Лорд Рокстон оказался прав, предположив, что укусы птеродактилей могут оказаться ядовитыми. На утро у Семмерли и у меня открылась жестокая лихорадка, раны причиняли нестерпимую боль. Колено Чалленджера настолько сильно распухло, что он еле-еле мог ходить. Целый день мы провалялись в своем лагере, по мере возможности помогая Рокстону укреплять и утолщать колючую изгородь, являющуюся нашей единственной защитой.
Помню, в течение целого дня меня не покидало ощущение, что за нами следят, но кто и откуда, я не мог дать себе отчета.
Ощущение это, однако, было настолько сильно, что я сообщил о нем Чалленджеру, который приписал его моему лихорадочному состоянию. То и дело я осторожно оборачивался в надежде найти причину своего безотчетного беспокойства, но каждый раз мой взгляд встречал только мрачную корявость нашей стены или же таинственную густую листву высокого дерева, раскинувшего свои ветви над нами.
А между тем, все сильнее и сильнее росла во мне уверенность, что совсем близко от нас кто-то неустанно сторожит нас и притом с недобрыми намерениями. Я даже вспомнил о распространенном среди краснокожих поверье о Курипури, страшном, подстерегающем духе лесов, и, должен признаться, я понял и готов был разделить их суеверный страх перед таинственным существом, жестоко мстящим тем смертным, которые осмеливаются проникать в священные его владения.
В эту ночь (третью по счету, проведенную нами в стране Мэйпль Байта) мы пережили нечто такое, что оставило неизгладимый след в нашей памяти, обязав профессоров и меня вечной признательностью лорду Рокстону за его мысль об устройстве укрепленного лагеря. Расположившись вокруг потухающего костра, мы все уже заснули, как вдруг нас разбудили или, вернее, ошеломили какие-то неистовые вопли и рев.
Затрудняюсь найти подходящее сравнение для доносившегося до нас жуткого шума. Последний, однако, исходил откуда-то поблизости, всего в нескольких сотнях ярдов от нас. Звуки были такие же резкие и сильные, как гудок паровоза, но дело в том, что последний звук, острый и чистый, дает ясный металлический тон, тогда как доносившиеся до нас вопли были значительно ниже и дрожали в воздухе, как туго натянутые струны; в них отражался беспредельный ужас и невыносимые физические страдания. Мы зажали уши, лишь бы не слышать этих хватающих за нервы жалобных звуков. У меня на лбу выступил холодный пот, в висках застучало; мне чуть было не сделалось дурно. В этом ужасном предсмертном крике, казалось, сосредоточились все житейские муки, бесчисленные страдания и невыносимая боль. Наряду с этими отчаянными воплями до нас доносились также звуки совершенно другого характера: прерывающийся, грубый, низкий, выходивший из обширной груди смех, похожий на зловещее довольное и жадное рычание, жутко отличавшееся от безумных пронзительных воплей. Три или четыре минуты продолжался этот невыносимый дуэт, заставивший встрепенуться всех птиц, дремавших на ветвях деревьев, но затем он закончился так же внезапно, как и начался. Долгое время мы не могли придти в себя от ужаса. Наконец, лорд Рокстон подбросил несколько сухих веток в огонь и осветил напряженные лица моих товарищей и часть нависшего над нами зеленого купола.
-- Что это могло быть? -- прошептал я.
-- Узнаем утром, -- ответил Рокстон, -- Во всяком случае, дело происходило совсем близко от нас, тут же на полянке.
-- В эту ночь мы были свидетелями доисторической трагедии, одной из тех трагедий, которые разыгрывались в Юрскую эпоху на берегу какой-нибудь лагуны, среди гигантских камышей, когда одно чудовище посильнее пожирало другое менее сильное, -- прошептал Чалленджер с такой торжественностью в голосе, какой до сих пор мне не приходилось слышать от него, -- Счастье человека, что он появился на земле значительно позднее сотворения мира. В первые времена на земле существовали такие чудовища, бороться с которыми было невозможно. Никакое личное мужество, никакое оружие не могло бы помочь. Что, спрашивается, мог бы поделать слабый человек, имея свою жалкую петлю, дубину, камень или стрелы? Даже современное ружье бессильно против такой бестии.
