КАК НАЙГЕЛЬ ВЕРНУЛСЯ К СВОЕМУ ГОСПОДИНУ
Найгель долго пролежал на одре страданий в Плоэрмеле; наконец он с возродившейся силой, с ожившими надеждами в сердце отправился за знаменитым Крокартом, всегда твердившим, что он ночью и днем, зимой и летом готов сражаться с каждым желающим вступить в бой, но узнал, что германец, пробуя новую лошадь, свалился в ров и сломал себе шею. Увы, в этой канаве погибла последняя надежда Найгеля вскоре совершить подвиг, который освободил бы его от обета, данного перед часовней святой Екатерины.
Снова во всем христианском мире наступило затишье; люди пресытились войной, и в ожидании лучших дней пламенная душа Найгеля томилась от бездеятельного пребывания в Бретани. Однообразие скучной гарнизонной жизни было для него нарушено только раз, когда он отправился навестить отца Рауля, владельца Гробуа.
И вот, когда всякая надежда почти угасла в сердце молодого воителя, в одно яркое июльское утро в замок Ванн, находившийся под его управлением, приехал всадник с письмом. Оно было немногословно, просто и ясно, как трубный призыв. Писал Чандос. Он требовал возвращения своего оруженосца, потому что его знамя снова развевалось по ветру; он был в Бордо. Принц опять собирался сделать набег на Францию. Этот поход не мог окончиться без большой битвы. Англичане прислали во Францию весть о своем прибытии, и добрый французский король обещал как следует принять их. Пусть Найгель торопится, говорилось в письме. Если он уже не застанет армии в Бордо, он, может быть, все же догонит ее. Когда Найгель прочел письмо Чандоса, ему показалось, что летнее солнце засияло ярче прежнего, а синее небо стало еще прекраснее, чем накануне.
От Ванна нелегко было добраться до Бордо, и прошел целый месяц со дня, в который Найгель получил письмо, до минуты его прибытия к устью Гаронны; наконец он ступил на набережную, остановился посреди выгруженных бочонков с гасконским вином и помог провести Поммерс по сходне. Даже Элвард не был худшего мнения о море, чем большая рыжая лошадь, и когда наконец она дотронулась мордой до протянутой руки своего хозяина и ударила звонкими копытами о крепкие камни помоста, то заржала от радости. Рядом с Поммерс шел Черный Симон, оставшийся под флагом Найгеля, и одобрительно поглаживал ее. Но где же был Элвард? Увы, за два года перед тем весь отряд лучников Ноллса, к которому принадлежал Сэмкин, отправился в Гвиану; Элвард не умел писать, и теперь Найгель даже не знал, жив он или нет.
Принц вскоре увидел, что перед его армией были уничтожены все средства пропитания. Во главе английской армии ехало около двухсот фургонов, нагруженных награбленным добром, и голодные солдаты охотно отдали бы все свои богатства за возы с хлебом и мясом. Легкие войска французов сожгли или уничтожили все, что могло служить на пользу врагам. Принц и его воины поняли также, что на юг шла большая французская армия в надежде отрезать им отступление к морю. Ночью небо рдело от света французских костров, днем от одного края горизонта до другого осеннее солнце мерцало и блестело на стальных шлемах и сияющем вооружении могучего войска. Принц сознавал, что французские полки многочисленнее его собственных сил, и потому стал еще быстрее уходить от врагов, но лошади английской конницы истомились, изголодавшиеся люди с трудом подчинялись дисциплине. Поэтому, найдя подле деревни Мопертюи позицию, которую могла бы защитить небольшая армия, он постарался опередить своих преследователей и на холме утвердился.
В то время как происходили все эти важные события, Найгель, Черный Симон и еще четверо из бордосских воинов спешили на север в надежде встретить армию. До Бержерака они были в дружественной стране, но за этим городом им пришлось вступить в обнаженную, черную от пожаров область, усеянную домами без крыш. Три дня бойцы двигались к северу, встречая отдельные отряды французов, однако они слишком торопились к армии, чтобы тратить время на случайные приключения.
Наконец за Люзиньяном им навстречу стали попадаться английские фуражиры; а вскоре они догнали довольно большой отряд пеших лучников, шедший тоже по следам главного корпуса английской армии.
