Убежденные в безусловной силе закона, иудейские христиане не ограничивались своей родиной, где соблюдение Закона, даже и для христиан, имело свое историческое обоснование, поскольку оно являлось национальной обязанностью. Они вели пропаганду ив языческом мире. Нам слишком хорошо известна та смута, которую эта иудаистическая агитация вызвала в общинах Павла, и мы склонны смотреть на ее носителей, с точки зрения полемизировавшего с ними апостола, как на лукавых, самолюбивых нарушителей мира, а вслед за ними не доверять и иудейскому христианству, от которого они исходили. Но не забудем, что мы имеем лишь односторонние сведения о данном споре, в котором Павел представлял собою одну из сторон. Несомненно, что он во многом был прав и имел достаточно поводов горько жаловаться на образ действий своих противников, но его нежелание признавать в них какие-либо другие мотивы, кроме самых низких и эгоистических, показывает все же, что и в нем, апостоле, осталось еще нечто от старого фарисейского фанатизма. Мы не можем понять поведения иудаистов в его целом, если не допустим, что ими руководили некоторые идеальные мотивы.
Закон был безусловно обязателен; христианский нравственный идеал совпадал с идеалом иудейства. Состояние беззакония, язычество как таковое, было грехом, Гал. 2, 15. Евангелие проникло теперь и в иудейскую диаспору, в языческий мир. С этим можно было бы примириться; и иудейство, и именно иудейство фарисейское, ревностное в исполнении закона, энергично стремилось к тому, чтобы создавать прозелитов. Но, с точки зрения иудейских христиан, язычники должны были делаться истинными прозелитами иудейского христианства, ревностными в исполнении Закона учениками христианских раввинов. Вместо этого Павел и его товарищи приспособлялись к язычникам: они не только освобождали новообращенных от всякого соблюдения Закона, но и сами отказывались от него, чем давали повод и иудеям, которых они обращали, делать то же -- жить в тесном общении с нечистыми язычниками, как с христианскими братьями, иметь общие с ними трапезы; Павел ни разу не принимал строгих мер даже против вкушения идоложертвенного мяса, он допускал и смешанные браки. И ко всему этому он создал теорию веры и милосердия, которая в своих практических выводах приводила к следующей формулировке: будем делать зло, чтобы вышло добро, Римл. 3, 8. Это вопияло к небу. Ради спасения христиан, особенно тех из них, которые были рождены иудеями, следовало принять решительные меры и показать, что это недопустимо, что, по крайней мере, иудей, даже приняв христианство, должен оставаться верным Закону и потому держаться вдали от необрезанного, хотя бы последний был христианином; но и язычник, если он хочет достигнуть полной праведности, которая одна только ведет к спасению, должен также принять Закон, подвергнуться обрезанию, соблюдать субботу, избегать нечистой пищи и т. д., словом, исполнять все, что как раз и отвечало иудейским нравам, идеалу христиан-иудеев.
Первое столкновение произошло уже в Антиохии, в общине, где, конечно, были еще сильны иудейские элементы, но в которой должны были иметь большое влияние и свободные воззрения Павла на сношения всех христиан между собой. Иудаисты выступили здесь прежде всего с решительным требованием, чтобы все христиане подверглись обрезанию, так как последнее необходимо для спасения, Деян. 15, 1. Это нападение было отбито твердым поведением Павла и Варнавы, и даже у Иерусалимских авторитетов было вырвано согласие на признание в лице Тита необрезакного язычества (здесь нас не интересуют ни способ разделения миссии, ни внешнее доказательство единства христианских общин сбором добровольных пожертвований среди христиан-язычников для бедных Иерусалима, Гал. 2, 9 сл.); тогда убежденные защитники Закона попытались спасти, по крайней мере, иудеев антиохийской общины. Они обличали здесь даже самого видного ученика Господня, Петра, в предосудительном бессовестном незаконном общении с язычниками при общих трапезах. Если, как мы видели, Павел старался удержать обращенных им в христианство коринфян от непрерывных сношений с язычниками, то иудаисты-энтузиасты воздвигали подобные же преграды внутри самой христианской общины. Какое впечатление производили их аргументы, мы видим из того, что не только Петр, но и все остальные иудеи общины, даже Варнава, бывший в продолжение многих лет товарищем Павла по миссии и его сподвижником, уступили им и образовали замкнутый круг, наряду с языческо-христианской общиной. Конечно, мы видим в этом снова косвенное нападение на язычников, христиан. Потребовались вся принципиальная ясность и нравственная энергия Павла, чтобы противостоять этому движению. И хотя Павел на время одержал верх, все это заставило его покинуть Антиохию, бывшую до тех пор полем его деятельности. Он искал новой, безусловно языческой почвы для своих миссионерских трудов. Но и сюда за ним последовали его противники, и Павел сам давал им в руки оружие тем, что везде примыкал к синагоге, везде создавал до известной степени смешанные общины. Мы встречаем его противников в Коринфе, в Галатии, в Риме всегда с теми же намерениями, хотя и различной тактикой.
