Часть первая
I
Стоял апрель 1727 года. Весна в том году началась рано, в воздухе веяло теплом, яркое солнце не сходило с голубого небесного свода.
На улицах мрачного, сырого Петербурга было весело, радостно. К подъезду Зимнего дворца в раззолоченной карете, запряженной четверкой дорогих лошадей, подъехал светлейший князь Александр Данилович Меншиков, фельдмаршал русских войск, "полудержавный властелин", "баловень судьбы счастливой", и гордой, величавой походкой прошел по апартаментам дворца. Находившиеся тут министры, сенаторы и генералы низкими поклонами приветствовали всесильного вельможу, но он едва удостаивал их легким наклонением своей головы.
Рядом с покоем, где находилась больная императрица Екатерина I Алексеевна, Меншикова встретил вице-канцлер Остерман. Этот хитрый вельможа сумел подладиться к Меншикову и выказывал ему свою признательную преданность. Теперь, низко поклонившись Александру Даниловичу, он вкрадчивым голосом проговорил:
-- Как вожделенное здравие вашей светлости?
-- Как видишь, барон, я здоров и бодр, -- ответил ему Меншиков.
-- Несказанно радуюсь тому, ваша светлость. А супруга ваша, достоуважаемая Дарья Михайловна, как изволит себя чувствовать?
-- Что ей делается, барон?.. А ты лучше скажи, как государыня?
-- Ее величество изволила провести ночь в тревожном сне, -- тихо и оглядываясь по сторонам, ответил Остерман. -- Опять появился бред.
-- А с лейб-медиком относительно болезни государыни ты ничего не говорил? Не спрашивал, что за болезнь?
-- Спрашивал, ваша светлость, -- произнес Остерман, и затем осмотрелся кругом, отвел Меншикова в сторону и чуть не шепотом продолжал: -- По словам лейб-медика, императрица страдает злокачественной горячкой.
-- Горячкой, да еще злокачественной? Ведь от этой болезни умирают, -- меняясь в лице, произнес Меншиков.
-- Тише, ваша светлость, ради Бога тише!
-- Да ведь тут никого нет.
-- Ах, ваша светлость, здесь везде есть уши и глаза.
-- Я не робок, граф, меня не испугают чужие уши и глаза.
-- Вы -- верховный вельможа, бояться вам нечего, а я -- человек маленький.
-- Это ты-то -- человек маленький?.. Полно, Андрей Иванович, не глупи... Не пой мне Лазаря. Ведь я тебя давно знаю... Я, брат, тебя насквозь вижу. Да ты сам-то ныне видел ли государыню? -- меняя разговор, спросил Меншиков.
-- Как же, ваша светлость, имел то счастье, -- ответил Остерман. -- Ее величество изволила сказать мне, что чувствует себя лучше.
-- Сегодня, часов в восемь вечера, будь у меня, -- сказал Меншиков, направляясь в покой больной императрицы.
А там на роскошном ложе доживала свои дни коронованная императрица великой русской земли, некогда простая мариенбургская полонянка фельдмаршала графа Шереметева Марта Рабе, приемыш пастора Глюка. Государыня лежала с закрытыми глазами; лицо у нее горело; сильный жар, несмотря на все усилия докторов, не оставлял больной.
Рядом с кроватью государыни печально сидела ее любимая камер-фрейлина; глаза молодой девушки были заплаканы. При входе всесильного Меншикова она хотела встать, но тот мановением руки разрешил ей сидеть и тихо спросил:
-- Видно, государыня почивает?
-- Кажется, ваша светлость.
-- Нет... нет... я не сплю, не сплю... Какой сон?.. У меня и ночью нет сна. Кто это пошел? -- слабым голосом спросила больная императрица.
-- Я... я, ваше величество!
-- А... очень рада... сядь ко мне поближе, Александр Данилович. А ты поди, потребуешься -- позову, -- приказала государыня своей камер-фрейлине и, когда та вышла, указала Меншикову на ее стул: -- Садись вот здесь, Александр Данилович. Что, навестить меня пришел?
-- Я вам, государыня, здоровья принес.
-- Нет, не здоровья мне ждать, а смерти. Я скоро умру.