-- Я был бы не прочь вскинуть винтовку на плечо, -- заметил лорд Рокстон, нежно поглаживая свое превосходное ружье,-- Мне сдается, тот паренек на полянке оказался бы достойным противником для меня.
Внезапно Семмерли поднял руку.
-- Тише, -- прошептал он. -- Я слышу, кто-то идет сюда!
В глубокой тишине ночи раздалось чье-то тихое, мерное топанье. Это, несомненно, кралось животное, обладающее тяжелыми, но мягкими лапами. Я тихонько прополз вдоль колючей изгороди нашего лагеря и притаился у входа. Оттуда доносилось мерное и могучее дыхание животного. Только жалкая изгородь отделяла нас от этого чудовища. Каждый из нас схватился за ружье, а Рокстон, вытащив из вала небольшой пук кустарника, устроил себе нечто вроде бойницы.
-- Клянусь Святым Георгом! -- прошептал он, -- Я как будто вижу его.
Я осторожно подкрался к нему и через его плечо выглянул в отверстие. Да, и я мог его различить. На темном фоне деревьев выделялось еще более темное пятно, черное и неопределенное -- притаившееся грозное существо. Ростом животное было не выше лошади, но, судя по неясным очертаниям тела, оно должно было обладать колоссальными формами и силой. Свистящее дыхание, мощное и мерное точно у машины, показывало, что это организм невероятных размеров. Передо мною блеснула пара страшных зеленоватых и свирепых глаз. Неприятное бряцание создавало впечатление, будто животное медленно двигалось вперед.
-- Мне кажется, оно сейчас прыгнет! -- пробормотал я, взводя курок.
-- Не стреляйте! Не стреляйте! -- прошептал мне на ухо лорд Рокстон. -- Звук выстрела среди ночи будет услышан за десятки миль. Пусть это останется на крайний случай.
-- Если только оно перепрыгнет через изгородь, нам конец, -- промолвил Семмерли и зашелся нервным, трескучим смехом.
-- Оно не должно дойти до прыжка, -- воскликнул лорд Рокстон. -- Но, ради бога, не стреляйте до последней минуты. Быть может, мне еще удастся с ним справиться. Во всяком случае, я попытаюсь.
То, что он сделал, было смело до безумия. Выхватив из догорающего костра пылающую головню, он проскользнул через отверстие, проделанное им заранее в нашей калитке. Животное надвигалось на него с ужасающим рычаньем. Лорд Рокстон бодро и стремительно подбежал к ужасному зверю и со всего размаху ткнул горящую ветвь в морду животного. На мгновение мы увидели страшную морду, похожую на гигантскую черепаху, с разинутой пастью, обагренной свежей кровью, и жилистую спину. Затем последовал ужасающий треск деревьев, и страшный ночной гость исчез в чаще леса.
-- Пока с него достаточно, -- смеясь, промолвил лорд Рокстон, бросая головню обратно в огонь.
-- Вы не имели права так безрассудно рисковать вашей жизнью, -- вскричали мы в один голос.
-- Другого ничего не оставалось. Допусти мы его сюда и стараясь его уложить, мы легко могли бы перестрелять друг друга. С другой стороны, если бы мы стали стрелять отсюда и не убили бы, а только ранили его, то оно все равно расправилось бы с нами. В общем, я считаю, что мы легко отделались. Что это было за чудовище?
Наши ученые молча переглянулись.
--Лично я не берусь точно классифицировать этого зверя, -- промолвил Семмерли, закуривая свою трубку.
-- Таким чистосердечным признанием вы даете нам доказательство своей истинной преданности науке, не терпящей бахвальства,-- произнес Чалленджер с подчеркнутой снисходительностью,-- Лично у меня слишком мало данных для точной классификации виденного нами сегодня экземпляра. Как мне сдается, однако, сегодня ночью мы имели дело с кровожадным динозавром. Я уже высказывал предположение о существовании на плоскогорье подобного рода зверей.
-- Не Следует забывать, -- заметил Семмерли, -- что о многих исторических породах животных нам ничего неизвестно. Поэтому, было бы слишком поспешно наделять именем всякое животное, которое нам приведется встретить здесь.
