XXI

КАК ВТОРОЙ ГОНЕЦ ПОЕХАЛ В КОСФОРД

Под покровом ночи раненых вынесли изо рва, а пикеты стрелков приблизились к воротам, чтобы помешать починить их. Найгель, глубоко опечаленный своей неудачей, смертью своего пленника и страхом за Элварда вернулся в лагерь. Но чаша его испытаний еще не была полна. Ноллс встретил его словами, которые бичевали, как удары хлыста. Кто он такой, простой оруженосец, что вздумал сам повести атаку? Пусть он посмотрит, до чего довели его фантазии странствующего рыцаря. Погибло двадцать человек, а пользы никакой. Их кровь падет на его голову. Чандос узнает о его поведении. Его отошлют в Англию, как только падет замок.

Таковы были горькие слова Ноллса, и тем горше были они, что в душе Найгель сознавал, что они вполне справедливы и что Чандос сказал бы то же самое, хотя, может быть, в более мягких выражениях. Он выслушал своего начальника в почтительном безмолвии, затем откланялся ему, отошел в сторону, бросился ничком в чащу кустов и заплакал горячими, горькими слезами, как не плакал еще никогда в жизни. Он думал сделать все к лучшему, но судьба была против него. Он чувствовал себя измученным. Боль от ожогов давала себя знать, все тело болело с головы до ног. Но все это было ничто в сравнении с горем и стыдом, терзавшим его душу.

Однако ничтожное обстоятельство внезапно изменило направление его мыслей и внесло некоторое успокоение в его душу. Он стал снимать свои латные рукавицы, и при этом его пальцы коснулись маленького кольца, которое леди Мэри прикрепила к ним, когда стояла с Найгелем на холме Св. Екатерины. Он вспомнил девиз искусной филигранной работы: "Fais се que dois, adviegne que pourra -- c'est commande au chevalier". Слова эти промелькнули в его усталом мозгу. Он сделал то, что казалось ему справедливым, а затем будь что будет. Правда, ему не удалось его предприятие, но это может случиться со всяким. Он чувствовал, что, возьми он замок, Ноллс простил бы ему все. Он не виноват, что не взял замка. Это было выше человеческих сил. Если бы Мэри видела, она одобрила бы его поступки. Найгель заснул и во сне увидел ее смуглое лицо, наклонившееся над ним с выражением гордости и сожаления. Она протянула руку и дотронулась до его плеча. Он вскочил, протирая глаза. Действительность, как часто бывает, смешалась с грезой, и кто-то наклонился над ним в темноте, стараясь разбудить. Но нежный голос и легкое прикосновение руки леди Мэри внезапно превратилось в грубый акцент и тяжелую руку Черного Симона, свирепого норфолкского воина.

-- Это вы, сквайр Лорин? -- сказал он, пристально всматриваясь во тьме в лицо молодого человека.

-- Да, это я. А что?

-- Я искал вас по всему лагерю, а когда увидел вашу большую лошадь, привязанную к этим кустам, то подумал, что вы недалеко. Я хотел бы поговорить с вами.

-- Говорите.

-- Стрелок Элвард был моим другом, а Бог дал мне такой нрав, что я люблю моих друзей так же горячо, как ненавижу врагов. Он также ваш слуга, и мне кажется, вы любите его.

-- Мне есть за что любить его.

-- Так, значит, сквайр Лорин, мы с вами должны позаботиться о нем более, чем те, которые думают только о том, как бы взять замок, не помышляя о судьбе находящихся в нем пленников. Разве вы не понимаете, что разбойник лорд, в случае если потерпит неудачу, перед падением крепости перережет горло своим пленникам, зная, что ему самому недолго жить. Разве это не верно?

-- Клянусь св. Павлом! Я не подумал об этом.

-- Я был с вами, когда мы ломились во внутреннюю дверь, -- сказал Симон. -- Когда мне показалось, что она начинает поддаваться, я сказал себе: "Прощай, Сэмкин. Не видать мне больше тебя". У этого барона так же, как и у меня, много накипело на душе. Неужели вы думаете, что я выдал бы своих пленников живыми, если бы меня принуждали к этому? Нет, нет; выигранный нами бой был бы смертным приговором для всех них.

