(Статья известного философа г. Розанова)
Ах, какую вы пуговицу надели, г. учитель! Какую пуговицу! Золотая, с орлом. Смотреть боязно. И фрак, вернее, полуфрачец, у вас синющий-синющий, страшнущий-страшнущий. И позади висит фалда зловещая. И не одна, а две! Увидит вас, в полуфраце суща, ученичек Павсикакиев Елпидифор, мальчичек, младенец Божий, ангельская душенька. Душа у младенчика скапустится, и вострепещет младенчик, и уйдёт его душенька в пяточку. И будет она в пяточке во младенческой сидеть с трепетом. И перезабудет младенец все исключения и будет он глаголы спрягать страха ради, но без всякого удовольствия. Папоротки все отшибёт младенчику, душке ангельской. То ли бы дело, ходил учитель в класс в костюмчике. Пиджачок на нём пёстренький, штаники в полосочку, жилеточка с крапинкой. Утешение! Веселье-то, веселье-то какое: штаники в полосочку! Сам серенький, ножки полосатенькие. Радость безмерная! Так у Елпидифорушки и папенька ходит, и дяденька Феоктист, и у тётеньки Аккелины такая юбка есть! Родные уж эти штаны Елпидифорушке. И учитель уж родной, потому что в родных штанах ходит. Ну, совсем словно учитель штаники из Аккелининой юбочки перешил! Этакое что-то милое! И прилепится ученик всей душой к учителю серенькому. И сольются они воедино, милые! И чтоб звал ученичок учителя не «г. учитель». На «господин городовой» это похоже. И не «Пётр Иванович». Сухо, это! Холодно! «Пётр Иванович»! Словно кредитора какого. А чтоб звал ученик учителя просто: — Дяденька! Мило и радостно! «Дяденька». И все фразы музыку этакую получат. Музыкой исполнятся. — Дяденька, я нынче урока не выучил! Музыка! — Дяденька, позвольте выйти! Опять музыка! И умягчится сердце учителево. Ибо как дяденька и вдруг племяннику кол поставит? Не бывает этого! Или как вдруг дяденька племяннику скажет: — Станьте в угол! И скажет учитель-дяденька: — Ну, ничего, ничего, племянничек! В другой раз выучишь! И разрешит учитель-дяденька: — Иди, иди, миленький! Иди, иди ножками! Ах, какое благорастворение воздухов может быть, если только учителю золотую пуговицу выпороть! В. Розанов.
Начитался я статей гг. Розанова, Proctor’а и К°, заснул, и пригрезилась мне школа.
Не наша школа, — реформированная.
Реформированная по проекту гг. Розанова, Proctor’а и К°.
Завидев ученика, учителя кидались за ним, сломя голову, ловили и, преисполненные любви к учащимся, целовали.
Так что некоторые ученики, — особенно младших классов, — даже под парты прятались.
Но переполненные любовью учителя настигали их, вытаскивали за ногу из-под парты, крича:
— Врёшь, шельмец! Будешь на основании циркуляра исцелован!
И целовали в обе щеки.
Даже и директор!
При встрече с воспитанником прижимал его к сердцу и, целуя, говорил:
— Не я вас целую, циркуляр вас целует! Потому что нам вас любить приказано!
Ученики третьего класса, замусленные от поцелуев, сидели, с нетерпением ждали учителя математики и беседовали.
Настроение учащихся было полное интереса.
— Хотел бы я знать, — захлёбываясь, говорил ученик Розанов Василий, — хотел бы я знать, в каком сегодня костюме придёт дяденька математики! Я так думаю, что непременно в сереньком, В том, что крапинкой!
— Держи карман шире! — возражал Энгельгардтов Павел. — Вчера был в сереньком! Нельзя же каждый день в сереньком ходить, — учащихся утомишь! Придёт он, братцы вы мои, в клетчатой визиточке, и панталоны с искрой! Помяните моё слово!
— Идёт! Идёт! — раздались радостные клики.
И все ученики, от радости сделав сальто-мортале, кинулись гурьбой навстречу учителю.
