Счастье
1
Бронзовые дали безмолвны и загадочны.
В вечерней мгле поезд кажется огромным сказочным змеем.
Тихо позванивают рельсы, чуть лязгают буфера, осторожно пофыркивает паровоз.
В офицерском вагоне играют в карты. Казначей полка, невысокий, полный, с туго перетянутым животом, мечет банк. Не везет казначею. Несколько раз уходил в свое купе, открывал небольшой походный сундучок с казенными деньгами, вынимал пачки бумажек. Когда, захлопнув сундучок, выпрямлялся, в висках стучало от прилившей к голове крови, а кто-то невидимый успокаивал:
"Отыграюсь".
С равнодушным видом возвращался к игрокам, удваивал банк и проигрывал.
Загадывал на ту или иную масть, менял место и -- опять проигрывал.
Молодой круглолицый поручик подливает себе и казначею вина.
-- Ну и не везет вам, капитан!
Казначей вздрагивает полными женскими плечами, досадливо морщится.
-- Не люблю, когда под руку говорят, вы же знаете об этом, поручик.
Поручик смеется:
-- Сглазу боитесь?
-- Бросьте, поручик, ерунду молоть!
-- Нет, серьезно, капитан, я тоже боюсь, меня сколько раз девчонки сглазили.
Офицеры весело смеются.
-- Ха-ха-ха! Сглазишь тебя, черта! Ты, Костя, скольких сам пересглазил.
Капитан хмурится, веселье других его только раздражает, -- ну чему, глупцы, радуются.
Кто-то из молодых офицеров успокаивает:
-- Ничего, капитан, от сглаза спрыснуть можно, -- живой рукой снимет.
-- Нечего снимать, уж все, разбойники, сняли, -- пробует отшутиться капитан, -- вот он вас самих спрыснет, Петрухин-то.
-- Ой! -- в шутливом страхе взвизгнул кто-то из офицеров.
На мгновение всем стало как-то не по себе, -- знали, на какого опасного противника шли.
Мы с капитаном Тарасовым много этой сволочи на тот свет отправили, -- мрачно буркнул казначей.
Начальник эшелона, высокий худощавый полковник, поспешил изменить разговор.
-- Ничего, ничего, капитан, счастье изменчиво...
Веселый круглолицый поручик почтительно перебил:
-- Как женщина, господин полковник.
-- Вам, Костенька, лучше знать, -- улыбнулся полковник. -- Да, капитан, счастье изменчиво: сегодня с нами, завтра с вами. Постоянное счастье только у тех, кто веревку повешенного имеет.
Поручик Костя делает большие испуганные глаза.
-- Что вы говорите, господин полковник? Не всунул ли мне кто в карман веревку повешенного, -- мне так везет сегодня.
-- Прикупите карту! -- хмуро перебивает казначей.
-- Пожалуйста, капитан. У вас четыре? Очень хорошо. У меня шесть.
Поручик загребает банк, весело заливается.
-- Вы, Костенька, не смейтесь, -- серьезно продолжал полковник, -- у нас в триста девятом полку офицер был, чертовски везло. Так что вы думаете... -- Полковник значительно оглядел всю компанию и слегка понизил голос: -- Он на груди кусочек веревки от повешенного носил.
Капитана передернуло.
-- Черт знает, что вы говорите!
-- Ей-богу, я сам видал.
Поручик Костя весело подмигнул казначею.
-- Вот бы нам, капитан, кусочек веревки, ма-лю-сень-кий кусочек.
-- Тьфу ты, черт! Вам говорят, не люблю, когда под руку!..
...Со станции Балейской поползли черепахой. Шли с притушенными огнями, -- в тридцати верстах, на станции Максюткиной, укрепились значительные силы повстанцев.
Чуть погромыхивает вагон, чуть позвякивают пустые бутылки на полу.
Капитану не везло по-прежнему. Еще не раз бегал в свое купе, открывал заветный сундучок с казенными деньгами. И каждый раз, как закрывал сундучок, сам себя успокаивал:
"Отыграюсь".
Капитана раздражает все больше и больше и веселье офицеров, и медленно ползущий поезд.
-- Черт, тащится, как будто за смертью ползет.
-- Доползем куда надо. Вам еще карточку, капитан?
Поезд пошел еще медленней. Тише, тише. Осторожно лязгнули буфера, чуть заметно вздрогнул вагон.
-- Что за черт, остановился поезд.
-- Остановился, да. Интересно.
Поручик Костя поднялся.
-- Пойти взглянуть, что там такое, мой банк не скоро еще.
