9 марта.
Дорогие граждане. Я получил ваше письмо сегодня. А вчера я вам послал письмо с большой начинкой, но мне почему-то кажется, что на адресе я забыл написать номер дома.
То, что было про долговязую девицу, оказывается, будет совсем про другое. Не уезжайте в Париж, а то вам не удастся узнать -- про что.
Вот почему парикмахер гадкий: там есть недопустимые грубости, например -- будто бы он боялся нищих, потому что они пожалуются Богу. Это совершенно невозможно.
Вы два раза спрашивали, почему я не люблю Михаила Леонидовича. Потому что я люблю Зайцева. Нельзя же любить двоих -- это получится, если я не путаю, Давид Копперфильд.
Понимаю потрясение Марьи Ивановны: эта "vie" [ Жизнь (фр.) ] действительно довольно пронзительная.
Весна в разгаре, как говорится в Сочинениях. Я уже загорел и сделался тощий. А Михаил Леонидович потолстел?
Ольга Пояркова -- желтоволосая. Моя слава у нее померкла, потому что я с ней очень грубо обращаюсь. Теперь я славлюсь только у Цукерманши, библиотекарши из "Карла Маркса".
Мне очень скучно. Если требуется выразиться текстом из Евангелия, то "душа моя скорбит смертельно". Сегодня я взял у Цукерманши "Арсена Люпена" и, когда допишу это письмо, буду читать.
Как теперь говорит Михаил Леонидович: "л" или "ль"? Когда у вас опять будут новости, то напишите, пожалуйста. Я напишу когда-нибудь подлинней, а сейчас я -- в унынии.
Ваш Л. Добычин.