-- Совершенно верно. Мы должны удовольствоваться только приблизительной классификацией. Быть может, завтра мы получим более точные данные об этой разновидности. Пока что нам необходимо продолжить прерванный сон.
-- Только при условии охраны, -- решительно заметил лорд Рокстон, -- В подобной стране нельзя ни на минуту поручиться за свою безопасность. Пусть каждый из нас по очереди дежурит в течение двух часов подряд.
-- В таком случае с меня и начнем. Я как раз только закурил свежую трубку, -- предложил профессор Семмерли.
Все согласились. С этого момента мы уже никогда не спали без охраны.
На утро мы без труда открыли причину разбудивших нас ночью адских криков и воплей. Поляна, на которой накануне мы видели мирно пасущихся игуанодонов, представляла собою зрелище страшной бойни. Увидев лужи крови и массу громадных валявшихся повсюду в траве окровавленных кусков мяса, мы сначала предположили, что тут пал целый ряд жертв, но, присмотревшись ближе к останкам, выяснили, что все это мясо принадлежит одному монстру, буквально растерзанному на куски другим чудовищем, если и не превосходящим его размерами, то во всяком случае более свирепым и энергичным.
Наши профессора целиком ушли в научные изыскания и внимательно осматривали разбросанные там и сям различные части чудовища, стараясь определить по оставшимся в мясе следам зубов и когтей природу победившего его противника.
-- Вряд ли мы придем к какому-нибудь определенному выводу, -- проворчал Чалленджер, разложив на коленях громадный кусок белого мяса убитого животного. -- По некоторым признакам, мы имеем дело с одной из тех крупных пород тигров, которые еще и по сие время встречаются в заброшенных пещерах; однако, виденное нами животное по своим размерам неизмеримо превосходит тигра и ближе подходит по типу к пресмыкающимся. Я, со своей стороны, причислил бы его к аллозаврам.
-- Или мегаллозаврам, -- вставил Семмерли.
-- Совершенно верно. В данном случае его можно отнести к любой разновидности динозавров -- самых опасных представителей животного мира, когда-либо существовавших на земле или украшавших собой наши музеи, -- воскликнул Чалленджер и громко расхохотался.
Имея весьма слабое представление о юморе, он всегда радостно смеялся своим собственным остротам.
-- Чем меньше шума, тем лучше,-- оборвал профессора лорд Рокстон. -- Мы еще не знаем, кто нас окружает. Если вчерашний гость, проголодавшись, вздумает вернуться сюда завтракать и застанет нас здесь, то нам будет совсем не до смеха. Между прочим, что это за пятно на коже растерзанного игуанодона?
На толстой чешуйчатой коже чудовища, несколько выше предплечья, ясно вырисовывался черный кружок из какого-то вещества, напоминавшего по своему виду асфальт. Никто из нас не мог определить, чтобы это могло быть, хотя Семмерли убеждал, что подобное пятно он в прошлый раз видел на спине одного из детенышей игуанодона. Чалленджер угрюмо молчал, но по его презрительной усмешке и надменному взгляду видно было, что он мог бы дать какое-то объяснение, если бы пожелал. Поэтому лорд Рокстон прямо обратился к нему с тем же вопросом.
-- Если ваша светлость милостиво дозволяет мне открыть рот,-- сказал он с едкой насмешкой, -- то я, конечно, буду невыразимо счастлив высказать свое мнение. Дело в том, что я не привык разговаривать в таком тоне, какой предпочитает ваша светлость. Я совершенно не знал, что для смеха над невинной остротой требуется сперва испросить вашего разрешения.
И только извинение лорда Рокстона могло опять успокоить нашего раздражительного друга. Когда оскорбленное самолюбие уступило чувству примирения, то уважаемый профессор присел поодаль от нас на пенек дерева и приступил к объяснению. Конечно, у него осталась все та же манера говорить о чем бы то ни было так, словно перед ним находится тысячная аудитория и он сообщает ей ценнейшие сведения.