Поручик вышел на площадку, открыл дверь вагона, жадно вдохнул свежий воздух. Мимо вагона бежали люди.
-- В чем дело? Что такое?
-- Рельсы разобрали!
Солдаты, не останавливаясь, пробежали мимо. Поручика обдало холодком. Прыгнул в темноту, упал на острые мелкие гальки, быстро вскочил. Бежал вместе с другими к паровозу и на бегу тревожно спрашивал:
-- Как же это? Кто разобрал?
-- Неизвестно. Должно быть, бунтовщики.
У паровоза суетились люди. Начальник эшелона осматривал путь. Линия делала здесь крутой поворот, и рельсы были разобраны на самом повороте на протяжении десятка сажен.
-- Понимаете, поручик, чуть от смерти ушли. Тут закругление...
Голос начальника эшелона вздрагивает. Мутным пятном белеет в темноте побледневшее лицо полковника. Зябко кутается в шинель.
-- Холода начались по вечерам, осень подходит.
Полковник слышит, как стучат зубы у поручика, нагибается к нему и участливо спрашивает:
-- Вам не холодно, поручик, вы без шинели?
Поручику вдруг стало жарко. Пересохло во рту. Губы сухие-сухие.
-- Нет, господин полковник, мне не холодно... Но... как же так, господин полковник?
Начальник эшелона наклоняется к самому лицу поручика и чуть слышно шепчет:
-- На волосок от смерти, поручик... Машинист хорошо путь знает, к закруглению тихим подошел... А мог бы... понимаете, поручик, полным ходом... В щепки бы весь поезд.
-- Теперь назад? -- также шепотом спрашивает поручик.
-- Нет, сейчас зашьем путь и дальше.
Из темноты вынырнула кучка солдат.
-- Вот, господин полковник, путевой сторож.
Полковник взял из рук солдата фонарь, поднес к лицу сторожа. Бледный, рыжебородый человек испуганно бегал глазами. Дергалась в дрожи острая борода у человека.
Полковник впился глазами в лицо сторожа, наклоняясь к нему все ближе и ближе. Тихо, с расстановкой, спросил:
-- Ты... что же это... сволочь?..
Рыжебородый торопливо закрестился.
-- Ваше благородие, вот как перед богом...
-- Ну?
-- Не виноват.
Полковник придвинулся вплотную к человеку, нагнулся к самому лицу его и тихо, почти, шепотом:
-- Помогал?
-- Нет, как перед истинным...
-- Значит, сами делали?
Сторож сдернул с головы фуражку, вытер рукавом рубахи вспотевшее лицо.
-- Никого не видал, ваше благородие, как перед истинным...
Полковник опустил фонарь и сказал негромко:
-- Повесить!
Повернулся и пошел.
Сторож рванулся за полковником:
-- Ваше благородие!
Сзади крепкие руки схватили сторожа.
-- Братцы, четверо ребят...
Рыжебородый бился в дюжих руках, всхлипывал, как маленький, обиженный ребенок. Вдруг стих, опустился на землю и сказал виновато:
-- Я посижу, устал я, братцы.
Поручик, молча стоявший возле кучки солдат, вдруг как бы очнулся. Зябко дрогнул плечами, повернулся и побежал. Вошел в офицерский вагон, сел на свое место.
-- Ну, что там?
-- Что с вами, поручик, на вас лица нет?!
Все сразу уставились на поручика. Тот с трудом разжал спекшиеся губы, насильно улыбнулся.
-- Пус... тяки... Там человека вешают... П... путь разобрали.
-- Ну и черт с ним, пусть вешают. Ваш банк, капитан, пожалуйста.
Казначей вдруг поднялся из-за стола и, ни на кого не глядя, глухо сказал:
-- Я пропущу свой банк. Я сейчас вернусь.
Медленно передвигая ногами, пошел из вагона. Вышел на площадку, вдруг засуетился, торопливо спустился на насыпь и кинулся к паровозу. Под тяжелым телом капитана хрустели гальки. Кто-то шел навстречу.
-- Где вешают? -- не останавливаясь, крикнул капитан.
-- Вон на телеграфном столбе.
Шагах в двадцати впереди паровоза мелькали огоньки, слышались сдержанные голоса. Капитан побежал по шпалам. В кучке солдат метался рыжебородый человек.
-- Братцы, не виноват я!
Солдаты старались не замечать сторожа, сдержанно и деловито разговаривали.
-- Братцы, не виноват я!
-- Да замолчи ты, черт! Всю душу вымотал. Стукну вот прикладом!
Солдат замахнулся ружьем.
