Дом первосвященника Каиафы, куда отправил Анна Христа, находился в нескольких минутах расстояния. И это место принадлежит в настоящее время армянам-грегорианцам.
Здесь в ночь с 3 на 4 апреля 33 года в пышных чертогах первосвященника собрался синедрион.
Люди мёртвой буквы собрались судить живое слово учения любви. Этим фанатикам-судьям всё казалось доказательством. И все нужные для них доказательства были собраны.
Он говорил: "Разрушьте этот храм, и Я в три дня воздвигну его".
Эти слова приводили их в ярость. Каких ещё доказательств нужно было Его виновности?
И в этих роскошных чертогах, перед этим разъярённым, обезумевшим от фанатизма синедрионом, предстал Христос со спокойным, кротким, скорбным ликом.
От дома Каиафы уцелело немногое. Под каменным навесом хранится кусок мозаичного пола, пёстрый, узорный, похожий на роскошный, расшитый разноцветными шелками персидский ковёр, и несколько обломков колонн, несколько обломков капителей с причудливыми завитушками. Вот всё, по чему можно судить о красоте и богатстве дома первосвященника.
В те времена неоплатных поборов места первосвященника домогались очень богатые люди. Каиафа был один из богатейших. У него была обширная дача около Иерусалима на горе, которую с тех пор стали звать горой Злого Совещания. Там был выработан план, как захватить Христа при помощи измены. Городской дом, судя по остаткам, богатый, роскошный, служил Каиафе для приёма по делам. Сюда же привели на суд и Спасителя. Здесь Он в восторженной и вдохновенной речи говорил о Своём царстве. И Его восторженное слово ещё больше разжигало ярость фанатиков.
Здесь первосвященник, в порыве безумного гнева, разодрал на себе одежды и обратился к синедриону со словами:
-- Какого свидетельства нам нужно ещё?
И синедрион ответил исступлённым криком:
-- Смерть.
Я не без удивления оглянулся в этом уголке на пышный памятник белого мрамора, из медальона которого глядело изображение человека в феске.
-- Чей это памятник?
-- Одного богатого армянина, который пожелал быть похороненным здесь.
Памятник богатый, но безвкусный, с двумя шаблонными плачущими детьми, прислонившимися к пьедесталу, сооружён сыном покойного, "comme gage eternel de son amour filial" [как вечный залог его сыновней любви (фр.)], как гласит надпись.
Какой вандализм превращать такие священные исторические места в современные кладбища. Этот памятник, суетный и пышный, на том месте, где был произнесён смертный приговор Христу, где Он связанный был отдан на поругание первосвященнической черни...
Клевреты, прислужники, стражи кинулись на Осуждённого. В то время, когда одни были ослеплены фанатизмом, другие пользовались случаем, чтоб выказать свою преданность первосвященнику и синедриону.
Это было второе поругание, которому подвергся Христос, и с этой минуты Его скорбный путь превратился в цепь беспрерывных страданий.
-- Здесь темница, в которую был заключён Христос.
Я вошёл в небольшую церковь, очень красивую, изящную, стены которой все выложены фаянсом.
-- Направо.
Отверстие, вышиной менее человеческого роста, вело в эту темницу-нишу, в которой с трудом могут поместиться стоя два человека. Здесь, по преданию, провёл Христос несколько часов.
Когда Христос стоял пред Каиафой, приближался рассвет, дважды пропел петух и напомнил отрёкшемуся ап. Петру про слова Учителя. К Пилату Христа повели рано утром. Этот-то промежуток времени, предрассветные часы и провёл Христос, по преданию, в этой темнице.
Нагнувшись так, что касался рукою пола, я вошёл в темницу и вздрогнул, очутившись здесь лицом к лицу с человеком. Сначала я принял его за изваяние.
Бледное, без кровинки, красивое, молодое лицо. Лицо аскета. Исхудалое, безжизненное. Только в глазах светится суровый огонь. Длинное чёрное одеяние.
Он молча полил мне на руку несколько капель освящённой розовой воды.
Это армянский монах. Он целые дни, с раннего утра и до позднего вечера, проводит здесь, в этой темнице, выложенной фаянсовыми изразцами, с маленьким престолом, украшенным цветами, проводит стоя, не произнося ни слова, в этом месте, где страдал Спаситель мира. Таков его суровый обет.
От этого молчальника, ушедшего в себя, в свои думы на этом страшном месте, веет чем-то таким далёким: словно призрак средневекового отшельника-монаха встал перед вами.
Из палат Каиафы в эту темницу влекли Христа через двор первосвященнического дома. Здесь-то, на этом дворе, вероятно, и разыгрывались сцены поругания.
Это место и теперь занято двором, вымощенным гладкими плитами. Под красивым портиком вдоль стены покоятся умершие армянские патриархи, под пышными монументами из белого мрамора.
На этом дворе стража и слуги ждали окончания суда синедриона. В ту холодную ночь здесь был разложен костёр. Около него среди других грелся и ап. Пётр.
Из дома первосвященника доносились разъярённые крики и вопли ненависти, и здесь всё было настроено подозрительно и мрачно. Пытливо вглядывались в незнакомые лица:
-- Не из учеников ли он Того, Кого осуждают теперь первосвященник и старейшины?
Здесь Пётр трижды отрёкся, и армяне указывают под портиком, около стены, низенькую белую колонну...
-- Здесь место отречения.
В третий раз отрёкся Пётр, и раздалось второе пение петуха. И вспомнил Пётр скорбные слова Христа, сказанные в тот вечер:
-- Прежде, чем петух пропоёт два раза, ты трижды отречёшься от Меня.
И, выйдя из двора, горько заплакал.
Выйдя из армянского монастыря и повернув за угол, вы увидите в нескольких шагах у стены небольшую колонну из жёлтого камня.
Здесь, по преданию, и плакал апостол Пётр, выйдя со двора Каиафы. А оттуда неслись ожесточённые крики и яростные вопли: осуждённого Христа влекли из синедриона в темницу.
Гасли звёзды. Облака над Елеонской горой загорались бледным светом. Веяло предрассветным холодом. Наступало утро страшного, скорбного дня.