все медленнее.
На равнине Тигиля и недалеко от этого места мы нашли все население прилежно занимавшимся сенокосом. Здесь же был и Левицкий, обучавший и руководивший работой. Он встретил меня радушнейшим образом.
8 и 9 августа мне снова пришлось воспользоваться его гостеприимством, чтобы собраться в гораздо более дальнюю и трудную дорогу на север, к палланцам. Дорогу эту приходилось проделать верхом, и принадлежности этой езды у тигильских казаков нужно было во многих отношениях привести в порядок. Эти казаки -- кавалеристы только по названию; на самом же деле верховая езда и все, что до нее относится, -- это их самая слабая сторона; во всем же прочем, что может пригодиться для здешних путешествий, они прекрасны, даже незаменимы.
10 августа, после радушно предложенного завтрака, мы тронулись в 10 часов утра в путь с четырьмя лошадьми; на трех сели -- я, мой казак Зиновьев и наш проводник; четвертая шла под вьюком. До Аманины, ближайшего места к северу, считали 40 верст.
От Тигиля мы поднялись, минуя Красную сопку, на тот, тянущийся с севера к югу, хребет, о котором уже не раз приходилось говорить, и проехали по нему рядом низких холмов, красиво поросших березой, боярышником, таволгами, ивами и далее видами Rosa. Затем дорога пошла длинными долинами, где роскошные кустарники и высокая трава чередовались с участками леса, большей частью изрезанными небольшими, чистыми ручейками. Там, где были выходы горной породы, это был непременно тот же песчаник, который залегает в "щеках"; и здесь также он заключал в себе массу непрочных, очень легко рассыпавшихся остатков раковин. Только что проехали мы с небольшим полпути, как уже пришлось, из-за плохих лошадей, сделать привал и разбить палатку.
И августа ранним утром все было покрыто сильным инеем -- неприятное напоминание, что уже и осень на носу. Пейзаж, по крайней мере в первой части пути, в общем оставался тем же. Мы проехали плоской, очень постепенно поднимающейся долиной и через низкий водораздел достигли истоков речки Гавенки, которая, как выше упомянуто, впадает в р. Тигиль 15 верстами выше устья последней. По ту сторону этого небольшого водораздела мы вступили уже в область р. Аманины и пошли к северу и северо-западу, по направлению ее течения. Долина верхней Аманины образована лежащими близко друг к другу средней высоты холмистыми хребтами, восточная часть которых имеет весьма своеобразный характер. На протяжении нескольких верст на восточном склоне долины над чисто тундряной моховой поверхностью возвышается множество совершенно неправильно расположенных на расстоянии всего нескольких футов один от другого крутых холмиков, известных у здешних жителей под названием "кучегор". Холмики эти совершенно округлой формы, в 4--5 футов в диаметре, и возвышаются все футов на 10--12 над поверхностью тундры. Бока их очень круты до самого основания, а вершина мягко закруглена. Сверху донизу они сплошь одеты толстым слоем густого мха, и только у некоторых из них, побольше, плотный моховой покров на вершине своеобразно разорван. Получается такое впечатление, как будто бы этот слой мха лопнул под влиянием какого-то вспучивания и увеличения внутренней массы и не мог уже более прикрывать внезапно выросшего холма; и как будто это имело место так недавно, что растительность еще не успела заполнить разрывы. Эти "кучегоры" находились только на средине высоты склона долины. Внизу их не было вовсе. В верхней части склона "кучегоры" сделались несколько ниже и иногда были соединены по два, по три в один продолговатый холм. Там, где хребет на самом верху представлял голую гальку, "кучегоры" совершенно выставились поверх нее. Эти округленные холмы состоят из белой, очень рассыпчатой глины или глинистого камня, который по всей Камчатке идет на беление стен и, так как весь полуостров крайне беден известью, доставляется даже в Петропавловский порт. Если покопаться глубже, то обыкновенно натыкаешься на мелкие обломки базальто-трахитовой породы, которая обильно рассыпана и по гребню этого хребта. Во всей окрестности Тигиля, в очень обширном районе, базальто-трахитовые или древневулканические поднятия проявили весьма явственное и сильное воздействие на расположенные здесь напластования третичные. Быть может, при поднятии этих массивных пород третичные глины были вытеснены горячими парами и газами из такой цепи холмов через боковые трещины и прорывы и образовали эти оригинальные, округленные холмы-кучегоры?
И под Аманиной, куда мы прибыли в 10 часов, залегают опять третичные песчаники на глине, которая замечательно бела. Они лежат здесь далеко вниз от гор и от упомянутой цепи холмов, в совершенно почти горизонтальном и ненарушенном положении. Пять домов этой деревни стоят на левом берегу реки того же имени и их населяют 12 человек мужского пола и 20 -- женского. Жители этого местечка -- родом из Седанки, откуда их сюда переселили насильственно несколько лет тому назад только для того, чтобы основать промежуточную станцию между Тигилем и лежащей еще за 90 верст отсюда Воямполкой. Эта насильственная мера отразилась на населении бедственным образом. Скверные домишки, беспорядок, грязь, беднота и болезненность были ее последствиями. Садов почти не было, а весь рогатый скот был представлен двумя коровами. Так же жалостно обстояло дело и с лошадьми. Мне с трудом удалось достать только трех, так что четвертую пришлось принанять у тигильского казака. К счастью, я мог скоро покинуть это жалкое место и уже в 4 часа был на дороге к Воямполке, с которой начинается ряд поселений сидячих коряков (палланцев).
Параллельная Срединному хребту цепь высот, которой мы следовали от Красной сопки, сопровождала нас и далее на север, становясь круче и убывая в ширине. Далеко на востоке из-за нее виднелись белые снеговые вершины Срединного хребта, поднимающегося высокими конусами и острыми зубцами. Цепь эта на ее высоких вершинах была покрыта густым березовым лесом (В. Ermani) и кедром-стланцем, а склоны, на которых опять торчало много "кучегор", заросли белым мхом, карликовой березой, шикшей и видами Vaccinium. К западу до моря вся местность представлялась обширной, плоской, волнистой; широкие, орошаемые ручьями, долины ее поросли густой травой, а более высокие места -- деревьями и кустарником, -- местность весьма удобная для скотоводства в широких размерах. На берегу одного из таких ручьев мы и расположились на ночлег. Несмотря на довольно сильный уже ночной холод, нам не давали покоя бесчисленные рои комаров.
12 августа. Волнистая местность снова начала расчленяться на параллельные хребты, которые располагались так: более высокие преимущественно на востоке и более низкие -- на западе; при море попадались даже просто валы, крутыми скалами ниспадавшие к воде. Ручьи и реки, между прочим и Аманина, берут начало не в дальнем, высоком хребте, а именно между сказанными, тянущимися с севера на юг, высотами и часто текут сначала далеко на восток, обходя высоты большой дугою, и уже потом поворачивают на запад, к морю. Также и истоки р. Эттолахан, которой мы теперь достигли, лежат всего в нескольких верстах от ее устья; но она течет сначала на восток, а затем возвращается широкой дугой к западу и впадает в море. Высоты были большей частью покрыты березой, ольхой и кедрами и окружали также и здесь обильно поросшие травой долины. Везде было необыкновенно много всяких ягод, которые здесь встречались на всех полях. На более низких местах росли Rubus chamaemorus и arcticus, голубика, шикша, на более высоких -- жимолость и брусника (Vacc. Vitis idaea). Недалеко от устья Эттолахана, на склоне одного хребта, попались опять кучегоры, совершенно такие же, какие описаны выше, только отдельные холмики стояли еще плотнее друг к другу, а те, которые находились всего ближе к вершине хребта, вполне были соединены с ним, не отделяясь друг от друга.
Начиная отсюда, дорога пошла по самому берегу моря. В скалистых берегах, превышавших 100 футов высоты, видны были выходы песчаников самой различной зернистости, а в них залегали четыре мощных, почти горизонтальных, слоя угля (один из них -- мощностью в 4 фута). Уголь весьма нечистый -- с песком, глиной и железом, сильно листоватый, гибкий, светло-бурый и горящий очень дурно. Далее по дороге от Эттолахана до устья р. Воямполки береговые скалы становятся постепенно все ниже, но состоят или также из песчаников, или из рассыпчатой белой каменистой глины, очень похожей на материал, из которого состоят "кучегоры". Но и здесь также в самом низу залегает опять темно-серая мягкая глина с каменистым сложением.
После быстрой езды мы достигли в 7 часов вечера устья Воямполки; здесь было всего две землянки, но очень много балаганов. Само местечко лежит верст на 12 выше, при небольшом притоке, который удобнее для устройства заколов для лова рыбы. Большая главная река вытекает из Срединного хребта, возвышающегося далеко на востоке крутым высокогорьем, но получает притоки также и из горного узла Пирожникова.
При устье, где я велел разбить себе палатку, меня приняла толпа веселых, здорового и сильного вида, воямпольцев, с тойоном во главе. Как отличались эти, первые из сидячих коряков, которых я здесь встретил, своим свежим, свободным видом от бедных, угнетенных аманинских камчадалов. Их не задели неразумные административные стеснения, тяготевшие над аманинцами. Они поселились на месте, ими самими выбранном, сообразно их потребностям, и хорошо устроились. Вечером был прилив, и я мог и здесь также любоваться интересной картиной, как в реку шли, гоняясь в бешеных играх, большие белоснежные дельфины.
13 августа. Погода опять выдалась превосходная. Уже с раннего утра лошади ждали меня на другом берегу, куда я и переехал в байдаре. Сейчас же на северном берегу устья Воямполки морской скалистый берег поднимается до 150 футов, а затем совсем постепенно понижается до Кахтаны, отстоящей отсюда на 60 верст. Далее к северу выступал над низменным берегом Кахтанский мыс с его массивными породами. Дорога пошла опять у самого моря в направлении к северу. Везде видны были темноцветные песчаники и мелкие конгломераты, переполненные рассыпающимися раковинами и, как казалось, тех видов, что и ныне выбрасываются волнами. Битуминозные слои были здесь редки и являлись совсем подчиненно. Параллельные цепи холмов к востоку опять переходят в более высокие хребты, но покрыты лесом и часто с голыми обрывами. Уже совсем близко к устью Кахтаны нам пришлось еще объехать далеко от моря скверной, болотистой дорогой устье маленькой речонки Ургина, а к вечеру, в самую пору, мы добрались и до устья Кахтаны, где вследствие разлива реки мы раскинули палатку на южном берегу.
В 8 часов вечера, когда я сидел перед своей палаткой и писал дневник, я вдруг увидел перед собой, на 297° на северо-запад, градусов на 15 -- 20 над горизонтом, комету. Ядро светилось, как звезда второй величины. Хвост, около 4 футов длины, светился слабо; ширина его была равна приблизительно 1/10 его длины, и он был наклонен к западу на 55° к горизонту. Комета быстро спускалась к горизонту, двигаясь все более к северу. Я обязан любезности г. д-ра Шварца в Дерпте (Юрьеве) сообщением, что комета эта открыта 10 июня (нов. стиля) 1853 г. Клинкерфусом в Геттингене, и так как она была третьей из открытых в том же году, то и получила название "1853 III". По блеску ядро было также приравнено ко второй величине. Путь ее, по Стэркуэллу (Starkwell), чисто параболический и ее кратчайшее расстояние от солнца вычислено в 6,151 миллион географических миль.
14 августа. Погода была прекрасная. Уже ранним утром явились кахтанцы, чтобы перевезти меня через реку на байдаре и проводить затем до места их жительства, лежавшего 4 верстами выше. В 8 часов утра мы были уже на месте. На правом берегу р. Кахтаны стоят двенадцать, большей частью новых, прочно построенных домов; вокруг них -- много балаганов. Меня отвели в самый большой и самый лучший из них, где жил тойон, и сейчас же принялись радушно угощать. Весь разговор велся на коряцком языке, на наречии, столь близком к тайгоносскому, что Зиновьев, мой казак, все понимал и мог принять в нем участие. Население Кахтаны состоит из 71 чел. мужского пола и 75 -- женского; с виду народ все свежий и здоровый. Кахтанцы выше ростом, более ловки и прямодушны и менее флегматичны, чем бедные, порабощенные камчадалы. Чертами лица, нравами и обычаями они очень напоминают бродячих коряков. Только жилища их стали иными. Землянки и юрты вывелись совсем. В самое недавнее время правительство сделало распоряжение о постройке жилых помещений на образец русских, и вследствие этого во всех деревнях палланцев, за исключением обеих северных -- Подкагерной и Пусторецка, где очень трудно добыть строевой лес, выстроены или строятся настоящие избы. Многочисленные рыбные балаганы и баты для плавания по рекам эти сидячие коряки переняли от камчадалов, так как образ их жизни и питание, по преимуществу рыбой, сделали это необходимым. Наряду с батами у палланцев есть и байдары, употребляемые на охоте за морским зверем. Байдара -- большая, легкая лодка, состоящая из прочного остова из тонких, гибких деревянных ободьев, обтянутого непромокаемыми тюленьими шкурами. Смотря по размерам, на нее полагается от 10 до 20 гребцов. Оленей у этих коряков нет. Место оленеводства здесь, как и во всей Камчатке, заступили рыбная ловля, разведение собак и охота.
Из видов лососей в здешние реки поднимаются следующие: первой появляется, притом как очень редкий гость, -- чавыча, за ней следуют красная рыба и хайко, и, наконец, в большом количестве и до самой осени -- кизуч. Скотоводством занимаются неохотно, только из повиновения начальству, почему и коров было немного. Также обстоит дело и с огородничеством, которого, впрочем, кажется, не позволяет уже сам суровый климат. Зато женское население очень усердно собирает дикие овощи, как называет обычно здешний народ всякую растительную пищу. К ним принадлежит, прежде всего, много отличных пород ягод, затем съедобные стебли некоторых растений (Heracleum, Epilobium), затем корни и клубни (сарана, кемчига) и, наконец, мухомор, составляющий, в особенности предмет торговли с живущими на севере кочевниками. Кемчига (Claytonia), которой мне подали сегодня целое блюдо, -- круглый, немного продолговатый сплющенный клубень от 1/2 до 1 дюйма в диаметре, и приятного, сладковатого, вроде каштанов, вкуса. Он очень мучнист, желтоватого цвета и несколько концентрически-скорлуповатой структуры. Каждое растение имеет только один клубень. Кемчига растет на сырых местах и цветет ранней весною мелкими белыми цветами. Она встречается только по западному берегу Камчатки и, главным образом, к северу от Тигиля, в стране палланцев. К югу распространение ее идет разве только до Ичи.
Речная галька состоит почти исключительно из обломков красной и черной пористой вулканической породы, принадлежащей, конечно, тому зубчатому снежному хребту на востоке, из которого берет начало река. Собственно истоки р. Кахтаны находятся на почти вполне конусовидной горе (на 130° к юго-востоку от местечка Кахтаны). Кроме того, я нашел с компасом еще очень зубчатый, высокий и крутой горный узел на 99°, а также столбообразную, очень высокую скалу на 102°. Это -- вершины и пики той части Срединного хребта, которая здесь называется хребтом Воямполки.
Вечером я тщетно высматривал комету: небо было покрыто облаками, и светил его не было видно. Мне рассказывали, что ее здесь видели еще 11 и 12 числа.
15 августа. Погода такая же хорошая. Еще ранним утром мы объехали небольшими холмами и мокрой тундрой Кахтанский мыс, выдающийся в море приблизительно на полверсты, чтобы затем направиться берегом моря к северу до устья реки Пять Братьев, где точно так же выступает в море небольшой мыс, образующий вместе с первым небольшую открытую бухту. Мыс Кахтанский состоит из трахитово-базальтовых пород темно-серого цвета, которые приподняты и переполнены мелкими кристаллами беловатого, цеолитового минерала. Далее к р. Пять Братьев берег поднимается по высшей мере на 6 сажень и состоит из совершенно горизонтальных слоев светлого песчаника. Теперь был отлив, и благодаря тому, что вода ушла, на дне моря видны были серый песчаник с раковинами (как у Воямполки) и опять, в качестве подстилки, темная глина с каменистым сложением. Точно так же спад воды обнажил здесь и две базальтовых жилы мощностью в 3 фута, и много рифов из темной массивной породы.
Влечение к бродячей жизни пригнало и сюда также несколько человек из Кахтаны ловить рыбу. Они живо переправили нас на своих батах через глубокую реку, так что мы могли продолжать свой путь без задержки. Теперь мы вступили, немного поднявшись, на высокую, лишенную, кроме корявых кедров, другой древесной растительности тундру. Тянущиеся к северу, параллельные Срединному хребту ряды возвышенностей здесь снова собираются в один общий хребет с куполообразными горами и пиками, на которых даже виден был снег.
Этот хребет дал от себя на нашем пути, по направлению к западу, до моря, уже 3 раза боковые отроги, состоящие из трахитово-базальтовой массивной породы и заканчивающиеся крутыми мысами (Кахтаной, Ургином и Пятью Братьями), и теперь мы увидели пред собою опять такой же отрог, отходящий от главной цепи к западу, к морю. Отрог этот, с высокими, острыми вершинами и горами, сопровождает р. Паллан с северной ее стороны до самого моря, где и ниспадает к воде мощным, высоким, скалистым мысом. Сам параллельный хребет, от которого отходит помянутый четвертый отрог, в своей романтической дикости представляет удивительно красивый пейзаж. Хребет этот пересекается р. Палланом в грандиозном ущелье, через которое далеко на заднем плане, на востоке, виден одетый снегом, со своими разорванными формами, Срединный хребет. Нередко на пути нам приходилось проезжать хорошенькими рощами, состоящими из красивых, суковатых берез (B. Ermani) и толстоствольного кедра-стланца. Часто пересекали мы небольшие быстрые ручьи, с шумом бежавшие к рекам; один из них отличался очень большим содержанием сероводородного газа.
Хотя, начиная с Кахтаны, мы все более и более подвигались в область приподнятых массивных пород (трахита и базальта), тем не менее, среди высот все время и довольно часто попадались опять-таки обломки белого глинистого камня и светлого, мелкозернистого, весьма плотного песчаника. Но чем далее к северу, тем более заметно было, как слабели в борьбе с массивными породами третичные образования. На левом берегу устья р. Паллана третичные напластования снова еще раз выступают довольно обильно. В высоких, до 100 футов, скалистых берегах залегают здесь в горизонтальном положении песчаники и глинистый камень, в которых заметно много растительных остатков. По берегу моря валялось множество осколков черного угля, головы пластов которого находились, конечно, глубоко под поверхностью морского дна.