Сторож сел на землю и тихо, по-собачьи, заскулил.
-- Иззяб я, братцы, одеться бы...
Солдат, только что замахнувшийся ружьем, снял с себя шинель и накинул ее на рыжебородого.
Двое возились у телеграфного столба и прилаживали веревку.
-- Ну-ка, Иванов, попробуй, будет, што ль?
Солдат вскочил на стоявшую у столба скамейку, ухватился рукой за веревочную петлю, потянул к себе, примерил.
-- Вот так, ладно. Закрепляй.
-- Готово!
Солдат спустился со столба.
Двое подошли к сидящему на земле сторожу.
-- Ну, будет скулить, вставай!
Взяли под руки, подвели к столбу.
-- Полезай на скамейку... Ну, что тычешься, как щенок слепой, вот скамейка.
-- Сейчас, братцы, оденусь только, иззяб я.
Сторож всунул левую руку в рукав шинели и беспомощно тыкался правой, нащупывая другой рукав. Солдат поймал сторожеву руку.
-- Вот рукав, суй сюда.
Сторож натянул на плечи немного узковатую шинель, ухватился за телеграфный столб, поднял правую ногу на скамейку, попробовал поднять левую.
Беспомощно оглянулся на солдат.
-- Братцы, подсобите, ослаб я.
Двое помогли сторожу влезть. Один прыгнул на скамью рядом со сторожем, накинул ему на шею петлю, затянул. Сторож почувствовал на своей шее веревку, заметался, закрутил головой. Судорожно ухватился за стоящего рядом солдата, хрипнул:
-- Братцы!
Солдат сильно дернулся, спрыгнул наземь, вышиб скамейку из-под ног сторожа...
В кучке солдат, окружавшей столб, кто-то ляскнул зубами, кто-то вздохнул...
...Десять минут казались капитану бесконечными.
-- О черт, скоро, что ли?
-- Рано, господин капитан.
-- Кто-то из темноты посоветовал:
-- Можно за ноги дернуть.
Капитан быстро обернулся на голос и нетерпеливо приказал:
-- Иди дерни!
К столбу подошел невысокий кривоногий солдат, взял повешенного за ноги, нагнулся всем туловищем вперед, сильно дернул.
-- Теперь можно снимать, господин капитан.
Солдат исчез в темноте.
-- Снимайте скорее.
Капитану казалось, что все делается слишком медленно. Схватил валявшуюся на земле скамейку, поставил у столба. Кто-то из солдат вскочил на скамью, нащупал руками веревку, на веревке узел.
-- Ничего не сделаешь, надо обрезать, господин капитан, крепко затянуто.
-- Нож, дайте нож! -- крикнул капитан. -- О черт, у кого из вас нож?
-- Есть, господин капитан!
Офицер вырвал у солдата нож, легко вскочил на скамейку, ухватился левой рукой за веревку, правой стал резать. Тело повешенного с глухим стуком упало на землю. Капитан соскочил наземь, нагнулся над трупом, нашел конец веревки, отрезал от нее кусок в четверть длиной. Торопливо сунул отрезанный кусок в карман, бросил нож и побежал.
Когда добежал до своего вагона и влез на площадку, вынул платок, отер потный лоб, постоял немного. Пройдя в купе, вынул все деньги из сундучка, вышел к играющим.
Взволнованно дождался своей карты.
-- Ва-банк!
Крепко стиснул в кармане кусок веревки. Правой рукой накрыл карты.
-- Смотрите ваши карты, капитан.
Задрожавшими пальцами капитан приоткрыл конец верхней карты. Побледневшим лицом глянул на капитана рыжебородый король червей. Вот-вот раскроются перекошенные страхом губы рыжебородого.
-- Братцы!..
Руки у капитана стали деревянными, нет сил оторвать от стола вторую карту.
-- Глядите, капитан, -- нервно сказал банкомет.
Капитан снял короля червей, подсунул его под нижнюю, карту и медленно-медленно потянул за конец верхнюю...
-- Семерка пик...
Откинулся на спинку стула, облегченно передохнул.
-- Мне больше не надо.
Банкомет положил карты, достал папиросу, закурил. Улыбается.
-- Уж нет ли у вас, капитан, веревки от повешенного?
Дико запрыгали глаза у капитана, налились кровью. Судорожным хрипом перехватило горло.
-- Прошу без шуток!
Банкомет удивленно посмотрел на капитана. Молча поднял свои карты.
-- Мне тоже, капитан, не надо.
И выбросил на стол восьмерку пик.