Найгель и его спутники ехали мимо лучников; вдруг Черный Симон слегка вскрикнул, дотронувшись до плеча молодого предводителя маленького отряда.
-- Посмотрите, посмотрите, милостивый сэр, -- сказал он с загоревшимся взглядом, -- посмотрите вон туда, где идет большой крестьянин со свертком на спине. Кто это позади него?
Найгель посмотрел, куда ему указывал Черный Симон, и увидел громадного бретонца, несшего на спине чудовищно большой мешок. За ним шел широкоплечий лучник, запятнанная куртка и смятый шлем которого говорили о долгой и усердной службе. У него за плечами висел большой лук, а сам он обнимал двух дородных француженок, которые весело смеялись, то и дело бросая шутливо-насмешливые ответы поклонникам, толпившимся позади них.
-- Элвард! -- вскрикнул Найгель и пришпорил коня.
Лучник несколько времени не моргая смотрел расширенными глазами, потом, бросив своих дам, которых сейчас же подхватили его товарищи, кинулся к Лорину и сжал обеими руками протянутую к нему руку.
-- Клянусь головой, мастер Найгель, это самая лучшая минута моей жизни! -- вскрикнул он. -- И ты тут, кожаное лицо! Ах, Симон, я охотно обнял бы твое сухое, как селедка, тело, если бы только мог пробраться к тебе! А вот и Поммерс; по ее глазам вижу, что она отлично узнала меня и готова запустить в меня свои зубы, как бывало в те времена, когда она стояла в конюшне моего отца.
При виде этого знакомого английского лица на Найгеля точно пахнуло ветром, напитанным благоуханием хенклейского вереска. Он улыбнулся.
-- Мне было грустно, когда ради королевской службы мы расстались,-- сказал он,-- и, клянусь святым Павлом, мне приятно снова видеть вас. Вы не переменились; передо мной тот же самый Элвард, которого я знал всегда. Но скажите, кто этот крестьянин с большим тюком, наблюдающий за каждым вашим движением?
-- Он, милостивый государь, несет на спине пуховую перину; мне хочется отвезти ее в Тилфорд, а между тем она так велика, что, взяв ее к себе на спину, я не могу стать в ряды моих товарищей. Поистине война шла чудесно, и я уже послал полфургона в Бордо.
Элвард дал наставления носильщику перины, вскочил на одну из запасных лошадей и поехал за Найгелем, не слушая упреков французских красавиц, которые, впрочем, очень скоро утешились.
Маленький отряд Найгеля вскоре отделился от толпы лучников и быстро напражилея по следам армии принца. По узкой и извилистой дорожке он пересек большой и густой лес Нуайль и вскоре очутился перед болотистой равниной, по которой текла медленная, сонная река. Найгель и его спутники поднялись на маленький пригорок, с которого перед ними открылся вид на всю равнину.
На расстоянии приблизительно двух миль от холма близ реки пасся громадный табун лошадей. Это были кони французских рыцарей; дальше синеватый дым от сотни костров показывал место лагеря воинов короля Иоанна [ Имеется в виду Иоанн II Добрый (1319 -- 1364). (Прим. ред.)]. Перед холмом, с вершины которого смотрел Найгель, виднелись ряды войск принца, но в лагере англичан горело мало огней, потому что у них нечего было готовить. Перед английским лагерем тянулась длинная живая изгородь; за нею шла неровная проселочная, очень испорченная дорога, изборожденная рытвинами и глубокими колеями. Под живой изгородью и вдоль всей передней линии позиции на траве лежали лучники; большей частью они спокойно спали, протянув ноги под горячие лучи сентябрьского солнца. Дальше были раскинуты палатки рыцарей, и от одного края лагеря до другого развевались знамена и значки, украшенные эмблемами английского и гвиенского рыцарства, а посреди них один флаг, взгляд на который заставил Найгеля позабыть обо всех остальных; подле королевского штандарта реяло изорванное знамя с красной пирамидой на золотом поле, обозначавшее место пребывания благородного Чандоса.