-- По поводу темного кружка на спине животного, я должен сказать, что соглашаюсь с мнением моего коллеги, профессора Семмерли. Так как все плоскогорье по природе своей вулканического характера и асфальт является одной из пород, выбрасываемых подземными силами, то я не сомневаюсь, что на плато есть жидкий расплавленный асфальт и отсюда допускаю, что некоторые из чудовищ могли как-нибудь запачкаться им. Гораздо важнее, на мой взгляд, разрешить проблему существования на плато так называемого динозавра, следы которого мы обнаружили на этой поляне. Приблизительно нам известно, что вся площадь плоскогорья не больше какого-нибудь среднего английского графства, и вот на таком небольшом пространстве умудрились сохраниться вплоть до наших дней виды самых разнообразных животных, давно уже исчезнувших с лица земли. Для меня совершенно несомненно, что динозавры, питающиеся исключительно мясом и кровью других животных, при беспрепятственной плодовитости, должны были бы за такой долгий период, в связи с недостатком пищи, либо изменить ее характер, либо вымереть с голоду. Между тем, ни того ни другого не произошло.
Поэтому, нам остается предположить, что существуют какие-то условия, препятствующие беспредельной плодовитости этих хищников. Одной из наших дальнейших задач является выяснение этих условий. Смею надеяться, что в ближайшем будущем нам представится случай подробнее ознакомиться с этой породой кровожадных динозавров.
-- Я же хочу надеяться, что подобный случай нам больше не представится, -- осторожно заметил я.
На это профессор только сердито приподнял седые брови, подобно учителю, случайно услышавшему неуместную шутку чересчур бойкого ученика.
-- Быть может, профессору Семмерли угодно что-нибудь возразить? -- спросил он, обращаясь к коллеге. И оба ученые мигом занеслись в заоблачные научные выси, обсуждая вопрос о том, может ли природа при недостатке пищи ограничить также и процент рождаемости.
В то утро мы исследовали еще один небольшой участок плоскогорья к востоку от ручья, однако, старательно обходя гнездо птеродактилей. В этом направлении лес оказался поросшим особенно густым кустарником, так что продвигаться вперед мы могли весьма медленно.
До сих пор я описывал только одни ужасы Страны Мэйпль Байта. Но следует упомянуть и об ее положительных сторонах. Все утро мы шли среди самых разнообразных и прелестных цветов, которые, как я заметил, были преимущественно белого и желтого цвета. Как сообщили наши профессора, это два первобытных оттенка всего цветочного царства. Местами приходилось идти по сплошному цветочному ковру, так что наши ноги по колено погружались в одуряюще благоухавшие нежные чашечки цветов. Повсюду жужжали обыкновенные европейские пчелы. Ветви деревьев, под которыми мы проходили, донизу сгибались под тяжестью плодов, из коих некоторые были нам хорошо знакомы.
Выбирая те, которые были поклеваны птицами, мы избежали опасности отравления и в то же время внесли приятное разнообразие в свое скудное меню. В чаще кустарника встречалось много тропинок, очевидно, протоптанных дикими зверями; в болотистых же местах мы натыкались на всевозможные, самой разнообразной и странной формы следы, в том числе неоднократно на следы игуанодонов. Однажды в небольшой ложбинке мы даже набрели на нескольких из этих колоссальных созданий, причем лорду Рокстону при помощи бинокля удалось установить, что у всех виднелись на шкуре такие же асфальтовые пятна как на трупе найденного нами растерзанного игуанодона. Что обозначало подобное явление, нам было совершенно непонятно.
Попадались нам также и небольшие звери как, например, дикобразы, чешуйчатый муравьед и дикая свинья с длинными загнутыми кверху клыками.
Однажды сквозь листву мы увидели вдали пригорок, покрытый зеленой травой. По этому пригорку с головокружительной быстротой мчалось какое-то громадное черного цвета животное. Оно промчалось настолько быстро, что нам не удалось хорошенько разглядеть его; но если только допустить, что это был олень, как утверждал лорд Рокстон, то по размерам он напоминал громадных ископаемых оленей, скелеты которых находят в болотах моей родины.
После того как таинственное существо посетило лагерь, мы возвращались домой с невольным трепетом. Однако на сей раз все оказалось в порядке. Вечером мы занялись обсуждением своего настоящего положения и дальнейших планов, которые я опишу несколько подробнее, так как это обсуждение привело нас к новой экскурсии, помогшей нам еще ближе ознакомиться со Страной Мэйпль Байта.
