Мемуаристами и исследователями романа указан ряд возможных реальных прототипов, душевные свойства или детали биографии которых были творчески преломлены автором при разработке характера и биографии различных персонажей романа. Выше критически анализировалось предположение Л. Ф. Достоевской о возможном отражении некоторых черт М. А. Достоевского (последних лет жизни) в характере Федора Павловича, -- предположение, которое, как мы уже убедились (см. стр. 453), особенно наглядно свидетельствует о том, какой сложностью отличался творческий процесс Достоевского, пользовавшегося, как правило, при создании каждого из своих персонажей не одним, а множеством прототипов, черты которых служили ему всего лишь точкой отталкивания при решении собственных художественных задач. Указывалось выше и на возможность сближения характера Мити с психологическим обликом Ап. Григорьева (см. стр. 404), как и на ту роль, которую сыграла при обдумывании основной сюжетной коллизии романа судьба мнимого отце убийцы Д. Н. Ильинского (см. стр. 403). Часть других прототипов, автобиографических штрихов и реальных, жизненных мотивов, творчески преломленных писателем в "Карамазовых", раскрыты А. Г. Достоевской в ее воспоминаниях и заметках о романе. Так, ряд характерных фразеологических оборотов в речах старца Зосимы, по ее сообщению, восходит к аналогичным словам "старца Амвросия (оптинского подвижника, с которым Достоевский встречался во время своего посещения монастыря летом 1878 г., -- Ред.) в беседе с Федором Михайловичем". Отразились в разговорах баб и жалобах матери, потерявшей сына, в первой книге романа, по свидетельству жены писателя, и собственные переживания мужа и жены Достоевских после смерти сына Алеши, и слышанные писателем реальные разговоры баб в монастыре, и случай с нянькой в семье Достоевских, Прохоровной, которая год не получала писем от сына и спрашивала у писателя, не помянуть ли ей сына за упокой (ср.: наст. изд., т. XIV, стр. 45--47). В Зосиме и главном герое романа Алексее Карамазове А. Г. Достоевская отметила автобиографические черты, а в отношении к Алеше Зосимы, который говорит, что видит в нем своего воскресшего брата, -- отражение сходного отношения Достоевского к молодому Вл. С. Соловьеву, душевным складом своим напоминавшему ему друга юности И. Н. Шидловского (Достоевская, А. Г. Воспоминания, стр. 323; Л. Гроссман. Собрание сочинений, т. II, вып. 1. Путь Достоевского. М., 1928, стр. 198--199; Гроссман, Семинарий, стр. 66--69; наст. том, стр. 471--472; ср.: М. П. Алексеев. Ранний друг Ф. М. Достоевского. Одесса, 1921). {О гипотезе Л. П. Гроссмана, возводящего облик Алексея Карамазова и его последующую биографию к Д. В. Каракозову, см. стр. 486.} Вдова писателя указала также, что с внешности петербургского домохозяина купца И. М. Алонкина (см. о нем: наст. изд., т. VII, стр. 410--411), по ее мнению, "нарисован купец Самсонов, покровитель Грушенькп, в "Братьях Карамазовых"" (Достоевская, А. Г. Воспоминания, стр. 106). Настойчивые просьбы Илюши, обращенные к отцу, подарить ему лошадку навеяны аналогичными просьбами сына Достоевского Феди, с детства пристрастившегося к лошадям (Гроссман, Семинарий, стр. 67--68; Достоевская, А. Г. Воспоминания, стр. 363--364).
