КАК ТРЕТИЙ ГОНЕЦ ПРИЕХАЛ В КОСФОРД
Прошло два месяца, и большие склоны Хайнхэда побурели от увядших папоротников -- темное покрывало окутало похолодевшую землю. Бурный ноябрьский ветер шумел и завывал над холмами, срывая ветви с деревьев Косфорда и стуча в защищенные грубыми решетками окна замка. Толстый рыцарь Депплина, еще несколько потолстевший, с поседевшей бородой, окаймляющей еще сильнее побагровевшее лицо, сидит, как и прежде, во главе стола. Перед ним стоит поднос, заставленный блюдами, и пенящийся кубок. Направо от него сидит леди Мэри. Выражение ее смуглого некрасивого величественного лица, на котором ясно видны следы долгого, томительного ожидания, полно кротости и величия, даваемых только горем и самообладанием. Налево -- старый священник Мэтью. Златокудрая красавица давно переселилась из Косфорда в Фернгерст, где молодая, прекрасная леди Эдит Брокас считается царицей всего Сассекса. Она вся словно соткана из солнечных лучей, из смеха и веселья. Может быть, иногда только ее мысли возвращаются к той ужасной ночи, когда ее вырвали из когтей шалфордского ястреба.
-- Как идет ваше вышивание, леди Мэри? -- спросил отец Мэтью. -- Когда я в последний раз был под этим кровом, вы вышивали пятью цветами историю Тезея и Ариадны.
-- Я вышила только половину, святой отец.
-- Почему же так, дочь моя? Разве у вас было много гостей?
-- Нет, святой отец, мысли ее далеко отсюда, -- ответил сэр Джон. -- Она по часам сидит с иглой в руке, а душа ее витает за тысячи миль от КосФорда. Со времени битвы, которую дал принц...
-- Батюшка, прошу вас...
-- Ну, Мэри, кроме твоего духовника, отца Мэтью, никто не слышит нас. Со времени битвы, которую дал принц, говорю я, когда мы узнали, что молодой Найгель так отличился, она словно помешалась и все сидит... вот так, как сидит и теперь.
Глаза Мэри были пристально устремлены на темное, забрызганное дождем окно. Старый священник взглянул на ее словно выточенное из слоновой кости неподвижное лицо с побелевшими губами.
-- Что с вами, дочь моя? Что вы видите?
-- Ничего, отец мой.
-- Что же тревожит вас?
-- Я слушаю, отец мой.
-- Что вы слышите?
-- По дороге едут всадники.
Старый рыцарь рассмеялся.
-- Вот все так, отец мой. Не бывает дня, чтобы сотни всадников не проехали мимо наших ворот, и при каждом топоте подков ее бедное сердце бьется сильнее. Моя Мэри всегда была так сильна и спокойна, а теперь дрожит при малейшем звуке! Ну, дочка, прошу тебя!
Она приподнялась со стула, крепко сжав руки и по-прежнему устремив на окно взгляд своих темных Глаз.
-- Я слышу их, отец! Я слышу их среди ветра и дождя! Вот они сейчас повернут... вот повернули! Боже мой, они у наших ворот!
-- Клянусь святым Губертом, девочка права! -- вскрикнул сэр Джон, ударив кулаком по столу. -- Эй, слуги, бегите во двор! Поставьте глинтвейн на огонь! У ворот путники, ночь не такая, чтобы заставить ждать и собаку. Скорей, Геннкин, говорю, скорее, не то я подгоню тебя костылем!
Шум лошадиных подков был слышен всем. Мэри встала, дрожа всем телом. На лестнице раздались поспешные шаги, дверь широко распахнулась, и на пороге показался Найгель. Капли дождя блестели на его улыбающемся лице, голубые глаза блестели нежностью и любовью. У Мэри сдавило горло, свет факелов заколебался в ее глазах, но ее сильный дух воспрянул при мысли, что другие могут увидеть святая святых ее души. Женщины обладают героизмом, с которым не может сравниться мужская храбрость. Только глаза ее сказали все, когда она протянула руку молодому человеку.
-- Добро пожаловать, Найгель! -- проговорила она.
Он поклонился и поцеловал ее руку.
-- Святая Екатерина помогла мне вернуться домой, -- сказал он.
Веселый то был ужин в Косфордском замке! Найгель сидел во главе стола между веселым старым рыцарем и леди Мэри, а на противоположном конце Сэмкин Элвард, втиснувшийся между двумя служанками, рассказывал о французском походе, внушая то смех, то ужас своим соседям. Найгелю пришлось показать свои маленькие золотые шпоры. Когда он рассказал все случившееся с ним, сэр Джон похлопал его по плечу, а Мэри взяла его сильную правую руку в свою, и добрый священник благословил их обоих. Найгель вынул из кармана маленькое золотое кольцо, заблестевшее при свете факелов.
-- Вы сказали, что завтра должны ехать дальше, отец мой? -- спросил он священника.
-- Да, милый сын, у меня дело спешное.
-- Но вы можете остаться до утра?
-- Я могу выехать в полдень.
-- Много можно сделать в одно утро. -- Найгель взглянул на Мэри.
Она покраснела и улыбнулась.
-- Клянусь святым Павлом, я ждал достаточно долго.
-- Хорошо! Хорошо! -- задыхаясь от смеха, проговорил старый рыцарь. -- Точно так же я женился на твоей матери, Мэри. В старые времена ухаживание шло быстро. Завтра вторник, а вторник счастливый день. Увы! Жаль, что леди Эрминтруда не дожила до этого! Старая Собака загонит всех нас, я слышу, как она преследует меня по пятам, но я рад, что могу до смерти назвать вас своим сыном. Дай мне твою руку, Мэри... вы также, Найгель. Ну, теперь примите благословение старика, и да благословит и сохранит вас Господь. Всей душой верю, что на этой громадной земле нет более благородного человека и женщины, более достойной быть его супругой.
* * *
Под старинным алтарем Комптонской церкви покоятся останки Найгеля и Мэри. Без надписи и плиты. Рядом лежит прах их дочери Мод, Аллена Эдриксона, ее мужа; их дети и дети их детей покоятся тут же. На кладбище у старого тиса маленькое возвышение указывает на место, где Сэмкин Элвард возвратился на ту добрую землю, из которой вышел. Так лежат опавшие листья, но они и подобные им питают великий старинный ствол Англии, который постоянно высылает новую листву, такую же здоровую и прекрасную, как и предыдущая. Прах может покоиться под разваливающимся алтарем или обрушивающимся сводом, но воспоминание о жизни, полной благородства, о храбрости и верности никогда не умирает, оно живет в душе народа.