Открыл дебаты Семмерли. Весь день он был в раздраженном состоянии духа, и замечание лорда Рокстона о том, что мы намерены предпринять завтра, окончательно вывело его из себя.
-- Нам бы надлежало сегодня, завтра и вообще каждый день искать выход из гнусной ловушки, в которой мы очутились, -- воскликнул он с горечью, -- Вы все ломаете себе голову, как бы еще глубже забраться в эту страну. А, по-моему, необходимо приложить все старания, чтобы убраться отсюда подобру-поздорову!
-- Меня поражает, сэр, -- угрожающе рявкнул Чалленджер, поглаживая свою царственную бороду, -- что человек науки позволяет себе высказывать столь недостойные суждения. Вы находитесь в стране, представляющей для натуралиста несравненно более широкое поле исследований, чем то, о котором можно было только мечтать с самого сотворения мира, и несмотря на это вы все-таки стремитесь покинуть эту страну, прежде чем мы успели достаточно хорошо ознакомиться с нею. Я был о вас лучшего мнения, профессор Семмерли.
-- Вы не должны забывать, -- живо заметил Семмерли, -- что в Лондоне у меня масса учеников, которые в данный момент оставлены с весьма неудовлетворительным заместителем. В этом заключается существенное различие между вами и мною, ибо, насколько мне известно, вам до сих пор еще никогда не приходилось преподавать.
-- Вы правы, -- вскипел Чалленджер, -- Я всегда считал преступлением распылять умственные силы, могущие делать величайшие научные открытия, на объекты, стоящие ниже. Вот почему я всегда упорно избегал всякой педагогической деятельности.
-- Вот как? -- насмешливо осведомился Семмерли. Он хотел продолжать, но лорд Рокстон поспешил переменить тему разговора.
-- Не могу не признаться, что мне было бы крайне досадно возвращаться в Лондон, не ознакомившись поближе с этой страной.
-- Я, со своей стороны, тоже никогда не посмел бы явиться в редакцию и предстать перед добрым старым Мак-Ардлем (вы простите мне мою фамильярность, сэр) без информации! -- воскликнул я, -- Он никогда не простил бы мне, что я не использовал такого богатого материала. Впрочем, мне кажется об этом не стоит разговаривать, раз нам все равно не выбраться отсюда.
-- Нельзя не признать, что широчайшие пробелы в образовании нашего юного друга восполняются значительной долей здравого смысла, -- заметил Чалленджер, -- Его достойные жалости профессиональные интересы, разумеется, ни в какой мере не касаются нас, но, как он справедливо заметил, уйти отсюда мы не имеем возможности, а потому всякий разговор на эту тему является пустой тратой времени.
-- Пустой тратой времени заниматься чем-либо другим,-- ворчал Семмерли, нервно грызя свою трубку. -- Вспомните, что мы отправились сюда со строго определенной целью, намеченной собранием в зале Лондонского Зоологического института. Наша миссия заключалась в том, чтобы проверить утверждения профессора Чалленджера. Положения эти, я теперь сам убедился, мы можем подтвердить. Стало быть, свое дело мы довели до конца. Что же касается подробного изучения плоскогорья, то это представляется мне настолько обширной задачей, что с нею нам не справиться. Такое задание может оказаться под силу лишь большой и хорошо сорганизованной, снабженной всем необходимым экспедиции. Если же мы сами со своими слабыми силами пустимся в это предприятие, то результатом явится следующее: мы никогда больше не увидим своей родины, а, следовательно, и не сообщим науке значительного и ценного известия, которое сейчас уже находится в нашем распоряжении. Профессор Чалленджер нашел способ, как подняться на плоскогорье, когда, казалось, оно было совершенно неприступно и поэтому, как мне кажется, нам следует опять обратиться к его изобретательности и просить найти способ вернуться обратно в цивилизованный мир.
Признаюсь, что доводы Семмерли, произвели на меня сильное впечатление и казались мне вполне разумными. Даже Чалленджера задело за живое то соображение, что враги его так и останутся не посрамлены в случае его гибели.
