Прежде чем отправиться в горы Иудеи, мне хотелось ещё раз увидеть эти прекрасные долины, цветущие, плодородные, быть может, потому, что их земля полита и пропитана человеческой кровью.
Мне хотелось увидеть ещё раз эту изумрудную зелень, выросшую на багровой, тёплой от крови, земле.
Прежде чем выехать из Рамле, я поднялся на башню 40 мучеников.
При помощи сторожа-араба я взбираюсь по крутой лестнице, идущей винтом, по ступеням, полустёртым, изъеденным временем, на вершину высокой, полуразрушенной древней башни. Из каменного мешка, полутёмного, в котором мы с таким трудом взбираемся наверх, мы выходим на залитую солнцем верхнюю площадку башни. И передо мною, пред очарованным взором открывается чудная панорама. Открывается вдруг. Словно серый занавес сразу взвивается вверх, и перед глазами открывается декорация какой-то волшебной феерии.
Вот она, эта маленькая страна, носящая великое имя. Теперь, утром, в золотых лучах солнца, ещё не просохшая от росы, она сверкает и блещет, от неё веет свежестью и ароматом весны.
К югу кудрявые оливковые леса, словно поседевшие, словно покрытые лёгким слоем пепла, с их тёмной зеленью, подёрнутой беловатым налётом. К северу тянутся бесконечные долины, целое изумрудное море, тянутся вплоть до горизонта, где светло-зелёные тона полей незаметно переходят в бледно-голубой цвет неба. На западе вдали, золотой полосой, нестерпимым блеском сияет и горит Средиземное море. На востоке горы Иудеи, теперь светло-синие, похожие на тучи, с их золотистыми вершинами, облитыми лучами утреннего, горящего, сверкающего солнца.
У наших ног старое мусульманское кладбище. Среди кустов, между тёмными, чёрными кипарисами, словно призраки, поднимаются белые надгробные памятники. И Рамле, этот маленький городок, скорее деревня, чем город, с его домиками, спрятавшимися среди зелени, молчаливый, безмолвный городок, кажется тоже кладбищем, с белыми мавзолеями среди тёмной зелени деревьев, выросших на почве, тучной от человеческих тел.
Вот она эта страна, от которой, словно фимиам к небу, вознеслась святейшая из религий мира, религия любви.
И я оставляю этот хорошенький уголок мира, эту родину Иосифа Аримафейского, очарованный, чувствуя, как грусть сжимает мне сердце. Из этого тихого уголка, где всё мир, всё красота, всё гармония, я должен снова идти в этот мир, полный такой печали, таких страданий, таких мук и суеты.