Столь обычное в Камчатке, в особенности на западном ее берегу, явление перемещения речных устьев можно было наблюдать и здесь, на реках, которые нам пришлось только что перейти. Длинные "кошки" лежали и здесь перед устьями рек, которым приходилось обходить эти преграды, пока не найдется подходящего места прорваться к морю. Здешние обыватели уверяли, что такие прорезывающие "кошку" протоки в настоящее время медленно, но постоянно все более подвигаются на юг и что дело идет таким образом уже несколько лет. Прежде, будто бы, было как раз наоборот, и перемещение устьев совершалось к северу. Явление это, таким образом, обнаруживает известную периодичность, причины и основания которой остались для меня неизвестны.
При устье р. Паллана я нашел тойона с толпой его людей и с необходимым для моей дальнейшей поездки числом лошадей. В 2 часа меня перевезли на байдаре на северный берег этой широкой глубокой реки, и мы направились безлесной равниной вверх по реке, к поселениям палланцев. Путь наш походил на триумфальное шествие, так как нас провожало множество пешего и конного народа с ликующими и радостными кликами. У самого устья стояло несколько балаганов, которыми пользуются весной, во время лова уики и морских зверей. За ними следовали, все в небольшом расстоянии одно от другого, сначала летовье тойона с его балаганами, затем летовье его помощника, далее большое летовье, принадлежащее всем обывателям. Наконец мы перебрались через небольшую возвышенность в котловину, образуемую расширением долины Паллана, где и расположено само местечко Паллан, живописно окруженное горами. Говорят, оно так сильно страдает от весеннего половодья, что жители решили понемногу перенести жилье из котловины к вышеупомянутому общему летовью.
Теперь здесь находилось 12 хорошей постройки домов, 4 юрты, прехорошенькая небольшая церковь, которая прежде стояла в Лесной и только в последнее время перенесена в Паллан, и дом священника. Жители, всего 73 мужчины и 70 женщин, народ все с виду свежий, здоровый; скота было всего лишь 8 голов рогатого и 14 лошадей. Огородов не было почти ни у кого, кроме священника; у него хорошо удались корнеплодные овощи и капуста. Меня поместили в одном из самых больших и лучших домов, у самой реки, которая красиво бежала с шумом, как настоящий горный поток, между покрытыми растительностью островами, и, само собою разумеется, сейчас же угостили самым радушным образом с большим изобилием.
Вскоре по завоевании Камчатки, ввиду постоянных нападений и беспокойств со стороны северных коряков, тогда еще очень диких и буйных, пришлось приняться за постройку укреплений. Появились Анадырск и, позже, Ижигинск. Затем оказалось нужным основать укрепление и на северном берегу Пенжинской губы при Аклане, притоке Пенжины; но окрестные каменцы с самого начала до такой степени мешали постройке, что план этот был оставлен, и решено было вместо того основать крепость в Паллане. Уже совсем построена была здесь казарма, как и тут дело было брошено; однако казаку Куткевичу удалось выстроить на Аклане небольшую крепостцу -- Акланск. Ныне от Акланска и казармы в Паллане давным-давно не осталось и следов.
16 августа. Сегодня, ввиду воскресного дня, был сделан отдых. Обедня была отслужена почти в пустой церкви; после нее я был приглашен на обед к священнику, где встретил тойона и двух-трех стариков-обывателей. Для меня было дорого узнать от этих, далеко бывавших, людей об истоках здешних рек. Прежде всего, мне рассказали, что в одном озерке, близ большого Палланского озера, водятся двухголовые рыбы. Замечательно, что эта странная сказка о рыбах с двумя головами распространена по всей Камчатке. Так, уже раньше мне рассказывали то же самое об одном озере при истоках Авачи и о другом -- под Верхнекамчатском, равно и о других еще нескольких небольших озерках. Никто не видал этих уродов, и, тем не менее, все уверяли в правдивости этой молвы. Мне так и не удалось нигде доискаться причин этого баснословного поверья.
Относительно дорог и хода рек мне сообщили следующее. С верховьев р. Паллана зимой есть очень близкий путь через Срединный хребет, который здесь становится уже много ниже, на восточный берег Камчатки, к укинцам, именно к главному их поселению -- Дранке. На самом перевале выстроена юрта для приюта путешественников. Летом с верхнего Паллана приходится направляться через проход к р. Ивашке, пройти по ней до моря, а затем по берегу его к северу до Дранки. На этом последнем пути, всего в 30 верстах от оз. Паллана, есть очень горячий ключ, который лежит еще к западу от хребта. По ту сторону хребта есть и другие, менее горячие источники близ ручьев, составляющих начало р. Руссаковой, текущей на восток к морю. Два ручья, которыми начинается р. Паллан, берут начало в хребте неподалеку от одного из истоков Руссаковой и другого -- Ивашки, -- двух рек, направляющихся в восточном направлении к морю. Затем три ручья в истоках р. Кахтаны берут начало недалеко от места выхода двух ручьев Руссаковой и одного -- р. Холюлы. Этим местам сближения рек, текущих на восток и на запад, отвечает столько же проходов, очень облегчающих сообщение между Охотским и Беринговым морями в этой, уже очень узкой, части полуострова и сближающих западных палланцев с укинцами и олюторцами на востоке.
Р[ека] Кинкиль берет начало не в Срединном хребте, а в его предгорье, и потому коротка. Река при Лесной начинается на севере, в невысоком хребте, и длиннее первой. До Подкагерной от Лесной считается 250 верст, и на этом пути, ближе к Охотскому морю, приходится переваливать через 12 кряжей, из которых два -- довольно высоки.
Р[ека] Паллан должна быть особенно богата рыбой и кормить много народу. У жителей Кахтаны, Паллана, Кинкиля, Лесной есть для рыбного лова свои летовья по верхнему Паллану, да кроме того, и кочевые коряки, ламуты и даже чукчи ставят там чумы на все лето.
После обеда в Паллане пошло веселье. Хорошая погода выманила старого и малого на открытый воздух и на берег реки. Принялись бегать взапуски, пробовать силу на разные лады, смеялись, шутили, подтрунивали друг над другом. Говорили при этом лишь по-коряцки и звали друг друга только коряцкими именами, хотя все население формально принадлежит к православной церкви и, следовательно, у каждого есть русское имя, данное при крещении. В виде примера приведу здесь несколько чисто коряцких имен: Муллитхан, Умкилькеве, Акеке, Хончулкан и уже попадавшиеся выше имена из Тайгоноса -- Эккит, Каноа, Эйвалан и Апкауке.
17 августа. В 7 часов утра, при сильном северном ветре и пасмурном небе, мы тронулись верхом в восточном направлении к большому озеру Паллану. До Паллана и его котловины река имела вид широкого, текущего по равнине почти прямо, потока, пересекающего лишь у самого впадения в море несколько более высокую местность, которая здесь обрывается скалистыми мысами. Теперь мы поехали по реке к востоку и перевалили сразу из котловины через кряж в ограниченную острыми холмами, средней ширины долину, по которой река течет с востока на запад. Горная порода была серого цвета, массивная, миндалевидная, похожая на таковую же Кахтанского мыса и Красной сопки; она была прорезана жиловидными образованиями, часто выветрившейся, а то и скорлуповатого сложения, с совсем темными, блестящими серпентинообразными поверхностями отдельностей. Далее к востоку речная долина делается все шире. Проезжая ее, мы наткнулись затем на два, одно вскоре за другим, летовья кинкильцев со многими балаганами. Сейчас за этим местом река перерезает почти под прямым углом другую, широкую, имеющую характер плато и идущую с юга на север долину; здесь она сопровождается лишь незначительными возвышенностями. Исключение составляет только одна поднимающаяся на севере высокая, совсем голая куполообразная гора, образованная, судя по цвету и общему виду, базальтом. У реки, совершенно подчиненно, опять выступает песчаник. Далеко на востоке поднимается кряж с высокими куполами, усеченными конусами и крутыми скалами, покрытый большими пятнами снега. Вся местность почти безлесна, и лишь на более низких холмах есть березы и кедры. Напротив, острова на реке всегда поросли ивой и ольхой.
18 августа. Тронувшись ранним утром, первые часа три мы ехали долиной реки, более в юго-восточном направлении; характер местности оставался все тот же. Там и сям заметны были выходы базальто-трахитовых пород. Затем нам пришлось покинуть реку, чтобы избегнуть больших изгибов, которые она делает. Дорога пошла крутыми и островерхими, но невысокими холмами, с вершинами у всех в виде коротких гребней. Все эти высоты густо поросли березой, ольхой и кедровником, а между ними находились большей частью очень маленькие озерки или пруды. Множество таких озерков с их чистой водой, красивые, одетые пышной зеленью холмы, а вдали -- горы, все это до очаровательности красило пейзаж. Опять здесь стал виден светлый, рассыпчатый песчаник, сильно разрушенный и приподнятый, составляющий главный материал, из которого сложены вышеназванные холмы; видны были также и большие массы базальтовых обломков. Так, подвигаясь все к востоку, мы вдруг очутились на высоком скалистом берегу -- опять на реке, -- которая, образуя множество извилин, пробиралась внизу под нами, между скал. В русле находились колоссальные массы камней, образуя пороги, по которым вода бежала с шумом. Порог этот находится совсем близко к месту выхода реки из озера. Здесь живописно расположено было большое летовье жителей Лесной, к которому присоединился еще один чум бродячих коряков. Берег образован серым и желтым песчаником, сильно поднятым (60°) и прорезанным массами базальтовой породы мощностью в 3 -- 4 сажени. В самом низу берега, в соседстве с массивной породой, песчаник был весьма плотен и носил благодаря вкрапленным зернам кварца порфировидный характер, в то же время обнаруживая явственную слоистость. Тут нам пришлось снова покинуть реку и спуститься через островерхие холмы, а затем и через небольшой горный проход к большому озеру, которое живописно расстилалось у наших ног. К северо-востоку возвышается крутой, зубчатый горный узел, на котором были видны следы очень сильного разрушения его явственно слоистого сложения.
Следуя северным берегом красивого, светлого альпийского озера далее на восток, мы вышли на широкое здесь, слабо холмистое, предгорье ближайшего хребта, поросшего березой (В. Ermani) и роскошной травой. Мы прошли вдоль озера во всю его длину и на самой восточной его оконечности достигли устья верхнего Паллана. Затем мы направились вверх по реке и раскинули палатку при летовье палланцев. У этого летовья, очень оживленного, кроме 4 чумов бродячих коряков, стояло и 2 чума чукчей со стадом оленей голов в 1500. Чукчи эти уже много лет тому назад соединились с коряками и кочевали совсем близко около последних. Таким образом, мы опять попали из немой горной природы в бойкую, оживленную жизнь этих бравых номадов.
Большое, красивое озеро имеет в длину приблизительно 8 верст, а в ширину -- в самом широком месте -- 3 версты. Оно продолговатой формы и тянется с востока на запад. Верхняя долина Паллана, идущая далеко с востока, от Срединного хребта, заключает в себе р. Паллан с ее истоками и сильно падает к западу. Она версты 4 -- 5 шириной и здесь отчасти заполнена озером. В этом месте долину пересекает более высокий горный отрог и этим заставляет р. Паллан образовать озеро. Перед этой каменной грядой озеро всего шире и глубже, заполняет почти всю долину и, образуя порог, прорывает здесь отрог с тем, чтобы выйти к морю рекой Нижним Палланом. Таким образом, озеро Паллан отнюдь не провальный вулканический бассейн, каковы Кроноцкое и Курильское озера или Авачинская губа, а глубокая долина, отчасти залитая водой вследствие образованной горами преграды. В приостренный восточный конец озера впадает Верхний Паллан, образуя из обильного аллювиального наноса небольшую дельту. На южном и западном берегах озера горы подходят очень близко к воде, тогда как на северном есть предгорье, образованное из щебня. Это предгорье перерезано тремя небольшими горными ручьями, с шумом бегущими по гальке из песчаника и глинистого камня. В совершенно мелкой, прозрачной воде этих ручьев буквально кишели лососи (кизуч), поднимавшиеся вверх, против течения. Рыбы эти, окрашенные в кроваво-красный цвет, истомленные, нередко наполовину вне воды, протираясь по песчаному дну, теснились и боролись с быстрым течением, чтобы достигнуть мест икрометания.
Между устьями небольших ручьев в озеро тянутся небольшие косы, в которых залегает песчаник, впрочем, как и всюду здесь, без окаменелостей. Перед одной из этих кос лежит островок. Горы вокруг озера круты и с зубчатыми гребнями; выше всего они на юго-востоке, где заметны были и снежные пятна. Верхняя долина представляет плоскую волнистую местность, над которой из делювия поднимаются отдельные холмики и несколько скал. Среди гальки настоящих вулканических пород вовсе не попадается; она представлена обломками песчаника, миндального камня, трахита и базальта.
19 и 20 августа погода была ужасная. Буря и дождь бушевали, грозя опрокинуть и изорвать нашу палатку. Продолжать путь нечего было и думать. Буря шла с северо-востока и нагнала глубоко в долину тяжелых облаков. Интересное и своеобразное явление представляли большие стада чаек, налетевшие с востока, конечно, с моря, из-за Срединного хребта. Я думал, что птиц этих пригнала сильная буря, но узнал от коряков, что и в тихую погоду они являются с Берингова моря и летят на Охотское, останавливаясь на оз. Паллане. Количество лососей в озере и во всех ручьях, даже далеко вверх, в горы, было поистине поразительно. По всей реке ловили их тысячами каждый день. По мелким местам живую рыбу ловили собаки, хотя больше убивали ее, чем ели, а в горах рыболовством были заняты целые кучи медведей. Непогода помешала мне посетить горячие ключи, которые, как уже сказано, вытекают в области истоков р. Паллана и настолько горячи, что в них можно даже варить рыбу. Никто не хотел послужить мне проводником туда. Напротив, в Кинкиль, и именно прямым путем через горы, я нашел себе дельного проводника в лице чукчи Науэнто. Удалось нам обзавестись и оленем для пополнения нашего провианта. Мы близко и дружелюбно сошлись с коряками и чукчами, причем мне делалось все более и более заметным сходство между тем и другим племенем. Язык, нравы и обычаи, одежда и черты лица -- все это проявляло замечательное сходство. Поражало только то, что здешние номады как будто богаче и что в их обиходе встречалось большее число русских орудий и утвари, вероятно, потому, что все эти вещи стали для них благодаря камчатскому торговому люду доступнее, чем это бывает у Ижигинска. В здешних чумах очень много шаманили, особенно вечером и ночью. Рядом с большим коряцким чумом был поставлен совсем маленький чум, в котором сидела в одиночку молодая вдова и почти без перерыва била в барабан и при этом тихо стонала. Как мне рассказали, незадолго перед тем она потеряла мужа и надеялась шаманством вернуть его к жизни. Когда я вошел к ней, я сейчас же заметил, что она находилась в состоянии опьянения от мухомора, что мне и подтвердили. Здесь вообще можно было наблюдать, как нечто совсем обычное, что коряки, а в особенности чукчи вынимали круглые берестяные коробочки с мелкими кусочками сушеного мухомора. Как у нюхающего табак всегда под рукой табакерка, так здесь -- тавлинка с мухомором. Его жуют и жвачку долго держат во рту, не глотая. Этот народ уверяет, что это приводит их в очень приятное состояние: им представляются прекрасные картины и страны. При этом они не шумят и не бушуют, а сидят спокойно, бледные и с совсем стеклянными глазами, как будто они умерли для всего окружающего.
21 августа. Против обыкновения, сегодня уже спозаранок в коряцкой стоянке началась жизнь, так как наши палланские лошади уже стояли взнузданные и готовые к пути, а наши приятели хотели нас проводить. Большой толпой следовали они за нами и, когда мы начали подниматься из верхней палланской долины в горы, к северу, из многих уст доносились до нас их прощальные "тамто". Горный склон, на который мы теперь вступили, густо порос высокими березами (В. Ermani), которые, однако, быстро редели и мельчали по направлению кверху. Скоро вокруг нас остался только кедровник, а всего через час после нашего выступления в путь мы были уже на первой, лишенной древесиной растительности горной зоне. Часто дорога круто спускалась к шумящим горным ручьям и так же круто поднималась опять вверх. Здесь еще виднелись лишь кое-какие горные травы, да и те были ощипаны оленями и горными баранами. Вокруг нас были только снежные пятна, горный щебень и обломки скал. Обернувшись назад, мы увидели роскошнейшую горную панораму. Под нами, на самом низу, лежала долина Паллана с красивым, большим озером, обрамленным зеленью деревьев и окруженным высокими, достигавшими снегов, массами гор. Всюду вокруг нас, да и здесь, на высоте, громоздились громады диких скал, отличавшихся той особенностью, что у всех их южные стороны имели вид особенно сильно разорванных стен. Внешний вид этих дико разорванных с южной стороны и приподнятых горных масс замечательно напоминал, только в очень усиленном и увеличенном масштабе, те, точно так же с юга разорванные и приподнятые островерхие холмы, о которых уже было упомянуто много раз. Те и другие, казалось, возникли одновременно, по одним и тем же законам и под влиянием одних и тех же средств и причин. Горная порода, цветом серая или бурая, на поверхности пузыриста, внутри -- напротив -- однородна и более плотна, реже порфировидна. Местами она является как бы натечной, а под ней залегает плотный темный песчаник. В других местах скаты скал образованы одним только темным базальтом или трахитом.
По щебню, гальке и глыбам камня, через снежные пятна и шумящие ручьи, а кое-где и небольшими зелеными луговинками, забирались мы все выше и выше к перевалу, который открывается к западу на большой высоте, в этой великолепной и величественной части хребта. Уже в 10 часов утра мы его достигли. Отсюда нам пришлось спускаться опять к западу вдоль небольшой ложбины со струйкой воды, которая, однако, благодаря притоку со всех сторон, очевидно, быстро превращалась в шумный горный ручей. И на самом верху залегает совершенно горизонтально светло-желтый, очень рассыпчатый песчаник, в самых нижних слоях которого расположен бурый уголь в вполне ненарушенном положении. Уголь был плотен, деревянист и темно-окрашен, реже в таблицах, но содержал много окиси железа. К востоку виднелись высокие горы совершенно своеобразного вида. Они казались большей частью состоявшими первоначально из горизонтально лежащих слоистых пород, которые, будучи прорезаны глубокими ущельями и долинами, образовали теперь конические и совсем плоские вершины, а дальше над залегавшими впереди облаками высоко поднимался совершенно так же образованный горный массив. Можно почти было думать, что здесь имело место поднятие горизонтально лежавших третичных отложений с гигантской силой и на громадное протяжение, медленно и постепенно вздувавшимися древневулканическими массивными породами (трахит, базальт); что затем образовавшиеся при этом поднятии вертикальные расселины и разрывы вследствие выветривания и размывания превратились в ущелья, расширились и умножились количественно таким образом, что от первичного горизонтально сложенного высокоподнятого плато остались теперь только конические, плосковерхие горы, строение которых из вполне горизонтальных слоев еще сохранило всю явственность. Поднятая система пластов должна была быть очень мощной, а поднятие -- постепенным и покойным, так как жар выдвинутых наверх масс не был в состоянии повлиять разрушительным и метаморфизирующим образом на расположение, материал и внутреннюю связь колоссальных наслоений. Но откуда же совершенно горизонтальное напластование и вполне нетронутый уголь на этой высоте, среди всеобщего хаоса гор?