-- Проблема спуска, на первый взгляд, представляется неразрешимой, -- промолвил он, -- но я все же не допускаю, чтобы человеческий мозг не в состоянии был ее разрешить. Я согласен с коллегой, что продолжительное пребывание здесь по многим причинам является неблагоразумным и что вскоре придется серьезно заняться вопросом о том, как спуститься с плато. Но я тем не менее решительным образом отказываюсь покинуть плоскогорье раньше, чем сделаю хотя бы поверхностный осмотр его и не захвачу отсюда что-нибудь, что послужило бы вещественным доказательством.
Профессор Семмерли недовольно засопел.
-- Мы провели целых два дня в поисках,--промолвил он,-- и в результате подвинулись вперед не дальше, чем в первый день. Совершенно ясно, что все плоскогорье в густых зарослях и нам потребуется бесконечное количество времени для того, чтобы обстоятельно исследовать его. Другое дело, если бы посередине оказалась возвышенность. На деле же, насколько хватает глаз, местность, наоборот, все больше и больше понижается. Чем дальше мы заберемся, тем меньше шансов найти пункт, с которого можно было бы обозреть плато.
Тут-то меня и осенило. Взгляд мой случайно упал на ствол громадного сучковатого дерева, под листвой которого мы беседовали. Раз ствол его значительно толще других, то весьма вероятно, что и в вышину это дерево больше окружающих деревьев. И если с другой стороны край плато в самом деле выше всей остальной местности, то почему бы не допустить, что с верхушки дерева все плоскогорье окажется как на ладони?
В мальчишеские годы я славился своим уменьем лазать по деревьям. В этом отношении я не имел себе равных в Ирландии. Мои друзья превосходят меня, бродя по скалам, зато я окажусь мастером в лазанье по деревьям. Если бы только мне удалось как-нибудь добраться до ближайшего сука, то до верхушки я достиг бы без труда. Спутники мои оказались в восторге от моей идеи.
-- Наш юный друг, -- воскликнул Чалленджер, широко улыбаясь и надувая свои красные щеки подобно двум спелым яблокам,-- способен на такие акробатические упражнения, которые недоступны человеку более солидной комплекции. Я вполне одобряю его намерение.
-- Молодчина! -- воскликнул в свою очередь лорд Рокстон, хлопнув меня по плечу. -- И как это нам раньше никому не пришло в голову, не понимаю! До заката солнца остался какой-нибудь час, но вы все-таки успеете сделать в своей записной книжке набросок местности. Поставим-ка один на другой эти три ящика с амуницией. Я на них встану и помогу вам взобраться.
Он встал на верхний ящик и потихоньку начал подталкивать меня, как вдруг подскочивший сзади Чалленджер так толкнул меня снизу своей могучей рукой, что я одним махом взлетел на дерево, ухватившись обеими руками за толстый сук; усиленно работая ногами, я сперва налег на него туловищем, поставил колени и наконец взобрался на него окончательно. Над моей головой на разной высоте, точно ступеньки лестницы, свисали три толстые ветви. Над верхней ветвью уже начиналась листва. Я без особого труда вскарабкался по ним и вскоре исчез в листве. Мне встречались кое-какие препятствия, но все же я подвигался вверх довольно быстро. Громоподобный голос Чалленджера уже глухо доносился до меня; между тем ствол дерева почти совсем не утончался. Сверху и снизу -- сплошные листья. На одной из ветвей я заметил довольно большой бугорок, показавшийся мне на вид одним из тех бесчисленных паразитов, которые обыкновенно присасываются к деревьям. Желая разглядеть его поближе, я наклонился в его сторону и тотчас же отпрянул назад, едва не свалившись с дерева от ужаса и неожиданности.
