В лавчонке, возле дачной пристани, Лукин купил хлеба, спичек.
Стал расплачиваться керенками, с улыбкой вспомнил про мещанина Селезнева с бегающими зеленоватыми глазками.
"Напрасно ударил человека, вишь, керенок припас".
К ночи дачи остались далеко позади. Ноги ныли от беспрерывной ходьбы. Решил немного передохнуть. Забрался в кусты и тут же заснул. На рассвете проснулся от легкого шума: не то камень покатился под чьей-то ногой, не то рыба в реке плеснулась. Осторожно раздвинул кусты.
В серой предутренней мгле с винтовками на плечах шли двое.
Екнуло сердце радостью:
"Свои!"
Чувствовал это и в неровном торопливом шаге идущих, и в их тревожном посматривании по сторонам.
Когда двое поравнялись с Лукиным, тихо окликнул:
-- Товарищи!
Двое сдернули с плеч винтовки, замерли на месте. На бледных утомленных лицах испугом блеснули глаза, нащупывающие кусты.
Лукин вышел на берег.
-- Товарищи, постойте, вы кто?
Винтовки все еще в упор на Лукина.
-- А тебе что?
Решительно шагнул вперед.
-- Товарищи, вы красноармейцы?
Люди почуяли по голосу своего человека, опустили винтовки, но все еще недоверчиво:
-- А ты кто?
-- Я матрос Лукин. Может, слыхали?
Успокоенные красноармейцы присели.
-- Эх, покурить бы, братишка!
-- У меня есть.
Свернули по цигарке, закурили.
-- Отстал?
-- С женой забежал проститься, опоздал на пароход.
-- Мы просидели в бревнах. Стали подходить к берегу, а пароходы пошли. Ну, мы забрались в бревна, до ночи и пролежали. Ночью вылезли и давай бог ноги.
-- Поди жрать хотите?
-- Здорово хочется, а у тебя есть?
Лукин отломил по куску хлеба. Рассказал про мещанина Селезнева, про бумажник с керенками.
-- То-то мы и смотрим, матрос, говоришь, а одежда не знай какая.
-- Ну, пойдешь с нами?
-- А то как же, конечно, с вами.