При спуске нашем в долину опять показались маленькие, кривые ивы, потом ольха, а вскоре затем мы опять очутились в области, где растительность быстро обогащалась. Поднявшись опять несколько в горы, на плато, покрытое щебнем, мхом и видами Vaccinium, с которого стекают последние притоки реки Паллана, мы добрались через низкий водораздел в долину верхнего Кинкиля и стали держаться этой реки, в северо-западном направлении; речная галька состояла здесь из базальтов и трахитов с большой примесью кусков кварца и окремнелого дерева. На средине высоты берегов залегал и здесь опять горизонтально светлый, мелкозернистый песчаник, а на севере вновь поднимались высокие, острые горы. Очень утомивший наших коней поход мы завершили стоянкой на хорошем лугу, все еще в области верхнего Кинкиля, и разбили здесь свою палатку.
22 августа. Сначала мы двинулись вдоль по реке, левым ее берегом, далее на запад и совсем оставили горы. Широкую простирающуюся с севера на юг по высокому плато долину, которую пересекает и р. Паллан и на которой, как единственная заметная высота, поднимается голая базальтовая группа, нам пришлось пересечь здесь опять, но теперь уже в противоположном направлении -- к западу. Затем мы оставили реку в стороне, переправились поросшим березой перевалом через другой кряж, который точно так же пересекается р. Палланом при вышеупомянутых воротах, прошли несколько небольших долин и ручьев с красноватой, пористой галькой и наконец выбрались через незначительную, поросшую лесом возвышенность опять в долину Кинкиля, которая, быстро понижаясь, тянулась далеко на север.
Здесь лежит местечко Кинкиль на правом берегу реки того же имени. Левый берег много выше и состоит из горизонтального, светлого песчаника, без окаменелостей. В ближайшем с ним соседстве залегает красноватая, пузыристая порода. Не особенно далеко от этого берега поднимаются высокие, с острыми и куполообразными верхушками горы, которые ответвляются под прямым углом от идущего с севера на юг кряжа, через который мы только что перебрались, и тянутся на запад, к морю, где ниспадают крутыми скалами в море в виде Кинкильского мыса. Местечко было совсем пусто, точно вымерло. Все население жило, ввиду рыбного лова, на летовье, версты 4 вниз по реке, недалеко от моря. В деревне Кинкиль 11 порядочных, почти новых домов, 2 юрты и небольшая часовня. Населения -- 61 ч. муж. пола и 75 женского, скота -- 10 лошадей и 3 коровы. Огородов не было и разведением овощей, по-видимому, не занимались вовсе.
Поздно, когда я давным-давно уже устроился в одном из домов и сидел за подкрепляющим чаем, приехали на конях несколько человек, чтобы меня приветствовать. Мне бросилось в глаза, что лошади в этой кавалькаде были только цветные: вороные, рыжие и гнедые. По всему северу Сибири цветные лошади составляют редкость и известны здесь только белые да серые. Почти то же и в Камчатке, где цветные лошади, хотя и попадаются, но, во всяком случае, редки.
23 августа. Еще ранним утром мы проехали на конях сначала 4 версты вниз по реке, к летовью, состоявшему из 30 балаганов и 2 земляных юрт, а затем двинулись берегом моря, который здесь очень низмен и представляет безлесную, сухую тундру, к Лесной, куда и прибыли еще в 11 часов утра. Здесь совершенно так же от кряжа, идущего с юга на север, ответвляются под прямым углом две цепи холмов, тянущиеся в западном направлении к морю. Обе они не доходят до самого моря, а оканчиваются, понижаясь в уровень с равниной, версты за 3, за 4 до него. Близ конечного склона южной из этих цепей расположено на берегу соименной реки местечко Лесная. Севернее проходит другая цепь, а между обеими, далеко, до самого Срединного хребта, тянется долина р. Лесной. Река эта образуется двумя главными истоками, из которых один, северный, в свою очередь происходит из слияний 3 ручьев, берущих начало в северо-восточном хребте, недалеко от истоков р. Караги, текущей на восток. Другой, южный исток идет с востока и образован точно так же 3 ручьями, начинающимися близ истоков рек -- Паллана и Дранки. Вообще интересно, как много здесь вдоль речных долин хороших проходов от одного моря к другому морю. Срединный хребет вскоре на север от Лесной соединяется со всеми параллельными горными цепями, сопровождающими его на юге, с западной его стороны, между тем как с восточной его стороны возвышаются больше отдельные горы, и только с Шивелюча начинается большой ряд вулканов востока.
Скоро за только что упомянутым соединением со сказанными горными цепями Срединный хребет, быстро понижаясь, падает совсем, так что в самом узком месте полуострова (на 60° с. ш.) от моря до моря остается лишь легкая приподнятость. Реку Шаманку, текущую в Охотское море на половине пути между Лесной и Подкагерной, можно считать первой, -- считая с юга, -- с которой становится заметным отсутствие гор, и начинается бесконечная моховая тундра -- Парапольский дол, -- тянущаяся до южных притоков Анадыря, местность в сотни верст протяжением, совсем без леса и без гор, моховое море, на котором разбросанно текут небольшие маловодные ручьи, а по берегам их, как большая редкость, попадается мелкий кустарник корявой ивы, ольхи да кедровника.
Таким образом, важные переходы с Шаманки на Карагу, от Подкагерной или Пусторецка на Кичигу и от того же Пусторецка в Вивники -- все это уже переходы по высокой, сводообразной моховой тундре. Это громадная тундра, по-видимому, в большей своей части -- вполне делювиального происхождения, без залежей горных пород, как уверяют обыватели. Нередкие находки костей мамонта в этой тундре говорят также в пользу ее делювиального образования. Если это будет установлено, то будет опорным пунктом для того воззрения, что Камчатка была в более ранний период островом, а стала полуостровом, т. е. соединилась с материком колоссальной делювиальной дамбой -- Парапольским долом, -- лишь в более позднее геологическое время. Образовался такой мол вследствие наноса от волн и прилива обоих морей в более мелком месте, где Камчатский Срединный хребет, делаясь к северу все ниже, наконец совершенно скрывался под водой. Все проходы к югу от большой тундры -- настоящие перевалы, хотя и через невысокие горы. Таков, например, излюбленный проход с Лесной на Дранку, с высоты которого можно видеть Берингово море, Охотского же -- не видно. Хребет идет здесь ближе к первому, и потому и все реки, в него впадающие, короче тех, которые текут на запад. Этот перевал выше и круче, чем находящийся от него несколько к северу переход с Лесной на Карагу, но и этот точно так же принадлежит еще области гор.
Жители Лесной, чистокровные коряки, потеряв оленей, сначала осели на Верхнем Паллане, но позже, ради лова морского зверя, переселились сюда. Ныне местечко лежит на левом берегу реки того же имени, недалеко от моря, у подножия хребта, подходящего к нему с востока. Только в последние годы здесь начали строить порядочные избы, а ранее все жили в земляных юртах. В настоящее время в Лесной -- 19 хорошей постройки домов, 3 земляных юрты и часовня, устроенная вместо церкви, перенесенной отсюда в Паллан. Огородничества здесь уже нет и в помине. Жители имеют 3 коров и 12 лошадей.
Страсть к бродячей жизни у здешних обывателей (74 мужчины и 63 женщины) еще очень заметна и посейчас, так что временами они живут и пользуются добычей по всем ручьям и водам от Верхнего Паллана до области реки Лесной. А три здешних семьи владеют еще даже и небольшим, голов во 100, стадом оленей, с которым они ходят настоящим образом в дальние кочевки.
В склоне холма при Лесной я нашел залегание очень богатой кремнеземом, с виду базальтической, породы в приподнятых слоях, ниже совершенно распавшуюся выветрившуюся каменистую массу, а под ней -- песчаник и глинистый камень, окрашенные железом в темно-бурый цвет, тоже в приподнятом положении. Во всех этих пластах встречались нередко жилы и кристаллы известкового шпата. Галька в русле реки состояла из плотных, серого и зеленоватого сланцев, красного и цветного кремня всех родов и трахитообразной породы, точно так же различной окраски. При достаточно ясном небе с высоты холмов должен быть виден, несомненно, берег Тайгоноса. Мыс Кинкиль был ясно виден на юго-западе под 225°. Здесь, у добродушных и гостеприимных обывателей Лесной, я достиг крайнего, к северу, пункта своей поездки. Ехать далее в том же направлении -- теперь уже было нельзя ввиду позднего времени года, тем более, что мне еще предстоял путь в 1194 версты до Петропавловского порта (до Тигиля 341 верста, оттуда до Большерецка 675, а затем 178 верст до порта). Так как обратный путь в Тигиль был, за немногими исключениями, тот же самый, то в отношении его мне придется прибавить лишь немного.
24 августа, рано утром, мы дружески попрощались с обывателями. Они проводили нас, и мы поехали сначала берегом реки 4 версты до моря, а затем по самому берегу моря до Кинкиля, куда прибыли в 9 час. утра. На этом пути только и было замечательного, что над нами тянулись к югу поистине гигантские вереницы диких гусей. Они летели очень низко, стая за стаей, с оглушительным шумом, происходившим от крика и ударов крыльев. Не один выстрел дробью, пущенный без прицела в эту массу, сбивал на землю штуки по 3 -- 4 сразу.
Пользуясь хорошим днем, я уже в 10 часов снова тронулся в Паллан, почти все морским берегом. От Кинкиля мы шли вышеупомянутой цепью высот, сопровождающей реку по южной ее стороне в виде острых и округленных гор, к Кинкильскому мысу, выдающемуся в море тремя отчетливо выраженными остроконечиями. Этот интересный мыс -- пункт во всей местности самый поучительный в отношении борьбы изверженных массивных пород с залегающими здесь третичными отложениями -- представляет из себя ужасающий хаос обеих формаций. Борьба эта, как будто приостановившаяся в самом разгаре, предстает перед глазами наблюдателя.
Прежде всего я увидел на мысе кварцевые слои темного цвета, обильные слюдой и отдельными красноватыми кремнистыми частями. За ними появился ярко-красный, несколько пористый кирпич, содержащий мелкие листочки слюды и местами делающийся пемзообразным. И то, и другое, конечно, производные глинистых пород буроугольной формации. Часто этот красный кирпич переходит в красный, бурый и зеленоватый кремень. Затем следует совсем пористая темно-серо-черная, очень твердая порода, вся сплошь переполненная мелкими и крупными (до размера свыше 1 ф[ута] в диаметре) миндалинами продолговатой или округлой формы, которые все следовали направлению напластования. Миндалины и пузыревидные пустоты большей частью внутри полы и выстланы халцедоном (голубым и белым), а часто наполнены еще и очень красивыми кристаллами горного хрусталя и аметиста. Точно так же встречаются в них известковый шпат и железистые шары в виде кристаллических друз, а подчас полость их совершенно выполнена агатом. Далее встречаются грубые конгломераты, которые образуют береговые скалы почти в 500 ф[утов] вышиной и прорезаны в направлении кряжа базальтовой жилой мощностью в 2 фута. Еще подальше эта последняя жильная порода поднимается из глубины конусом, причем, благодаря обнажению вершины последнего, ясно видна базальтовая порода, расходящаяся в виде радиальных столбов от центральной оси. Подобные выходы сквозь третичные слои массы жильных пород в виде куполов и конусов, конечно, и составляют причину того, что в этой местности часто встречаются островершинные формы гор. Жар изверженных пород, с их парами и газами, повлиял самым разнообразным образом с физической и химической стороны на материал, данный в виде третичных отложений, и выработал из первоначально залегавших здесь пластов песка и глины целый ряд новых метаморфических образований. Почти все варианты изменений, которые попадались у Красной сопки, на р. Тигиле, вплоть до Седанки и дальше, и на пути через Паллан в Лесную, находились здесь в хаотическом беспорядке друг возле друга или одни над другими.
И далее на пути берегом моря встречались высокие скалы из конгломератов вышиной до 400 -- 500 футов, с мощными, пронизывающими их базальтовыми жилами. Нам пришлось перебраться по гальке и каменьям через устье одного ручья, вытекающего из красиво одетой лесом горной долины, а дальше опять пошли все мелкие и грубые конгломераты, да еще темно-серый песчаник с жилами известкового шпата. Наконец при неизменяющейся обстановке мы достигли небольшого мыса, который обозначает половину пути до Паллана и на котором валялось много окремнелого дерева.
25 августа мы продолжали путь под бурей и дождем. У одного небольшого выдающегося мыса нам пришлось перебираться верхом через прибой и, с трудом карабкаясь по скалам, перетаскивать наш багаж. Мы поднялись в небольшую речную долину, переехали через две покрытые лесом, красивые цепи холмов и лежащую между ними долину и вовремя, но совершенно промокшие от волн и дождя добрались до Паллана, где скоро мы благоденствовали за горячим чаем и сытным обедом в теплом уютном доме тойона.
26 августа мы пробыли в гостеприимном Паллане, деятельно занимаясь просушкой нашего багажа. Местный священник рассказал мне, что к северу от Лесной в двух мысах при море залегают те же самые породы, что и на Кинкильском, еще с гораздо более красивыми горным хрусталем и аметистами. Целый день над Палланом тянулись к югу большие стаи диких гусей. Изумительно, какие колоссальные массы этой птицы должны собираться на крайнем севере, чтобы образовать такие тянущиеся целые дни вереницы.
27 августа опять выдалась хорошая погода. В 6 час. утра мы были уже в седле, а в 10 прибыли к устью р. Паллана. Со вчерашним дождем на горы принесло и снегу, так что через ворота, которые прорыла р. Паллан, уже видна была наступающая зима. Отсюда мы прошли березовым леском и поросшей кедровником тундрой до мыса Пять Братьев. На тундре, усеянной ягодами, всюду виднелись стада гусей, которые спустились на кормежку. Мысы Пять Братьев и Кахтана представляют в отношении всего строения и материала очень большое сходство с Кинкилем, только здесь пертурбация в породах не оставила до такой степени резких следов. А между обоими мысами залегают опять-таки третичные мергеля, песчаники и глинистые породы. Песчаник здесь также сплошь был наполнен непрочными остатками раковин, как под Воямполкой, и снова попадались такие же концентрически-скорлуповатые образования, как у Тигиля. Только в 4 часа попали мы в Кахтану, где наконец, могли отдохнуть и обогреться в доме радушного тойона.
28 августа. Рано утром было --6°. В 5 час. мы переправились на батах через устье Кахтаны и поехали затем верхами по морскому берегу далее на юг. На берегу часто лежал черный, с магнитным железняком, песок и выходили головы пластов мелкого серого песчаника, переполненного раковинами, -- вернее, вся порода казалась состоящей почти сплошь из раковин. Несмотря на то, что последние очень легко распадались, я мог отличить раковины из родов Pecten, Scutella, Terebra, Cerithium и Mitra.
Верст за 5, за 6 от устья Воямполки начинается высокий берег, продолжающийся до этого устья. Здесь опять встречаешь те же песчаники и конгломераты с колоссальным количеством раковин, втиснутых друг в друга и скученных самым беспорядочным образом. В отношении числа видов господствовала, по-видимому, бедность; в отношении особей, напротив, замечалось большое богатство. В 1 ч. дня мы были на устье Воямполки, где в русле опять валялись куски бурого угля.
Сменив лошадей, мы сейчас же тронулись дальше. Берега были средней высоты и состояли из хряща и песка до устья р. Эттолахана, на берегах которой залегают опять буроугольные слои. Через устье, вследствие прилива, перебраться было нельзя, так что нам пришлось сделать большой обход по мокрому болоту. Но при этом мы попали в такое плохое место, что чуть не засели совсем; между тем, надвигались сумерки, и нам пришлось разбить свою палатку на плоском болоте.
Ранним утром 29 августа, выбравшись не без труда и усилий из этой топи, мы поехали березовыми лесами и лугами, принявшими уже настоящий осенний вид. Недалеко от Аманины мы наехали на юрту, построенную на случай дождя и непогоды для убежища собирающих ягоды женщин. Сборщицы уже набрали большие запасы ягод, разных Rubus и Vaccinium, но плакались на большого медведя, который, правда, не мешает им во время их домашней работы, зато каждый день уничтожает ужасно много ягод и раньше их обирает самые лучшие места. Но, к великому прискорбию моих спутников, как раз теперь мишка не показывался. Мы вступили в Аманину до дождя, начавшего лить снова.
30 августа. В дождь и бурю по дороге, от ливня сделавшейся очень скользкой, проделал я сегодня последний переезд до Тигиля, куда прибыл в 1 ч. дня и где сейчас же поместился в доме Левицкого. Меня трясла сильная лихорадка, и мне нужно было провести в покое и отдохнуть несколько дней, прежде чем отправляться в дальнейшее путешествие. Русская паровая баня и покой при европейском образе жизни подействовали прекрасно и скоро вернули мне здоровье и силы. Во время небольших прогулок я взял следующие углы: Тепана 187°, Щеки 137°, Пирожников 121° и Зисель 103°. Частые дожди очень попортили мои коллекции. Так, сильно пострадали насекомые и растения, а на геологических образчиках много этикеток или пропали, или их стало совершенно невозможно прочесть. Дневники сохранились хорошо.
4 сентября. Заготовив еще с вечера все для дальнейшего пути, я расстался с д-ром Левицким, гостеприимству которого я так много обязан, и сегодня в 10 часов утра начал свою поездку западным берегом Камчатки в порт Петропавловский. Первым пунктом, которого нужно было достигнуть, была Напана, до которой от Тигиля обыкновенной проезжей дорогой всего 21 верста. Но этот путь весьма затруднителен, вследствие очень топких болот, и потому мне рекомендовали другой, гораздо более дальний, но зато и более удобный, все по воде: спуститься по Тигилю на батах до впадения в него р. Напаны, а затем подняться по последней с приливным течением до местечка Напаны. Так я и сделал. Живо побежали мы на двух счаленных батах вниз по Тигилю. Скоро, пониже Тигиля, мы вышли на упомянутый уже порог, где прорван рекою первый параллельный кряж -- высоты Красной сопки. Мои проводники рассказали мне, будто здесь, еще до того времени, когда русские основали укрепление Тигиль на его нынешнем месте, стояло старое поселение камчадалов, почему это местечко еще и до сих пор носит название "Старого Тигильского Острога". Насчет небольшой зимней гавани при устье Гавенки мне сообщили также, что прежде там было поселение отставных казаков, которые занимались довольно обширным скотоводством, и жили богато. Еще не доезжая до этого места, мы опять видели по берегам тюленей, быстро соскакивавших в воду при нашем приближении.
