Я записываю аккуратно изо дня в день свои впечатления и думаю, что наконец-то сквозь нависшие над нами тучи виден просвет. Правда, несмотря на все старания, у нас еще не составилось определенного плана бегства, что крайне всех удручает. Однако, с другой стороны, нам, быть может, и не придется раскаиваться в своем невольном плене, ибо чуть не каждый день приходится нам наблюдать все новые интересные явления в животном и растительном мире плоскогорья.
Победе индейцев и гибели людей-обезьян суждено было сыграть решающую роль в нашей судьбе. С этого момента мы оказались действительными хозяевами плоскогорья, так как туземцы стали смотреть на нас с трепетом и благодарностью за свое избавление от их исконного врага. Возможно, что в видах собственной безопасности они бы и рады были уходу своих могущественных и страшных союзников, однако, пока они еще ни разу не указали нам, каким способом мы могли бы спуститься с плато. Насколько мы поняли по их жестикуляции, где-то существовал тоннель, ведущий к подошве плоскогорья. Нижнее отверстие этого тоннеля мы, должно быть, и видели, когда искали доступ к вершине плато. По этому проходу, по всей вероятности, прибыли в свое время индейцы и люди-обезьяны. По тому же пути, в свою очередь, несомненно, взобрался и Мэйпль Байт со своим товарищем. В прошлом году, однако, произошло сильнейшее землетрясение и вход в тоннель оказался заваленным землей. Индейцы лишь покачивали головами да пожимали плечами, когда мы старались знаками дать им понять о своем желании спуститься в равнину. Они либо не могли, либо не хотели помочь нам в этом.
Оставшихся в живых людей-обезьян разместили по соседству с пещерами (всю дорогу они жалобно выли) и обратили в рабство. Их участь напоминала участь евреев в Вавилоне или Египте. По ночам мы слышали их жалобные вопли, напоминавшие плач древнего Езекииля, сокрушающегося о былом величии племени и наступившей горькой доле. Отныне их будущее заключалось в двух видах работ: колке дров и таскании воды.
Спустя двое суток после сражения мы уже были в индейском стане и расположились у самой подошвы утесов. Туземцы предлагали нам поместиться вместе с ними в пещерах, но лорд Рокстон энергично запротестовал, мотивируя свой отказ тем соображением, что, приняв гостеприимство индейцев, мы всецело отдавались бы в их руки, что было бы непоправимым легкомыслием в том случае, если бы туземцы вдруг переменили свое отношение к нам. Убежденные его доводами, мы сохранили полную независимость и продолжали держать оружие наготове, сохраняя в то же время с туземцами самые дружеские отношения. Мы нередко посещали их жилища, выглядевшие весьма своеобразно, но установить, созданы ли эти пещеры природой или сделаны рукой человека, нам не удалось. Все они оказались на один образец: все были выдолблены в скалах и представляли собою сводчатые комнаты, от которых во все стороны шли многочисленные сводчатые же коридоры.
Отверстия, ведущие в пещеры, находились на высоте восьмидесяти футов от земли. К этим отверстиям вели совершенно недоступные для крупных животных Длинные и узкие каменные лестницы. Внутри пещеры оказались теплыми и сухими. Гладкие серые стены были украшены рисунками различных водившихся на плоскогорье зверей. Эти рисунки были составлены из палочек. Если бы плоскогорье когда-нибудь вымерло, то ученому исследователю нетрудно было бы по этим рисункам восстановить фауну плато с его игуанодонами, динозаврами и рыбами-ящерами. С тех пор, как мы узнали, что игуанодоны служат туземному населению домашним скотом, являясь как бы ходячими складами провианта, мы больше не сомневались, что, несмотря на примитивное оружие, человек своим разумом все же завоевал себе место единственного и бесспорного властелина на плоскогорье. Однако, вскоре мы разубедились в этом и признали, что пока еще на плато хозяин положения вовсе не человек. Происшедшая трагедия случилась на третий день после устройства нашего лагеря, у подошвы утесов, служивших убежищем для туземцев. В то утро Чалленджер вместе с Семмерли отправился к озеру в сопровождении нескольких индейцев, желая с помощью гарпуна поймать некоторых водившихся там ящериц. Мы с лордом Рокстоном остались в лагере. Большинство индейцев занялось работой возле своих жилищ. Вдруг со всех сторон послышались крики: "Стоа!" "Стоа!" Мужчины, женщины и дети, заслышав эти возгласы, сломя голову бросились по каменным лестницам, ища защиты в своих пещерах.