-- Пожалуй, вы правы, Симон,-- сказал Найгель, -- и эта мысль должна смягчать наше горе. Но если мы не можем спасти их, взяв крепость, то они действительно погибли.

-- Может быть, да, а может быть, нет, -- медленно ответил Симон, -- мне кажется, что если замок взять внезапно, так, чтобы они не могли предвидеть этого, то, может быть, нам удалось бы спасти пленников.

Найгель быстро наклонился и положил руку на плечо солдата.

-- У вас есть какой-то план, Симон, Откройте его мне.

-- Я хотел было рассказать все сэру Роберту, но он приготовляется к осаде на завтра и слышать ничего не хочет. У меня, правда, есть план, но надо испытать его, прежде чем решить, хорош ли он. Но раньше всего скажу вам, как это пришло мне в голову. Слушайте же: сегодня утром, когда я был во рву, я заметил на стене одного человека. Это высокий малый с белым лицом, рыжими волосами и большим красным родимым пятном на щеке.

-- Но какое отношение имеет он к Элварду?

-- Сейчас скажу. Сегодня вечером, после приступа, я с несколькими товарищами обходил маленький форт на бугре, чтобы высмотреть, нет ли там слабого места. Несколько человек вышло на стену. Они стали осыпать нас проклятиями, и знаете, кого я увидел там? Высокого рыжего с белым лицом и пятном на щеке. Что вы скажете на это, сквайр Найгель?

-- Скажу, что этот человек перешел в форт из замка.

-- Вероятно, так. На свете не найдешь другого с таким пятном. Но если он прошел из замка в форт, то никак не по земле, так как наши стоят между крепостью и фортом.

-- Клянусь св. Павлом, я понимаю вас! -- вскрикнул Найгель. -- Вы думаете, что там есть подземный ход?

-- Я уверен в этом.

-- Итак, если мы возьмем форт, то можем пройти по этому ходу и взять большой замок?

--- Очень возможно,-- сказал Симон,-- но это дело опасное, потому что в замке, наверное, услышат наше нападение на форт, успеют вовремя заградить подземный ход и убить пленников раньше, чем мы попадем в замок.

-- Ну, так что же вы советуете?

-- Если бы нам найти место, где идет подземный ход, сквайр Найгель, то что может помешать нам докопаться до него и пробраться в замок раньше, чем неприятели узнают, что мы там?

Найгель захлопал в ладоши от радости.

-- Ей-Богу! Славный план! -- вскрикнул он. -- Но увы, Симон, мы не знаем, где идет этот ход и откуда начинать копать.

-- Вон там стоят крестьяне с лопатами, -- сказал Симон. -- Двое моих друзей, Гардинг из Барнстепла и Уилл из западных провинций, ожидают нас. Если вы согласитесь вести нас, сквайр Лорин, мы готовы погибнуть в этой попытке.

Что скажет Ноллс в случае неудачи? Эта мысль пролетела в уме Найгеля, но быстро сменилась другой. Он пойдет, только если будет какая-нибудь надежда на успех. Или он положит там свою жизнь. Таким образом он загладит все свои ошибки. А если его усилия увенчаются успехом, то Ноллс простит ему неудачу у ворот крепости. Мгновение спустя все его сомнения исчезли, и он решительно пошел за Черным Симоном.

За лагерем их ожидали товарищи Симона, и все четверо отправились дальше. Вдали виднелась небольшая кучка людей. Ночь была облачная, накрапывал мелкий дождь, из-за которого не было видно ни замка, ни форта. Но по камню, положенному днем, Симон узнал, что они находятся посредине между крепостью и маленьким укреплением.

-- Слепой Андреас тут? -- спросил Симон.

-- Да, добрый сэр, я здесь,-- ответил чей-то голос.

-- Этот человек был некогда богат и пользовался доброй славой, но разбойник лорд отнял у него все, а затем выколол ему глаза, так что Андреас слеп уже много лет и живет милостыней.

-- Но как же он может помочь нам, когда он слеп? -- спросил Найгель.

-- Именно по этой причине он может помочь нам более, чем кто-либо другой, милостивый сэр, -- ответил Симон. -- Часто, когда человек теряет одно из внешних чувств, милосердный Бог усиливает другое. У Андреаса такой слух, что он слышит, как переливается сок в растениях и как пищат мыши в норке. Он пришел, чтобы помочь нам отыскать подземный ход.