У капитана хрустнули пальцы, сжимавшие веревку. Запрыгал в руке рыжебородый король...
Молча поднялся и, грузно передвигая отяжелевшими ногами, прошел в свое купе, щелкнул замком. В глубоком раздумье постоял возле пустого раскрытого сундука, взял револьвер со стола, всунул дуло в рот, нажал курок...
Когда прибежавшие на выстрел офицеры открыли дверь, увидали: на диване, прислонясь спиной к стене, сидел капитан. В левой руке крепко зажал кусок веревки. На полу валялся рыжебородый король червей...
2
...Путь исправили еще до рассвета.
На рассвете начали орудийный обстрел станции Максюткиной. Смотрели, как взлетали кверху огромные столбы земли и дыма, как черными муравьями расползались в разные стороны люди.
Радовались.
-- Ага, не нравится закуска!
-- Так их, рассукиных детей, жарь!
-- По капитану поминки справляем.
Не переставая стрелять, медленно продвигались к станции.
Полковник, на которого смерть казначея произвела тяжелое впечатление, хмуро покусывал жиденькие бесцветные усы.
-- От одного выстрела орудийного бегут, мерзавцы. Банда, сволочь, снарядов на них жаль! Перепороть всех, чтоб месяц садиться нельзя было!
Станция горела...
Со свистом летели снаряды, в грохоте взрывались черными столбами земли. Тренькали пули по рельсам, по станционным зданиям. Люди падали на рельсы, шпалами ложились поперек пути.
Ползли другие... Тоже падали...
Ползли... Падали... Ползли... Падали...
Петрухин с холодной решимостью отдавал приказания:
-- Взорвать путь во что бы то ни стало!.. Задержать поезд!.. Броситься сейчас на поезд -- безумие, а ночью можно попытаться... Задержать поезд до ночи, задержать!..
-- Товарищ Петрухин, напрасно люди гибнут, не подойти близко.
-- Надо держаться.
-- Не продержимся...
-- Надо держаться!
-- Людей зря положим, товарищ Петрухин.
Петрухин молча смотрит в бинокль, примеривает расстояние до поезда.
-- Эх, парочку бы пушек нам!..
3
Конный полк Максима продвигался к линии железной дороги. В десятке верст от линии услыхали орудийную стрельбу.
-- Слышите, Максим Иваныч, из пушек палят?
-- Да, из пушек.
-- Не иначе с Петрухиным бой, Максим Иваныч.
-- Должно быть, с Петрухиным.
-- Эх, маленько не успели!
Вернулись из шедшей впереди полка разведки.
Доносят:
-- Белые обстреливают станцию Максюткину. На Максюткиной повстанцы из отряда Петрухина. Поезд белых верстах в пяти от станции. В тылу у белых станция Балейская, кроме железнодорожных служащих, никем не занята...
Максим послал донесение в штаб, сам с полком двинулся на станцию Балейскую.
4
Ночь.
Чуть дышит степь.
Большой сторожевой собакой вытянулся поезд, чутко дремлет. Пробежит ветер по степи, зашуршит ковылем-травой, -- встрепенется страж, рявкнет в темноту орудийным жерлом:
-- Гав!
Мелкой дворняжкой рассыпятся пулеметы:
-- Тяв, тяв, тяв! Тяв, тяв, тяв!
Тихо ползут по рельсам большими черными муравьями мужики. Бесшумным и легким кажется в сильных мужицких руках тяжелый железный лом. Чуть звякнет по рельсам и сейчас же испуганно замрет...
Лениво поднимет голову старая цепная собака:
-- Гав!
Опять затакают спросонья дворняжки-пулеметы:
-- Тяв, тяв, тяв! Тяв, тяв, тяв!
Снова тихо.
Чуть дышит степь...
5
К ночи Максим занял станцию Балейскую.
Прямо к аппарату:
-- Сообщение с поездом, который вышел на Максюткину, есть?
-- Есть.
-- Еще поезда с солдатами не идут?
-- Нет, не идут.
Максим сурово посмотрел на молоденького белобрысого телеграфиста.
-- Говори правду, чуть что -- башку с плеч!
Телеграфист волнуется:
-- Товарищ начальник, с полным сочувствием, поверьте, как я сам пролетарской семьи.
-- Хорошо. Сиди у аппарата. Чуть что -- донеси. Вот двое товарищей будут при тебе, им скажешь, в случае чего...
Приказал собрать служащих и просто сказал:
-- Вам всем, товарищи, оставаться при своих обязанностях... Чтоб никакого саботажа... Чуть что -- к стенке.