Подняв голову кверху, мы увидели, как, отчаянно махая руками, туземцы зазывали нас к себе наверх. Захватив винтовки, мы выбежали из лагеря, желая узнать, что такое случилось. Вдруг из-за деревьев выбежало человек двенадцать индейцев; они неслись что было силы, а за ними по пятам гнались два чудовища, очень похожие на то, которое однажды посетило наш ; лагерь и как-то раз преследовало меня во время моего ночного путешествия. Своим видом эти чудища напоминали ужасных черепах, но размерами они во много раз превосходили самого громадного слона. До сих пор мы видели их только ночью и, в действительности, они выходят на добычу по ночам, покидая свои логовища днем лишь в том случае, когда их потревожат.
Глядя на них, мы застыли от страха, смешанного с любопытством. Их гладкая, чешуйчатая шкура блестела и переливалась на солнце, точно рыбья чешуя. Однако наблюдать пришлось нам недолго. Чудовища уже успели настигнуть свои жертвы и разом произвели среди них страшное опустошение. Их способ нападения заключался в том, чтобы всей своей тяжестью обрушиться на намеченную жертву и, раздавив ее собой, немедленно наваливаться на следующую. Несчастные индейцы дико кричали от ужаса, стараясь ускользнуть от своих преследователей, но все было напрасно, чудовища двигались неизмеримо быстрее. Один за другим погибали туземцы. Когда подоспела наша помощь, оставалось в живых не более полдюжины. Да и помощь наша оказалась ни к чему, лишь подвергала нас самих опасности.
С расстояния двухсот футов мы открыли по чудовищам огонь, но пули не причинили им ни малейшего вреда, точно мы стреляли бумажными шариками. Эти страшные пресмыкающиеся, почти лишенные мозга, совершенно не ощущали физической боли. Не страшно было им современное оружие. Своей стрельбой нам удалось только отвлечь их внимание от уцелевших еще туземцев и обеспечить им и себе путь к отступлению. Но где конические разрывные снаряды двадцатого столетия оказались бессильными, там сделали свое дело пропитанные ядом стрелы индейцев. Впрочем и эти отравленные ядом строфантуса и падали стрелы не годились для охоты на подобных чудовищ, так как яд оказывал слишком медленное действие на их вялое кровообращение.
Не успели чудовища подскочить к каменным лестницам, ведущим в пещеры, как сверху на них посыпалась целая туча стрел. В одно мгновенье они были буквально усеяны ими, но тем не менее, равнодушные к боли, бешено пытались вскарабкаться на лестницы, отделявшие их от своих жертв. Однако, усилия их оставались тщетны. Вскарабкавшись на несколько ярдов от земли, они тотчас же валились назад. Однако, в конце концов, яд начал действовать: с глухим рычаньем ринулось одно из них на землю и свесило свою громадную голову. Другое в течение некоторого времени с громкими, заунывными воплями кружилось вокруг трупа, но вскоре так же, как подкошенное, свалилось набок, и еще через несколько мгновений все стихло. Индейцы с торжествующими криками спустились из своих пещер и затеяли бешеную пляску вокруг громадных трупов, громкими восклицаниями выражая свою радость по случаю гибели еще двух опасных врагов. Ночью туземцы принялись разрезать их на части, но не для еды, яд еще действовал, а во избежание заражения. Вырезанные сердца животных, похожие на подушки, продолжали еще медленно биться, живя некоторое время жуткой самостоятельной жизнью. Лишь на третий день прекратилось ритмическое движение этих ужасных органов.