При быстром падении реки уже в 3 часа мы были у устья Напаны, где пришлось до 7 часов ждать прилива. Здесь, всего в 11 верстах от устья Тигиля, нашли мы безотрадную пустыню в виде моховой тундры, на которой вдали, на западе, виднелись высоты Омгонского мыса и очертания Утхолокских гор. Чтобы скоротать время, мы занялись охотой на гусей, все время тянувшихся над нами большими стаями. Наконец начался прилив, и мы сейчас же снарядились к отъезду. Сначала появились небольшие волны, шедшие навстречу быстрому течению реки и как будто нейтрализовавшие его, но потом они чрезвычайно быстро начали идти все далее и далее, и скоро установилось течение совершенно обратное. С этим течением, при луне и под песни моих казаков, мы быстро двинулись вверх по реке. Белух здесь совсем не было. Верстах в 8 от местечка Напаны приливной ток отказался нам служить, и остальной путь пришлось идти на шестах. Р[ека] Напана на много верст от устья течет в берегах, образованных моховой тундрой, но затем правый берег становится выше и состоит из песчаника, хряща и песку, между тем как левый все еще остается низким. Еще дальше на обоих берегах появляются березы, ольхи и ивы. Таким образом, после холодной ночи, но без неприятных приключений мы в 4 часа утра 5 сентября прибыли в местечко Напану, где нам сейчас же сообщили печальное известие, что все жители ушли на охоту за северным оленем и забрали с собой всех 10 здешних лошадей. Вот это так значило -- "ждать". Напана лежит на правом, несколько возвышенном берегу, на светлом мергелистом песчанике, в очень бедной лесом и мертвенной местности. С севера она сплошь окружена низинами, к югу -- виднеются небольшие, острые, конические высоты, наверное, те же самые, которые я видел на р. Тигиле в области "щек". 10 домов местечка населены 29 мужчинами и 17 женщинами; скота -- всего 8 коров. Из бесед с двумя стариками, оставшимися дома, я отметил себе следующее. Кемчига встречается и здесь и попадается по западному берегу к югу до Ичи, но, начиная оттуда, исчезает совсем и далее заменяется сараной. Напротив, самое северное место, до которого встречается медвежий корень (Andgelika), это -- Сопочная, и чем дальше к югу, тем это большое, красивое декоративное растение сильнее и роскошнее. Относительно нахождения лося старые охотники сообщили, что зверя этого теперь уже много лет не видать в Камчатке, но что в старые времена он попадался иной раз на западном берегу, да и то все-таки как большая редкость. И действительно, можно думать, что за пределы северной тундры в редких случаях забегают только отдельные, отбитые от стада и преследуемые животные, а обычно Парапольский дол, благодаря своей обширности и недостатку в корме, не пропускает лося в Камчатку. Относительно гидрографических отношений этой местности я узнал, что р. Напана, берущая свое начало у Тепанского вулкана, до того сближена здесь с северным истоком реки Хариузовой, Тулханом, что в весеннее половодье с Напаны прямо в Хариузову проезжают на батах. Водораздел здесь всего верст в 6, и лодки волоком перетаскивают через тундру, чтобы попасть с одной реки на другую. Есть также и очень удобные зимние проходы -- к истокам Тигиля, а равно и в долину Камчатки, к pp. Крестовке и Козыревке, -- проходы, которыми пользуются нередко. К западу от истоков pp. Напаны и Тулхана (Хариузовой) идет средней вышины кряж, Медвежий мыс, с которого берут начало pp. Утхолока и Кавран, которые поэтому очень коротки и ограничены со всех сторон реками Напаной и Тулханом вместе с Медвежьим мысом. Как Тулхан представляет северный исток Хариузовой, так на юге она начинается большим истоком Плеханом, начальная часть которого вытекает близ р. Ичи и вместе с последней обхватывает береговые реки Белоголовую, Морошечную и Сопочную, имеющие точно так же короткое протяжение.
Охотники с лошадьми вернулись только к 8 часам вечера; теперь можно было надеяться ехать далее. То, что мне пришлось ждать, до такой степени беспокоило тойона, что он хотел было загладить свою вину соболем, которого старался всучить мне. От подарка я, естественно, отказался, но из всего этого увидел, до чего эксплуатируют камчадалов чиновники. Раз чиновник принял подарок, для камчадала это значит, что данная история, от которой он боится дурных последствий, замята и прикончена, даже если бы он, как в настоящем случае со мной, ни в чем не был повинен. А если подношение его отвергнуто, тогда у камчадала остается чувство ненадежности и тревоги, что потом у него возьмут больше. Здесь вошло в пословицу, что камчадал глуп всегда и виноват, а чиновник умен и всегда прав. Слова "глуп" и "умен" в приведенной пословице, если держаться правды, нужно заменить словами "честен" и "послушен" и -- "хитер" и "бесчестен". Поэтому мне пришлось много возиться, чтобы втолковать тойону, что я не вижу ровно никакой вины в том, что лошади не тотчас же были доставлены для дальнейшего путешествия.
6 сентября. На приготовления к дороге и на переправу через реку пошло так много времени, что только к 7 часам мы были в седлах. С юга поднялся ужасный курильский ветер и нагнал с моря тяжелых туч, а затем скоро начал хлестать сопровождаемый бурей дождь, подававший неутешительные надежды на 90-верстное путешествие в Утхолоку.
Сначала мы проехали несколькими плоскими луговыми долинами, между совсем низкими, поросшими березой (В. Ermani), холмами, словом, местностью чисто камчатской. Затем дорога потянулась на далекое расстояние по сухой, покрытой мхом, шикшей (Empetrum) и видами Vaccinium волнистой местности, над которой поднимались маленькие, поросшие кедром-стланцем, холмики. Здесь богатая ягодами тундра, по-видимому, представляла излюбленное место пребывания небольшой птицы из породы куриных, то и дело взлетавшей перед нами длинными вереницами с голубичника. Ружья были укутаны от дождя и их нельзя было скоро достать, так что ни одной мы не застрелили. Мне птица показалась чем-то средним между белой куропаткой и тетеревом, ближе первой из них по большому количеству белых перьев. Пронзительный, совсем своеобразный крик при взлете звучал, однако, так особенно, что я почти не решаюсь признать в этой птице какой-нибудь из водящихся в Европе видов. В одном месте дороги, где волнистая местность уже распадается на невысокие холмистые хребтики, по сторонам их появились опять "кучегоры", вполне похожие по положению, общему виду и материалу на аманинские. Сейчас за этим возвышением мы попали на более высокий, идущий с северо-запада на юго-восток кряж, на гребне которого поднимается множество небольших острых горок и который был весь покрыт красивым старым березовым (В. Ermani) лесом. Кряж этот называется Кталаммон и обозначает середину пути между Напаной и Утхолокой. Здесь, на небольшом перевале, посреди красивого густого леса выстроена юрта для пристанища путников и охотников. Хотя дождь перестал и было еще рано, мы остановились здесь на ночлег. Промокшие до костей и дрожа от холода, мы поспешили развести громадный огонь, чтоб сколько-нибудь обсохнуть и обогреться. Благодаря расторопности Зиновьева, скоро все наладилось: запылал огонь, закипела вода в котелке, и за горячим чайком забыты были все тягости этого дня. А лес уже смотрел по-осеннему, и в красивой зелени берез виднелось много желтого листа.
7 сентября. Тяжел был вчерашний день, но сегодняшний выдался еще гораздо хуже. Уже утром прошел проливной дождь с сильной бурей. Сначала я думал было остаться здесь, под защитой леса, но мысль о предстоявшем, еще далеком пути и о том, что сезон-то уже довольно поздний, погнала меня дальше.
С Кталаммона берут начало 8 ручьев, образующих слиянием своим р. Куачин, впадающую в море между мысом Омгоном и Утхолокой и сильно распространяющуюся в ширину благодаря образованию многих рукавов. Между этими истоками Куачина возвышаются всюду умеренные высоты, из которых одни покрыты березняком, другие только кедровником, а иные и совсем обнажены и даже несколько болотисты на вершине. У двух из таких гор, Янг-санг-кона и Аулхуна, на оголенных вершинах виднеются скалы. Все эти высоты не образуют связных цепей или кряжей, а являются изолированными, без всякого порядка поднимающимися над ровной местностью кучеобразными горами или холмами, которые почти все в свою очередь увенчаны островерхими возвышениями. Да и Омгонская (по-камчадальски А-онг-тов) и Утхолокская (Ок-лан-гуй) горы принадлежат вполне к подобным кучеобразным горам и причисляются к значительным возвышенностям. Но эти последние горы лежат уже так близко к морю, что прибой волн их уже наполовину разрушил, и потому они ныне превратились в крутые мысы. Все эти кучеобразные и собранные группами горы кажутся мне высшей ступенью развития "кучегор" и островерхих холмов у Паллана и Тигиля; наибольшего развития эти холмы достигают в месте прорыва настоящих старых вулканических масс (Тепана, Пирожникова). Подобный же напор базальто-трахитовых или древневулканических массивных пород на здешние третичные образования всюду дал одинаковые результаты, и только в одном месте более заметные и сильные, в другом -- менее ощутительные. Жар активных извергавшихся масс с их парами и газами произвел во всех случаях в подлежащем пассивном материале разрушения и новообразования однородного характера.
Порода, выходы коей замечаются в берегах сказанных ручьев, была опять-таки мергелистым песчаником от светлой до бурой окраски, большей частью в раздробленных, поднятых, сброшенных и изогнутых пластах. Встречались здесь опять и шаровидные отдельности, и концентрически-скорлуповатые образования, как под Тигилем, а также битуминозные слои. Галька в ручьях состояла из обломков базальта, трахита, миндалевидной и какой-то темной обломочной породы, переполненной зернами цеолита, кварца и полевого шпата.
Большую часть пути нам пришлось идти пешком, так как местность была до того болотиста, что лошади вязли. Верст 5 не доходя до места нашего назначения, мы попали в ужасную трясину, из-за которой нам было необходимо сделать большой обход. Мы не могли выполнить этого при наступающей темноте и принуждены были потому сделать привал. Снова, дрожа от мокроты и холода, разбили мы палатку, но на этот раз в местности, где не было леса, чтобы укрыться, и где редкий, корявый кедровник не позволял даже развести большого костра.
8 сентября. На рассвете меня разбудила дробь дождя о нашу палатку. Тем не менее, мы скоро уселись на коней, объехали по возможности скорее болото и в 8 часов были уже в Утхолоке. Продолжать путь сегодня же было немыслимо, так как дождь и буря бушевали ужасно.
Утхолока лежит на правом берегу реки того же имени, верстах в 10 от моря, если считать по прямой линии, тогда как по реке, благодаря извилинам, до моря считается 30 верст. В местечке 10 домов с 30 человеками мужского населения и 28 женского. У обывателей 16 лошадей, 20 коров и хорошие огороды. Местечко владеет всем необходимым для очень успешного разведения скота; овощи точно так же удаются здесь отлично; и все-таки, несмотря на это, и то, и другое занятие для населения -- лишь принудительная работа. На всех здешних инородцах, да и на русских, проживших здесь более долгое время, заметно, что бродячая жизнь, рыболовство и охота нравятся им больше, чем домовитость спокойной оседлой жизни. У них нет ничего, что составляло бы комфорт или служило для внешнего украшения жилища. Построить в лесу юрту, чтобы собирать в ее окрестности коренья и ягоды, им приятнее, чем ухаживать за домашним огородом, могущим дать хороший доход, или ловить рыбу где-нибудь на ручье и жить в вонючем балагане более соответствует их вкусам, нежели делать свой дом обитаемым при помощи более выгодного занятия разведением рогатого скота и лошадей.
Ближайшая окрестность Утхолоки -- плоска, но недалеко возвышаются вышеупомянутые кучеобразные холмы и горы, к которым относятся и высоты Утхолокского мыса. В берегах реки залегает опять светлый и более темный, до буроватого, песчаник в поднятых пластах, и опять попадаются концентрически-скорлуповатые отдельности. Относительно проходных рыб мне сообщили, что весной у устья реки прежде всего появляются две лососевые рыбы -- семга и кунжа; затем в реку поднимается каюрка, рыба по форме и внешнему виду совсем похожая на чавычу, но гораздо меньше ее. За ней идет, как главная рыба этой местности, хайко, а затем -- горбуша и кизуч. Ход заключается гольцом, форелью, большей частью и на зиму остающейся в реке. Чавычи и красной рыбы здесь нет вовсе.
К вечеру улегся свирепый курильский ветер, а с ним перестал и дождь; небо стало яснее, и я рассчитал, что завтра можно будет проделать 46 верст пути до Каврана. Покой и отдых в теплой комнате оказали самое благодетельное действие.
9 сентября. Только к 10 часам погода стала надежной, и тогда мы тотчас тронулись в юго-западном направлении к морю, через мягко-волнистые моховые луга. Красиво и отчетливо поднимались пред нами над равниной островерхие купы Утхолокских и Омгонских гор в виде отдельных масс. Спутники рассказали мне, что в этих горах держатся каменные бараны и что эти животные, будто бы, нередко бродят сюда и назад с Тепаны по моховым равнинам.
Часа 3 мы ехали, в отлив, низким морским берегом к югу. На этом пути мы обратили внимание на большую черную массу, лежавшую далеко впереди нас на берегу и окруженную множеством птиц. Подъехав ближе, мы увидели огромного кита, которого выбросило на берег бурей последних дней. Животное было мертво, но еще не загнило. На одном боку очень ясно видны были следы сильных, нанесенных гарпуном, ран. Громадное существо лежало растянувшись на брюхе и имело от конца мощного распростертого плеса до конца морды около 56 футов длины. Спинного плавника не было. Большие передние конечности, до половины засевшие в песок, лежали словно большие плавники. Нижняя губа отвисла и обнажила длинный ряд усов, которые, имея в толщину около 6 -- 7 мм, кнаружи были с острым краем, тверды и плоски, а кнутри заканчивались волосовидной бахромой. Промежутки были миллиметров в 5--6 шириной. Каждая пластина вверху, при месте прикрепления к верхней челюсти, имела в ширину около 20 см, а книзу приострялась и оканчивалась пучком жестких волокон. Все усы стояли поперечно относительно продольной оси животного. Самые передние, у конца очень широкой морды, были очень коротки и походили даже просто на скопление жестких щетин, но кзаду они быстро увеличивались в длину, так что самые длинные доходили футов до 7, а, пожалуй, и больше. Несколькими ударами топора мы проделали брешь в этой стене, и за ней открылась большая, темная, вонючая полость, весь верх которой состоял из бесчисленных свешивающихся вниз волокон, а внизу лежал гигантский, мягкий и скользкий язык, в котором я положительно несколько увяз, влезши внутрь пасти. В глубине зева, у внутреннего отверстия носовой полости, и на тысячах свешивавшихся вниз волокон еще и посейчас кишели небольшие морские животные, а именно мелкие ракообразные. Все колоссальное тело было темно-серого цвета и местами очень густо усажено паразитами (видами Baianus).
Камчадалы мои были весьма обрадованы этой находкой и решили сейчас по возвращении домой приняться за разделку животного и припрятывание его частей. Они представляли из себя прекрасный корм для собак на долгое время.
Далее к югу морской берег понемногу поднялся до 40 -- 50 футов и стал при этом крутым. От четырех до пяти устьев небольших ручьев перерезают берег и все они несут обломки угля изнутри страны. Эти высокие берега состоят точно так же из двух ярусов горизонтально лежащих пластов песчаника. Верхний ярус, это -- встречающийся здесь, начиная с Тигиля, лишенный окаменелостей, светлый песчаник со своими спутниками, глиной и глинистым камнем ("кучегоры") и переходами в кремнистые и известковатые массы. Нижний ярус -- серый, мелкозернистый песчаник, переполненный непрочными окаменелостями, как под Воямполкой. Особенно хороши были здесь крупные экземпляры какого-то вида Pecten.
Подвинувшись уже довольно близко к устью Каврана, мы могли далеко окинуть глазом море. Оно образовало здесь большую, широкую и открытую бухту, которая с севера замыкается Утхолокским мысом, а с юга -- Белоголовым, и в которую, считая с севера, впадают следующие реки: ближе всего к Утхолокскому мысу -- река того же имени, за ней несколько небольших ручьев, затем река Кавран, в устье которой впадает также текущий с северо-востока ручей Лёльгац, и, наконец, южнее всех, близ мыса Белоголового, -- pp. Хариузова и Белоголовая, открывающиеся вместе в одно общее, большое и похожее на залив устье. Оба названные мыса выдаются далеко в море, особенно мыс Белоголовый, заканчивающийся большой, округленной скалистой массой, перед которой лежат два острова. Из последних один, побольше, -- Ачванч, представляет остроконечную, с широким основанием, скалу. Другой, гораздо меньший, лежит от первого далеко, так что между обоими могут проходить большие суда. От устья Каврана я взял пеленги: мыс Белоголовый 221°, мыс Утхолока 350°, а приблизительное направление берега к северу -- 12°.
Оставив берег моря, мы перешли теперь через моховую волнистую местность, затем через холмы, поросшие кедром, и вышли на реку Кавран, где стояло несколько балаганов, обитатели которых живо помогли нам переправиться на другой берег. Здесь, наконец, мы опять видели медведя. Если бы я не знал, что эти звери в это время года забираются, идя следом за рыбой, высоко в горы, я решительно счел бы страну эту бедною медведями. От балаганов, у которых мы перебрались на левый берег реки, вверх до Каврана оставалось пройти уже немного. Местечко это лежит на левом берегу реки; в нем 9 домов; населения -- 24 человека мужчин и 40 женщин. Жители сообща владеют 25 коровами и 16 лошадьми; огороды крайне плохи, и, в общем, местечко производит несколько грустное и жалкое впечатление.
Проходные рыбы следуют здесь в таком порядке: каюрка, хайко (как главная), горбуша, кизуч и голец; чавычи и красной рыбы и здесь также нет вовсе.
