VIII

Едва только Гвоздин, Храпунов с женою Марусей и с неизменными Захаром и Дуней, жившими вместе с ними в доме Волынского, приготовились было выехать со двора, навстречу им в воротах показались солдаты; их было чуть не целая рота с офицером и приказным Занозой.

Артемия Петровича Волынского в то время не было дома: он ранним утром выехал на охоту.

-- Стой, ни шагу! -- крикнул офицер выезжавшим.

-- По какому праву вы не пускаете нас со двора? -- смело спросил старик-майор.

-- Прежде мне дай ответ: что вы за люди и куда едете?

-- Мы -- дворовые кабинет-министра Артемия Петровича Волынского и едем в его подмосковную усадьбу.

-- Не врешь, старик, так правда!.. И добр же ваш боярин: четверку коней приказал запрячь и вас, холопов, в повозке, ровно бар каких, везти, -- злобно улыбаясь, проговорил Заноза -- Мне рожа-то твоя знакома. Ты и вот этот парень с бабой ехали с Волынским в тот раз, когда он ни за что ни про что кнутом отхлестал меня, -- показал он на Левушку и его жену, побледневшую как смерть.

-- Ты, приказный, ошибаешься...

-- Молчать! Господин офицер, вот те люди, которых мы должны взять и представить на допрос в тайную канцелярию, -- продолжал приказный.

-- Вылезайте из повозки! -- повелительно крикнул офицер.

Все волей-неволей принуждены были исполнить это. Их немедленно окружили солдаты.

В это время к воротам дома подъехал Волынский со своими дворовыми охотниками.

-- Что это значит? -- меняясь в лице, воскликнул он, увидев майора, Храпунова, Марусю и слуг их окруженными солдатами.

-- Я арестовал их, ваше превосходительство, -- вежливо ответил Волынскому офицер.

-- Как вы смели арестовать моих слуг?

-- Я сделал это не по своей воле, а по приказу, скрепленному подписью его светлости герцога Бирона.

-- А!.. Вот как? Герцог Бирон добирается и до моих дворовых слуг!..

-- Неправду изволишь говорить, господин-министр, неправду, -- робко промолвил Заноза, прячась за солдат.

-- Ба, ба, приказная крыса!.. Чернильная душа! Ты что же от меня прячешься? Видно, мой кнут тебе памятен? А?

-- Ты за меня ответишь.

-- Уж если отвечать, так заодно. Гей, плетей сюда подайте! -- крикнул Артемий Петрович своим слугам.

-- Ваше превосходительство, мой долг вступиться за приказного, -- решительным голосом заметил офицер Волынскому. -- Я обязан сделать это. Не доводите меня до крайности и дайте мне выполнить приказ герцога.

-- Ты хочешь арестовать моих слуг?

-- Повторяю, ваше превосходительство, у меня есть на то приказ. Если они окажутся вашими крепостными и ни в чем неповинны, то их выпустят, -- почтительно проговорил офицер, показывая на майора, его племянника и Марусю.

-- Нет, нет, я не допущу ареста!

-- Стало быть, вы хотите идти против закона?

-- Не против закона, а против своеволия Бирона. Я... я не дам ему в обиду своих людей. Так и скажи герцогу!

-- Я не могу ослушаться приказаний его светлости и принужден буду употребить силу.

-- Как? В моем доме? Да ты, видно, не русский?

-- Нет, ваше превосходительство, я -- природный русский и так же, как вы, люблю Россию.

-- И идешь против меня?

-- Если я не выполню приказа герцога, я погибну.

-- Но твой долг также исполнять и мои приказы -- приказы кабинет-министра ее величества! Ступай и скажи тем, кто послал тебя сюда, что в доме кабинет-министра Волынского преступникам и бесчестным людям пристанища нет и быть не может! Если на правду пошло, сознаюсь, что это мои гости, и в обиду не дам, -- проговорил Артемий Петрович, показывая на Гвоздина, Храпунова и Марусю, и отдал приказ запирать ворота.

Офицер, приказный Заноза и солдаты очутились вне запертых ворот.

-- Что же нам делать? -- в раздумье проговорил офицер.

-- Надо силою взять тех преступников, -- визгливо крикнул приказный, -- что Волынский скрывает у себя.