В полуверсте от семафора, по направлению к станции Максюткиной, разобрали путь.
-- Теперь белые не уйдут от нас, -- потирал Максим от удовольствия руки.
За час до рассвета прискакали от Киселева. Димитрий сообщал:
-- Подошли всем отрядом. В трех верстах от линии установили орудия. На рассвете начнем обстрел поезда. Разберите путь, отрежьте поезду отступление...
Максим улыбнулся:
-- Готово уж, разобрали.
Прошел к аппарату, дружески похлопал молоденького телеграфиста по плечу:
-- Смотри, брат, не спи. Сейчас стукать будешь.
Максим Иваныч вышел на платформу. В черной таявшей мгле чувствовался рассвет. Ходил взад-вперед по платформе, курил папиросу за папиросой и чутко прислушивался.
Из-за края степи алой кровью брызнуло солнце.
Вместе с первыми лучами света донесло отдаленный пушечный выстрел.
Максим снял фуражку, обернулся ухом на выстрел.
-- Раз... Два... Три... Четыре.
И опять:
-- Раз... Два... Три... Четыре.
Радостно улыбнулся Максим:
"Наши четыре палят. Не выдайте, голубушки".
Подбежал к телеграфисту:
-- Ну, товарищ, стукай: красные подходят к станции с тыла. Спешите, перережут путь.
Телеграфист с изумлением поглядел на Максима. Максим ободряюще кивнул:
-- Ничего, ничего, стукай!
Аппарат застучал дробно и четко.
6
Петрухин поднялся на водокачку:
"Сволочи, ни свет ни заря начали палить!"
Поднес бинокль к глазам, навел на поезд. Что за чертовщина! Около поезда, с боков, спереди, сзади поезда рвутся снаряды. Значит, стреляют по поезду. Алексей сам себе не поверил, отнял бинокль от глаз, осмотрелся.
Бум. Бум. Бум.
Да, стреляют. Опять навел бинокль на поезд. Возле поезда рвутся снаряды. Что стреляют по поезду, нет никакого сомнения. Но кто стреляет, откуда? Орудийная стрельба кажется совсем близкой.
Петрухин с волнением повел биноклем по степи.
Что? Что это?
Задрожала железная Алексеева рука, со стуком упал бинокль. Бросился Петрухин вниз:
-- Товарищи, братья, наши пришли! Красные знамена видать! Поезд из пушек наши обстреливают. Наступать! Наступать!
7
У поездного аппарата телеграфист-солдат. Рядом полковник -- начальник эшелона.
-- Станция Балейская вызывает, господин полковник.
-- Читай.
-- Кра-сные под-хо-дят к станции с ты-ла. Спе-ши-те, пе-ре-ре-жут путь.
-- Все?
-- Все, господин полковник.
Сбоку громила батарея. Частой сеткой ложились вокруг поезда снаряды.
Сейчас нащупают, найдут прицел.
Что за черт, откуда взялись красные? Откуда у красных артиллерия?
Полковник сам пришел на паровоз:
-- Задний ход!
Машинист надавил рычаг...
Противник переменил направление, -- начал обстрел линии по пути следования поезда. Полковник выглянул с паровоза, посмотрел назад.
-- Усилить ход!
Поезд несется птицей. Рвутся снаряды вокруг.
-- Усилить ход!
Вот уж видна станция Балейская. Открыт семафор.
Верста...
Полверсты...
В страшном грохоте и лязге железа затерялись дикие вопли обезумевших от ужаса людей... Обломки вагонов. Куски железа, дерева... Из-под обломков -- руки, ноги, головы... И стоны...
От станции неслись всадники Максима.
8
В этот же день вернувшийся из города кузнец Василий принес радостные вести -- красные успешно наступали по всему фронту, у белых полный развал, бегут сломя голову...
Шумно строятся перед станцией десять полков объединенного отряда Киселева и Петрухина. Рдеют над полками красные знамена, по штыкам струится солнце. Чернеют жерлами пушки.
Киселев и Петрухин вместе со штабом объезжают полки.
-- Товарищи, наша борьба близится к концу! К Иртышу подходят красные советские войска! Скоро надо всей Сибирью взовьется красное знамя нашего рабоче-крестьянского правительства! Да здравствует советская власть!..
Дрожат улыбки на суровых бородатых лицах повстанцев, покрываются влагой глаза.
-- Ура!
-- Да здравствует!..
...Полк за полком в полном боевом порядке проходит мимо штаба.
Первая революционная партизанская армия выступала навстречу идущим из-за Урала братьям.
За Иртышом всходила Красная Звезда.