VI

Как-то императрица Анна Иоанновна вспомнила о Левушке Храпунове, который, опередив верховников, привез ей в Митаву письмо от Ягужинского, и спросила о нем. Государыне ответили, что Храпунов по распоряжению верховников был посажен в острог, но бежал, подкупив сторожа и часовых, и где теперь находится, неизвестно. Тогда государыня спросила графа Ягужинского, как начальника бежавшего Храпунова. Тот также ответил, что участь верного и исполнительного офицера неизвестна ему.

-- Жаль! Храпунов достоин нашей награды и нашего расположения. Он -- верный и преданный нам слуга. И если он найдется или придет в свой полк, то сейчас же донести об этом мне, -- проговорила государыня.

Однако Храпунов "не находился" и в свои полк не приходил; он, опасаясь сильных врагов, скрывался.

У него был родной дядя, отставной секунд-майор Петр Петрович Гвоздин, родной брат его матери, уже старик лет семидесяти, безвыездно проживавший в своей небольшой усадьбе, называвшейся Красная Горка. Эта усадьба находилась верстах в шестидесяти от Москвы и была раскинута на очень живописном месте.

Секунд-майор безвыездно проживал одиноким холостяком в ней и редко заглядывал в Москву. Прежде старик Гвоздин любил Москву, а с тех пор как в ней начали вводиться разные "новшества" и "другие порядки", разлюбил первопрестольную и не стал ездить туда.

-- Зачем я поеду туда? В Питере много иноземного, немецкого, а русского мало, так теперь и в Москве то же самое стало. Претит мне все это, никогда я туда не поеду. Хоть и есть у меня там офицер-племяш Левка, знатный парень -- он из Питера со двором прибыл, и надо бы мне навестить его, да не поеду, пусть лучше сам ко мне приедет, -- ответил Гвоздин своему приятелю-соседу, советовавшему ему поехать в Москву и посмотреть "диковинки".

Секунд-майор Гвоздин начал свою службу еще при царе Федоре Алексеевиче, служил не один десяток лет и державному труженику Петру Великому, сражался в рядах царя Петра со шведами и турками и был ценим императором за храбрость и мужество. Однако с кончиною Великого Петра он оставил службу и поселился безвыездно в своей усадьбе Красная Горка. Вот именно тут-то решил укрыться от злобы своих врагов Храпунов.

Петр Петрович любил Левушку, как сына, и встретил его с распростертыми объятьями. Приехал к нему Левушка не один, а с невестой Марусей и с ее бабкою. Молодые люди порешили обвенчаться в сельской церкви, которая находилась в усадьбе старого секунд-майора.

Обрадовался Петр Петрович, когда к воротам его усадьбы подъехала тройка коней, запряженных в крытую, вроде кибитки, телегу, и когда из нее вышел его "племяш Левка", но крайне удивился, когда с той же телеги сошли Маруся и старуха Марина.

-- Племяш, а это кто же? -- удивленно спросил он.

-- Моя невеста, дядюшка, а это -- ее бабушка.

-- Невеста, ты сказал? -- еще с большим удивлением переспросил у племянника Петр Петрович.

-- Да, дядюшка. Мы задумали обвенчаться в вашей церкви, а потому и нагрянули к вам всем домом. Что, дядя, рад ли гостям?

-- Рад, рад. А ты не врешь, Левка?

-- Что венчаться к вам приехал? Не вру, спросите хоть у моей невесты.

-- А как звать невесту?

-- Марусей... Марьей Алексеевной.

-- Хороша, зело красовита. Любишь Левку? -- с любопытством оглядывая Марусю, спросил ее Гвоздин.

-- Люблю, очень люблю, -- задушевным голосом ответила девушка.

-- Верю. И люби Левку: он стоит твоей любви. А живы ли у тебя отец с матерью?

-- Отец жив, а мать умерла.

-- Без матери, значит... сиротинка?.. А кто твой отец?

-- Не знаю, -- тихо ответила девушка, наклонив свою хорошенькую головку.

-- Вот славно! Не знаешь своего отца?

-- Дядя, я тебе после обо всем расскажу, -- вмешался Левушка видя смущение невесты, -- теперь же для этого не место и не время. Мы с дороги-то проголодались и хотим есть.

-- Ах я, старый ротозей, вздумал соловья баснями кормить. Эй, Петрунька, Ванька, скорее накрывайте стол, вкусный обед готовьте. Надо дорогих гостей на славу угостить, -- громко крикнул Гвоздин своим слугам и сам засуетился и забегал из кухни в столовую и обратно.

Добряк Гвоздин скоро сошелся со своей сватьей нареченной, старухой Мариной, а на Марусю смотрел как на близкую свою родственницу.

Левушка без всякой утайки рассказал дяде о том, кто именно Маруся, чья она дочь и как он познакомился с нею.