Когда-нибудь, когда у меня окажется лучшая подставка для писания, нежели крышка от банки с консервами, и более усовершенствованные письменные принадлежности, чем огрызок карандаша и засаленная записная книжка, я более подробно опишу быт племени Аккала, наше пребывание среди них и некоторые наблюдения, сделанные в этой стране чудес. Надеюсь, память не изменит мне. До конца своей жизни буду я помнить каждый отдельный факт нашей жизни на плато; он будет так же отчетлив и ясен в моей памяти, как отчетливы и ярки бывают некоторые впечатления раннего детства. Никакие новые впечатления не в состоянии затмить того, что мы пережили и перечувствовали здесь. Никогда не забуду ту лунную ночь на озере, когда мне собственными глазами довелось узреть настоящего ихтиозавра, имевшего над глазами пару костистых отростков, расположенных по обеим сторонам небольшого хобота и еще третий глаз на самой макушке головы; зверь попался туземному рыбаку в сети и чуть было не опрокинул нашу лодку, пока мы его тащили к берегу.
В ту же ночь из тростников неожиданно выскочил зеленый водяной змей и в мгновение ока задушил своими кольцами рулевого индейца чалленджерской лодки, расскажу как-нибудь также и о таинственном белом существе -- до сих пор мы не можем решить, к какой категории причислить его: к зверям или к пресмыкающимся, -- ютившемся в отвратительном болоте в восточной части озера и светившемся во мраке фосфором. Туземцы так боялись его, что никогда не подходили близко к его убежищу; мы же раза два отправлялись туда, но оба раза должны были отказаться от своего намерения проникнуть сквозь непроходимую трясину.
Могу, однако, сообщить, что по размерам существо это было значительно больше коровы и издавало противный мускусный запах. Расскажу также о гигантской птице-скороходе, преследовавшей однажды Чалленджера до самой подошвы утеса. Птица эта гораздо выше страуса и обладает выгнутой шеей, заканчивающейся хищной мордой с острым клювом, напоминающей череп скелета. В то время как Чалленджер уже взбегал по ступеням лестницы, птица успела-таки клюнуть его в сапог, причем каблук отлетел, точно его отрезали острой бритвой. Но, по крайней мере, на этот раз оружие наше оказалось на высоте. Громадная птица -- двенадцати футов в длину от головы до хвоста, -- оказавшаяся, по определению запыхавшегося, но восхищенного профессора, фороракусом, упала, подстреленная метким выстрелом Рокстона, как подкошенная. Некоторое время она судорожно вздрагивала, устремляя на нас свирепый взгляд своих желтых зрачков. Доживу ли я до того момента, когда плоский череп этого злого существа будет красоваться в числе других трофеев Рокстона в его кабинете на площади Альбани? Расскажу, наконец, и о гигантском, десяти футов в вышину кабане, токсодоне, с его торчащими, острыми, как бритва, клыками. Мы его убили на рассвете в то время, как он утолял свою жажду у берега озера.
Все это я опишу когда-нибудь до мельчайших подробностей. Не откажу себе в удовольствии поделиться! с читателями и описанием тихих летних вечеров, проведенных нами в тесном товарищеском кружке под безоблачным голубым небом на траве у опушки леса, когда мимо нас то и дело порхали странного вида птицы, и из нор выглядывали головки всевозможных неведомых зверьков. А бесконечные лунные ночи на озере! Часами лежали мы неподвижно на дне своих лодок, наблюдая окружающую нас зеркальную гладь вод; время от времени колыхалась водная поверхность, появлялись широкие круги и слышался тяжелый всплеск какого-нибудь фантастического доисторического чудовища. Вот картины, описанием которых я обязательно займусь в будущем.
Но вы, наверное, спросите, как могли мы довольствоваться столь мирным времяпровождением, когда все наши помыслы должны были быть направлены на изыскание способов поскорее вернуться в цивилизованный мир? На это я отвечу, что ни одного из нас ни на минуту не покидала эта мысль, но, увы, пока все усилия оказывались тщетными.