Увидев его, Найгель пришпорил Поммерс и через несколько минут был уже подле знамени. Чандос, исхудавший от голода и недостатка сна, но с прежним огнем в единственном глазу, стоял подле палатки принца и, глубоко задумавшись, смотрел на открывавшуюся перед ним часть французского лагеря. Найгель соскочил с коня и подошел к своему господину, но в эту минуту полы королевской палатки резко распахнулись, и из нее вышел принц Эдуард, а за ним маленький седой священник, который многословно убеждал его в чем-то.
-- Ни слова больше, лорд-кардинал! -- вскрикнул рассерженный принц.-- Я и так уже слишком долго слушал вас, и, клянусь святостью Бога, ваши слова мне неприятны. Послушайте, Джон, дайте мне совет. Знаете ли вы, какое предложение принес мне лорд-кардинал де Перигор? Он говорит, что король Франции милостиво пропустит мою армию обратно в Бордо, если мы отдадим французам все, что уже взяли от них, и если я сам с сотней благородных дворян Англии и Гвиени отправлюсь в плен. Что вы скажете, Джон?
Чандос усмехнулся.
-- Такие вещи не делаются, -- сказал он.
-- Но, лорд Чандос, -- вскрикнул кардинал, -- весь христианский мир возмущается, а язычники смеются при виде того, что двое сыновей церкви обратили один против другого свои мечи.
-- Тогда прикажите королю Франции уйти, -- сказал принц.
-- Дорогой сын мой, вы знаете, что вы достигли сердца его страны и что он не может позволить вам продолжать двигаться дальше. У вас маленькая армия, три тысячи лучников и пять тысяч воинов; при этом, по-видимому, они находятся в дурном состоянии из-за недостатка пропитания и отдыха. За королем же идет тридцать тысяч солдат, из которых двадцать тысяч опытных воинов. Итак, вам следует принять предложение, не то вас может постичь худшая участь.
-- Передайте от меня привет королю Франции и скажите ему, что Англии никогда не придется платить за меня выкуп! Однако мне кажется, лорд-кардинал, вы очень точно определили количество наших солдат и их положение, и мне очень хотелось бы узнать, каким образом взгляд священника так скоро рассмотрел боевую линию. Я видел, что ваши приближенные свободно расхаживали по нашему лагерю, и очень боюсь, что, приняв вас как парламентера, я, в сущности, прикрыл шпионов. Что вы скажете, лорд-кардинал?
-- Не знаю, как у вас хватает духа и совести, чтобы произнести такие злые слова, благородный принц.
-- Тут шатается ваш рыжебородый племянник, Робер де Дюра. Взгляните, вон он там считает что-то и подглядывает за нами. Подойдите-ка сюда, молодой сэр! Я только что говорил вашему дяде кардиналу, что, как я предполагаю, вы и ваши товарищи сообщили французскому королю о положении наших дел. Что вы скажете на это?
Рыцарь побледнел и опустил глаза.
-- Быть может, я и ответил на некоторые вопросы, благородный господин, -- пробормотал он.
-- А честно ли это? Ведь мы доверяли вам, потому что вы явились в свите кардинала.
-- Милорд, я действительно нахожусь в свите кардинала, но я вассал короля Иоанна и французский рыцарь, а потому прошу вас умерить ваш гнев.
Принц заскрежетал зубами и проницательно взглянул на молодого человека своими горящими глазами.
-- Клянусь душой моего отца, я еле могу сдержаться, чтобы не ударить вас! Но обещаю вам, что если только увижу завтра ваш герб с красным грифоном на поле битвы и если вы будете взяты в плен, то вам не сносить вашей головы.
-- Вы говорите, как безумный! -- вскричал кардинал. -- Даю вам слово, что мой племянник Робер и никто из моей свиты не примет участия в битве. А теперь я покину вас, государь, и Господь да успокоит вашу душу, потому что вы и ваши люди находятся в величайшей опасности. Советую вам провести ночь в духовных приготовлениях на случай худшего.
Сказав это, кардинал поклонился и вместе со своей свитой направился к месту, где он оставил лошадей. Оттуда они поехали в ближайшее аббатство. Разгневанный принц повернулся и вошел в палатку, а Чандос ласково протянул Найгелю руку.
-- Я много слышал о ваших подвигах, -- сказал он. -- Ваше имя, как странствующего рыцаря, уже стало известным. В ваши годы я не пользовался такой известностью.