В Коринфе они прежде всего явно примыкают к синагоге и с этой позиции пытаются приобрести влияние на общины Павла. Они стремятся привлечь на свою сторону имеющиеся там иудейские элементы, т. е. прежде всего тех, кто сгруппировался вокруг лозунга "я Кифин"; быть может, именно они и вселяли в христиан страх перед идоло-жертвенным мясом; они до конца использовали случай проявления безнравственности и неподчинения общины апостолу; наиболее важно ведь было для них поколебать его безусловный авторитет. При этом они, как кажется, действительно прибегали к таким средствам, которые по праву возмущали Павла. Непростительно было с их стороны то, что они решались клеветать на него как на обманщика, отказавшегося от содержания, но рядом с этим вознаграждавшего себя из добровольных пожертвований, II Кор. 12, 16, как на безнравственного человека, втайне предававшегося порокам, II Кор. 4, 2; нельзя оправдывать их и в том, что они заподозривали искренность его речей и чистоту его намерений по отношению к общине, а также в том, что они пользовались против него его телесной слабостью и высмеивали его видения. Но мы должны помнить, что с их точки зрения он был отступником и что людям всегда было свойственно приписывать как вероотступникам, так и еретикам низкие мотивы и даже их добрые поступки толковать как злые. С другой стороны, мы не можем оправдать и Павла в том, что он платил им той же монетой: он говорит о втершихся в антиохийскую общину лжебратиях, вкравшихся, чтоб подсматривать за христианской свободой, а его самого поработить, Гал. 2, 4; в Петре и Варнаве он видит лишь постыдное лицемерие, порождаемое человеческим страхом, Гал. 2, 12 сл.; об иудаистах в Коринфе он говорит самым презрительным образом: "такой", И. 10, 11, "они неразумны", 12, "хвалятся без меры чужими трудами", 15. С ядовитой иронией называет он их высшими апостолами, 11, 5; 12, 11, сравнивает со змеем, прельстившим Еву, 11, 3; они лжеапостолы, лукавые деятели, принимающие вид апостолов Христовых, как сатана принимает вид ангела света, 11, 13 сл.; они порабощают общину и истощают ее. Таким образом, в том, что они пользуются правом, признанным за апостолами самим же Павлом, последний видит повод для обвинения, так как он не признает их апостольского призвания. В конце концов, перед нами все тот же принципиальный спор. Мы весьма сожалеем о том, что спор Павла и иудаистов в значительной степени носил отпечаток личного раздражения; виновниками были, конечно, агитаторы, нападавшие на апостола и оскорблявшие его; в пользу апостола говорит особенно его удивительное отношение к своей общине: сколько любви, снисходительности, кротости, миролюбия проявлял он по отношению к ней! Однако и мы, с своей стороны, должны иметь в виду прежде всего принципиальный вопрос. Это вопрос о праведности, настоящей, истинной праведности, а не праведности языческой внешней, провозвестником которой якобы был Павел. Иудаисты выступили перед коринфянами как слуги этой праведности; и эта "праведность" импонировала коринфянам -- тем самым коринфянам, которые с такой энергией настаивали перед Павлом на праве христианской свободы. Агитаторы, по-видимому, не сразу высказали с полной отчетливостью, что они под этим разумели: по крайней мере, Павел почти не упоминает о споре из-за Закона.
