В предваряющем "Братьев Карамазовых" предисловии "От автора" Достоевский характеризует свой последний роман как первый из задуманных двух романов, посвященных "жизнеописанию" главного героя -- Алексея Карамазова.
Однако можно предположить, что замысел предисловия сложился осенью 1878 г.: непосредственно перед изготовлением наборной рукописи первой книги у романиста родилось желание предварить уже написанные к этому времени главы обращением к читателю, которое помогало бы последнему уяснить в общих чертах авторский замысел и открывало перспективу для дальнейшего рассказа. В подготовительных материалах к первой книге о плане из двух романов еще не говорится.
Поэтому нам остается неизвестным, мыслился ли роман автором с самого начала работы как первая часть более обширного целого, или замысел двух романов о Карамазовых возник несколько позднее. Так или иначе, план дилогии, первая часть которой была бы посвящена юности главного героя и его "воспитанию" в монастыре, а вторая дальнейшим этапам его жизни в миру, явился возрождением и видоизменением -- через несколько лет и в новых условиях -- того более раннего замысла романической эпопеи, состоящей из нескольких отдельных романов, который Достоевский вынашивал с 1868--1870-х годов и который в то время был впервые выставлен им в качестве программы для творческой разработки в письмах к М. Н. Каткову и H. H. Страхову, посвященных "Житию великого грешника" (см. об этом: наст. изд., т. IX, стр. 501--508).
Уже в плане "Жития великого грешника" обнаружилось и скрытое внутреннее противоречие, связанное с осуществлением такого замысла, -- противоречие, которое вновь возникло в работе над "Карамазовыми". Достоевский-романист на всем протяжении своего творческого пути был, как сознавал он сам, одержим "тоской по текущему" и меньше всего собирался, подобно Толстому периода "Войны и мира", писать свою эпопею "в историческом роде". Об этом он прямо заявил и в эпилоге романа "Подросток" (см.: наст. изд., т. XIII, стр. 454), и в "Дневнике писателя" 1877 г. (январь, гл. 2, § V). Но план романа-дилогии (а тем более -- романа из нескольких частей) неизбежно вызывал необходимость в приурочении первых, начальных этапов биографии героя не непосредственно к "текущей" современности, а к недавнему прошлому, к одному из хронологически близких, но уже пережитых русским обществом десятилетии. В предисловии "От автора" это побудило Достоевского заявить, что лишь действие второй части задуманной им эпопеи будет происходить "в наше время, именно в наш теперешний, текущий момент", в то время как события первой его части (оставшейся единственной) совершились "тринадцать лет назад", в годы "первой юности" героя. Таким образом, формально действие романа оказалось приуроченным к 1866 г. (или шире -- к середине 1860-х годов), ко времени вскоре после введения в России нового судебного устава и соответственно появления гласного судопроизводства, адвокатуры и института присяжных заседателей.
Относя формально -- в соответствии с замыслом дилогии -- время действия "Карамазовых" к недавнему прошлому, автор меньше всего собирался в новом своем романе, как и в предыдущих, предстать перед читателем в качестве исторического романиста. Как письма Достоевского, посвященные "Карамазовым", так и самые первые записи в подготовительных материалах связывают замысел романа с злободневной, живой современностью. В окончательном тексте уже в первой книге читатель оказывается перенесенным фактически не в 1860-е годы, а в самую гущу идейных проблем конца 1870-х годов, которые непосредственно затрагивает разворачивающийся в келье старца Зосимы спор о соотношении авторитета церкви и государства, а также государственного и церковного суда. {"Время событий (в "Братьях Карамазовых", -- Ред.) отодвинуто на тридцать лет назад от 1879--1880-х годов, -- справедливо замечает по этому поводу М. С. Гус. -- Но Достоевский не привел в соответствие с такой хронологией содержание романа, и фактически действие протекает в конце 70-х годов. Так, например, эппзод с замученным в Средней Азии солдатом Даниловым, о котором Федор Павлович спорит со Смердяковым, произошел в 1875 году <...> К 1S76 году относятся судебные дела Кронеберга и Джунковских, использованные в романе" (Гус, стр. 509--510).}
Ориентация автора не на изображение недавнего прошлого, но на историческую действительность, философские и морально-нравственные проблемы рубежа 1870--1880-х годов ощущается едва ли не на каждой странице романа. Содержащиеся в нем многочисленные отклики на идеи, литературную полемику, исторические факты и события, журнальные статьи 1870-х годов, противоречащие формальному отнесению действия к 1860-м годам, раскрываются ниже в постраничном реальном комментарии.