На расстоянии одного или двух футов на меня в упор глазела страшная рожа. То было человеческое лицо. По крайней мере, напоминало человеческое лицо гораздо больше, нежели любая доселе виденная мною обезьянья морда. Это было продолговатое, белого цвета, усеянное бородавками лицо с приплюснутым носом. Нижняя челюсть отвисла. На подбородке росли густые волосы. Глаза свирепо и дико выглядывали из-под густых, нависших бровей. Чудовище, увидев меня, открыло пасть, издав глухое ворчанье, прозвучавшее как проклятье. Я успел заметить, что челюсти его усеяны острыми, загнутыми зубами хищника. В свирепых глазах его я мгновенно прочел смертельную ненависть и страшную угрозу. Внезапно, однако, выражение ненависти сменилось выражением беспредельного страха. Чудовище в паническом ужасе обратилось в бегство. До меня доносился только треск ломаемых сучьев. Передо мною, мелькнуло волосатое туловище, розовое, как у свиньи и существо исчезло в густой завесе листьев.
-- Что случилось? -- кричал снизу Рокстон. -- Что-нибудь с вами неладно?
-- Видели? -- задал я в свою очередь вопрос, плотно обхватив обеими руками сук и дрожа всем телом.
-- Мы слышали какую-то возню, нам показалось, что вы поскользнулись. Что это было?
Я до такой степени был поражен неожиданной встречей с этим человеком-обезьяной, что чуть было не спустился вниз, чтобы сообщить друзьям о своем приключении. Но раз я уже взобрался так высоко, то мне показалось досадным возвращаться с пустыми руками. Поэтому, сделав паузу и собравшись с силами, я принялся снова карабкаться кверху. Один раз я уперся ногой о гнилой сук и на несколько секунд повис на одних руках, но в общем подъем оказался не особенно трудным. Постепенно листва стала редеть и по сильному ветру, дувшему мне в лицо, я понял, что добрался почти до самой вершины. Наконец ветки стали гнуться под моей тяжестью. Тогда я выбрал надежный развилок, уселся в нем поудобнее и глянул вниз на изумительную панораму этой таинственной страны, в которую нас занесла судьба.
Солнце уже спустилось к самой линии горизонта, но вечер был такой ясный и тихий, что плато, раскинувшееся подо мной, виднелось от края до края. Оно представляло собой овал длиной миль в тридцать, шириной в двадцать и имело форму неглубокой воронки, так как поверхность его шла под уклон к центру, где было довольно большое озеро, миль десяти в окружности. По берегам этого прекрасного озера рос густой тростник, сквозь зеленоватую воду кое где проступали желтые песчаные отмели, отливавшие золотом в мягких лучах солнца. На отмелях виднелось множество каких то черных предметов. Для аллигаторов они были слишком велики, для челнов -- слишком длинны. Я разглядел в бинокль, что это живые существа, но какие, так и не догадался.
С той стороны плато, где был наш лагерь, лесистые склоны, изрезанные кое где прогалинами, тянулись миль на шесть по направлению к центральному озеру. Почти у самых своих ног я различил прогалину игуанодонов, а дальше, среди редеющих деревьев, виднелся проход к болоту птеродактилей. Зато по другую сторону озера облик плато резко менялся. Там поднимались точно такие же красноватые базальтовые скалы, какие мы видели снизу, с равнины. Эта гряда была футов двести вышиной, и у подножия ее рос лес. В нижней части красноватых скал, немного выше земли, я разглядел в бинокль ряд темных отверстий, служивших, по видимому, входами в пещеры. У входа в одну из них что то белело, но что именно, мне так и не удалось разобрать. Я бросил свою работу только после захода солнца, когда уже ничего не было видно, и спустился к товарищам, с нетерпением ожидавшим меня под деревом. Вот когда я стал героем дня! Этот замысел принадлежал мне, и я сам привел его в исполнение. Вот она, карта, которая сбережет нам месяц времени и избавит от необходимости блуждать вслепую по неведомой стране. Последовал обмен торжественными рукопожатиями. Но прежде чем показать карту товарищам, надо было рассказать им и о моей встрече с человеком-обезьяной.
-- Она была там все время, -- сказал я.
-- Откуда вы это знаете? -- спросил лорд Джон.
-- Меня не оставляло ощущение, что за нами следят чьи то злобные глаза. Помните, профессор Чалленджер? Я говорил вам об этом.
-- Действительно, нечто подобное я слышал. Наш юный друг обладает той впечатлительностью, которая характерна для представителей кельтской расы.
-- Теория телепатии... -- начал было Семмерли, набивая трубку.