Одно мы выяснили вполне точно: туземцы не хотят помочь нам в этом отношении. Во всем остальном они относились к нам по-дружески, скажу больше, проявляли робкое поклонение, но чуть только дело касалось вопроса об устройстве моста для перехода через пропасть или же о их длинных ремнях из кожи убитых животных и гибких лианах, то индейцы неизменно отрицательно покачивали головами. Они улыбались в ответ на наши просьбы, хитро подмигивали, качали головой, но этим дело и ограничивалось. Даже сам старый глава племени относился отрицательно к нашим вожделениям, и лишь один Маретас, спасенный нами юный вождь, задумчиво поглядывал на нас, жестами выражая нам свое сочувствие.
С той самой поры, как мы помогли туземцам одолеть их исконного врага, людей-обезьян, они смотрели
на нас, как на сверхчеловеков, несущих в таинственных трубочках залог победы. Они были уверены, что пока мы с ними, опасностей для них никаких не существует. Нам были предложены каждому по отдельной пещере для жительства и маленькие краснокожие жены по нашему выбору, лишь бы мы остались с ними и оставили мысль о возвращении на свою родину. Пока что все шло хорошо, хотя и не совсем соответствовало нашим желаниям. Однако было ясно, что намерения свои нам следовало держать в строжайшем секрете, так как в последнюю минуту они свободно могли силой воспрепятствовать осуществлению наших планов.
Несмотря на динозавров, опасная встреча с которыми не так уж была вероятна, принимая во внимание то обстоятельство, что они покидали свои логовища только по ночам, в течение последних трех недель я дважды посетил наш старый лагерь, желая повидать нашего негра, неизменно находившегося на своем посту, у подошвы плато. Жадным взором окидывал я расстилавшуюся передо мной необозримую равнину в тщетной надежде увидеть ожидаемую помощь. Но поросшая кактусами равнина безмолвствовала, ничто не нарушало ее покоя.
-- Они скоро придти, масса Мэлоун. Не пройдет один недель, как индейцы принести сюда канаты и тогда вы пойти на низ, -- утешал меня добрый, преданный Замбо.
На обратном пути после второй разведки, длившейся сутки, меня ожидала довольно оригинальная встреча. Идя по хорошо знакомому пути на расстоянии какой-нибудь мили от ямы с птеродактилями, я вдруг увидел приближающийся ко мне странного вида предмет. Ко мне навстречу шел человек в раме, сплетенной из гнутых камышей. Он шел, заключенный со всех сторон в какую-то гигантскую клетку. Подойдя ближе, я был еще более удивлен, когда узнал в незнакомце лорда Рокстона. Завидев меня, он высвободился из своей клетки и, смеясь, как мне показалось, несколько принужденно, подошел ко мне.
-- Алло, дружище! Кто бы мог предполагать, что мы с вами здесь встретимся? -- воскликнул он, пожимая мне руку.
-- Объясните на милость, что это за новая затея? -- спросил я, смотря на него выпученными глазами.
-- Я был с визитом у своих друзей-птеродактилей, -- ответил он.
-- Но ради чего же?
-- Преинтересные существа, не правда ли? Только не совсем гостеприимные. До черта невежливы и грубы в обхождении с незнакомыми, как вы, может быть, припоминаете. Вот я и надумал смастерить эту клетку, дабы несколько предохранить себя от их чрезмерной фамильярности.
-- Но что вам там понадобилось у птеродактилей? -- задал я ему вопрос.
Он окинул меня пытливым взглядом, и я прочел на его лице некоторую нерешительность.
-- Почему вы думаете, что только профессора бывают любознательны? -- ответил он вопросом на вопрос. -- Я тоже изучаю этих милых животных. Вот и все.
-- Вы, пожалуйста, не сетуйте на мое любопытство, -- промолвил я.
К нему тотчас же вернулось его обычное добродушие.
-- Я вовсе не в претензии, дружище! -- воскликнул он со смехом, -- Я собираюсь поднести Чалленджеру одного цыпленка этой дьявольской породы. Просто, чтобы доставить ему удовольствие. Нет, нет, я и без вас обойдусь. Я в полной безопасности в своей клетке, а вы беззащитны. Я вернусь в лагерь до заката солнца...