В "Дневнике писателя" и в письмах второй половины 1870-х годов Достоевский многократно отмечал перелом, совершившийся, по его мнению, в настроениях русской молодежи в 1870-х годах по сравнению с 1860-ми. Если в 1860-х годах, в эпоху "Преступления и наказания", и особенно в начале 1870-х годов, когда создавались "Бесы", Достоевский, отдавая должное "национальной черте поколения" -- "жертвовать собою и всем для правды", в то же время не признавал тогдашней "правды" русской молодежи и яростно спорил с нею о "понимании правды" (см.: наст. изд., т. XI, стр. 303), то с середины 1870-х годов Достоевский все более сочувственно пишет о современной русской молодежи, высоте ее пробудившихся духовных запросов и исканий. Как это изменившееся отношение к исканиям молодого поколения (сказавшееся уже в "Подростке"), так и новые авторские акценты в понимании психологии и нравственных запросов молодого поколения отразились не только в образах Алеши, Лизы, "мальчиков", но и в трагической фигуре Ивана Карамазова с его мощным богоборческим пафосом. {В романе не только воспроизведен духовный климат середины и конца 1870-х годов; как верно отметил Д. Д. Благой, в Иване и Лизе Хохлаковой предугаданы настроения и характерные психологические черты героев литературы "конца века" (Благой, стр. 12).}
Как и при работе над всеми своими произведениями, Достоевский сложным образом слил при создании "Карамазовых" знакомое по личному опыту, реально виденное и пережитое с широкими социально-философскими обобщениями и величественной реалистической символикой. Из речи прокурора (кн. XII) видно, что "Карамазовы" были в глазах самого автора широким эпическим полотном, повествующим не только о двух поколениях семьи Карамазовых, но и шире -- о прошедшем, настоящем и будущем России. Представители уходящего прошлого, "отцы" -- Федор Павлович Карамазов, Миусов, штабс-капитан Снегирев, госпожа Хохлакова и др. -- противопоставлены здесь воплощающему "настоящее" России, взятому в различных тенденциях его нравственной и идейной жизни поколению, к которому принадлежат все три брата Карамазовых, Ракитин, Смердяков, Катерина Ивановна, Грушенька, а на смену последним в романе уже поднимается новое, третье поколение -- "мальчики" -- символ еще бродящих, не вполне сложившихся будущих сил нации и страны. {О "Братьях Карамазовых" как изображении трех поколении русских людей, воплощающих в авторском понимании прошлое, настоящее и будущее России, см.: Вяч. Иванов. Лик и личины России. В кн.: Вяч. Иванов. Родное и вселенское. М., 1917, стр. 138--143; А. И. Белецкий. Судьбы большой эпической формы в русской литературе XIX--XX веков. В кн.: А. И. Белецкий. Избранные труды по теории литературы. Изд. "Просвещение", М., 1964, стр. 372. Ср. с "фантастической речью председателя суда" по делу Джунковских, сочиненной Достоевским: "Вы отцы, они ваши дети, вы современная Россия, они будущая..." ( ДП, 1877, июль-август, гл. 1, § IV).}
Материалы творческой истории романа и позднейшие свидетельства А. Г. Достоевской указывают на многообразие реальных жизненных и литературных источников романа.
Наиболее ранний в хронологическом отношении пласт жизненных наблюдений, сложным образом преломленный в романе, -- это детские и юношеские впечатления писателя, вынесенные еще из родительского дома.
Дочь писателя Л. Ф. Достоевская выдвинула предположение, что "Достоевский, создавая тип старика Карамазова, думал о своем отце". "Но я должна обратить внимание моих читателей на то, -- писала она при этом, -- что мысль о сходстве между моим дедом Михаилом и стариком Карамазовым является исключительно моим предположением, которое я не могу подтвердить никаким документом. Возможно, что оно совершенно неверно". "Карамазов был развратен; Михаил Достоевский искренно любил свою жену и был ей верен. Старик Карамазов забросил своих сыновей и не интересовался ими; мой дед дал своим детям тщательное воспитание" {Достоевская, Л. Ф., стр. 17--18).