-- И я нашел его, -- гордо сказал слепой. -- Вот я поставил на него мою палку. Два раза я приникал ухом к земле и слышал под собой человеческие шаги.

-- Надеюсь, вы не ошиблись, старик, -- сказал Найгель.

Вместо ответа слепой поднял палку и два раза ударил ею по земле, справа и слева от себя. Сначала раздался глухой удар, а потом гул, как над пустым местом.

-- Разве вы не слышите? -- спросил он. -- Что же, и теперь вы скажете, что я ошибся?

-- Нет, мы много обязаны вам, -- вскричал Найгель. -- Пусть крестьяне копают землю в полном молчании. А вы, Андреас, приникните ухом к земле, чтобы предупредить нас в случае чего.

Под непрерывным мелким дождем маленькая группа людей работала в темноте. Слепой молча лежал на земле и два раза останавливал их тихим свистком, когда слышал, что в подземной галерее проходил кто-нибудь. Через час они докопались до каменной арки, очевидно, составлявшей наружную часть свода туннеля. Это являлось серьезным препятствием, так как, чтобы разрушить каменный свод, надо было много времени, а когда взойдет заря, все дело будет потеряно. Однако им удалось сместить кинжалом один камень, за ним подались и другие. Наконец у ног работавших образовалось зияющее отверстие, чернее окружавшей их тьмы. Они опустили мечи и не достали до дна. Проход был открыт.

-- Мне бы хотелось войти первым, -- сказал Найгель. -- Пожалуйста, спустите меня.

Работавшие опустили его на руках и слышали, как он благополучно спрыгнул в галерею. Мгновение спустя слепой поднялся с легким криком испуга.

-- Я слышу шаги, -- сказал он. -- Они еще в отдалении, но постепенно приближаются.

Симон просунул в отверстие голову и шею.

-- Сквайр Найгель, -- шепнул он. -- Вы слышите меня?

-- Слышу, Симон.

-- Андреас говорит, что кто-то идет.

-- Тогда прикройте отверстие, -- ответил Найгель. -- Пожалуйста, скорее прикройте отверстие.

На отверстие накинули плащ так, чтобы ни малейшее мерцание света не могло предупредить новопришедшего. Опасались только, не слышал ли он прыжка Найгеля. Но, очевидно, этого не случилось, так как Андреас вскоре подтвердил, что шаги приближаются. Найгель уже слышал глухой шум ног. Если у шедшего был фонарь -- все погибло. Но в темной галерее не видно было ни луча света. Шаги все приближались и приближались. Найгель вознес молитву ко всем своим покровителям-святым и скорчившись прижался к слизистой стене, затаив дыхание, с кинжалом в руке. Шаги раздавались все ближе и ближе. В темноте до Найгеля донеслось хриплое дыхание незнакомца; когда тот поравнялся с ним, Лорин бросился на него как тигр. Незнакомец ахнул от изумления и затем замер: Найгель схватил его за горло и придавил к стене.

-- Симон! Симон! -- громко крикнул Найгель.

С отверстия сняли плащ.

-- Есть у вас веревка? Или свяжите несколько поясов...

У одного из крестьян оказалась веревка, и Найгель вскоре почувствовал, что она коснулась его руки. Он прислушался; в коридоре все было тихо. На одно мгновение он отпустил шею своего пленника, который дрожал, как лист. Целый поток мольбы и просьб полился из его уст. Найгель приставил кинжал к его лицу и приказал молчать. Потом он пропустил ему под мышки веревку и завязал узел.

-- Поднимите его! -- прошептал он, и на одно мгновение серое мерцание померкло над головой Лорина.

-- Мы подняли его, милостивый сэр, -- сказал Симон.

-- Ну, так бросьте мне веревку и держите ее крепко.

Мгновение спустя Найгель был уже среди людей, собравшихся вокруг пленника. В темноте нельзя было хорошо разглядеть его, а высечь искру англичане боялись. Симон грубо ощупал незнакомца и почувствовал под рукой толстое, чисто выбритое лицо и суконную одежду, доходившую до щиколоток.

-- Кто вы? -- шепнул он. -- Говорите правду и шепотом, если хотите снова когда-нибудь говорить.