Найгель покраснел от гордости и удовольствия.
-- Право, дорогой лорд, мои заслуги очень незначительны. Теперь, когда я снова с вами, я надеюсь, что мне действительно удастся совершить что-нибудь достойное. Где же мне приобрести почести, как не под вашим знаменем?
-- Правда, Найгель, вы явились как раз тогда, когда можно отличиться. Мы не можем покинуть этого места без битвы, которая навсегда останется в памяти людей. Французы никогда не были так сильны, а мы так слабы, как в настоящее время, а потому именно теперь и можно достичь наибольших почестей. Мне бы хотелось иметь еще тысячи две стрелков. Но все же я не сомневаюсь, что французам трудно будет выгнать нас из-за этих кустов. Видели вы французов?
-- Нет, благородный сэр. Я только что приехал.
-- Я собирался посмотреть на диспозицию их армии. Поедем, пока не стемнело, и взглянем, что у них делается.
В этот день между англичанами и французами было заключено перемирие, благодаря неумелому и бесполезному вмешательству кардинала окончившееся неудачей. Потому, когда Чандос и Найгель выехали через длинный проход впереди английской позиции, они увидели множество маленьких отрядов французских и английских рыцарей, разъезжавших по долине. Большинство из них были французы, которым необходимо было хорошенько ознакомиться с укреплениями англичан. Их разведчики подъезжали так близко к изгороди, что пикеты стрелков отгоняли их. Чандос ехал между разбросанными группами всадников, многие из которых были его старыми противниками. Восклицания: "А, Джон!", "А, Рауль!", "А, Никола!", "А, Гишар!" -- раздавались с обеих сторон. Только один рыцарь нелюбезно приветствовал Чандоса. То был высокий человек с красным лицом -- лорд Клермон. По странной случайности на его верхней одежде красовалось изображение голубой девы, освещенной лучами солнца. То же изображение было и на одежде Чандоса. Вспыльчивый француз бросился навстречу англичанам и так осадил своего коня, что он присел на задние ноги.
-- С каких это пор вы стали носить мой герб, лорд Чандос? -- спросил он.
Чандос улыбнулся.
-- Это вы, вероятно, воспользовались моим, -- сказал он, -- добрые виндзорские монахини изготовили мне эту одежду много лет тому назад.
-- Не будь перемирия, я скоро доказал бы вам, что вы не имеете права носить ее,-- сказал Клермон.
-- Ищите ее завтра на поле битвы, а я буду искать вас, -- ответил Чандос. -- Там мы и порешим с этим вопросом.
Но француз был человек раздражительный; успокоить его было нелегко.
-- Вы, англичане, не умеете ничего изобрести сами, а только пользуетесь всем, что видите красивого у других, -- сказал он.
Он поехал дальше, ворча и сердясь, а Чандос с веселым смехом пришпорил коня и поскакал по равнине.
Фронт английской позиции прикрывался разбросанными там и сям деревьями и кустами, из-за которых нельзя было видеть неприятеля, но когда Чандос и Найгель выехали на открытое место, они увидели французскую армию. В центре громадного лагеря находился большой и высокий павильон из красного шелка с серебряными королевскими лилиями с одной стороны и золотой орифламмой, боевым знаменем старой Франции, с другой. Во все стороны от павильона, насколько хватает глаз, развевались знамена и гербы гордых баронов и знаменитых рыцарей, а над ними возвышались герцогские штандарты, указывавшие, что тут собрались представители феодалов всех воинственных провинций Франции. Загоревшимся взором смотрел Чандос на гордые знамена Нормандии, Бургундии, Оверни, Шампани, Вермандуа и Берри, развевавшиеся по ветру и сверкавшие в лучах заходившего солнца. Медленно проезжая вдоль лагеря, он внимательно присматривался к арбалетчикам, к немецким наемным войскам, к многочисленным пехотинцам, к вооружению каждого гордого вассала или его подданного, ко всему, что могло дать понятие о силе данного отряда.
Он объехал весь французский лагерь от одного крыла до другого, объехал и фланги, держась все время на расстоянии выстрела из арбалета. Наконец, отметив все в памяти, он повернул своего коня и, погрузившись в тяжелые думы, медленно поехал назад.