"ПО ЦАРСКОМУ ХОТЕНИЮ"
Трубецкой бастион Петропавловской крепости. Задняя декорация -- серая тюремная внутренняя стена, разделенная на расстоянии трети от пола узким черным кантом. Кое-где облупившаяся штукатурка; высоко над полом -- окошко, по просвету которого можно судить о толщине стены. Решетка; не сильная, но широкая (во все окошко) полоса света. Слева -- привинченная к стене койка с грубым соломенным тюфяком, серым солдатского сукна одеялом. Посредине, почти под окном, узенький, простой, выкрашенный в серую краску столик. На нем большая в черном переплете с золотым крестом Библия. Направо от столика простой, тоже серый табурет. На нем, вытянувшись во весь рост в направлении к окошку, но так, что голова еле доходит до подоконника, стоит узник,-- единственное действующее лицо в этой картине. Во время действия доносится порой глухо, порой явственно плеск Невы. В определенных местах монолога слышен тоже отдаленный, но четкий бой башенных курантов. Общее впечатление серости и безвыходности.
Узник (обыкновенный черный, потертый пиджак и такие же брюки; черная сатиновая косоворотка, перехваченная черным шнурком. Лицо бледное, с желтоватым отливом; небольшие, кверху зачесанные волосы; небольшая, приятная, мягкая бородка и усы темного шатенового цвета, определенно контрастирующие с бледным лицом. Глаза горящие, молодые -- в глубоких, но не преувеличенных впадинах). Тянется к окну. Спиной к правой стороне зрительного зала.
Бегут года чредою скучной,
Меняя день на мрак ночной.
А я томлюсь в неволе душой
Слышен мелодичный бой курантов.
За этой каменной стеной...
Я принял бремя вечной схимы
И сам вериги наложил...
(Страстно.)
Зачем те дни неповторимы,
Когда я веровал и жил?..
Дорогой вечного стремленья,
Путями выстраданных грез
Я шел и звал рассыпать звенья
И ношу тягостную нес...
И мне шептали ветви сосен,
Всегда стремящихся в лазурь,
Что двадцать лет есть двадцать весен,
И смена зорь, и смена бурь!..
Не оттого ль, сжигаем жаждой
Любить, и веровать, и жить,
Я был готов у твари каждой
Благословения просить?!.
Но все порывы, все желанья
И все венки из первых роз,
Как жертву светлую, как дань я
Печальной родине принес...
Она томительно молчала,
Внимая свисту батогов.
В степях без края, без начала,
В объятьях северных снегов...
А те, кто вел ее чрез пламя,
(Постепенно оживляется.)
Чрез пыль змеившихся дорог,
Кто продавал и честь, и знамя
И превращал ее в острог,
Те позолоченные старцы
Под сенью вылинявших лент,
Что клали в дедовские ларцы
Законной пенсии процент:
Та кровожадная орава
И вечно пьяная орда,
В которой гибла наша слава,--
...Она не ведала стыда!!.
Темнела ночь. Я крикнул:
"Братья!.. Вы задыхаетесь от слез...
Скорей!.. Скорей!.. Пока проклятья
Над нами рок не произнес!.."
Переводит дыхание. Доносится плеск Невы. Продолжает упавшим, усталым голосом. Пауза. Мысленно переживает прошлое.
...И вот, по царскому хотенью,
Безумец, брошенный сюда,
Я угасаю бледной тенью
И слышу, как шумит вода...
Снова слышен мелодический бой курантов. Узник прислушивается. Пауза. Куранты играют "Коль славен наш Господь в Сионе". Продолжает в раздумье.
"Коль славен наш Господь в Сионе"...
О, если правда, славен Ты,--
Зачем в земном прекрасном лоне
Ты позволял топтать цветы?..
Зачем позор и гнет насилья
Ты свергнуть нас не научил?!
Зачем сверкающие крылья
(Короткая пауза. Упавшим голосом, в изнеможении.)
Ты мне, Господь, не подарил?!
Слышно, как все медленнее, постепенно замирая, бьют куранты. Плеск воды за каменной стеной. После заключительных слов монолога узник в изнеможении склоняет голову на руки, бессильно опушенные на стол.
Занавес