Весь день в кабинете начштаба обороны товарища Юрасова шли заседания. Входили и выходили люди, захлебывался телефон. Клубы дыма окутали серым покрывалом усталые лица, задернули вуалью электрические лампочки.
Поздно вечером из кабинета вышли последние -- товарищ Лукин, командир отряда матросов, и Спрогис.
Юрасов крепко сжал руками разболевшиеся виски. Бесформенными клубами серого дыма расползались мысли, и попытка связать их причиняла страдания.
К окнам плотно прильнула ночь. С Волги потянуло прохладой.
Внизу, у подъезда, мягко постукивал мотор автомобиля и два ярко светящихся глаза рвали в куски ночную темь.
Дома тоскливо глянули пустыми глазами стены. Устало сел на венский поскрипывающий стул, вытянул ноги.
-- Эх, чайку бы попить.
Так не хотелось возиться с примусом. Спустился вниз к Берте.
-- Вы еще не спите, товарищ Берта?
-- Нет, нет, пожалуйста.
-- Чайку попьем?
-- Давайте попьем.
Синим огоньком вспыхнул бензин. Примус глубоко вздохнул и загудел ровным убаюкивающим шумом. Юрасов устроился поудобнее в кресле, закурил трубку. Вот если закрыть глаза, то кажется, что шумит не примус, а льет за окном осенний надоедливый дождь, бежит ветер по вершинам старого темного леса. Глухо бьется о берег река, тоскливо звенит чайка над водой. Из далекого прошлого одно за другим всплывали воспоминания.
-- Вот и готово, -- говорит Берта.
Примус со вздохом гаснет.
Юрасов открыл глаза.
-- Сейчас отплывают матросы, завтра в восемь утра отходит поезд с латышским батальоном.
Берта зябко дрогнула плечами. Не поворачивая головы, спросила:
-- Завтра в восемь?
-- Да, завтра в восемь.
-- Я тоже пойду.
-- Куда?
-- С батальоном.
Мало вам работы в губкоме. Или жизнь надоела?
Ах, нет, Берта так любит жизнь. Жизнь так прекрасна, и можно ли упиться ею в двадцать три года. И работа нужна и интересна.