Высказывая приведенную догадку, Л. Ф. Достоевская исходила, во-первых, из соображения, что, "быть может, не простая случайность, что Достоевский назвал Чермашней деревню, куда старик Карамазов посылает своего сына Ивана накануне своей смерти" (Чермашней называлась одна из двух деревень, принадлежащих родителям Достоевского), а, во-вторых, из узкобиографического толкования образов главных героев романа, -- толкования, согласно которому Достоевский "изобразил себя в Иване Карамазове" (там же, стр. 18).
Несмотря на осторожную форму, в которой было высказано Л. Ф. Достоевской предположение о ее деде как одном из возможных прототипов старшего Карамазова и на сделанные ею при этом существенные оговорки, оно было некритически принято рядом последующих биографов писателя. Еще больший успех имело предложенное ею биографическое толкование конфликта между Карамазовым-отцом и его сыновьями, легшее в основу созданной З. Фрейдом и его последователями и завоевавшей на Западе большую популярность, несмотря на то что она не имеет под собой никакой реальной биографической почвы, легенды о Достоевском -- потенциальном отцеубийце и писателе-"грешнике", всю жизнь будто бы мучившемся сознанием своей нравственной вины перед отцом, вызванной "эдиповым комплексом". {См.: И. Нейфельд. Достоевский. Психоаналитический очерк. Под ред. 3. Фрейда. Л.--М., 1925; S. Freud. Dostojewski und die Vatertötung. В кн.: Die Urgestalt, стр. XIII--XXXIV.}
В связи с этим следует подчеркнуть, что содержание подготовительных материалов к роману, неизвестных Л. Ф. Достоевской в момент, когда она писала свою книгу об отце, не подтверждает ее догадки. В творческих заметках писателя к роману, сделанных для самого себя, нет никаких отзвуков автобиографического толкования психологии главных героев романа, в том числе Ивана и Федора Павловича Карамазовых, и нравственного конфликта между ними. Характеры как обоих этих, так и других основных персонажей не вызывали у Достоевского, как видно из подготовительных материалов, сколько-нибудь устойчивых и определенных биографических ассоциаций.
Допустимо лишь предположение, что при изображении Федора Павловича Карамазова и идеологических споров между ним и его сыновьями Достоевский мог воспользоваться штрихами, почерпнутыми из собственных юношеских воспоминаний (но для психологического отождествления Федора Павловича Карамазова с М. А. Достоевским, что отметила уже Л. Ф. Достоевская, а тем более для того, чтобы приписать самому писателю вслед за Фрейдом психологические импульсы и переживания Ивана, имеющие в романе к тому же совсем иную, несравненно более сложную и глубокую нравственную и идеологическую мотивировку, чем в интерпретации Фрейда, нет, разумеется, никаких оснований {Вспомним, что в тех же "Карамазовых" Достоевский наделил Смердякова эпилепсией, заставив его испытывать перед припадком то, что испытывал он сам и во многом психологически родственные автору герои прежних его романов -- князь Мышкин и Шатов.}).
К детским воспоминаниям писателя могут быть, по предположениям А. Г. Достоевской и младшего брата писателя, возведены истоки образов Лизаветы Смердящей и ее сына, а также ряд других деталей (см. об этом стр. 41G, 541).
Второй пласт жизненных источников романа -- сибирские воспоминания, в частности дело Ильинского. {См.: И. Д. Якубович. "Братья Карамазовы" и следственное дело Д. Н. Ильинского. В кн.: Материалы и исследования, т. II, стр. 128--133.} Но наиболее важны были для автора при работе над окончательным текстом впечатления последних лет -- жизнь с семьей в Старой Руссе, давшая Достоевскому многочисленные богатые краски для создания картины быта и нравов уездного города Скотопригоньевска, где совершается действие "Карамазовых", поездка в Оптину пустынь, непосредственные впечатления от которой были дополнены чтением обширной исторической литературы (см. об этом стр. 412, 528, а также: Die Urgestalt, стр. 59--139) и которая дала автору обильный материал для описания монастыря и всего внутреннего строя монастырской жизни, наконец, ежедневные размышления над текущей газетной хроникой и всей русской общественной жизнью конца 1870-х годов. {Еще А. С. Долинин отметил обостренное внимание Достоевского в 1878--1879 гг., в период работы над "Карамазовыми", к тогдашним судебным процессам (Д, Письма, т. IV, стр. 369, 385--386). Ср.: наст. том, стр. 553--555, 599, 601).}