Позднейшие исследователи дополнили сведения, сообщенные его дочерью и вдовой, установив ряд других -- более или менее близких -- прототипов персонажей романа. Выше цитировались слова Л. Ф. Достоевской о "молодой провинциалке", которая послужила прообразом Грушеньки. По предположению Л. М. Рейнуса, под этой "молодой провинциалкой" Л. Ф. Достоевская имела в виду упоминаемую Достоевским в письме к жене от 25 июля (6 августа) 1879 г. старорусскую знакомую своих родителей Агриппину Ивановну Меньшову (впоследствии по мужу -- Шер), которую, так же как Грушеньку в романе, обманул уехавший и бросивший ее жених -- поручик. Ф. М. и А. Г. Достоевские были посвящены в историю Грушеньки Меньшовой и принимали участие в ее судьбе. Тем же исследователем были выдвинуты предположения о некоторых других возможных старорусских прототипах отдельных персонажей "Карамазовых". {См.: Л. M. Pейнус. О прототипе Грушеньки из "Братьев Карамазовых". РЛ, 1967, No 4, стр. 143--146; Рейнус, стр. 46--63.} В Зосиме различными учеными отмечались черты, допускающие сближение с Тихоном Задонским, упомянутым выше оптннским старцем Амвросием (1812--1891), старцем-пустынножителем, сыном смоленского воеводы, Зосимой-Захарием Тобольским (1767--1835), жизнь и деяния которого описаны в его "Житии" (1860), и рядом других духовных лиц. {См.: Die Urgestalt, стр. 59--139; Р. Плетнев. Сердцем мудрые. (О "старцах" у Достоевского), стр. 73--92; Д, Письма, т. IV, стр. 395 (комментарий А. С. Долинина); М. С. Альтман. Прообразы старца Зосимы. В кн.: Достоевский и его время, стр. 213--216. Ср. о прототипах Ивана: М. С. Альтман. Этюды по Достоевскому. "Известия АН СССР", Отделение литературы и языка, 1963, т. XXII, вып. 6, стр. 489--490 (И. Н. Шидловский, Вл. С. Соловьев); Л. M. Pозенблюм. Творческие дневники Достоевского. ЛН, т. 83, стр. 64--65 (Н. К. Михайловский).}
Указывалось также на полемическое, пародийное переосмысление Достоевским в биографии Ракитина ряда деталей биографии Г. З. Елисеева и Г. Е. Благосветлова, {См. об этом: наст. том, стр. 539; Борщевский, стр. 306--311; ср. здесь же, стр. 311--314, о вероятной заостренности ряда реплик Ракитина (и всего его образа) против Щедрина.} а также на возможное отражение в характере этого "семинариста-нигилиста" психологических черт М. В. Родевича -- сотрудника "Времени" и воспитателя пасынка Достоевского П. А. Исаева (Д, Письма, т. I, стр. 574--575). В Катерине Ивановне можно усмотреть некоторые черты сходства с первой женой писателя -- М. Д. Исаевоп. Наконец, близкое совпадение фамилий делает вероятным, что одним из прототипов г-жи Хохлаковой могла быть корреспондентка Достоевского, автор воспоминаний о нем писательница Л. X. Симонова-Хохрякова (1838--1900; см. о ней: Д, Письма, т. III, стр. 372). Вскоре после выхода романа читатели и критика стали проводить параллель между фигурой Великого инквизитора и К. П. Победоносцевым. {См.: "Приазовский край", 1907, 14 марта, No 9, передовая статья; "Слово правды", 1907, 27 мая, No 113; И. В. Преображенский. К. П. Победоносцев, его личность и деятельность в представлении современников его кончины. СПб., 1912, стр. 52--53, 56--57.} Такое сопоставление, которое делают также Г. И. Чулков и А. Зегерс, {См.: Г. Чулков. Как работал Достоевский. М., 1939, стр. 302; А. Зегерс. Заметки о Достоевском и Шиллере. "Вопросы литературы", 1963, No 4, стр. 128.} вряд ли входило в намерения Достоевского; тем не менее, если оценивать роман в более широкой исторической перспективе, едва ли его можно признать случайным (см. также стр. 463, 464). Более подробные сведения о прототипах различных персонажей см. на стр. 539, 541, 564, 597--598.