У незнакомца зубы стучали от холода и страха.

-- Я не говорю по-английски, -- прошептал он.

-- Ну, так говорите по-французски, -- сказал Найгель.

-- Я -- служитель Бога. Вы навлекаете на себя проклятие Церкви, накладывая на меня руки. Прошу вас, отпустите меня, я иду исповедовать и причащать умирающих. Если они умрут во грехе, то проклятие падет на ваши головы,

-- Как же вас зовут?

-- Я -- дон Петер де Серволь.

-- Де Серволь! Тот священник, который накаливал угли, когда мне выжигали глаза! -- крикнул старый Андреас. -- Изо всех дьяволов ада он самый худший. Друзья мои, друзья мои, если я сегодня сделал для вас хоть что-нибудь, прошу только одной награды: отдайте мне этого человека.

Но Найгель оттолкнул старика.

-- Теперь не время, -- сказал он. -- Слушайте вы, священник, -- если вы действительно священник, -- ваша одежда и сан не спасут вас, если вы измените нам. Мы пришли сюда с определенной целью и выполним ее во что бы то ни стало. Отвечайте мне, и отвечайте правдиво, или проведете плохую ночь. В какую часть замка ведет этот ход?

-- В нижний погреб.

-- Чем он оканчивается?

-- Дубовой дверью.

-- Закрыта она?

-- Да, закрыта на засов,

-- Как бы вы вошли туда?

-- Я сказал бы пароль.

-- А кто открыл бы вам?

-- Там за дверью стоит часовой.

-- А что за дверью?

-- Тюремные камеры и тюремщики.

-- А кто еще там?

-- Только сторож у ворот и другой на крепостном валу.

-- Какой ваш пароль?

Священник молчал.

-- Скорее, пароль!

Холодные острия кинжалов коснулись шеи священника, но он продолжал молчать.

-- Где слепой? -- спросил Найгель. -- Возьмите его, Андреас, и делайте с ним что хотите.

-- Нет, нет, -- захныкал священник. -- Держите его. Спасите меня от слепого Андреаса. Я скажу вам все.

-- Ну, так говорите сейчас же пароль.

-- "Benedicite".

-- Мы знаем пароль, Симон, -- крикнул Найгель. -- Ну, так идем вперед, до конца. Эти крестьяне постерегут священника и останутся здесь на случай, если нам понадобится послать гонца.

-- Нет, благородный сэр, по-моему, лучше взять священника с собой, чтобы часовой узнал его голос, -- сказал Симон,

-- Хорошо придумано, -- заметил Найгель, -- а теперь помолимся, так как эта ночь может быть последней для нас.

Все четверо встали на колени под дождем, вознеся к небу простые молитвы. Симон продолжал сжимать кисть руки своего пленника. Священник порылся за пазухой и вынул какой-то предмет.

-- Это -- сердце св. Енотата, -- сказал он. -- Быть может, оно облегчит ваши сердца и даст вам прощение.

Англичане набожно приложились к плоской серебряной ладанке, передавая ее друг другу, а затем поднялись с земли. Найгель первый спустился в отверстие; за ним Симон, потом священник, которого оба мгновенно схватили. За ними последовали остальные. Едва отойдя от отверстия, Найгель остановился.

-- Кто-то идет за нами, -- сказал он.

Все прислушались, но не уловили ни шепота, ни шороха. На мгновение они остановились, а затем снова продолжали свой путь в темноте. Им показалось, что они шли очень долго, тогда как в действительности они сделали только несколько сот ярдов, когда увидали какую-то дверь, которую окаймлял желтый свет. Найгель ударил в нее рукой.

Послышалось скрипение засова, и громкий голос спросил:

-- Это вы, священник?

-- Да, я, -- ответил пленник дрожащим голосом. -- Открой, Арнольд!