Но учитель был не в сереньком пиджаке и не в клетчатой визиточке. Учитель был в русском костюме.
В красной рубахе косоворотке, в плисовых шароварах, в сапогах бутылками. На голове у него была шапка с павлиньими перьями, а под мышкой гармоника.
— Совсем наш кучер Илья! — воскликнул Прокторов Гаврюша.
Учитель самодовольно улыбнулся.
Перецеловав всех учеников в классе и поручив первому ученику поцеловать за него отсутствующих, учитель крякнул и сказал в русском стиле:
— Уж вы гой еси, добры молодцы! А пристало ли вам, добрым молодцам цифирью поганой заниматися, делать разные там сложения да деления! Вы кидайте, кидайте книги печатные! К чёрту их, штаны Пифагоровы, выдумки разные немецкие! Мы начнём лучше, добры молодцы, песни петь-играть русские, песни петь-играть молодецкие.
Учитель спрыгнул с кафедры, надвинул набекрень шляпу с павлиньими перьями, гикнул, свистнул и завёл тонким голосом:
«Солдатушки…
— Бравы ребятушки! —
гаркнул весь класс.
«Игде же ва-а-аши жё-ё-ёны?!»
спрашивал учитель.
— Наши жёны — ружья заряжены! —
отвечал весь класс. —
Вот где на-а-аши жё-ё-ёны!…
— Эх, ты! Гуляй! Разговаривай! — в восторге от успехов класса воскликнул учитель, поставил правую ногу на каблук, пошевелил большим пальцем, посмотрел на игру носка, воспламенился и вдруг хватил в присядку.
«Ай, жги, жги, говори», пел и притопывал весь класс.
В эту минуту вошёл директор.
На директоре был для разнообразия розовый пиджак, жилет с чёрными и белыми клетками, одна панталона зелёного цвета, другая оранжевая. На голове жокейская шапочка.
Директор с любовью посмотрел на пляшущего учителя:
— Дух внушаете?
— Так точно, ваше превосходительство. Дух! по системе Proctor’а!
Директор вынул шёлковый платок и, помахивая им, прошёлся русскую.
Урок математики был кончен.
Следующим уроком был, французский язык.
Учил не какой-нибудь француз-поганец, которые лягушек едят. А настоящий наш, русский человек. С настоящим, с костромским прононсом.
Увидев его, ученики закричали:
— Бонжоур, монсиеур!
— Говорят, шельмецы, как пишут! — в восторге воскликнул учитель, хватаясь за затылок.
И начался урок.
— Французский язык, братцы вы мои, весьма похож на латинский, волк его заешь! Отличается же от него только мягкостью, нежностью, деликатностью. Что по-латыни грубо, дико, неприятно, то по-французски мягко, нежно, деликатно! «Человек», например, по-латыни: «homo». Дико, грубо, неприятно! По-французски: «лом»! Мягко, нежно, деликатно. Женщина — по-латыни «femina». Дико, грубо, неприятно! По-французски: «лафам»! А барышня — «мадмуазель»! Мягко, нежно, деликатно!
В это время из соседнего класса послышалось:
«Ах, такой, сякой, камаринский мужик»…
— Что у них там? — спросил «француз»
— Урок космографии.
Вся школа пела.
Из одного класса нёсся дискант первого ученика:
«Как все русски мужики
Они просто дураки,
Мерзавцы, калина!
Мерзавцы, малина!»
— Урок отчизноведения по системе Сигмы!
А хор подхватывал:
«Интервью — интервью!
Интервьюшки, вьюшки, вьюшки,
На Сигмочке сапожки сафьяновые,
Ножки маленькие»…
В другом классе с народной гордостью садили:
«Что за песни, что за песни
Распевает наша Русь!
Уж как хочешь, брат, хоть тресни,
Так не спеть тебе, француз!»
Потомки сотрудников «Нового Времени» пели отдельно:
«Гей ты, молодец!»
В школе пели и любили.
А родители смотрели и качали головами:
— Какие из них члены «Русского собрания» вырастут!
И радовались.