-- Это чересчур сложная проблема, не будем ее обсуждать сейчас, -- решительно прервал его Чалленджер.-- Скажите лучше вот что, -- обратился он ко мне с величественным видом, словно епископ, экзаменующий ученика воскресной Школы, -- вы не заметили, может это существо прижать большой палец к ладони?
-- Вот уж чего не заметил, того не заметил.
-- Хвост у него есть?
-- Нет.
-- Задние конечности хватательные?
-- По всей вероятности, иначе он не смог бы так быстро скакать с ветки на ветку.
-- Если память мне не изменяет, в Южной Америке насчитывается до тридцати шести видов обезьян... профессор Семмерли, прошу вас воздержаться от замечаний... Но человекообразных среди них нет. Теперь не подлежит сомнению, что здесь они водятся, но это какая то другая разновидность, а не те волосатые гориллоподобные обезьяны, которые встречаются только в Африке и на Востоке. (У меня чуть было не сорвалось с языка, что родичей этих гориллоподобных я видел и в Кенсингтоне.) Для здешней разновидности характерны наличие растительности на лице и белый цвет кожи, последнее же объясняется тем, что эти обезьяны живут на деревьях, среди густой листвы. Перед нами стоит вопрос: к кому же больше приближается здешняя разновидность -- к обезьяне или к человеку? В последнем случае она, видимо, представляет собой то, что зовется в просторечии "недостающим звеном". Наш долг -- немедленно приступить к разрешению этой проблемы...
-- Возражаю! -- резко оборвал его Семмерли. -- Теперь, когда у нас есть карта, а этим мы обязаны сообразительности и ловкости мистера Мэлоуна (я вынужден привести его слова), -- наш единственный долг -- принять все меры, чтобы немедленно же выбраться здравыми и невредимыми из этого ужасного места.
-- Блага цивилизации не дают вам спать! -- простонал Чалленджер.
-- Да, сэр! И самым большим благом цивилизации я считаю чернила, сэр! Мы должны отчитаться во всем, что видели здесь, а дальнейшим исследованием пусть занимаются другие. Вы же сами с этим согласились до того, как мистер Мэлоун показал нам свою карту.
-- Ладно! -- примирительно буркнул Чалленджер. -- Я и сам буду чувствовать себя более спокойно, если у меня будет уверенность, что труды нашей экспедиции не пропадут понапрасну. Каким способом спуститься нам отсюда, я еще не имею понятия. Но до сих пор не было еще той проблемы, которую бы не разрешил мой изобретательный ум. Я обещаю вам завтра же основательно заняться этим вопросом.
Остановившись на этом решении, мы принялись при свете костра и маленькой свечки за составление первой карты затерянного мира. Малейшие детали, занесенные мною в записную книжку, были приняты во внимание и нашли свое место на карте. Указывая карандашом на озеро, Чалленджер спросил:
-- Как мы назовем его?
-- Почему бы вам еще раз не обессмертить свою фамилию? -- ядовито вставил Семмерли.
-- Я уверяю, сэр, что мое имя и без того передастся потомству, -- сухо и серьезно ответил Чалленджер. -- Какой-нибудь невежда может увековечивать свое безразличное для всех имя, назвав им гору или реку. Я же в подобных памятниках не нуждаюсь.
Семмерли, принужденно усмехаясь, собирался было произвести новое нападение, но лорд Рокстон поспешил положить конец пикировке.
-- Вам, мой друг, предоставляется право придумать название для озера, -- сказал он, обращаясь ко мне. -- Вы первый открыли его и если вам вздумается назвать его "Озеро Мэлоун", то это будет вовсе не худо.
-- Вы совершенно правы,-- согласился Чалленджер. -- Пусть наш юный друг придумает ему название.
-- В таком случае,-- пробормотал я, невольно вспыхнув,-- пусть оно называется "Озеро Глэдис".
-- Вы не находите, что "Центральное Озеро" звучит лучше? -- осведомился Семмерли.
-- Нет, я предпочел бы первое.
Чалленджер бросил на меня дружелюбный взгляд и с ироническим одобрением закачал своей большой головой.
-- Эх, дети всегда останутся детьми, -- промолвил он. -- Пусть будет "Озеро Глэдис".