В Адмиралтействе было пусто и тихо. Шел седьмой час вечера. Сенаторы[4] давно разошлись по домам. И только за конторкой сидел секретарь, перебирая и переписывая бумаги. В тишине поскрипывало перо, как будто скреблась мышь.
— Где же сенаторы? — спросил Петр, постучав суковатой дубинкой об пол.
— Совещание окончено, — отвечал секретарь, не поднимая головы. — А что вам, сударь, надобно?
Петр подошел к конторке и сел на стул.
— А что сидишь, если совещание окончено? — спросил он, положив на стол дубинку.
Секретарь нахмурился. Он собирался резко ответить, но тут же раздумал и продолжал писать, попрежнему не глядя на посетителя.
Писарь этот был человек пожилой и стойкого нрава; на своем месте сидел давно и знал, как себя держать.
— Об этом говорить не должен, — сказал он, щелкнув пальцем по конторке, — это есть государственная тайна. Извольте отвечать. Что вам надо?
Петр набил трубку табаком, искоса разглядывая писца, и сказал примирительным тоном:
— Добро. Ну, а что решили по делу о повышении в чине контр-адмирала Петра Михайлова?
— Решение есть, — сурово ответил секретарь, попрежнему не поднимая глаз. — Будет доведено до сведения контр-адмирала.
— Я и есть контр-адмирал, то есть шаутбенахт, — сказал Петр.
Секретарь наконец взглянул на Петра и узнал в нем государя, но не растерялся, а сделался еще более важным.
— Надлежит осведомляться днем, — сказал он. — Но поскольку, — тут он как бы смягчился и умерил тон, — по долгу службы вашей затруднительно приходить в иное время, то я могу изложить вам решение.
Писарь начал торопливо перелистывать бумаги. Найдя нужную, он прочел, поглядывая на волосатые пальцы Петра, нервно постукивающие по столу:
«Сего 19 мая 1714 года адмиралтейств-коллегия, выслушав прошение шаутбенахта Петра Михайлова о повышении его в чине, положила таковую резолюцию:
Поскольку шаутбенахт Петр Михайлов заслуг не имеет, за кои ему чин вице-адмирала надлежал бы, то в прошении ему отказать впредь до того срока, когда он чем-нибудь особенным отличится. Тогда ему и будет дан чин вице-адмирала».
По мере того как секретарь читал, лицо Петра багровело.
— То ли читаешь? — резко перебил он. — Дай-ка сюда приказ!
Секретарь вспыхнул и встал.
— Господин шаутбенахт, вам непригоже кричать так. Приказ есть дело государственное. Не волен я давать его кому бы то ни было…
Петр гневно сжал в руке дубинку.
— Как ты смел мне так сказать?!
Но секретарь отвечал решительно:
— Смею. По должности, которая приказывает сохранять порядок законов.
— Да ты с кем говоришь?!
— С шаутбенахтом российского флота.
— А знаешь ли ты, что за такую дерзость можешь голову потерять?!
Секретарь ответил дрогнувшим голосом:
— Знаю. Но негоже государю нарушать установления свои. Не страшусь сказать правды. Коли в законе сказано, чтобы не производить в чины без должных отличий, надо и государю соблюдать этот закон.
— Молчи! — закричал Петр; голова его задергалась. — Я вас…
И он выбежал из канцелярии, что-то бормоча и размахивая на ходу руками.
Галера.