10 сентября. Рано утром мы выехали на Хариузову, расположенную в 35 верстах отсюда. Вся дорога идет собственно только по одному значительному кучевидному хребту средней высоты. Непосредственно за селением местность поднимается крутыми мергелисто-песчаниковыми скалами, которые отвесно падают к реке и наверху заканчиваются небольшими, покрытыми лесом конусами. На север, к Каврану, горы поднимаются более круто, речки их изливаются большей частью в реку Кавран, к югу же горы спускаются более постепенно, образуя длинные долины между небольшими кряжами. Все эти долины орошаются небольшими притоками р. Хариузовой, а лежащие между ними высоты более или менее остроконечны и покрыты прекрасным березовым (В. Ermani) лесом, по опушке которого тянется кустарный кедровник. Дно долин представляет большей частью мокрую моховую тундру, особенно в последней части пути. Обнажающаяся по берегам ручьев порода -- всюду опять тот же мергелистый песчаник. С края одной из этих долин, более широкой и позволяющей свободнее и шире окинуть глазом всю местность, поднимается удивительно красивая, колоссальная конусообразная гора; картина получается роскошная. Этот голый, стройный, бесснежный пик возвышается над многочисленными, покрытыми лесом горами и над всеми прочими возвышенностями всего горного массива, заходя за границу растительности. Это -- Элеулекен, общим видом и вышиной замечательно напоминающий Милишауер Богемских гор -- Мительгебирге. Он носит, так же как этот последний, характер настоящих базальтовых поднятий. Если бы я уже ранее не убедился в том, что еще до прорыва трахитов в Срединном хребте и параллельных ему западных цепях имели место и поднятия базальта, обнаружившие влияние на третичные отложения всей пройденной мною ранее западной части Камчатки, то я должен бы был убедиться в этом теперь, при взгляде на Элеулекен. Чисто базальтический склад красивого пика, темные, твердые породы окрестной местности, вкрапленные мелкие зерна оливина -- все это слишком ясно говорило в пользу того. Принять, что Элеулекен, этот базальтовый конус, действовал, хотя бы и в древнейшие времена, нет оснований, да и ничего похожего на кратер, по-видимому, здесь не имеется. Следовательно, гора эта по образованию своему древнее самых древних трахитовых кратеров этой области (Тепана, Пирожникова сопка и др.).
В 3 часа мы были в Хариузовой, где нас самым радушным образом приветствовал тойон и его люди. Извещенный заранее о моем прибытии, он облачился в парадный костюм -- черную бархатную куртку и синие полосатые штаны; рядом с ним была его жена, тоже принарядившаяся в голубое ситцевое платье. Он заставил меня зайти в хорошенькую комнату своего очень опрятно выглядевшего дома. Здесь все производило впечатление уютности и довольства. Лавки, пол и окна содержались в чистоте. Стоявший перед лавками стол был покрыт красной скатертью. На стенах висело несколько картинок и даже маленькое зеркало. В углу на полке стоял начищенный самовар с нарядным чайным сервизом. Словом, порядок и чистота были, положительно, поразительные. Скоро стала для меня понятной и причина такого благосостояния. Дело в том, что здесь никогда не бывало насильственного переселения, и народ спокон века жил на месте, практично выбранном им самим. Власть имущие как-то, к счастью этих жителей, прозевали, да, пожалуй, и забыли их. И я замечал это постоянно в Камчатке, последний раз у палланцев, которые точно так же, оставшись нетронутыми, жили в своем месте счастливо и в достатке. Все поселения, слишком опекаемые местными властями, обнищали и часто населены хворым и вымирающим народом, между тем как не попавшиеся на глаза и забытые находятся в цветущем состоянии.
Да и угощение было очень хорошо и, по старокамчадальскому хлебосольству, обильно. Кушанья подавались на хороших чистых тарелках и блюдах. Тут были хорошее, свежее масло и творог -- продукты местного скотоводства (стадо состояло из 40 коров и 15 лошадей), свежий, вкусный картофель и хорошая редька, жареные форели и утки. В заключение подали чай, сервированный в хороших чашках, на подносе. На всем лежал такой лоск цивилизации, что почти можно было забыть, что находишься в гостях у камчадала.
Хариузова лежит на правом берегу большой, носящей то же имя, реки, верстах в 30 от впадения ее в море. Как уже сказано, река эта впадает вместе с другой -- Белоголовой -- в одну глубокую, обширную бухту, в которой прежде даже становились суда на зимовку. Местечко это порядочно обстроено, состоит из 19 домов и часовни и его населяют 70 мужчин и 73 женщины. Река очень богата рыбой, а охотничьи угодья очень добычливы, что в здешних местах много значит в благосостоянии жителей. Последовательность в ходе рыбы здесь такова: первой появляется -- как редкость -- чавыча с каюркой, за ними идет, как главная проходная рыба, хайко, а затем -- горбуша, кизуч и голец.
11 сентября. От Хариузовой до Белоголовой -- 27 верст. Рано утром переправились мы чрез реку и опять пустились в странствие. В речной гальке в общем лишь очень редко попадалась пористая вулканическая порода, судя по очень округленным и ошлифованным кускам, снесенная течением сверху (должно быть, с Тепаны). Больше всего было здесь обломков кремня, полевошпатовых, богатых кремнеземом пород, плотных, темных сланцев и базальтов.
Дорога шла сначала небольшим болотом, а затем волнистой местностью, на которой чередовались ровные, поросшие мхом и кедровником участки с участками холмистыми. Холмы были очень высоки и густо покрыты березой, Empetrum, Erica и белым мхом. Затем мы дошли до высокого, поросшего березой кряжа, который, в виде водораздела между pp. Хариузовой и Белоголовой, тянулся на восток к одному из параллельных Срединному хребтов, над которым возвышалось три, очень похожих на Элеулекен, но гораздо менее высоких, пика. Наконец перед местечком Белоголовой нам пришлось еще пройти небольшую моховину с кедровником, и к часу дня мы добрались до места, перед самым началом дождя. На правом берегу, приблизительно в 40 верстах от устья реки Белоголовой, в плоской и некрасивой местности стоят 8 домов, образующие это селение; жителей в нем всего 23 мужчины и 22 женщины, скота -- 15 коров и 3 лошади; огородничеством занимаются очень мало. Проходные рыбы здесь -- те же самые, что и в Хариузовой. Мне рассказали, что в камнях мыса Белоголового попадаются очень красивые, пестрые кремни, и показали даже образчики. Это были самого разного рода и окраски агаты и халцедоны, откуда, как кажется, можно сделать вывод, что здесь, совершенно как на мысе Кинкиле, залегают миндалевидные породы, коих миндалины и пустоты выполнены самыми разнообразными цветными кварцами. Далеко на западе поднимается над равниной стоящая совершенно особо Морошечная сопка -- конус средней вышины, окруженный кучеобразным скоплением гор, наверное, представляющий также поднятие базальта.
12 сентября. Выступить ранним утром нам помешал сильный дождь, и только к 10 часам, когда он прекратился, мы могли выехать к Морошечной, до которой отсюда 50 верст. В речной гальке базальтовых обломков мне попадалось очень мало, зато очень много -- кусков глинистых камней и песчаников, которых и залежи нашлись тут же, в берегах. Мы перебрались за реку и поехали в южном направлении по волнистой местности, где сменяли друг друга холмы с березняком, места, покрытые кочками, пустоши, моховины, луга, а небольшие ручьи текли в совершенно плоских долинах. Березовые лески занимают, как острова, холмы более высокие, холмы пониже заросли кедровником, а совсем низкие покрыты моховыми кочками. Некоторые из ручьев были очень глубоки, и через них были перекинуты до того примитивные мосты, что только каким-то чудом лошади переходили по ним, не ломая ног.
Осень сделала уже большие успехи: лист с деревьев уже большей частью опал, а трава пожелтела и полегла. Морошечная сопка виднелась и отсюда далеко на западе среди ровной местности. Со своими придаточными горами она стоит близко к морю и образует водораздел между pp. Морошечной и Белоголовой. И здесь тоже находят цветные кварцы, а значит, и здесь основную породу, наверное, опять-таки составляют базальт и миндалевидный камень.
Несмотря на ранний час дня и хорошую погоду, нам пришлось из-за плохих лошадей, проехав уже значительно более половины пути, сделать стоянку на опушке одного березового леса.
13 сентября. Было сухо, но так пасмурно и туманно, что даль была скрыта от нас. Рано утром мы сели на лошадей и после быстрой езды по сухому участку уже к 9 часам доехали до местечка Морошечной. Последняя лежит на высоком, состоящем из пластов песчаника, правом берегу реки того же имени, к которому с юга примыкает большой прекрасный луг. От местечка до устья реки сухим путем 60 верст, рекой -- 150 верст, а считая по прямой линии, всего 30 верст. От селения река берет направление более к северу, к устью Белоголовой, от которого отстоит при впадении своем в море всего в 15 верстах и отделена Морошечной сопкой.
В Морошечной 13 домов; жителей -- 41 человек м[ужского] п[ола] и 33 -- женского; скота -- 7 лошадей и 30 коров. Об огородничестве почти не стоит и упоминать. Порядок хода рыбы опять тот же, что и в последних из названных рек. В том, что мне подали к столу, ничего огородного, даже картофеля, не было, зато к жареной рыбе дали разных вареных клубней. Кроме знакомой мне сараны (Fritillaria Kamtschatica), здесь были луковицы цветущей желтыми цветами овсянки (Lilium avenaceum), a также востроножка и однолистка, которые по виду и по вкусу похожи на кемчигу, но, как кажется, относятся к лилейным.
Так как было еще рано, а свежие лошади стояли уже готовыми и погода обещала быть благоприятной, то мы сейчас же собрались в путь на Сопочную, до которой отсюда 70 верст. В 3 часа мы сели на коней, проехали первые версты четыре болотом, а затем, когда начался дождь, добрались до тянущегося на дальнее расстояние березового леса (В. Ermani) и, проехав его, в самом конце разбили свою палатку.
14 сентября. Погода была хорошая, но дорога, все в южном направлении, сначала шла ужасной топью. Нам пришлось много идти пешком по грязи и трясине, а если ехать, то шагом. Много неглубоких ручьев пересекало дорогу, и все они были до того набиты истомленной рыбой (кизучами), что лошади иной раз давили ее ногами. Здесь опять появились следы медведей и частые остатки их обедов. На одном из ручьев мы встретили много обывателей Сопочной, которые пришли сюда на лов рыбы вместе со своими лошадьми. Так как лошади мне были крайне нужны, я должен был взять их с собою. Мы поднялись теперь на невысокий кряж, заканчивающийся на западе, близ моря, довольно высокой сопкой, а на востоке другой, такой же. Эта тянущаяся от Срединного хребта к морю (приблизительно с востока на запад) возвышенность проходит между обеими реками Сопочными и отделяет их одну от другой. Дело в том, что р. Сопочная состоит, собственно, из двух рек, соединяющихся друг с другом недалеко от их общего устья и имеющих водоразделом именно только что упомянутый кряж. Северная, более длинная, Хикиген, берет начало в Срединном хребте, тогда как южная, меньшая, Суж, текущая в расстоянии около 15 верст от первой, выбегает из близлежащих гор.
Падающей к югу луговой долиной мы спустились к Хикигену, в берегах которого я нашел залегание опять темноцветного мер гелистого песчаника. У реки стояли балаганы и одна маленькая изба обывателей Сопочной, которые занимались здесь ловом рыбы и перевезли нас на другой берег. Луговая долина, о которой я только что сказал, представляла для меня неожиданное зрелище: первый раз я увидел красивый медвежий корень (Anqelica), который, должно быть, здесь имеет северную границу распространения. Хотя осень уже сильно поубавила растений, все-таки весь луг был покрыт, как лесом, гигантскими стеблями этого красивого декоративного зонтичного растения. Больших веерообразных листьев уже не было, или они свешивались, уже поблекшие и засохшие, вниз, и только большие зонтики с семенами еще стояли прямо на вершине растения. По всему лугу торчали высокие, до 10 футов и толщиною в руку, стволы. Киттлиц в своих картинах "Vegetationsansichten" дал красивую, хотя точно так же осеннюю, картину этого великолепного растения и полагает, что его нужно отнести к роду Anqelica. Название "медвежий корень" происходит оттого, что будто медведи, как уверяют местные жители, пользуются при поранениях корнями этого растения как лекарством. Говорят, будто они их выкапывают, прикладываются к ним пораненными частями тела и трутся об них. (Это Anqelophyllum ursinum Rupt.)
Проехав быстро по сухой местности через упомянутый водораздел и через пару небольших ручьев, мы прибыли в 5 часов ко второй из образующих Сопочную рек, -- к Сужу, а на правом ее берегу лежит и самое местечко Сопочная. 10 домов хорошо построены и красиво расположены у реки в привлекательной местности. Жители (30 мужчин и 36 женщин), кажется, живут недурно; хозяйство их представлено довольно большими огородами, 45 коровами и 5 лошадьми. Охота дает хорошую наживу, так же, как и лов проходной рыбы, которой здесь очень много; породы ее и порядок хода те же самые, в тех же количествах, что и в ранее упомянутых реках. Самое низовье р. Сопочной (по соединении Хикигена и Сужа) направляется к северу, по направлению к устью Морошечной, и устье удалено от местечка на 60 верст, между тем как до моря напрямик считают всего 37.
Тойон, крепкий, толковый человек, пользующийся репутацией отличного охотника, представился мне в очень пестром наряде, походившем почти на фантастический маскарадный костюм, и принял участие во всех угощениях, а особенно в чаепитии. Он был очень словоохотлив, и я мог позаимствоваться из его рассказов кое-чем и интересным. Он проводил здесь границу между наречием камчадалов Пенжинского берега на севере и наречием курильских камчадалов на юге, относя Сопочную еще к первой группе, -- границу, которую прежде большей частью относили более на юг, до Оглукомины. Во всяком случае, жители Курильских островов, айны, оказали значительное влияние на язык камчадалов южной части полуострова. Что в дорусские времена здесь были смешанные браки и торговые дела с айнами, а через посредство последних сношения и с Японией, это признается здесь всеми и много и часто приходится об этом слышать.
Из продуктов минерального царства и здесь тоже есть цветные кварцы, находимые в большом количестве в миндалевидной породе и идущие на кремни. Кроме того, здесь есть еще очень белая, прекрасная глина, которую употребляют для беления комнат. Наконец, здешние жители готовят очень прочную краску для окраски окон и дверей, растирая на рыбьей икре измельченную в порошок сферосидеритовую или охровидную породу. Сферосидерит встречается здесь в совершенно тех же условиях, как и на устье Тигиля, и точно так же содержит много остатков растений. Красивые, очень большие пластины слюды, которые вставлены вместо стекол в оконные рамы в Сопочной и многих других селениях, -- не камчатского происхождения; их привозят торговцы из Сибири, с берегов Витима.
Белая сопка, она же -- Ичинская, самый высокий и выдающийся пункт всего Срединного хребта, видна отсюда в ясную погоду. К сожалению, в этот раз ее не было видно. От этого важнейшего кряжа всей страны открываются во все стороны проходы и речные долины. Здесь находятся, говорят, и истоки Тигиля. Точно так же здесь берут начало pp. Хариузова (Плехан), Сопочная, Ича и впадающие в р. Камчатку pp. Калю, Кыргана и Кимитина. Истоки Белоголовой, Морошечной, а отчасти и Хикигена, лежат, собственно, в западных предгорьях Срединного хребта и в параллельных ему кряжах.
Ичинская сопка со своею окрестностью принадлежит к богатейшим в отношении охоты местам Камчатки. Здесь бродят стада северных оленей и каменных баранов (аргали), и водится очень много всякого пушного зверя (соболей, лисиц, медведей и др.), а многие горные ручьи, особенно осенью, переполнены лососевыми рыбами. Глушь широко раскинувшейся горной природы и удаленность от всякого человеческого жилья чрезвычайно благоприятствуют размножению животных. Только в последнее время богатства эти привлекли к себе большее внимание. Между тем как прежде в это охотничье Эльдорадо пробирались только отдельные охотники из камчадалов, в последние десятки лет сюда явилось, как уже я упоминал не раз, с западного берега Охотского моря кочевое тунгусское племя ламутов. Сначала это были единичные выходцы, затем число их скоро возросло, а теперь, говорят, вот уже пять лет, как у Ичинской сопки стоит восемь чумов этого племени с немалым населением.
15 сентября. Нас задержал дождь, и только в 12 часов мы тронулись далее, в Ичу, отстоящую отсюда на 52 версты. Первым делом мы переправились через Суж, затем прошли пешком часа 3 по трясине и по болоту, достигли березового леса (В. Ermani), и поехали краем его, более высоким и более сухим. Дальше пошли вперемежку болотца да березовые лески, в которых мы несколько раз натыкались на стаи глухарей, достигающих здесь, должно быть, северной границы распространения, и, наконец, мы пришли к Кишуну, глубокой реке, впадающей в море. Эта быстрая река настолько глубока, что при переезде через нее вода доходила до седла. Рыба шла в изумительном множестве, и потому по берегам было видно много пирующих медведей. Сытые звери при нашем приближении пускались в бегство; однако нам удалось, к радости наших проводников, уложить двух довольно больших медведей. Проехав еще небольшое болото и березовый лес (В. Ermani), мы очутились на берегу довольно большой и тоже глубокой реки Зайчика, впадающей в р. Ичу не очень далеко от ее устья. Здесь остановились на ночлег. Я обратил внимание, что с Сопочной, по-видимому, совсем исчез кедр, до этого места бывший постоянным нашим спутником.
На берегах Зайчика третичная формация явилась опять в полном своем развитии. В правом берегу было два пласта бурого угля, мощностью до 2 футов, отделенные один от другого жирной глиной и на ней же лежащие. Ниже находящиеся отложения были покрыты водой. На угле залегал 3--4-дюймовый слой сферосидеритообразный, очень богатой растениями, породы, вполне похожей на таковую у Тигиля. Листья и стебли тополя и ольхи и ольховые сережки находились в изобилии в этом тонком слое. Тут же нашлась пара раковинок (Paludina или Limnaea ), говоривших в пользу пресноводного характера отложений; во всяком случае, этот слой был совершенно иной, чем раковинные слои под Воямполкой и Кавраном. Все это было покрыто сверху слоем гальки в 3 сажени толщиной, в которой роль главной части играли обломки базальтов и трахитов. Общая вышина берега достигала 4 -- 5 сажень.
16 сентября. Ночь была очень ясная и очень холодная, почему вода в реке сильно спала и облегчила нам переправу. Нам пришлось опять большею частью брести по болотам, перебираться чрез ручьи и ехать небольшими сухими березовыми лесками, а под Ичей еще перейти довольно скверное болото; в Ичу мы попали к 12 часам. И на сегодняшнем пути не попалось также ни одного кедра. Вся местность была плоска и пустынна, только далеко на востоке мы увидели отсюда в первый раз Срединный хребет в виде крутых гор и их вершин.