-- А ты разве верно знаешь, что они преступники? Да? Ну так и бери их.

-- Как возьмешь, коли ворота заперты?

-- Уж дело твое, а я с солдатами пойду в казармы.

-- Да ведь тебе указано произвести здесь обыск.

-- Верно... Но до обыска нас не допустили, под носом ворота заперли, а о том, чтобы силою врываться в дом с солдатами, в приказе мне не указано. Поэтому я и ухожу, -- промолвил офицер.

-- А я-то... я-то как же? -- спросил приказный, проклиная свою неудачу. -- Э, да знаю. Я побегу с доносом на сопротивление Волынского.

-- Беги, твое дело, -- с омерзением поглядывая на отталкивающую фигуру приказного, промолвил офицер и скомандовал солдатам: -- Марш в казармы.

А в это время Волынский обратился к своим гостям:

-- Ну, друзья, опасность миновала сейчас, но не навсегда. Больше оставаться здесь вам нельзя. Скорее уезжайте!

-- Ваше превосходительство, спасая нас, ты подвергаешься сам большой неприятности, -- заметил Гвоздин.

-- К неприятностям мне не привыкать. Я их не боюсь, а с Бироном я вступаю в открытый бой. Выносить долее этого злого временщика я не могу. Я или погибну сам, или освобожу Русь от Бирона, -- горячо проговорил Волынский.

Майор, Левушка, Маруся, а также Захар и Дуня, чтобы не навлечь на себя подозрения, опять нарядились по-мужицки и вышли из ворот дома Волынского поодиночке, но сошлись все у Московской заставы. Был уже поздний зимний вечер, когда они вышли за заставу.

Наши беглецы, опасаясь погони, шли не по большой столбовой дороге, а по проселочной, которую им указал повстречавшийся с ними какой-то прохожий; они решили отойти подальше от Петербурга и тогда только остановиться на ночлег. Будучи снабжены всем необходимым в дороге, они шли бодро и не чувствовали усталости; надежда, что, может быть, они избегнут погоня и благополучно дойдут до Москвы, придавала им бодрости и силы.

-- Какая славная ночь, как весело светит луна! -- воскликнула Маруся, обращаясь к своему любимому мужу.

-- А ты не устала? -- с участием спросил он.

-- Нисколько. Я хоть всю ночь готова идти.

-- Молодец ты у меня, Маруся. Теперь мы в первой попавшейся деревне или в селе заночуем, а завтра наймем коней вплоть до Москвы.

-- Ах, как мне, Левушка, хочется увидать Москву, обнять бабушку! Только бы нам погони избежать.

-- Да, если нас накроют -- беда! Тогда лучше живой ложись в гроб и умирай, -- вступил в разговор майор.

-- Днем, дядя, может быть, и будет погоня за нами, но только не ночью. Артемий Петрович не скоро допустит сыщиков в свой дом. А так как наши враги теперь в полной уверенности, что мы находимся именно там, то, когда нас хватятся, мы будем уже далеко.

-- Пожалуй, и так, -- согласился майор. -- А какой правдивый и честный вельможа -- Артемий Петрович!.. Славный он!

-- Ох, дядя, не сносить ему головы! Он в слишком рискованный бой вступил с Бироном. Ведь герцог -- великая сила, бороться с ним ой-ой как тяжело!.. Ну, да авось правда выйдет наружу и обличит временщика.

Так в разговоре наши путники добрались до постоялого двора, находившегося верстах в двадцати от Петербурга и стоявшего в стороне от деревни. Стало уже рассветать, когда они подошли к нему, решив отдохнуть. Содержатель двора отвел им для отдыха отдельную горницу, и все они, усталые от продолжительной ходьбы, скоро и крепко заснули.

Проснулись они лишь в обеденную пору. Сытно накормил их хозяин постоялого двора, а когда спросил, что они за люди, Петр Петрович ответил:

-- Столяры мы, милый человек... пробираемся в Москву.

-- Так, так... А в Питере-то работа, что ли, у вас была? -- полюбопытствовал хозяин.

-- Работа, милый человек.

-- Чай, сколотили деньгу, вот и домой захотели?

-- Какие деньги у нас! Едва на дорогу хватит. В Питере мастеровому человеку плохое житье.