Звука его голоса оказалось достаточно; никто не спросил пароля. Дверь открылась внутрь, и Найгель и Симон мгновенно убили часового. Нападение было так внезапно и так стремительно, что, кроме падения тела, не раздалось ни одного звука. Поток света ворвался в подземный ход и ослепил англичан. Перед ними открылся вымощенный камнями коридор, поперек которого лежал труп убитого часового. По обеим сторонам коридора были двери, а в отдаленном конце виднелась защищенная решеткой дверь. Странный шум, напоминавший не то жужжание, не то плач, наполнял воздух. Англичане стояли, с изумлением прислушиваясь к этому шуму, недоумевая, что бы это могло значить, как вдруг сзади раздался резкий крик. Священник лежал на земле в виде бесформенной массы, и кровь лилась из его горла. В желтом свете, освещавшем подземный ход, виднелась темная тень человека, который убегал, склоняясь к земле и стуча палкой.

-- Это Андреас, -- крикнул Уилл из западных провинций. -- Он убил его.

-- Значит, это его шаги я слышал за нами, -- сказал Найгель. -- Без сомнения, он шел в темноте позади нас. Боюсь, что в замке услышали крик священника.

-- Нет, -- сказал Симон. -- Посреди такого множества криков этот может вполне остаться незамеченным. Возьмем лампу со стены и посмотрим, в какую берлогу мы попали.

Англичане отворили дверь направо, но оттуда почувствовалось такое зловоние, что они отступили назад. При свете лампы, которую держал Симон, они увидели какое-то человеческое существо -- кричавшее и гримасничавшее, как обезьяна, очевидно потерявшее разум от ужаса и одиночества. В другой камере старик с седой бородой, прикованный к стене, смотрел вдаль бессмысленным взглядом. То было тело без души, но жизнь еще трепетала в нем, потому что его тусклые глаза медленно повернулись в сторону англичан. Хор печальных криков и стонов, наполнявших воздух, раздавался за средней дверью коридора.

-- Симон, -- сказал Найгель, -- прежде чем идти дальше, надо снять с петель внешнюю дверь, Мы преградим ею коридор, чтобы, в худшем случае, держаться, пока не подойдет помощь. Вы же бегите в лагерь как можно скорее. Крестьяне подымут вас кверху через отверстие. Передайте мой привет сэру Роберту и скажите ему, что если он придет сюда с пятьюдесятью людьми, замок будет, без сомнения, взят. Скажите, что мы устроили ложемент в стенах замка. И еще скажите ему, что я советую произвести тревогу перед крепостными воротами так, чтоб отвлечь туда стражу, пока мы будем брать замок. Идите, добрый Симон, не теряйте ни одного мгновения.

Но воин покачал головой.

-- Я привел вас сюда, благородный сэр, и останусь здесь, что бы ни случилось. Но совет ваш хорош и благоразумен и действительно надо сказать сэру Роберту о том, что происходит, раз мы зашли так далеко. Гардинг, беги скорей и передай поручение благородного Найгеля.

Гардинг повиновался неохотно. Оставшиеся прислушивались к топоту его ног и бряцанию вооружения, пока звуки эти не замерли в отдалении. Тогда они подошли к двери с решеткой. Они намеревались дожидаться в коридоре, пока не подойдет помощь, но внезапно среди множества криков раздался чей-то голос, который проговорил по-английски с выражением муки:

-- Боже мой! Товарищи, чашку воды, во имя надежды на милосердие Христа.

Вслед за этой мольбой раздался грубый хохот и звук тяжелого удара.

Горячая кровь бросилась в голову Найгеля, когда он услышал эти звуки; в ушах у него зазвенело; в висках забились жилы. Бывает время, когда пылкое сердце человека побеждает хладнокровный разум воина. Одним прыжком Найгель был у двери, другим миновал их; воины вбежали за ним. Перед ними открылась такая странная картина, что на мгновение все трое онемели от ужаса и изумления.

Большая сводчатая комната была ярко освещена множеством факелов. В ее отдаленном конце шумел большой камин. Перед ним были прикованы к столбам трое совершенно нагих людей таким образом, что, как они ни извивались, они не могли избегнуть ужасающего жара пламени. Однако они были настолько далеки от камина, что, беспрестанно поворачиваясь к огню различными сторонами тела, не получали настоящих ожогов. Поэтому они прыгали и вертелись перед пламенем, беспрерывно качаясь то в ту, то в другую сторону, насколько позволяли им цепи; они устали до смерти; их высунутые языки растрескались и почернели от жажды, но тем не менее они не могли ни на одно мгновение отдохнуть от судорожных движений.