Тем определеннее выставляют противники Павла свои требования в Галатии: для всех христиан обязателен Закон с обрезанием, установленными празднествами, заповедями о пище -- этими основными внешними отличиями иудейства. И здесь дело не могло быть проведено без нападения на авторитет Павла; его Евангелие изображалось, по меньшей мере, как несовершенное, нуждавшееся в дополнениях. Но в данном случае противники Павла, по-видимому, избегали личных инсинуаций: они указывали лишь на то, что его система имеет целью угождать людям, чтобы приобресть возможно большее число верующих, 1, 10, что он сам при случае проповедует обрезание, 15, 11, что иногда он жестоко обращается со своей общиной, 4, 16. Павел и в Галатии действует со свойственной ему крайней резкостью: он разражается анафемой за анафемой на нарушителей покоя, 1, 7 сл., и предает их суду Божию, 5, 10. Он видит в их заботах о галатах лишь эгоистическое стремление создать себе приверженцев, 4, 17, чтоб достичь материального благосостояния и избегнуть преследования со стороны неверующих иудеев, 6, 12; он заходит даже так далеко, что высказывает мысль: "О, если бы удалены были возмущающие вас!" 5, 12. Но и это лишь единичные суждения на фоне вполне принципиального рассмотрения вопроса. Вопрос именно в том и заключается: может ли быть совершенная праведность без Закона? Иудаисты действовали, со своей точки зрения, совершенно последовательно, требуя и от христиан-язычников Галатии признания Закона, как необходимого установленного Богом средства к спасению.
Даже в Риме в заключении Павел все еще занят этой борьбой. И теперь, как и прежде, видит он в деятельности иудаистических миссионеров эгоистические мотивы, желание уколоть его, Фил. 1, 15 сл.; таких противников он называет даже врагами креста Христова, 2, 21, людьми земных помыслов, для которых чрево служит их богом, 3, 18 сл. Но он дошел до сознания, что и здесь все же отчасти проповедуется Христос, и этому он радуется, 1, 18.
Последние слова Павла могут послужить и нам отправным пунктом для правильного суждения: иудаисты действительно стремились пропагандировать христианство -- полное, цельное христианство, каким они его себе представляли, и -- что для нас важно -- христианство праведности, заключающей в себе прежде всего послушание божескому закону. По их мнению, Евангелие Павла нуждалось в дополнении с нравственной стороны; выражаясь современным языком, праведность, основанная на вере, должна была быть утверждена через освящение. В борьбе Павла с иудаистами можно усмотреть ряд аналогий с борьбой ортодоксии и пиетизма; и иудаисты были так же мало справедливы по отношению к Павлу, как пиетизм -- по отношению к настоящему лютеранству, потому что им обоим чужда была та нравственная сила, которая, согласно Павлу и Лютеру, принадлежит вере как таковой. Учение Павла не нуждается поэтому ни в каком дополнении: только усиленное подчеркивание необходимости нравственного стремления к духу могло помочь там, где действительно были недостатки; мы видели, что именно на этом настаивал Павел, чем дальше, тем сильнее. Способ, каким иудаисты хотели дополнить его учение, был, к тому же, весьма неудачен; они просто присоединяли к новому учению старый Закон и возвращали таким образом новую религию, только что с полною силою развернувшуюся в своей самостоятельности опять на старую точку зрения. Кроме того, следует отметить, что они в общинах Павла преследовали скорее свои частные цели, чем задачи христианства: образ действий всех сект. И если мы примем во внимание то, чего они достигали -- все созданные ими несогласия, споры, распри, ненависть в общинах и недоразумения между последними и апостолом, -- то, пожалуй, распространим и на них "горе вам", обращенное Господом к книжникам и фарисеям, приобретавшим прозелитов, Матф. 23, 15. Самым правильным приговором этим верующим в Христа иудеям и их пропаганде был бы тот, который произносит Павел в важную минуту своим неверующим соотечественникам: "они имеют ревность по Богу, но не по рассуждению; не разумея праведности Божией, хотят они поставить собственную праведность", Римл. 10, 2 сл.