Селение Ича лежит на правом берегу реки того же имени, которая здесь течет, разбившись на три рукава. Река эта -- положительно одна из самых больших и значительных на всем западном берегу Камчатки, но при этом носит характер настоящих горных потоков, в которых количество воды поразительно быстро меняется, смотря по погоде. До ее устья от селенья сухим путем 20, а водой 30 верст. Когда мы приехали, все еще спали, вместо того, чтобы работать и готовиться к зимнему житью. Этому вполне отвечало здесь и все прочее. Жаловались на недостаток пищевых средств, а река все еще была полна рыбой, 8 домов и церковь имели ветхий и беспорядочный вид. За маленькими огородами, видно было, ухаживали плохо. Жители (26 мужчин и 31 женщина) производили грустное впечатление людей нездоровых; у них 36 коров и 3 лошади. В прежнее время, говорят, здесь жилось лучше и не было недостатка в физическом и материальном благосостоянии. Мне рассказывали, что вследствие излишка рогатого скота, много его угнали за хребет, в Милкову, куда он приходит на 17-й день; при этом пользовались перевалом с истоков Оглукоминой на истоки Кырганы.
Последовательность в ходе рыбы здесь почти та же, что и в упомянутых выше реках: первой появляется -- как редкость -- чавыча вместе с каюркой, а за ней идет "густая рыба", в состав которой входят хайко, горбуша, кизуч; семга остается в низовье.
17 сентября. Расстояние от Ичи до Оглукоминой -- 40 верст. Уже в 6 ч. утра мы переправились через р. Ичу, галька которой состоит из обломков толстосланцеватого темного глинистого сланца, кремней, трахита и несколько пористой лавы. Течение было умеренное. Первая половина пути пролегала плоской болотистой местностью, с маленькими островными березовыми лесками, в которых было более сухо. Вторая -- шла чрез холмистые, поросшие березой, гряды с длинными луговыми долинами между ними, по дну которых струились небольшие ручейки. Все они стекают в Ичу и принадлежат речной системе, идущей почти до Оглукоминой. Перед самой Оглукоминой нам опять пришлось перейти болото, за которым мы и попали на эту глубокую, разделенную на много рукавов, реку. По берегам далеко тянулся густой кустарник из ивы, ольхи, березы и Sambucus, который местные жители называют тальником. Здесь Срединный хребет лежит еще ближе и в нем видны большие ворота -- широкая долина, чрез которую прорывается река, и где лежит излюбленный перевал в долину р. Камчатки, на Милкову и Кырганик, -- перевал, который был в большом ходу в старину, когда страна была еще густо населена.
Местечко Оглукомина лежит в 30 верстах от устья реки того же имени, на левом ее берегу. В нем 9 домов, жителей -- 32 человека м[ужского] п[ола] и 25 -- ж[енского] п[ола], 35 коров, 3 лошади и плохие огороды. Проходные рыбы те же самые, что в Иче. Санитарное состояние, по-видимому, и здесь было крайне дурное, так как, например, тойон лежал больной, сплошь покрытый ужаснейшими ранами.
18 сентября. Погода была ясная, и подморозило так, что все лужи покрылись льдом. Рано утром мы сели на лошадей и поехали низменной, волнистой местностью. На пути попадались невысокие цепи холмов, между которыми бежали ручьи с востока на запад, и березовые лески. Кедр отсутствовал и здесь, а по опушкам леса был заменен кустарником рябины. Обнажений горных пород здесь не было видно; только на одном ручье попался выход прекрасной белой глины. В 1 ч. дня мы прибыли на Садаш, глубокий приток р. Крутогоровой, где на нашу беду не оказалось батов, которых вообще во всей Камчатке очень редко не бывает на глубоких реках, вдали от жилья. Из-за этого вышла немалая задержка. Вода доходила лошадям до спины, и нам пришлось переправлять свою кладь по одной штуке, держа высоко над собой, а для этого -- много раз переезжать глубокую реку. Пройдя еще небольшое пространство по южному берегу этой реки, мы дошли до прибрежного кустарника р. Крутогоровой, того же характера, что и на Оглукоминой. На левом ее берегу, верстах в 15 от моря, лежит селение Крутогорова, состоящее из 5 домов с населением из 21 мужчины и 24 женщин. Лошадей здесь не было вовсе, коров -- 19. Река, мощный горный поток, так вздулась от шедших в последние дни дождей, что выступала из берегов; теперь она снова сделалась совершенно неглубокой. И здесь все еще рыба шла во множестве -- те же виды и в том же порядке, как и в Оглукоминой. Речная галька представляла пеструю смесь пород, которые, по-видимому, свидетельствовали, что река получает ее из южной части Срединного хребта. Древневулканические породы попадались сравнительно редко, а преобладали слюдяные и глинистые сланцы, даже мелкозернистые граниты с кремнями, а также породы, содержащие слюду и роговую обманку.
Хотя от Оглукоминой до Крутогоровой мы проехали всего 22 версты, однако остались здесь, так как тойон обещал показать вечером камчадальские пляски. В 6 часов вечера комната наполнилась гостями. Явился оркестр, состоящий из скрипки, балалайки и своеобразного духового инструмента, сделанного из довольно толстой тростины (Strandhafer), на котором играли, как на кларнете. Затем выступили 5 женщин в качестве главных артисток. После того как всем подали чай, началась музыка, которая состояла, собственно, из длинного ряда диссонансов и возбуждала смех. Сначала сплясали мужчины пару танцев, представляющих скверные копии русских; затем 5 дам стали в круг и завертелись под более веселую музыку. Они пододвинулись друг к другу близко, подтягивали музыке и как-то особенно быстро и сильно поводили то верхней, то нижней частью тела. Ничего красивого и привлекательного в этой пляске, так называемой "каюк-баба", не было, и приятнее всего было то, что неграциозные кривляния тела скоро прекратились. Другого танца, "бахии", в прежнее время бывшей здесь в большом ходу, не плясали. Мне сказали, что женщины отказались от исполнения этой пляски, да и не без резона, так как это -- собственно музыкальная пантомима, в которой изображается в лицах любовный пыл влюбленной парочки медведей.
И отсюда есть удобные проходы чрез Срединный хребет в долину Камчатки, именно на Верхнекамчатск, Шарому и Пущину, -- проходы, которые теперь, когда население полуострова сильно убыло в численности, посещаются уже далеко не так часто, как в былые времена.
19 сентября. Так как в Крутогоровой вовсе не было лошадей, то мне пришлось, чтобы доехать до ближайшего селения Компаковой, отстоящей на 32 версты, пользоваться вчерашними, и я послал их вперед сухим путем на устье, а сам решил спуститься по реке на батах. Погода была превосходная. Бойко поплыли мы очень извилистой рекой к ее устью, куда я и прибыл в 9 ч. утра; лошадей, которые шли тихо, пришлось подождать еще 2 часа. Берега реки большей частью низменны и поросли ивовым и ольховым кустарником. Лишь в одном месте, близ местечка Компаковой, правый берег поднимается до вышины приблизительно в 100 фут., обнажен на значительном пространстве, и в этом обнажении выступают на дневную поверхность третичные наслоения почти совсем в том виде, как под Седанкой; в самом низу -- серо-бурая глина с каменистым сложением, на ней 3 фута бурого угля, покрытого тонким слоем сферосидеритовых желваков с остатками растений, затем мощные слои светлого песчаника, а поверх всего большие массы гравия и хряща. Здесь, по-видимому, было налицо последнее обнажение третичных отложений, которые, уже начиная с Ичи, появляются все в меньшем и меньшем количестве. Теперь, при ясном небе и горизонте, отсюда можно было осмотреть местность на далекое расстояние во все стороны. От Срединного хребта до моря и на юг, как только хватало глаз, она является совершенно ровной. Берег моря имеет ясно выраженное направление с севера на юг и состоит из очень твердого, широкого, сверху плоскоокругленного вала из дресвы и песку (так называемая "кошка"), очень круто падающего к воде, почему море уже у самого берега имеет значительную глубину; а со стороны материка к этому вату примыкают большей частью моховые тундры. Как и упомянутые выше образования этого рода, так точно и эта "кошка", сбитая силою морских волн из обломков самых различных пород с песком и глиной в плотную твердую массу, тянулась почти без перерыва далеко на юг полуострова и играла важную роль в отношении устьев всех, начиная отсюда, рек. Только на востоке сплошная равнина ограничена Срединным хребтом, который здесь лежит не особенно далеко и становится уже менее высоким. На него сегодня, благодаря очень ясному небу, открывался отсюда роскошный вид. На 57° к северо-востоку возвышалась над зубчатым гребнем хребта великолепная Ичинская сопка (она же -- Белая сопка; по-камчадальски Колхон). Высота красивого, несколько усеченного, в настоящее время совсем недеятельного вулканического конуса исчислена Эрманом в 16,920 фут.; таким образом, это -- самая высокая гора не только Срединного хребта, но и всего Камчатского полуострова, так как она на несколько сот футов выше Ключевской сопки. Сразу к югу от этого блиставшего теперь снегом вулканического колосса хребет представляет крутые и резкие острия и зубцы; точно также у истоков Крутогоровой, лежащих отсюда на 96° к востоку, поднимается крутой горный массив. В общем, местность падает во всех направлениях от Ичинской сопки и, как уже выше сказано, с этого высочайшего водораздела всей страны открываются по все стороны проходы и речные долины.
Между тем как весь север Срединного хребта, до Ичинской сопки, состоит без исключений из базальтов, трахитов, а также, конечно, и вулканических пород, поднявших и нарушивших третичные отложения, южная часть этой длинной горной цепи характеризуется в особенности древними плутоническими образованиями, каковы порфиры и породы гранитные и сиенитовые, которые, со своей стороны, прорвали древние сланцы, глинистый и слюдяной. Близ южной границы этих двух больших геологических систем возвышается Ичинская сопка как самый южный вулкан собственно Срединного хребта.
Поджидая при устье Крутогоровой лошадей, я заинтересовался несколькими колоссальными китами, которые добродушно потирались своими гигантскими тушами о крутой спуск "кошки" и окачивались прибоем. Они имели, по меньшей мере, сажень 7--8 в длину; спинного плавника у них не было, а голова была очень широка. Темно-серое тело их было все покрыто всякими паразитными ракообразными, так что выглядело, благодаря светлой окраске последних, пестрым. Тревожимые паразитами животные, по-видимому, и старались от них избавиться трением об острые камни-хрящи "кошки". Так как рот был закрыт и воды в его полость не попадало, то вследствие этого при выдыхании воздуха, происходящем с громадной силой и сопровождаемом сильным, глухим басовым звуком, выбрасывалась лишь распыленная слизь. Киты плавали и валялись всего саженях разве в 4 от берега. Несколько пущенных мною выстрелов заставили животное, которое я ранил, испустить рев низкого тона и быстро кинуться сильными скачками в глубь моря, вспенивая воду ударами гигантского плеса.
Только к 11 час. мы тронулись с устья Крутогоровой самым берегом моря, по "кошке", далее на юг. Первое, что попалось нам на пути, был мертвый, выброшенный на берег тюлень. Это был большой Ph. nautica, имевший в длину более 6 футов. Далее мне опять пришлось не раз видеть китов совсем близко к берегу, но уже не так ясно, так как прибой усилился и животные охотно шли в самые сильные буруны. Вслед за тем нам представилось зрелище, совершенно необычное. С юга на север, едва саженях в 2 -- 3 от берега, шло большое стадо Delphinus Leucas. Еще издали мы обратили внимание на особенный сильный шум от выбрасываемых фонтанов и на вспененную массой животных воду и приостановились, чтобы посмотреть поближе на это удивительное явление. Минут семь довольно быстро тянулись мимо нас дельфины полосой шире, чем 2 сажени. Тут их было, должно быть, много сотен; каждый отдельный зверь производил очень проворные движения. Рядом с настоящим прибоем о "кошку", казалось, образовалась сейчас же другая черта прибоя, в которой с очень большой быстротой поочередно то высовывались, то уходили под воду большие белые тела этих животных.
Без конца тянется на юг береговая гряда, которой мы теперь безостановочно следовали. Перед устьями рек и близ них эта гряда -- "кошка" -- превращается в настоящую косу; между ней и материком образуются длинные, наполненные речной водой заливы, которые там и сям прорывают ее и дают таким образом сток реке в море. Устья эти постоянно перемещаются то туда, то сюда; то сильные бури замоют и засыплют имеющиеся протоки, то запруженная речная вода прорвется в новом месте. Миновав устье небольшой береговой реки Ксоа, перед которым находится небольшой залив с косой, мы прибыли в 4 часа на проток р. Компаковой. У этой реки "кошка" прорвана к морю близ северного конца залива. На заготовленных батах мы переправились через этот проток и довольно долго ехали по косе между морем и заливом до того места, против которого впадает в залив Компакова. Залив тянется еще далеко к югу длинным мешком. Нам пришлось, передохнув здесь немного, объехать его, так как на косе решительно не было пастбища усталым лошадям. Коса имела здесь около 100 сажень в ширину и была почти совсем лишена растительности; только кое-где пробивались из плотной хрящеватой почвы горошек, немного песочного овса (Strandhafer), да какое-то маленькое ползучее растеньице с сочными листьями и голубыми цветами. Наконец на южной оконечности залива нашлось пастбище, и мы устроились здесь на стоянку. Далеко на северо-востоке виднелась над горами одетая снегом Ичинская сопка. Пустынно и мертвенно -- ни деревца, ни кустика -- выглядел наш стан; только один песец (Canis laqopus) подошел было к лагерю, да сейчас же и убрался.
20 сентября. Тяжелые тучи, гонимые бурей, неслись над нами. Мы живо собрались, чтобы попасть в Компакову до угрожавшего дождя. От южного конца залива нам пришлось ехать опять к северу. Ивовым и ольховым кустарником, через большие луга, на которых стояло уже много готовых стогов сена, мы добрались наконец в 11 часов в Компакову, где нам сейчас же сообщили очень неприятное известие: 4 лошади -- все, сколько здесь было -- были забраны обывателями с собой на охоту, далеко в горы, и могли вернуться, в лучшем случае, только через несколько дней. Где находились охотники, узнать было нельзя, и таким образом, мне не оставалось ничего иного, как тотчас же отправить нарочного в ближайшее отсюда к югу селение, в Воровскую, и заказать выслать лошадей сюда. До Воровской -- 34 версты, однако я все-таки не ожидал, что придется потерять здесь так много дней: лошади явились только 22-го. Пока жил здесь, погода была сквернейшая -- бурная и дождливая, и мне, по крайней мере, можно было утешаться, что такая непогода не застала меня в дороге.
Селение Компакова лежит на левом берегу одноименной с ним реки, верстах в 5 от впадения ее в залив. Общая длина последнего, говорят, более 20 верст. Жители утверждали, что в настоящее время протоки заливов всех здешних рек через расположенную пред ними косу подвигаются все более и более к северу, между тем как прежде прорывы в косах образовывались более к югу, где теперь остались только длинные, мешковидные заливы. Существует ли известная периодичность в этой своеобразной миграции устьев, и какие она могла бы иметь основания и причины, я не мог дознаться.
В селении 13 домов и часовня, принадлежащая к ичинской церкви, приход которой распространяется от Хариузовой до Воровской и имеет священника в Иче. Жителей числится здесь 47 человек мужчин и 55 женщин; у них 45 коров и 4 лошади; огороды дают довольно хороший сбор. Проходные рыбы и здесь опять те же самые, что и в вышеназванных реках. Название селения происходит от имени одного древнего героя, Компака, который в до-русские времена совершал здесь чудеса храбрости и смелости. Во время открытия морского пути из Охотска в Камчатку (в 1716 г. Соколовым и Гейнрихом Бушем), говорят, в устье реки пристал корабль и здесь перезимовал.
В речной гальке совершенно отсутствовали вулканические породы и налицо были лишь представители более древних формаций, которые не оставляли сомнений относительно преобладаний этих пород в южной части Срединного хребта. Это были окатыши и обломки гранита, сиенита, слюдяного сланца, гнейса и глинистого сланца, проросшего белым кварцем, пород полевошпатовых, роговообманковых и слюдистых.
Неприветливы, мрачны были дни, проведенные мною здесь. Ни дома, ни вне дома не было ничего, достойного примечания. Только ветер выл да дождь хлестал в затянутые рыбьей кожей и медвежьими кишками окна, студил комнату и нагонял сырость. 22-го погода стала получше и подала мне надежду совершить путь в 34 версты до Воровской.
23 сентября. Погода выдалась отличнейшая, и рано утром мы были уже в пути. На батах мы спустились по реке в залив, а по нему проехали в его южный конец, где нас уже ждали лошади. Берега извилистой реки плоски и поросли ивовым и ольховым кустарником, а у залива -- берег со стороны материка представляет местность, покрытую мхом, а со стороны моря образован голой, лишенной растительности, косой, сажень в 80 шириною.
Проехав всего версты 2 от южного конца Компаковского залива, мы переправились на заготовленных батах чрез глубокий проток лагуны р. Брюмкиной, небольшой самостоятельной береговой реки, и поехали к югу вдоль Брюмкинской косы, длина которой, до конца залива около 10 верст. От южного конца Брюмкина залива мы проехали далее еще 5 верст опять той же крепкой песчаной дамбой у самого моря, но теперь уже по другую сторону от нас залива не было. На этом протяжении его место заступала совсем узкая, очень болотистая полоса земли с рядом удлиненных озерков и луж. Это были, конечно, последние следы старого, засорившегося и заросшего речного ложа. Только в одном месте, на небольшом протяжении, где почва была выше, озерков этих не было, а дальше они пошли опять. Скоро мы доехали до мешковидного залива, тянущегося на север и принадлежащего уже р. Воровской. До протока его в море нам пришлось проехать косой всего версты 4, а затем мы снова переправились на батах и шли еще около 14 верст по косе до того места, против которого находится настоящее устье р. Воровской; здесь меня уже ждали несколько человек из селения. Лошадей отправили дальше по косе до самого конца этого очень длинного залива, где было хорошее пастбище, и где они должны были ждать меня до утра. А сам я на батах переехал залив и поднялся рекой Воровской до селения того же имени. Берега залива были болотисты, плоски, лишены деревьев и кустарника, между тем как речные были покрыты густой порослью ивняка, ольхи и бузины. Нам пришлось двигаться на шестах против сильного течения очень извилистой реки. Мели, поваленные стволы деревьев и камни чрезвычайно затрудняли движение, так что до места мы добрались уже в сумерки. Миновав несколько балаганов, стоящих на левом берегу, на месте, где прежде стояло самое селение, мы свернули к правому, в небольшой побочный ручей, на берегу которого и расположена ныне Воровская. Здесь меня сейчас же провели в гостеприимный дом старого, почти совсем слепого тойона.
Кстати, отмечу здесь еще, что с устья была видна Ичинская сопка под 34° к северо-северо-востоку, и что весь морской берег был обильно забросан обломками от судов; доски, мачты, реи, части компаса, бочки, ящик со свечами, кокосовые орехи валялись в беспорядке друг возле друга.
Вечером опять началась буря с дождем и стучалась в слюдяные окна, а я, сидя за горячим чаем в теплой комнате, благодушно беседовал со стариком тойоном.