-- Ваша жизнь нужна отечеству, государыня, живите для счастья людей русских, ваших верноподданных.
-- Полно, князь... полно!.. одни слова... Кому нужна моя жизнь? Наверно, все ждете, когда я уберусь.
-- Что вы говорите, ваше величество! Мы все... вся Русь молим Бога о вашем здравии.
-- Хорошо, князь... Спасибо, голубчик! В твою преданность я верю. Но не в том дело... Знаешь ли, князь, какой я видала сон?.. И сон тот правдивый, вещий... Хочешь -- расскажу?
-- Рад слушать, государыня.
-- Расскажу, расскажу... только дай мне немного отдохнуть... Устала я... говорила и устала.
В покое императрицы водворилась тишина. Больная государыня лежала с закрытыми глазами; тяжелые вздохи вырывались из ее высоко подымавшейся груди.
Меншиков, не смея нарушить безмолвие, сидел молча, задумчиво опустив свою властолюбивую голову. Мысли одна за другой туманили его голову.
"Когда не станет государыни, императором будет провозглашен Петр Второй, а я первым стану у его трона. Император -- отрок, он не способен управлять таким большим царством, и я стану правителем... Но нужно будет как можно более укрепить свое положение, и для этого есть один путь -- породнить государя с моим родом. Кому же и быть, как не мне самому близкому к трону вельможе, тестем государя? Во что бы то ни стало, свою дочь я выдам за Петра и сегодня же испрошу у государыни согласия на это. Я уверен, что согласие последует и дочь моя будет царицею, на зло моим завистникам. О, счастливая моя судьба, как ты высоко подняла меня!.. Из простых пирожников я стал всесильным министром... и скоро, скоро стану правителем всего государства... -- Меншиков от восторга готов был улыбнуться, но, взглянув на больную императрицу, подумал: -- А что, если государыня поправится выздоровеет? О нет, горячка -- болезнь тяжелая, не перенести ей".
Честолюбивые мечты властолюбца были прерваны государыней.
-- Князь, ты здесь? -- тихо спросила она. -- Да? Кажется, я хотела рассказать тебе свой сон, так?
-- Так точно, государыня.
-- Слушай, князь! Снилось мне, что будто я сижу за столом, окруженная придворными, и ты был тут, Александр Данилович. За столом мы весело разговаривали. Как вдруг появляется тень моего покойного мужа, императора Петра... Как сейчас вижу, на Петре одежда древних римлян. Он ничего не говорит, а только манит меня рукою. Я будто встаю из-за стола и с большой радостью иду за ним. Вышли мы из дворца и оба поднялись на воздух. Летим все выше, выше, как на крыльях, к облакам... И страшно мне, и хорошо. Бросила я свой взор на землю и дочерей своих милых, Анюту и Лизу, увидала. Обе они будто окружены большой толпой народа разных наций. Эти люди спорили, кричали. Мне стало жаль своих дочерей, я хотела спуститься к ним, а сама поднималась все выше, выше. Ну, что скажешь, князь, про мой сон?
-- Мало ли что снится, государыня!
-- Нет, князь, этот сон вещий! За мною скоро придет мой муж, великий император; я умру, скоро умру, -- с волнением проговорила больная императрица.
-- Успокойтесь, ваше величество: вам вредно себя тревожить.
-- Теперь мне все равно. Ты ко мне, Александр Данилович, по делу -- так говори.
-- Ваше величество, вы уже изволили позаботиться о наследнике престола?
-- Да, да! Я объявляю наследником внука моего покойного мужа, Петра Алексеевича. Его отцу, законному наследнику престола русского, злосчастному царевичу Алексею не судил Бог царствовать, так пусть хоть Петр царствует.
-- Но, государыня, царевич молод и не сможет управлять таким большим царством, -- тихо, вкрадчиво и вместе с тем почтительно сказал Меншиков.
-- А ты-то, князь, на что же? Ты и другие вельможи станете помогать ему. Ты будешь главным правителем.
Тщеславному Меншикову только и нужно было этого; он едва мог скрыть свою радость и притворно-печальным голосом промолвил:
-- Тяжелое, непосильное бремя изволите возложить на меня, ваше величество!