-- Вот оно что!.. Маруся-то, выходит, -- дочка сиятельного князя Алексея Григорьевича Долгорукова, и ты, Левка, будешь его зятем. Ведь так? -- выслушав рассказ Храпунова, спросил секунд-майор.

-- Дядя, ты, ради Бога, не говори Марусе, что ее отец -- Алексей Долгоруков, ведь она ничего не знает про это. Я и сам про то узнал только недавно, от ее бабки.

-- Не бойся, не скажу! Когда же свадьба-то?

-- Надо торопиться... не далее как через неделю.

-- Что же, к тому времени успеем все сделать, приготовиться к свадьбе.

-- Только пожалуйста, дядя, чтобы никто не знал про мою свадьбу. Проведают недруги, тогда ей не бывать.

-- А, видно, у тебя немало недругов?

-- Ох, много, -- быстро ответил Левушка. -- А знаешь, дядя, почему? Да только потому, что я состою в дружбе с князем Иваном Долгоруковым. Когда жив был император, князь Иван у него в большом фаворе состоял, а теперь Долгоруковы в опале, и, может, скоро и в ссылке будут.

-- Понимаю. Тебе, значит, в чужом пиру похмелье принимать придется?

-- Вот именно. Ну, да, Бог даст, я улучу время и подам государыне-царице просьбу, защиты от моих врагов у нее стану просить и милости. Ей ведома моя служба усердная.

-- Дай Бог! Только ведь правду-матку теперь не скоро на земле найдешь! Правда, слышь, к Господу Богу на небо улетела, а кривда-лиходей разгуливает по сырой земле. Ну да ничего, авось найдем мы эту правду! Если надо будет, я за тебя заступлюсь и в обиду тебя не дам. Достану из сундука свой кафтан военный -- в том кафтане я под Полтавой воевал и в нем же под Азов ходил -- и явлюсь теперь к царице-матушке просить тебе ее заступы.

И вот в усадьбе Гвоздина начались спешные приготовления к свадьбе.

Жених и невеста были счастливы и с нетерпением ждали того вожделенного дня, когда на них наденут венцы. Старый секунд-майор тоже был счастлив счастьем своего племянника, которого он любил как сына. С тех пор как в его укромном домике поселились эти молодые люди, в ней не переставали царить веселье и радость.

-- Слушай, Левка, как ты хочешь, а я на твою свадьбу позову своих старых приятелей-соседей. У меня их немного, всего трое! -- однажды сказал Петр Петрович. -- Ну и попляшу же я с ними!.. уж так попляшу, что ведьмы завоют с моего пляса. Ведь можно, племяш, приятелей позвать? Или, может, это тебе не по нраву будет?

-- Полно, дядя! Мне все то любо, что тебе по душе!

-- Хороший ты парень, Левка, больно хороший! А я-то, признаюсь, думал, что ты в Питере-то избалуешься, онемечишься и меня, старика-бедняка, за родню считать не станешь, словом, переменишься. Теперь, братец, такое время -- все на новый лад, все по-иноземному. А ты, Левка, как был русак, таким и остался.

-- Таким и умру, дядя.

-- Молодец, право слово, молодчина! Ты и невесту себе такую же подобрал, добрую да хорошую... и красоты, Левка, она у тебя непомерной. Где ты такую отыскал, а?

-- В Москве, дядюшка, в Москве.

-- Неужели в Москве не перевелись красотки? Эх, Левка, не задорь меня, а то я как раз в Москву соберусь и оттуда тебе тетку молодую привезу, -- шутил секунд-майор с племянником, не сознавая и не предчувствуя того, что над Левушкой собирается грозная, громовая туча.

Действительно, дня два спустя после того, как в майорской усадьбе поселился Храпунов с невестой и ее бабкой, в селение Красная Горка пришел какой-то средних лет странник с котомкой за плечами и с суковатою палкой в руках и попросился в крайней избе селенья у мужика Вавилы переночевать.

Мужик Вавила был добрый, податливый; он пустил "Божьего странничка", стал угощать и спрашивать его о странствиях по белу свету.

"Странный человек", подкрепив свои силы сытою пищею, стал охотно рассказывать о своих странствиях в Иерусалим, в Киев и на море, к Соловецким чудотворцам. Много различных чудес и диковинок рассказал он Вавиле и своими рассказами умилил его и до слез довел. После того он стал сам расспрашивать Вавилу о том, как живет секунд-майор Гвоздин, добр ли, податлив ли он до своих крестьян.

-- Наш господин такой, каких и на свете мало, живем мы у него ровно детки под крылышком родимой матки, ни словом, ни делом никакой обиды от него не видим, -- восторженно воскликнул Вавила. -- Случись какая нужда, к господину идем просить помощи, не боясь отказа, и все денно и нощно молим за него Бога.