Свои наблюдения и впечатления от русской жизни Достоевский на всем протяжении творческой истории "Братьев Карамазовых" пополнял чужими рассказами и впечатлениями. Стремясь широко и разносторонне запечатлеть в романе переходную эпоху жизни России 1870-х годов, посвящая отдельные его части описанию монастыря, уездного торгового города, жизни и настроениям гимназистов, судебному следствию и пореформенному суду, романист в процессе писания (что особенно характерно для работы именно над "Карамазовыми" и отличает процесс работы над этим произведением от процесса создания других романов) настойчиво обращается к знатокам и специалистам, консультируясь с ними по конкретным вопросам, связанным с деталями каждой изображаемой им сферы тогдашнего русского быта. Выше уже говорилось о письме Достоевского на первой стадии обдумывания сюжета "Карамазовых" к педагогу В. В. Михайлову, которого романист просил поделиться с ним своими наблюдениями над подрастающим поколением. Отмечалось и то, что при изображении болезненного состояния и галлюцинаций Ивана Карамазова в главе "Черт. Кошмар Ивана Федоровича" автор, по собственному признанию, учитывал мнения врачей, справлялся с медицинской и психиатрической литературой, а при описании следствия и суда над Митей пользовался указаниями А. А. Штакеншнейдера и А. Ф. Кони. Точно так же, как видно из писем к Достоевскому К. П. Победоносцева и Т. И. Филиппова, они сами и другие информаторы из среды духовенства помогали ему при описании подробностей жизни духовенства и церковных обрядов. Так, 24 февраля 1879 г. К. П. Победоносцев сообщает Достоевскому: "Сейчас был у меня о. архимандрит Симеон и привез, для передачи вам, выписанные им из книг подробности монашеского погребенья, о которых он при свиданья запамятовал объяснить вам" ( ЛН, т. 15, стр. 135--136, ср.: наст. том, стр. 571). Как отметил Л. П. Гроссман, выписки эти (из "Большого требника" и других церковных книг) послужили для изображения ряда деталей в главе I седьмой книги ("Тлетворный дух"), которая появилась в сентябрьской книжке "Русского вестника" за 1879 г. (1956, т. X, стр. 471); о сообщенном Т. И. Филипповым Достоевскому тексте духовного стиха об Алексее человеке божием см. стр. 475. Во всех этих случаях характерно обращение Достоевского за нужным для романа материалом именно к специалистам, указывающее на то значение, которое он придавал точности и убедительности всех деталей, дающих впечатление пластической осязаемости изображаемого.
Пользуясь услугами своих информаторов, Достоевский, как видно из цитированного только что письма Победоносцева, опирался в работе над "Карамазовыми" не только на их устные и письменные сообщения, но и на огромный и пестрый круг книжных и фольклорных источников. Пожалуй, ни в одном из других романов Достоевского нет такого количества, как в последнем его романе, прямых ссылок на произведения русской и мировой литературы (в поле зрения автора находятся здесь и "Хождение богородицы по мукам", а также другие памятники древнерусской письменности и устной народной поэзии, и средневековые западные легенды и мистерии, и вольтеровский "Кандид", и "Фауст" Гете, и "Разбойники" Шиллера, и "Собор Парижской богоматери" Гюго, и материалы текущей русской газетной и журнальной периодики). Но круг печатных источников "Карамазовых" не ограничивается указываемыми в самом романе источниками: он значительно шире (источники эти -- как названные Достоевским, так и неназванные -- раскрываются далее в постраничном реальном комментарии, где делается попытка более конкретно охарактеризовать их значение для понимания общефилософской концепции и художественного построения романа).
Выше цитировалось письмо Достоевского к Н. А. Любимову от 10 мая 1879 г., где романист, предупреждая возражение редакции "Русского вестника" против "слишком" реалистических подробностей при рассказе об истязании малолетних детей и издевательствах над ними в главе "Бунт", указал, что детали эти восходят к реальной газетной хронике, тут же отметив фольклорный источник "лакейской песни" Смердякова (см. стр. 448). Аналогичные ссылки на печатные источники или на мнение специалистов содержат и другие цитированные выше письма автора к Любимову, целью которых было разъяснить смысл отсылаемой в редакцию "Русского вестника" главы или книги и вместе с тем защитить се от возможного цензурного вмешательства, -- от 7 (19) августа 1879 г. (здесь о житии Зосимы говорится: "Это глава восторженная и поэтическая, прототип взят из некоторых поучений Тихона Задонского, а наивность изложения -- из книги странствований инока Парфения"; ср. стр. 528), от 16 сентября 1869 г. ("Не подумайте, ради бога, что я бы мог себе позволить в сочинении моем хотя малейшее сомнение в чудодействии мощей <...> Подобный переполох, какой изображен у меня в монастыре, был раз на Афоне и рассказан вкратце и с трогательною наивностью в "Странствовании инока Парфения""; ср. стр. 571), от 16 ноября 1879 г., 10 августа и 8 сентября 1880 г. и т. д.
"Для правильной разработки глав о школьниках Достоевский обращается к образам педагогической литературы (Песталоцци, Фребель, статьи Льва Толстого о школе), -- справедливо пишет, обобщая свои наблюдения и выводы других исследователей, Л. П. Гроссман, -- для верного тона поучений русского инока -- к богословию, церковной истории (Нил Сорскнй, Иоанн Дамаскин, инок Парфеннй, святой Феодосии, Исаак Сирин, Сергий Радонежский, Тихон Задонский). Наконец, для верного ощущения современной "минуты" он пользуется материалами судебной хроники (дело Кронеберга, Жозинг, Брунст и проч.) и различными случаями из современной общественной жизни, широко разработанными в его публицистике" (1956, т. X, стр. 485).