Еще страннее было зрелище по обеим сторонам комнаты, откуда доносился тот хор стонов, который так поразил Найгеля и его товарищей. Вдоль стен стояли большие бочки; в каждой из них сидело по человеку, голова которого виднелась из воды. При каждом его движении слышался плеск воды, которая выливалась на пол. Когда распахнулась дверь, бледные, исхудалые лица повернулись все зараз и крик изумления и надежды сменил стоны отчаяния. В то же мгновение два человека в черных одеждах, сидевшие у стола перед камином за кубками вина, вскочили, как безумные, и замерли в полном изумлении перед неожиданным вторжением. Это короткое промедление лишило их последней возможности на спасение. Посреди комнаты была каменная лестница, которая вела к главной двери. С быстротой дикой кошки Найгель поднялся на ступени, прежде чем успели добежать тюремщики. Они обернулись и бросились к двери в коридор, но Симон и его товарищи были ближе к ней. Два ловких удара кинжала, и мошенники, исполнявшие волю Мясника, упали мертвыми на пол.

О, какой взрыв радости и благодарности вырвался из всех этих бледных уст! О, какой свет возрождающейся надежды вспыхнул в этих потухших, усталых глазах! Все чувства несчастных готовы были излиться в одном восторженном крике, но протянутые руки Найгеля и его предостерегающий голос заставили их замолчать. Он открыл за собой дверь. В темноте вилась изогнутая лестница. Найгель прислушался; все было безмолвно. С наружной стороны двери в замке торчал ключ. Он вынул его и запер дверь изнутри. Теперь вошедшие были в безопасности и могли заняться спасением несчастных. Несколько сильных ударов разбили оковы танцоров перед огнем. С хриплыми криками радости они бросились к бочкам с водой, где сидели их товарищи, погрузили головы в прохладную влагу, словно лошади, и пили, пили, пили. Потом из бочек вынули бледных, дрожащих страдальцев, кожа которых вся обвисла, сморщилась и побелела от долгого пребывания в воде. С них тоже сорвали узы, но их сведенные, неподвижные члены отказывались повиноваться им; они упали и извивались на полу, делая напрасные усилия доползти до Найгеля, чтобы поцеловать ему руку.

В углу лежал Элвард, вынутый из бочки, ослабевший от холода и голода. Найгель подбежал к нему и поднял его голову; кружка с вином, из которой недавно пили тюремщики, еще стояла на столе. Найгель поднес ее к губам лучника, и тот жадно глотнул вино.

-- Как вам теперь, Элвард?

-- Лучше, мастер, лучше. Но не дай мне Бог когда-нибудь снова коснуться воды!

Странную картину представляли обнаженные люди, лежавшие полукругом близ камина, протягивая дрожащие руки к пламени. Вскоре их языки оттаяли, и они рассказали историю своих несчастий, ежеминутно призывая святых и благодаря их за избавление. Они не проглотили ни крошки хлеба с тех пор, как попались в плен. Захватив их, Мясник приказал им присоединиться к гарнизону и стрелять со стен в англичан. Они отказались, и он осудил троих из них на казнь; остальных отвели в подземелье. Вскоре в этот ужасный погреб пришел сам разбойник барон и с усмешкой задал им по одному вопросу, а именно: спросил каждого, какой у него характер -- хладнокровный или горячий. Тюремщики били их до тех пор, пока они не ответили. Трое сказали, что они хладнокровны, и их осудили на мучение перед огнем; остальные, сказавшие, что у них натуры горячие, были приговорены к погружению в воду.

Трое избавителей страдальцев с нетерпением ожидали Ноллса с его отрядом, Они то и дело заглядывали в глубину темного прохода, но там не блестела сталь, оттуда не доносилось звона оружия... Вдруг раздался громкий размеренный звук. Это было глухое металлическое, сильное и медленное бряцание, которое становилось все громче и громче: звучали шаги вооруженного человека.

Найгель подбежал к двери и стал внимательно прислушиваться. Звучали шаги только одного человека. Удостоверившись, что барон один, он мягко повернул ключ в замке. В то же мгновение извне донесся крик.

-- Ив, Бетран, -- гремел голос, -- неужели вы, пьяные лакеи, не слышите, что я иду?