-- Да и всем, чай, не сладко там живется. Потому немцы одолели, житья от них не стало русскому человеку. Матушка-царица окружила себя немцами и первым своим министром поставила злого немца, по прозванию Бирон, и всю нашу Русь православную забрал этот немец в свои загребущие лапы: что хочет, то и делает.

-- Верно, верно, тяжелое время мы переживаем, -- согласился Петр Петрович.

-- Уж на что хуже! От кого зло, как не от Бирона проклятого?.. Есть при дворе царицы один правдивый вельможа -- Артемий Петрович Волынский. Чай, вы про него слыхали? Так вот хоть он еще не дает воли немцу... Да ведь этой немецкой саранчи много, а он один, ну так где же совладать ему? А все же спасибо, хоть он-то за нас заступается, а то немец Бирон нас всех живьем проглотил бы.

В это время на постоялый двор приехал кормить лошадей обоз с мороженой рыбой, направлявшийся к Москве. Гвоздин подрядился с обозными мужиками довести их до первопрестольной, и наши путники двинулись в путь.

После двухнедельного путешествия они благополучно прибыли в Москву и вместе с рыбниками остановились у Тверской заставы, на постоялом дворе, невдалеке от хибарки Марины.

В тот же день Маруся с мужем отправилась навестить свою бабушку.

Марусе хорошо была известна та улица, по которой теперь она с мужем шла к своей бабушке. Это место было ей родное, дорогое по своим воспоминаниям, и она, показывая ему перекресток двух улиц, спросила:

-- Левушка, знакомо тебе это место?

-- Как же, знакомо и памятно... Здесь я в первый раз увидал тебя, Маруся. Я этого никогда не забуду.

-- Милый, милый... А ведь немало времени прошло с тех пор. Гляди, как я постарела!.. -- пошутила Маруся и тотчас добавила: -- А вот и переулок, что ведет к бабушке.

Они подошли к хибарке старой Марины. Домишко еще более покосился на сторону и врос в землю, да и Марина совсем состарилась; ноги и глаза отказывались служить ей, так что она уже редко куда и выходила.

При входе Маруси и Храпунова в избу старуха даже не узнала их. Впрочем, и нелегко было их узнать в мужицком наряде; кроме того, как Маруся, так и ее муж сильно изменились против прежнего, похудели и осунулись в лице. Однако, услышав знакомый голос Маруси: "Бабушка, милая, вот и мы опять у тебя!" -- она признала своих дорогих, нежданных гостей и принялась попеременно обнимать их.

Когда первый порыв радости прошел, они стали советоваться, как избежать беды, как укрыться Храпунову, чтобы не попасть снова в руки Бирона и его клевретов. Избежать этого было довольно трудно, так как у герцога везде были глаза и уши и его сыщики сновали повсюду. Не только на улицах, но и дома было очень опасно говорить про Бирона что-либо дурное: тотчас же появлялись доносы и кляузы.

Решили посоветоваться с Петром Петровичем и остановились на следующем: Левушке с его женою не мешкая выехать из Москвы и поселиться близ Саввина монастыря, в городе Звенигороде, и, если можно, купить там небольшой домишко и завести хозяйство, а старому майору, чтобы не навлечь на себя подозрения, жить по-прежнему одному в своей подмосковной усадьбе Красная Горка.

Марина не захотела разлучаться с внучкой и поехала вместе с ними в Звенигород.

Городок был захудалый, и жителей в нем было немного. Лишь в летнюю пору оживлялся он, благодаря богомольцам, стекавшимся сюда поклониться мощам преподобного Саввы.

У Марины на черный день была скоплена порядочная сумма денег, на них она и купила для своей внучки и для ее мужа уютный домик невдалеке от монастыря, с плодовым садиком и огородом, и помогла внучке завести хозяйство.

Чтобы не навлечь на себя подозрения, Левушка назвался посадским Иваном Гришиным. Впрочем, и подозревать его было некому: его домик находился в стороне от другого жилья; знакомства ни он, ни Маруся ни с кем не заводили, редко куда выходили, кроме монастыря, и сами никого к себе не принимали, живя совсем особняком. Здесь Храпунов был в полной безопасности, его никто не беспокоил -- враги и недруги как будто даже забыли про его существование, и в его домике веяло тихой, мирной жизнью.