24 сентября. После бурной ночи дождь продолжал идти и утром, а потому с отъездом приходилось пока повременить.
Воровская принадлежит положительно к самым большим и наиболее порядочным местечкам западного берега. В ней 11 домов, а жители -- 40 человек мужского пола и 47 женского -- владеют большим стадом в 90 коров и 16 лошадьми; огороды обнесены плетнем и содержатся в большом порядке.
Старинное камчадальское название этой деревни -- Алгу, а Воровскою ее переименовали, во времена завоевания Камчатки, русские, так как здесь они часто подвергались грабежам. И здесь тоже мне подтвердили, что устья лагун почти всех здешних рек обнаруживают наклонность ныне к движению на север. Срединный хребет со своим зубчатым, теперь окутанным снегом гребнем возвышается недалеко отсюда над равниной, идущей до самой его подошвы. Река, выходя из этого хребта, влечет за собой гальку, почти исключительно образованную древними формациями. Так, здесь находится много молочно-белого кварца с хлоритом и слюдяным сланцем, толстосланцеватый глинистый сланец с жилами млечного кварца, светлый мелкозернистый гранит с чешуйками светло-бурой слюды, какая-то роговообманковая порода и мясо-красные кристаллы полевого шпата в темной однородной основной массе.
Близ устья реки в ее берегу залегает темная, серо-бурая, переполненная растительными остатками глина, которая прикрыта, подобно тому, как на Тигиле, торфяным болотом. В старину глина эта шла в большом количестве на гончарные изделия, но уже много лет, как производство это прекратилось. По рассказам, оно оказалось невыгодным, так как курильцы начали доставлять из Японии более хорошие глиняные вещи, которые вытеснили из делия местного производства. В те стародавние времена торговля японскими товарами процветала именно в южных селениях -- Явиной и Голыгиной; сюда доставляли, между прочим, также прекрасную деревянную посуду и бамбук. Тойон рассказал мне еще, что в прежнее время в горах два раза были убиты лоси, но что теперь много уже лет они более не попадаются; держались они на перевале на Пущину, в долину Камчатки, перевале, раньше очень часто посещаемом жителями.
Был здесь и казенный врач, но по своему невероятному невежеству и грубости он являлся здесь лицом совершенно излишним и был только в большую тягость населению.
К полудню небо разъяснело, и я сейчас же собрался к отъезду в Кол, за 50 верст отсюда. Я опять спустился вниз по реке, проехал еще далее 15 верст в конец залива, протягивающегося к югу, где нашел лошадей, и разбил свой лагерь. Это была местность, интересная по отношению к камчатской промышленности: когда-то здесь жил много лет один ссыльный, некто Смолянин, и очень успешно производил выварку соли из морской воды.
25 сентября. На рассвете мы сели на лошадей и двинулись по "кошке", самым берегом моря на Кол. Прибой о плотную хрящевую дамбу был удивительно красив, и почти каждый вал ударял в берег по-своему, образуя волны самых разнообразных форм. Преинтересно было видеть, как тяжелая соленая вода, увлекая с собой много галечника и песку, била о землю и упорно работала над повышением и укреплением береговой дюны, здесь относительно несколько более низкой. Уже в 8 часов утра мы были на устье небольшой реки Тесмалачи, которая точно так же образует к северу и югу лагуну, отгороженную длинной косой. Проток из лагуны в море засорили буря и волны, и на его месте уже образовалась невысокая "кошка"; она не сформировалась еще окончательно и не достигла уровня воды, так что гребни волн перекатывались чрез нее белой пеной, отлагая тяжелый материал на новом месте молодой дамбы. Сажень на 70 -- 80 тянулось это место, на котором воздвигалась дамба и по которому мы перебрались вброд по колено чрез белую пену. Каждый раз, как волна подбрасывала новую порцию материала -- настоящей каши из гальки и песка на мутной, глинистой воде, лошади пугались, и шествие наше на мгновение приостанавливалось. Там, где за "кошкой" не было настоящей лагуны, почти всюду на ее месте шла узкая низина с прудами -- признак, что здесь вдоль всего берега сплошь имело место образование лагун, и что все побережье Охотского моря от Компаковой почти до Лопатки состоит из явственных образований "кошек" с лежащими за ними заливами.
На дальнейшем пути нам попался на берегу целый вельбот в довольно разрушенном виде, а еще немного далее -- побелевшие гигантские кости кита, выброшенного здесь два года тому назад, до половины уже засыпанные песком. На полпути до Кола, на месте лагуны, тянется длинное, версты в 4, озеро, проток которого, еще теперь ясно заметный, был засыпан волнами. Сразу за озером местность за "кошкой" стала несколько выше, и теперь я увидел, что не очень далеко от нас над равниной -- до сих пор безлесной -- поднимаются покрытые березовым лесом холмы, составляющие как бы первую невысокую ступень все ближе подходящего Срединного хребта. Так пришли мы к мешковидному, простирающемуся на север, заливу р. Каэкта и к глубокому устью этой реки. После долгих поисков удалось, наконец, найти какой-то очень попорченный бат, на котором мы и переправились, потеряв много времени, очень смелым и не совсем безопасным образом. Было уже поздно, а буря и дождь усиливались. Через косу перебегали уже кое-где отдельные гребни волн. На голой "кошке" решительно не было следа какого-либо пастбища для лошадей, а до конца залива и косы проводники считали еще около 6 верст. Положение делалось небезопасным. Несмотря на усталость лошадей, мы, почти в совершенной темноте, двигались, однако, дальше, и нам удалось все-таки добраться без особенных приключений до конца залива, где и устроились на ночлег на хорошем лугу. Промокнув до костей, иззябшие и уставшие, мы торопились найти приют в палатке и у пылающего костра.
26 сентября. Ночью бушевала страшная буря с юга, с настоящим курильским ветром и проливным дождем. Палатку нашу, стоявшую у самого морского берега, плоского и открытого, несколько раз срывало несмотря на крепкую привязь ремнями, так что нам пришлось лежать под дождем. Огонь погас, а развести костер из сырого леса, валявшегося по берегу, было нельзя. Полуокоченевшие от сырости и холода, мы едва дождались рассвета и скорее поехали дальше к югу, держась все той же "кошки". Сначала мы миновали два длинных, в форме гафов, замкнутых озера; следующее за ними лежит уже у северного конца Колского залива, где последний открывается в море, и связано с ним протоком. Р[ека] Кол берет начало в предгорьях Срединного хребта, в местности, где открываются удобные проходы на Пущину и Ганал, и впадает в свой залив двумя устьями, разбившись еще за несколько верст до них на два рукава. Северный из них -- Агдегача, южный -- собственно Кол, и на нем-то лежит селение Кол. На очень глубоком устье Колского залива, к несчастью, мы не нашли никаких батов, и нам не оставалось ничего более, как отправить своих проводников в Кол за помощью. Пришлось ждать более 3 часов на ветру, под дождем и снегом, пока наконец к 1 ч. дня не доставили нам батов из Кола. Над нами летели к югу с монотонным криком длинные вереницы лебедей, между тем как пролет гусей прекратился уже за несколько дней перед этим. Лошадей пустили вплавь чрез проток залива, а потом "кошкой" в обход последнего, а мы поехали заливом, миновали устье Агдегачи и наконец, свернув в р. Кол, высадились близ селения, на правом берегу.
6 домов с их огородами имели несколько жалкий и печальный вид; почти то же нужно сказать и об обывателях (16 мужчин и 21 женщина). Я нашел население в большом возбуждении: все их стадо в 30 голов разбежалось, и теперь приходилось скорее идти на поиски ввиду опасности, что скотина завязнет где-нибудь в болоте или сделается добычей медведей.
Поэтому жители нуждались в обеих и единственных их лошадях и в людях. Оттого-то меня очень усердно упрашивали повременить с отъездом, чтобы не доставлять столь неприятной для них потери. Так как с этим положением вещей приходилось считаться, то я должен был сделать эту уступку, но все-таки сейчас же отправил нарочного в Кыкчик, за 46 верст отсюда, с поручением распорядиться о высылке мне оттуда лошадей. Эта уступчивость стоила мне двух дней, так как прошло именно столько времени, прежде чем разыскали коров и доставили лошадей для дальнейшего моего путешествия.
27 и 28 сентября, которые я провел в Коле в ожидании, прошли тоскливо. Бушевала ужаснейшая непогода; буря захлестывала домишки дождем и снегом. Да и люд здешний производил впечатление вялости и апатии; здесь тоже жаловались на недостаток в пищевых запасах, когда река была еще полна лососями.
29 сентября. Ночью был довольно сильный мороз, а утром нас окутали тучи с дождем и снегом, хотя, впрочем, снег скоро снова растаял. Первая часть пути, отвлекшая нас несколько дальше от моря, шла краем березового леса, по местности большею частью болотистой. На восток, к Срединному хребту, страна совсем исподволь переходит в становящиеся все выше и выше холмы, поросшие березой (В. Ermani). Мы переехали сначала чрез ручей Кадмачу, приток Кола, затем через истоки Ксмичи, которая впадает в один общий залив с Немтиком, береговой рекой, текущей несколько южнее, а затем пришли и на самый Немтик. На устье его нашли баты -- и на них мы переправились чрез это устье.
Немтик, берущий начало в горах, лежащих сразу к северу от Малки и Ганала, следовательно на южном склоне Срединного хребта, -- река очень известная благодаря хорошим проходам, открывающимся с него в долину Камчатки и на верховья Быстрой.
Река Немтик несет в виде главной составной части своей гальки лишь мелкозернистые гранитовые камни с кварцами и плотными глинистыми сланцами, что опять-таки дает ясное доказательство древнеплутонического характера южной части Срединного хребта.
От Немтика мы опять под дождем, снегом и градом ехали у самого моря, по плотной "кошке", до устья Половинной, которое, собственно, есть проток залива, образуемого несколькими небольшими береговыми реками, текущими с юго-востока. Теперь, в прилив, оно было слишком глубоко, чтобы перебраться чрез него вброд, а батов здесь не нашлось, и нам пришлось волей-неволей устроиться на стоянку, несмотря на непогоду, на совсем открытом берегу моря.
30 сентября. Проведя эту ужасную ночь в постоянной борьбе, на холоде и под снегом, с бурным ветром, грозившим снести палатку, да к тому же без огня, так что нельзя было погреться, мы еще до рассвета, как только начался отлив, пустились скорее в путь. Мы перешли вброд устье, поторопились доехать до устья р. Уцешеля, чтобы и здесь перебраться во время отлива, и в 9 ч. утра прибыли на устье р. Кыкчика. В конце пути мы опять увидели большого, выброшенного на берег кита, уже изрядно-таки ободранного людьми и зверями.
На устье Кыкчика мы нашли и баты, и людей и, проехав с час заливом, поднялись в реку. По ее многочисленным излучинам, между плоскими, поросшими ивой и ольхой, берегами, мы добрались наконец, промерзшие и промокшие, до селения Кыкчика. В одном месте, где берег был размыт водой, мне удалось видеть, что под слоем торфа, толщиной до 6 футов, залегает темная, сине-серая, очень жирная глина мощностью около 4 -- 5 футов. Речная галька и здесь тоже состояла почти сплошь из светло-цветных гранитов и обломков слюдяного сланца. У р. Кыкчика также есть лагуна, которая, однако, очень невелика и тянется к югу. Селение выглядит весьма запущенным, лежит на левом берегу реки и имеет 5 домов с хорошими огородами; скота -- 25 коров и 6 лошадей. Жители (25 мужчин и 20 женщин) сильно обрусели, так что все говорят почти только по-русски.
На восток от селения Кыкчика и очень близко от него возвышается Кечева, продолговатая, на вершине слегка закругленная и увенчанная тремя небольшими зубцами, сплошь покрытая березой и кедром гора, которая принадлежит одному из кряжей, параллельных Срединному хребту. В том же кряже, к югу и также не очень далеко поднимается другая гора, несколько более приостренная, но в прочих отношениях совершенно подобная первой, и, наконец, к северу, приблизительно на широте Кола или Воровской, до которой, должно быть, доходит этот небольшой параллельный кряж, видна третья -- Коктонген, высокая, совсем округленная гора. Теперь все эти высоты были уже покрыты снегом, хотя и не в таком количестве, как выступавший невдалеке из-за них зубчатый и утесистый Срединный хребет, который уже сверкал полным блестящей белизны зимним нарядом. От Кечевы, по расчету здешних обывателей, всего 3 версты до Срединного хребта, который от нее отделен только двумя долинами. По рассказам, как в Кечеве, так и в Коктонгене имеются пещеры, служащие зимним логовом для множества медведей; в первой горе таких пещер, говорят, две, во второй -- довольно много. Мне не удалось видеть горных пород, почти прилегающих к этим горам, но показания местных жителей заставляют принять, что здесь опять залегают выдвинутые наверх песчаники и глинистый камень, являющийся, быть может, самым южным членом большой третичной формации, сопровождающей весь западный берег Камчатки.
1 октября. Дорога на ближайшее селение, Утку, до которого 35 верст, увела нас совсем в сторону от моря. Все это расстояние пришлось пройти, собственно, только болотами да мочажинами; было пасмурно, но дождя не было. На отдельных, несколько более высоких и сухих местах видны были кедры и особенно много красивого, декоративного медвежьего корня (Angelica). К сожалению, с этого роскошного растения уже опал лист, и оно имело осенний вид. Теперь торчали только громадные, увенчанные зонтиками семян, стебли, по которым можно было судить, какой великолепный, почти подтропический вид должно иметь это дивное растение летом. Расположенные несколько выше березовые лески тянулись по холмам, постепенно возвышающимся к недалекому Срединному хребту. На нашем пути мы сначала перешли чрез состоящую из четырех ручьев систему Мутной, впадающей в небольшой самостоятельный залив, затем перебрались чрез р. Хумучину, образующую два рукава и тоже впадающую в свой залив и имеющую отдельное устье, за ней -- чрез приток р. Утки и наконец добрались в 6 часов вечера в Утку, проделав сегодняшнее путешествие сплошь пешком по глубокой грязи, совсем изнуренные от усталости.
Это местечко лежит на левом берегу, верстах в 15 от моря, где также находится предустьевый залив. В трех плохих домишках живет народу -- 16 мужчин и 11 женщин. Скота здесь 15 коров и 4 лошади. Виды проходных рыб -- те же самые, что и в упомянутых ранее реках. Отсюда есть очень удобный проход на Малку.
2 октября. От Утки до Большерецка считается 25 верст. Это был уже последний переход, который предстояло проделать мне на западном берегу Камчатки. Сегодня мы ехали еще далее в стороне от моря -- дорога уклонялась более к востоку -- по сухой местности, красивыми березовыми (В. Ermani) лесами и лугами, в изобилии покрытыми роскошной Angelica. Здесь, лишь несколько дальше от моря, погода, по-видимому, была как-то мягче. Снега не было, и хотя лес и трава имели уж совсем осенний вид, но все-таки и теперь можно было судить, как хороши эти березовые леса летом, и что за чудный вид представляют тогда луга с Angelica и расстилающимся под нею, усеянным цветами, ковром. Из рек мы перешли прежде всего один из притоков Утки, а затем вступили уже в систему р. Быстрой. Здесь мы вышли на истоки Амчигачи, реки, начинающейся недалеко от моря, потом идущей на восток, загибающейся большой дугой снова к западу, к морю, и впадающей в северный конец залива Большой реки. Образуя дугу, Амчигача огибает ею небольшую береговую реку Митагу, впадающую самостоятельно в море несколько севернее залива Большой реки и имеющую свою собственную маленькую лагуну. Немного не доходя Быстрой, мы перешли еще раз чрез Амчигачу, а за ней чрез пару небольших речонок и, наконец, пришли к самой Быстрой, -- одной из важнейших рек южной Камчатки. Истоки р. Быстрой, которая после соединения своего под Большерецком с идущей издалека с востока Начикой, получает название Большой реки, лежат на Камчатской Вершине, в непосредственном соседстве с истоками pp. Камчатки и Авачи. Р[ека] Начика берет начало в лежащих к югу от Авачинской губы высотах, близ истоков Паратунки. Длина течения Большой реки от Большерецка очень невелика; впадает она в большой, тянущийся далеко к югу, залив, бывший в прежние времена очень известной гаванью старинного главного пункта полуострова.
В то время, когда мы прибыли на Быструю, перейти ее, вследствие глубины, было невозможно, так что пришлось отрядить в Большерецк нарочного попросить батов, что, естественно, опять составило очень неприятную и продолжительную задержку.
Уже при приближении к Быстрой нам был виден вдали на юге высокий, недеятельный конус сопки Голыгиной, а рядом с ним мощная подошва ближе стоящей сопки Апачинской (или Опольской), вершина которой была окутана облаками. Восточнее, совсем близко, подходил Срединный хребет, ясно выдаваясь на северо-востоке из-за лесистых предгорий своими покрытыми снегом вершинами и гребнями. После долгого ожидания появились наконец баты, а во главе их -- старик староста, и мы сейчас же тронулись в путь, оказавшийся достаточно трудным, да и не совсем безопасным. Нам приходилось объезжать множество речных островов с густым кустарником, то поднимаясь против быстрин, то сворачивая вниз по течению мимо поваленных деревьев, и все это почти совсем впотьмах. Только к 7 часам вечера после такого, несколько рискованного, плавания попали мы в Большерецк, где нас сейчас же провели в опрятный и уютный дом старосты. Жители Большерецка, этого столь важного в старой истории Камчатки места, ведут свое происхождение от старинных русских поселенцев, а потому здесь нет и тойона, как в селениях камчадалов, а есть староста, как и в других здешних русских деревнях, к которым теперь принадлежит также и Большерецк. В нарядной, просторной комнате по снежно-белым стенам висели картинки и зеркала; покрытый чистой белой скатертью стол с чаем был готов к моему приезду; на нем стояли стеариновые свечи, самовар, хорошенькие чашки, а также различные кушанья. Я по приглашению сел за него вместе с самим старостой, Ларионом Алексеевым Бричаловым, его необыкновенно толстой супругой и проживающими здесь в качестве гостей апачинским и голыгинским тойонами. Разговор был сначала очень официальный и церемонный. Хозяева то и дело заверяли, что они чисто русские, и все время мне приходилось выслушивать, что "так водится у русских". Наконец трапеза кончилась, и хозяйка исчезла. После этого мы побеседовали еще немного, а тем временем в этой же комнате мне устроили спанье из мягкого сена, до которого я, утомленный трудами последних дней, добрался очень скоро.