-- С кем же живет он? Есть у него жена, детки?

-- Нет, наш Петр Петрович холост.

-- Неужели так и живет один?

-- Прежде так и жил один, со своими холопами, а теперь гость у него есть -- сказывают, племянником приходится нашему барину. И невесту, вишь, свою он привез, и невестину бабку, и говорят, скоро свадьба будет.

-- Так, так. А племянник-то военный будет или простой?

-- Вот уж, милый человек, чего не знаю, того не знаю, и врать не хочу... потому, барский племянник сиднем сидит дома и никуда не показывается.

-- А почему он не показывается? Про то ты не слыхал?

-- Не слыхал, а только болтают, будто барский племянник-то -- беглый, -- таинственно промолвил Вавила.

-- Так, так. Ну, больше мне ничего и не надо. Про что надо узнать, я узнал, -- как бы сам себе проговорил "странный человек" и отправился спать на сеновал.

На следующее утро Вавила пошел на сеновал проведать гостя, а того и след простыл.

-- Вот чудно! Как это странничек-то не простившись ушел? Видно, торопился. А все же надо бы ему было со мной проститься. Я деньжонок малую толику дал бы ему на дорогу, -- вслух проговорил Вавила.

Между тем наступил день свадьбы Храпунова с Марусей. Венчание происходило в сельской церкви без всяких пышностей. Гостей и поезжан не было. В церкви находились только секунд-майор Гвоздин и трое его близких приятелей и соседей.

Венчание окончилось. Старичок-священник поздравил молодых и пожелал им долгой счастливой жизни.

В домике Петра Петровича по случаю радостного дня была пирушка; старик секунд-майор сдержал свое слово и так усердно отплясывал на свадьбе племяша, что на другой день едва мог ступить на ноги.

Едва прошло два дня после венчания Храпунова и Маруси, как их супружеское счастье было нарушено, разбито. Секунд-майор под вечер сидел на скамейке около ворот своей усадьбы и, покуривая трубку, смотрел на дорогу. Вдруг он увидел, что по дороге к его усадьбе быстро едут две телеги, запряженные каждая двумя конями.

"Неужели гости на свадьбу к племяшу так опоздали, сердечные?" -- подумал он, стараясь разглядеть ехавших.

Как ни стары и ни слабы были его глаза, но он все же разглядел гостей незваных-непрошеных и даже в лице переменился, когда около его ворот остановились две телеги; с первой быстро слез пожилой офицер с мрачным взглядом, а со второй -- шестеро солдат с ружьями.

-- Эта усадьба прозывается Красная Горка? -- быстро спросил офицер у Петра Петровича.

-- Так, государь мой, -- ответил ему тот.

-- А где владелец усадьбы?

-- Я владелец. Что надо, господин офицер?

Офицер достал из дорожной сумки какую-то сложенную бумагу и спросил, обращаясь к Петру Петровичу:

-- Ты будешь секунд-майор в отставке Петр Гвоздин?

-- Так, господин офицер! А что тебе надо?

-- А вот сейчас узнаешь. Веди меня в дом, там и скажу, -- грубо ответил приехавший офицер и, оставив у ворот на страже двух солдат, с остальными в сопровождении Петра Петровича вошел к нему в дом.

Здесь был произведен строгий обыск, но, не найдя ничего подозрительного, офицер сказал:

-- Ты, майор, укрываешь в своем доме племянника, офицера Леонтия Храпунова, которого обвиняют в важном преступлении.

-- Моего племянника обвиняют в преступлении? -- побледнев, воскликнул старик Гвоздин.

-- Да, и я прислан сюда затем, чтобы, взяв его под стражу, доставить на суд в Москву. Сказывай, где он?

-- Да за что же, за что? -- со стоном вырвалось из груди у бедного Петра Петровича.

-- Мне не указано говорить, за что, а приказано взять твоего племянника и в кандалах свезти в Москву.

-- В кандалах? Неужели его проступок так велик?

-- Да, не мал. Ну, показывай, господин майор, где твой племянник. Мне недосуг с тобою разговаривать.

-- Ведь он только что женился. Не прошло и двух дней, как его обвенчали.

-- Мне до этого нет дела! Лучше говори скорей, где твой племянник, иначе я прикажу опять начать обыск!

-- Его нет дома. Он гуляет с молодой женой... в лесу, неподалеку от моей усадьбы.

-- Ладно, посмотрим. Эй, команда, за мною, в лес! -- крикнул офицер солдатам и направился с ними в лес, находившийся не больше как в версте от усадьбы.

Петр Петрович сказал правду: его племянник находился в лесу с красавицей-женой. Оба они весело разговаривали и смеялись, прохаживаясь по густому лесу, не подозревая, что над ними нависла грозная туча.