Мясник распахнул дверь и бросился в подземелье; зарычав, точно лев, попавший в капкан, разбойник повернулся обратно к подземному проходу, но дверь за ним закрылась и между нею и рассерженным Мясником выросла фигура Черного Симона, который стоял с мрачным лицом и сардонической улыбкой на губах.

Мясник беспомощно огляделся, потому что у него в руках был только кинжал; его глаза увидели розы Найгеля.

-- Вы джентльмен благородного оружия и крови, -- крикнул он. -- Я вам сдаюсь!

-- Я не принимаю вашей сдачи, низкий негодяй, -- сказал Найгель. -- Отступите и защищайтесь. Симон, дайте ему меч.

-- Нет, это безумие, -- ответил норвичский лучник, -- зачем давать жало осе!

-- Дайте, повторяю! Я не могу убить его хладнокровно.

-- А я могу! -- крикнул Элвард, который подполз к Мяснику. -- Эй, товарищи, клянусь моими пальцами, он научил нас согревать холодную кровь!

Точно стая волков, они бросились на Мясника, и разбойник со звоном повалился на пол. Бешеные обнаженные люди кинулись к нему и облепили его. Напрасно Найгель старался отогнать их. Эти измученные, полуживые люди обезумели от ярости; их неподвижные глаза горели, их волосы поднимались, зубы скрежетали от злобы, а руки разрывали злодея, который выл и извивался. Потом они схватили его за ноги, со звоном потащили через комнату и бросили в огонь. Найгель вздрогнул и отвернулся, увидев, как медная фигура покатилась в пламя, снова приподнялась на колени, но опять была брошена в самый яркий огонь. Пленники радостно кричали и били в ладоши, толкая ногами своего мучителя. Они оставили его в покое, только когда кольчуга и латы Мясника так накалились, что стали обжигать их. Теперь он, раскаленный докрасна, неподвижно лежал в огне, а обнаженные люди безумно прыгали и плясали подле камина.

Наконец появилось подкрепление. Отряд под предводительством Ноллса и Найгеля бросился снизу вверх и скоро овладел двором. Привратники-часовые, на которых напали с тыла, побросали оружие и стали просить пощады. Ворота распахнулись, и солдаты вбежали через них в сопровождении сотен разъяренных крестьян. Многие из разбойников погибли в бою, многие были убиты врасплох, но погибли все, потому что Ноллс дал слово не щадить никого. Когда нашли и убили последнего из приспешников Мясника, уже брезжил первый утренний свет. Со всех сторон слышались крики и гиканье солдат; двери стучали и скрипели; воины врывались в амбары и в кладовые. Когда спасенные пленники утолили голод и оделись, они тоже стали отыскивать добычу. Найгель стоял у ворот, опершись на свой меч, и видел, как мимо него пробежал Элвард, держа два громадных узла под мышками, закинув третий на спину и сжимая зубами четвертый небольшой сверток. Он на мгновение выпустил его изо рта, чтобы сказать своему молодому господину:

-- Клянусь десятью пальцами, я рад, что попал на войну; лучшей жизни и представить себе невозможно. Но что же вы-то делаете, мастер Лорин? Непорядок, что мы собираем жатву, а вы, посеявший ее, уйдете с пустыми руками!

Но Найгель с улыбкой покачал головой.

-- Вы получили то, чего жаждало ваше сердце, может быть, и я тоже, -- ответил он.

Через мгновение к нему подошел Ноллс с протянутой рукой.

-- Простите меня, Найгель, -- сказал он, -- я в гневе говорил слишком запальчиво.

-- Нет, благородный сэр, я был не прав.

-- Если мы теперь стоим в замке Мясника, то обязаны этим только вам, -- сказал Ноллс. -- Чем, Найгель, могу я вам доказать мое глубокое уважение?

Сквайр вспыхнул от удовольствия.

-- Пошлете ли вы, сэр, в Англию гонца с известиями о последних событиях?

-- Конечно.

-- Я хотел бы послать привет с вашим гонцом.

-- Кому?

-- Леди Мэри, дочери старого сэра Джона Беттерсторна, который живет близ Гилдфорда.

-- Так напишите письмо, Найгель. Привет, который воин посылает своей даме, должен быть под печатью.

-- Нет, пусть он только передаст ей мой смиренный поклон и скажет, что святая Екатерина была вторично милостива к нам.