3 октября. Этот день я позволил себе отдохнуть от трудов последнего путешествия. Утром я купил у голыгинского тойона несколько настоящих жемчужин какого-то вида Unio, в изобилии водящегося, по его словам, в р. Голыгиной; жемчуг этот, будто бы, образуется в раковинах только в сентябре и только тогда его можно находить. Купленные мною жемчужины были величиной с самую небольшую горошину или чечевицу, большинство -- очень красивого белого цвета, но попадались также светло-серые и буроватые. Этот же тойон рассказал мне, как очень легко можно, совсем минуя море, попасть отсюда на батах в расположенную к югу Голыгину. Для этого нужно пройти из тянущегося далеко на юг залива Большой реки озерами и губами, а также соединяющими их реками в р. Апачу, а так как она впадает в одну общую губу с Голыгиной, то, значит, и в последнюю, а по ней до селения Голыгиной. Говорят, в прежние дорусские времена мешкообразный залив Большой реки, в настоящее время идущий очень далеко на юг, открывался в море именно южным концом, но камчадалы, тогда здесь жившие, вздумали перекопать косу против устья реки, чтобы устроить для проходной рыбы более близкий и более удобный для лова ее путь. Это кончилось тем, что во время работ дамбу вдруг прорвало и много народу погибло в хлынувшей сразу воде. Скоро после этого старый, южный, проток совсем заметало волнами. Через новый, искусственно проделанный значительно более к северу проток, потом, в первое время русского владычества -- время процветания Большерецка -- в залив заходили на стоянку суда, как в спокойную, глубокую гавань. Против устья этого залива в море, на стороне материка, у самого впадения р. Большой в залив (Поворот), возникло небольшое селение Чекавка, где выгружались товары, назначенные в Большерецк. Здесь стояло несколько жилых домов, много магазинов и маяк со слюдяными стеклами для указания судам устья Большой. Чекавка была, собственно, гаванью Большерецка, расположенного верстах в 20 выше, и служила для Камчатки в продолжение многих лет единственным пунктом, при посредстве которого чрез Охотск полуостров находился в общении с Россией. Имевшие гораздо менее значения сношения с Курильскими островами, а чрез них исключительно и с Японией, велись как отсюда, так особенно чрез оба самые южные селения Камчатки -- Явину и Голыгину. На Курильские острова ездили в байдарах и достигали почти до 7-го острова. Чаще всего посещались оба северные, Шумшу и Парамушир, тогда довольно населенные. Торговцы, сборщики ясака и духовенство Большерецка, в приходе которого числились эти острова, бывали там по меньшей мере раз или два в год. После открытий Беринга, Чирикова и Шпанберга (1741--1742) завязались более оживленные сношения как отсюда, так в то же время и с устья р. Камчатки с востоком для исследования и эксплуатации Алеутских островов. Большерецк, со своей не совсем надежной гаванью, понемногу был заслонен устьем Камчатки и разросшимся в главный пункт всего полуострова Нижнекамчатском, а, наконец, и совсем затерт величественной Авачинской губой и превосходным портом Петропавловска. Теперь этот, когда-то главный, пункт -- совсем невидная деревушка, а суда никогда сюда и не заходят. Былой блеск угас совсем, все умерло и рассыпалось прахом. В Чекавке так же нет уже ни домов, ни маяка, и только маленькая лачуга, которой пользуются тюленебои, торчит на пустынном, песчаном берегу. Проток из залива в море стал совсем непроходим и, говорят, с каждым годом опять уходит все больше к югу.
На левом берегу Быстрой, собственно на большом острове, так как Начика впадает в Быструю одним рукавом выше, другим -- ниже селения, разбросанно, в беспорядке, стоят 9 плоховатых домов, составляющих Большерецк. Начиная от него, как уже сказано, река, образованная слиянием двух этих рек, называется Большой (старое камчадальское название ее -- Кых). Дома окружены довольно большими огородами; среди них стоят старая, несколько обветшавшая церковь да еще более древний, очень развалившийся магазин, в котором не было ничего, кроме старой пожарной трубы, весов и запечатанной несколькими печатями связки старых бумаг -- остатка архива. К прискорбию моему, ни здесь, ни потом в Петропавловске я не мог получить разрешения посмотреть содержание этого архива.
Еще в 1779 году участники 3-го путешествия Кука посетили в Большерецке (тогда еще главном месте Камчатки) начальника края майора Бема, и он принимал их в своем великолепном доме. Немного лет спустя Сарычев насчитал здесь еще более 30 жилых домов с порядочным, соответственно тому, населением. В настоящее время в Большерецке всего 18 человек м[ужского] п[ола] и 11 ж[енского] п[ола], а скота -- 30 коров и 10 лошадей. Образ жизни обывателей и привычки, за исключением отдельных сторон внешнего обихода и чисто древнерусских обычаев, совсем камчадальские. Здесь царит то же, основанное на охоте, рыболовстве и разведении собак, хозяйство, что и у камчадалов; в этом целиком заключаются все интересы населения.
Виды проходных рыб здесь, в общем, те же самые, что и по всему западному берегу Камчатки; следует, однако, заметить, что крупный Salmo orientalis (чавыча) попадается в реках все чаще и чаще по мере того, как подвигаешься берегом Охотского моря все более и более к югу. В Большой реке чавыча также появляется первой из лососевых рыб, а именно в сопровождении мелкой каюрки, которая, по местному рассказу, выполняет роль проводника большей рыбы. Каюрка очень, до обмана, похожа на чавычу, только гораздо меньше ее. За этими двумя следуют -- как главные рыбы летнего хода -- красная рыба и хайко, а под осень и до самого ее конца -- горбуша и кизуч. Микижа, семга и голец, как лаксфорели, остаются на всю зиму в реке и в море спускаются только весной. Микижа и семга, по-видимому, идут охотнее всего в несколько болотистые тундряные ручьи, между тем как голец предпочитает дно каменистое. Кажется, микижа -- рыба, свойственная именно Большой реке; по крайней мере, в других местах мне нигде не приходилось о ней слышать.
Кроме рыбных богатств, море наделяет местных жителей и разными другими полезными предметами: на берег не особенно редко выбрасывает мертвых китов, желанный корм собак. Тюленей бьют во множестве, а большие массы прибитого к берегу строевого и поделочного леса также имеют значение. Здесь попадаются отличные стволы лиственниц и елей (с сибирского берега), дуба (с Амура), толстые стебли бамбука и камфарное дерево (из Японии). Много лет тому назад здесь потерпело крушение русское судно, заключавшее в себе значительную посылку золотой и серебряной монеты, которой немало вынесло на берег, где ее и подобрали. Здесь рассказывали даже, что староста Бричалов обязан большей частью своего состояния таким находкам. Вершину Апачинской сопки я нашел на 124° к юго-востоку. Это большой, вполне конический вулкан, в настоящее время совершенно недеятельный. Перед этой красивой горой находится невысокий древний трахитовый кратер с развалившимися краями; стенки его поднимаются сначала полого, а затем круто, под углом в 122--135°. Говорят, здесь землетрясение -- явление не редкое; очень сильное оно было в 1848 году. Земля дала глубокие трещины, и люди падали с ног.
4 октября. Погода выдалась превосходнейшая, и еще рано утром все было снаряжено к отъезду, но мои хлебосолы, по-видимому, не могли столковаться, какой дорогой направить меня в Начику. В это позднее время года приходилось соображать многое. Идти вверх по Быстрой, на Малку, было неподходяще вследствие многочисленных сильных быстрин, да и приходилось делать слишком большой крюк; путь через перевалы южного хребта, Банную, Черильчик и Халзан, правда более близкий, нельзя было рекомендовать потому, что там выпало уже много снега. Наконец было решено следовать вверх по Начике через Апачу до селения Начики. Старая радушная хозяйка заготовила мне в дорогу целый узел всякого жаренья и печенья, а я оставил ей за это некоторую долю чая. Сердечно распрощавшись, мы тронулись верхами в путь в 8 ч. утра в восточном направлении.
Проехав сначала сухой ягодной тундрой, мы выбрались затем на галечный, умеренной высоты хребтик, поросший березой (Betula Ermani), и ехали им по правому берегу р. Начики до селения Апачи, куда прибыли уже в 4 ч. На юг от этого галечного хребтика тянется глубокая низина, с юга ограниченная упомянутым выше трахитовым кратером; этой низиной и протекает Начика в направлении к морю, после того как, выйдя из южного хребта, она приняла в себя притоки -- Банную, Карымчину и Сику. К северу от того же кряжа точно так же тянется другая низина, простирающаяся от Срединного хребта до моря, по которой течет на большом протяжении Быстрая, идущая с северо-востока и принимающая в себя с южной стороны ручьи -- Гольцевку и Красную речку. Таким образом, галечный хребет, о котором только что шла речь, является главным водоразделом между Начикой и Быстрой, и можно принять, что просторной долиной Быстрой кончается на юге Срединный хребет, а все кряжи и горы к югу от этой речной системы уже принадлежат к большой вулканической цепи, ограничивающей долину р. Камчатки с востока и тянущейся от Шивелюча до мыса Лопатки.
У Красной речки возвышается, точно так же на водоразделе между Быстрой и Начикой, совсем низкий, изолированный конус, являющийся, по-видимому, конечным южным членом той параллельной Срединному хребту цепи, над которой далее к северу поднимаются горы Кечева и Коктонген.
Чем далее продвигались мы на восток, тем красивее выступала из окружавших ее древних низких кратеров колоссальная Апачинская сопка. Этот ныне недеятельный вулкан -- красивый, цельный конус, покрытый сверху донизу явственными продольными ребрами; среди огнедышащих гор Камчатки эту сопку должно считать одной из самых высоких. Во всем своем величии стояла эта чудная гора, теперь почти совсем одетая снегом. На северо-западной стороне ее вершины, между двумя резко выступающими ребрами, порода имела совершенно вид натекшего потока лавы, спустившейся до одной трети высоты горы.
9 домов, большей частью порядочно построенных, составляющих селение Апачу, расположены на правом берегу р. Начики, верстах в 40 выше Большерецка, при крутом склоне кряжа, в котором находятся различные, ведущие на север и на восток, проходы. Почти к югу под 157° поднимается во всем великолепии Апачинский вулкан, и несколько более к западу от него видны зубцы низкого, развалившегося кратера. Таким образом, небольшое Апачинское плато замкнуто кругом горами, и только на запад открывается идущей к морю долиной Начики. В этом поясе гор имеются различные проходы: под 60° к северо-востоку проход на верховья Начики, которым нам и предстояло идти; далее к северу от этой долины небольшой проход Черильчик; под 90° виден прорыв реки Банной, и в эту долину открывается, несколько более к северу, очень важный проход Халзан, ведущий на Паратунку и также на Начику, но в это время уже непроходимый. Под 115° видна долина Сику, а под 150° -- долина Карымчиной, истоки которой лежат близ истоков Паратунки. В Карымчину впадает очень быстрая река Толмачева, вытекающая из одного озера у подошвы Апачинской сопки, находящегося недалеко от истоков р. Апачи, впадающей с р. Голыгиной в одну общую губу.
Апачинский вулкан приводится у различных авторов под самыми различными названиями, каковы: Опальная, Опальская и Опалинская сопка; я удерживаю за ним название Апача, которое я нашел здесь более всего в употреблении.
Жители селения Апача принадлежат еще к курильским камчадалам западного берега как самая восточная отрасль последних, и поддерживают с ними постоянные сношения. Обыватели, 39 мужчин и 26 женщин, живут, по-видимому, в благосостоянии. У них 40 коров, зато лошадь всего одна; огородничество развито даже настолько, что избыток продуктов сбывается в Петропавловский порт. Охота на пушного зверя, на горных баранов и т. п. добычлива. Рыбы идет в реку много; виды, конечно, те же, что и в Большерецке. Кроме того, в р. Начику, у самого жилья, впадает небольшой ручей, в котором круглый год держится много форелей, так что у обывателей в любое время под рукой отличная свежая рыба для себя и для собак.
В Апаче снова представился нам вопрос, как ехать дальше. Так как все проходы уже должны были быть сильно занесены снегом, то было решено ехать на батах вверх по р. Начике до селения Начики. С сильным течением можно было надеяться справиться, работая шестами, и опасаться можно было только внезапного наступления морозов, так как тогда начался бы ледоход и путь по реке был бы вполне невозможен.
5 октября. Ночь прошла без мороза, погода выдалась отличная, и мы рано утром тронулись на двух отдельных батах. Река очень извилиста; течение сильное. Я не мог надивиться ловкости людей в умении действовать шестами. Ловили каждый подходящий момент, пользовались всяким удобным местом, чтобы двигаться вперед. При этом по возможности берегли силы и действовали вовсю только там, где это стоило. Сначала мы проехали мимо предгорий, подходящих к реке с севера; далее к реке подходят и южные горы. Верстах в 14 от Апачи, в небольшом проходе между Сику и Карымчиной, говорят, есть горячие ключи; таковые же имеются и на Банной, где они очень горячи и высоко бьют вверх.
Сопровождавшая нас горная порода была по обе стороны слоистым, с большим количеством кремня сланцем, пласты которого были почти поставлены на голову; он был то тонко, то толстосланцеватым, темного цвета, часто разбитым на большие таблицы и иногда неправильно трещиноватым. Под вечер на южном берегу появился разбитый на большие глыбы, мелкозернистый, светлый гранит. На горах всюду уже лежал снег, спускавшийся местами более низко. Мы ехали сначала на востоко-северо-восток, а затем на северо-восток, и чем далее мы продвигались, тем более долина Начики принимала направление к северу. Горы и скалы все более надвигались к берегам, и снег спускался все ниже и ниже. Видны были только крутые горы, которые, однако, и здесь поросли березой (В. Ermani) и кедровником, за исключением крутых каменистых участков.
Еще рано, под вечер, мы уже устроились на берегу на стоянку, чтобы дать усталым людям отдохнуть как следует.
6 октября. Ночью шел дождь, и с раннего утра мы тронулись дальше. Чем далее, тем все ниже и ниже спускалась граница снега и местами доходила даже до берегов. Течение становилось все стремительнее, и мы вошли в долинные теснины (козегоры), где высокие скалистые стены поднимаются отвесно с обеих сторон и так близко к воде, что береговой полосы почти нет. Затем мы проехали мимо устьев впадающих с юга ручьев -- Тойонской и Черильчика, до местности, называемой Перевозом. Здесь открывается на север широкая долина, ведущая на Малку, между тем как долина верхней Начики тянется далее на востоко-юго-восток. Ради людей мы остановились на ночлег опять сравнительно рано и разбили здесь палатку. Та сланцеватая порода, которую я видел вчера, здесь переходит в красновато- или зеленоватоокрашенную кремнистую породу толстосланцеватого вида и образует очень зубчатые и крутые скалы и горы. Вулканические пористые породы попадались в виде гальки лишь в очень ограниченном количестве.
7 октября. Погода была сухая и даже теплая, и мы уже спозаранок тронулись вверх по реке далее, сначала на востоко-юго-восток, а затем прямо на восток. Течение становилось все стремительнее, а работа для людей все тяжелее. Так как теперь мы поднялись уже очень высоко, то окружавшие горы казались ниже. Только на юг от селения Начики возвышается кряж повыше, на котором открываются проходы ручьев Ипуки и Халзана к р. Начике. Халзан впадает собственно как раз против местечка Начики, и здесь опять же залегает слоистая, богатая кремнем, сланцеватая порода, в данном случае темного цвета. Перед Начикой река доставила нам еще очень большие затруднения, так как здесь она не только очень быстра, но и, разбившись на много рукавов, делается очень мелкой. В отличную погоду, при радостных криках моих людей, окончилась их тяжелая работа, -- мы пристали в 4 часа пополудни к Начике, жилому месту, лежащему выше всех других в Камчатке. От него очень близко находится горячий ключ, описанный уже в одном из моих прежних путешествий.
8 октября. Сразу за Начикой, на пути к Коряке приходится перебраться через высокий голый перевал; за ним, спускаясь все сильно под гору, попадаешь в большой березовый лес, которым и нужно ехать до самой Коряки. В этом лесу стоят 2 юрты для убежища охотников. Темные тяжелые снеговые тучи угрожали нам на небе и предвещали жестокую непогоду. Нужно было торопиться, чтобы не быть застигнутым вьюгой на самом перевале или перед ним. Еще впотьмах, в 5 часов утра, мы двинулись пешком, с одной лошадью, шедшей под багажом, на Коряку, до которой около 40 верст пути. Шли скорым шагом. На всем протяжении пути до первой юрты, уже по ту сторону перевала, идет голый камень и именно опять тот же кремнистый, темноцветный сланец. Затем -- до второй юрты, где уже всякая опасность быть занесенным снегом миновала, часто попадался светлый, мелкозернистый гранит. Здесь мы, круто идя под гору, вошли в красивый лес из старых, суковатых берез. Начало сначала моросить, а потом, когда мы вышли на открытую широкую долину Авачи, нам пришлось подвергнуться сильному ветру, делавшемуся все более свежим. Наконец к вечеру, утомленные и измокшие, мы вошли в селение Коряку близ того места, где долина Коряки открывается в долину Авачи. Наверху на перевале снежная буря уже давно кончилась, между тем как в долине, в Коряке, она разыгралась только в ночь.
9 октября. Ночью бушевала настоящая буря. Утром небо стало проясняться, и я поспешил проделать последний переход своего путешествия. Рано мы опять сели в баты и живо спустились сначала по р. Коряке, а потом по р. Аваче в Старый Острог, где уже и были в 10 часов утра. Только, на нашу беду, скоро после того как мы выехали из Коряки, опять пошел дождь, так что мы явились к моему старому приятелю Машигину промокшими до костей. Старик сейчас же заявил, что в такую, как сегодня, погоду он меня дальше не пустит; сейчас же появились закуска и чай, и во время дружеской болтовни мне пришлось рассказать ему про свои путевые приключения.
10 октября. При хорошей погоде, рано утром мы уселись в баты и опять по р. Аваче съехали вниз до селения Авачи, куда прибыли еще в 10 часов. Приблизительно на половине пути на правом берегу реки появилось этим летом новое хозяйственное заведение -- хутор, построенный офицером Губаревым.
В Аваче, благодаря бедности и скудости тамошнего хозяйства, опять нельзя было достать ни одной лошади, и я решил, оставив свой багаж здесь с тем, чтобы мне его переслали потом, проделать 12 верст до Петропавловска пешком, в сопровождении моего казака Зиновьева. На половине пути мы прошли через новый казачий поселок Сероглазки, где опять увидели семьи тех казаков -- ижигинцев, с которыми вместе нам пришлось ехать морем в Тигиль. В 3 часа пополудни я был опять уже, после 5-месячного путешествия, в своей комнате и скоро получил приветствие от многих своих знакомых. Я поскорее переоделся, чтобы представиться Завойко. Губернатор, по-видимому, был не особенно доволен результатами моей поездки, хотя и просил меня опять бывать у него почаще.