-- Тебе Бог поможет, князь Александр Данилович!
-- На Него, Единого, только и возлагаю все свое упование, всемилостивейшая государыня! -- Усердно перекрестившись, Меншиков встал, подошел к двери, приотворил ее немного и, уверившись, что в соседнем зале никого нет, опять плотно притворил дверь, после чего опустился на колени перед больной императрицей и с волнением проговорил: -- Довершите, государыня, свое благодеяние и даруйте соизволение на брак царевича Петра с моею дочерью Марией...
-- Вот чего ты хочешь, князь? Но ведь этим ты наживешь себе немало врагов и завистников, -- задумчиво ответила государыня. -- Смотри, князь! Злоба да зависть многое могут сделать. Ты все стремишься к величию... тебе всего мало... Смотри, князь, не рухни!.. По дружбе и расположению говорю тебе это!..
-- Бог даст, минует меня такая тяжелая участь! Ведь если вы, ваше величество, своим царским словом освятите этот брак, то перед ним должны будут замолкнуть все голоса зависти и недоброжелательства. Ведь царское слово -- закон. Да и его высочество наследник-цесаревич найдет во мне и преданнейшего слугу, и поистине родного отца. Ведь он будет моим зятем, названным сыном.
-- Давай Бог, давай Бог!.. Если так, то я согласна на этот брак цесаревича. Храни его, Александр Данилович, и будь ему верным помощником в делах правления!
Меншиков, опустившись на колени, горячо поцеловал руку монархини, а она, утомленная этой беседой, откинулась на подушку и смежила глаза в полудремоте.
Счастливым и довольным вернулся князь Меншиков в свой дом-дворец, находившийся на Васильевском острове.
-- Ну, княгинюшка, радуйся и веселись, -- весело сказал он своей жене, доброй и правдивой Дарье Михайловне.
Муж и жена представляли прямую противоположность: Меншиков был спесив, заносчив, крутого нрава человек, всю свою жизнь стремившийся к тщеславию и почестям, а его жена отличалась безмерною добротою и сердечностью и полным отсутствием гордости и тщеславия. Она была защитницей и заступницей тех, на которых обрушивался гнев ее властного мужа, и многих вызволяла из беды.
-- Скажи, князь, чему радоваться? -- с улыбкою спросила она теперь мужа.
-- А тому, что скоро ты будешь царской тещей.
-- Что? Что ты сказал? -- меняясь в лице, воскликнула княгиня.
-- Говорю, что ты будешь тещей государя. Государыня дала свое согласие на брак царевича Петра с нашей Марией.
-- Царевича Петра, ты говоришь? Да разве государыня объявила его своим наследником?
-- Да, да... Государыня сильно больна, безнадежна, и я с Остерманом и другими так устроил, что императрица объявила наследником престола великого князя Петра Алексеевича.
-- Что же, это хорошо: царевич Петр -- законный наследник; ему и подобает царем быть. Только вот что я скажу тебе, князь: в браке царевича Петра с нашей дочерью я не вижу никакого счастья.
-- Как так?
-- Да так: у тебя, Александр Данилович, и так врагов немало, а тогда будет еще более. Да и не пара наша Маша царевичу, не пара: и характером они не схожи, и возрастом различны: ведь царевич-то -- еще отрок, а наша Маша -- чуть не невеста на выданье!
-- Не пара? Да ты с ума сошла? -- крикнул на жену Меншиков.
-- От твоих затей, князь, того и жди, что с ума сойдешь. Ох, Александр Данилыч, погубишь ты себя и нас, неповинных, погубишь! Остановись, князь, остановись!.. И то ты далеко зашел... смотри, не оступись. Если себя не жалеешь, то хоть детей-то пожалей! За них я скорблю. Деток наших неповинных не губи, земно о том прошу тебя, князинька! -- И, горько плача, Дарья Михайловна опустилась на колена перед своим непреклонным мужем.
-- Не прекословь мне, Дарья! Ты знаешь мой нрав. Дело решено, и чего я захочу, то и будет; пятиться назад я не горазд... напролом вперед иду, -- грозно проговорил Меншиков и вышел из горницы.