В лесу было тихо, хорошо, привольно. Но вдруг эта тишина прервалась и до ушей счастливых молодых донеслись сдержанный говор и быстрые шаги.

-- Я слышу голоса, к нам идут, -- прислушиваясь, с тревогою проговорила Маруся.

-- И то. Кто бы это был? Маруся, да ты в лице переменилась. Ты испугалась, милая? -- ласково спросил Храпунов. -- Но чего, чего, моя голубка?

-- Сама не знаю. Только вдруг так грустно. Ох, Левушка, не перед добром это.

Едва только молодая женщина проговорила эти слова, как по дороге им навстречу показались солдаты и офицер.

-- Солдаты... Видно, за мной! -- крикнул Храпунов. Эти слова как-то невольно вырвались у него из груди.

-- Отгадал... мы за тобою, -- грубо проговорил офицер, поравнявшись с Храпуновым, и, показывая на него солдатам, добавил: -- Окружите его и ведите!

-- Куда? -- бледнея, спросил у него бедняга.

-- Пока к твоему дяде, в усадьбу, а оттуда повезем тебя в Москву.

-- В Москву? Нет, нет. Я не отдам вам Левушки, не отдам! Он мой! -- с горьким плачем проговорила бедная Маруся, крепко обнимая мужа.

-- И не отдала бы ты, барынька, а мы возьмем, и тебе с муженьком расстаться придется, -- проговорил офицер.

-- Никогда, никогда! Куда Левушка, туда и я.

-- Ведь его в острог указано доставить.

-- В острог? За что же? -- воскликнул Храпунов.

-- Про то тебе скажут. Да ты и сам, чай, знаешь, за что тебя сажают. Ну, растабарывать нечего, пойдем!

Злополучного Левушку привели обратно в усадьбу к дяде под конвоем солдат.

С помертвевшим лицом, едва передвигая ноги, шла за ним Маруся. Ее горе было страшно, безысходно. Она теперь не плакала; слезы не облегчали ее намученной души.

Офицер, присланный арестовать Храпунова, не дал ему и часа пробыть в усадьбе у дяди.

-- Скорее, скорее, мне недосуг прохлаждаться с тобой! -- кричал он на бедного Левушку, торопя его.

-- Господин офицер, молви мне, есть у тебя сердце или нет? -- сурово посматривая на нежеланного гостя, спросил у него старик Петр Петрович.

-- Знамо, есть! Неужели, господин майор, ты думаешь, что без сердца может жить на свете человек?

-- А вот ты живешь на белом свете без сердца, -- желчно заметил ему Петр Петрович. Он сердечно простился с племянником, крепко обнял его и несколько раз принимался крестить и благословлять его. -- Поезжай, племяш... уповай непрестанно на милость и правосудие Божие! Господь не попустит погибнуть неповинному, и чистого не скоро загрязнишь.

-- Дядя, родной, не покинь Марусю, не оставь ее в несчастии и горе. Прошу о том усердно, -- дрогнувшим голосом, со слезами воскликнул Храпунов.

-- О чем, племяш, просишь? Маруся мне теперь не чужая, а дочка, Богом данная... вместо отца был ей и во время свадьбы, и теперь таким же буду.

Марусю с большим трудом оторвали от мужа и, как мертвую, в беспамятстве понесли в ее горницу.

Вся майорская дворня вышла проводить молодого боярича. Левушка, несмотря на свое краткое пребывание в усадьбе дяди, сумел снискать между дворовыми любовь и преданность себе, а потому, когда его заковали в цепи и посадили с солдатами в телегу, послышался громкий плач с причитаниями дворовых баб.

Телеги с офицером, Храпуновым и солдатами съехали со двора и скрылись из глаз, а старый майор все продолжал стоять на крыльце; он так ослабел от горя, что не мог стоять без посторонней помощи: его поддерживали под руки двое здоровых парней.

-- Батюшка-барин, не изволишь ли в горницу идти? Да прилег бы, твоя милость, отдохнуть, -- соболезнуя горю своего старого господина, сказал ему один из парней.

-- А племяша увезли? -- тихо спросил Петр Петрович у дворового.

-- Увезли, батюшка-барин, -- со вздохом ответил тот.

-- Увезли, увезли. Разлучили! Звери, а не люди. Проклятья вы достойны. Я сам поеду в Москву, паду к ногам матушки-царицы и буду слезно просить у нее милости и правды! Да, да... Я завтра же поеду. О, Господи, какое горе... какая беда! -- крикливым голосом проговорил секунд-майор. -- А что племянушка, сердечная моя?

-- Все без памяти лежит, ровно мертвая!

-- Сразу двоих погубили! Да обрушится кара Господня на ваши головы, погубители! Я завтра же в Москву поеду суда искать и правды! -- громко сквозь слезы проговорил Гвоздин и приказал вести себя в горницу.