С этими словами он повернулся и пошел по намеченному пути, надев на себя свою необыкновенную клетку.
Если поведение лорда Рокстона было необычно, то не менее странно вел себя и Чалленджер. Должен сказать, что он обладал какой-то особо притягательной силой для маленьких туземных женщин. Он постоянно носил с собою длинную гибкую лозу, беспощадно хлеща ею своих поклонниц, когда они становились чересчур назойливыми.
Чалленджер, расхаживающий подобно опереточному султану с лозой, эмблемой власти, в руке, с выпяченной вперед бородой, элегантно переставляющий ножки и в сопровождении целого гарема туземных женщин, в весьма скудном одеянии, с широко открытыми недоумевающими глазами, представлял собою зрелище, которого я никогда не забуду. Что же касается Семмерли, то он целиком отдался изучению жизни насекомых и птиц, и весь свой досуг, за исключением того времени, которое он посвящал упрекам в адрес Чалленджера, до сих пор не нашедшего выхода из нашего положения, обращал на классификацию и препарирование добытых образцов.
Чалленджер каждое утро отправлялся в уединенную прогулку и возвращался с видом человека, исполняющего какую-то высокую миссию, недоступную пониманию толпы. В один прекрасный день, с лозой в руке и в сопровождении толпы своих обожательниц, он повел нас в свою импровизированную лабораторию и посвятил нас в свои планы.
Лаборатория эта оказалась на лужайке среди маленького пальмового леска. Тут находился как раз один из бурлящих гейзеров, о которых я уже упоминал. По краям гейзера были разбросаны ремни из кожи игуанодона и пузырь, оказавшийся основательно выскобленным и высушенным желудочным мешком одного из водившихся в озере ящеров. Громадный пузырь на одном конце был тщательно сшит; с другой же стороны оставлено было узкое отверстие. В это отверстие были введены несколько полых бамбуковых стержней, противоположные концы коих сообщались с конусообразными ямками, в которых скоплялся бурлящий в гейзере газ.
Вскоре пузырь стал надуваться и обнаруживать такое стремление вверх, что Чалленджеру пришлось обвязать прикрепленные к нему ремни вокруг стволов окружающих деревьев. Через какие-нибудь полчаса пузырь превратился в порядочных размеров мешок, наполненный газом. Судя по той силе, с которой он натягивал веревки, стремясь отделиться от земли, грузоподъемность его была довольно велика. Чалленджер, словно любящий отец у колыбели своего первенца, счастливо улыбался и, молча поглаживая бороду, самодовольно поглядывал на пузырь. Первым нарушил молчание Семмерли.
-- Вы, надеюсь, не собираетесь предложить нам лететь на этой штуке, Чалленджер? -- промолвил он ядовито.
-- Я намерен, милейший Семмерли, продемонстрировать вам его мощь и уверен, что после этого опыта вы не колеблясь доверите свою жизнь изобретенному мною аппарату.
-- Можете сейчас же привязать его к собственной голове,-- воскликнул Семмерли с решимостью.-- Никакая сила в мире не заставит меня совершить такой безумный поступок. Надеюсь, лорд Рокстон, что и вы считаете это сумасбродством?
-- Чертовски изобретательно, сказал бы я! -- процедил сквозь зубы Рокстон. -- Я желал бы посмотреть, как эта штука действует.
-- Желание ваше будет исполнено,-- ответил Чалленджер.-- За последнее время я все силы своего интеллекта направил на разрешение проблемы нашего спуска. Мы уже убедились, что утесы слишком круты для спуска и что тоннеля нигде не имеется. Мы также лишены возможности соорудить мост для перехода через пропасть. Каким же способов, спрашивается, могли бы мы спуститься? Не так давно я обратил внимание нашего юного друга на присутствие в гейзере газа значительно легче воздуха. Отсюда, естественно, вытекает мысль о сооружении воздушного шара. Несколько смущало меня, признаюсь, отсутствие подходящей оболочки для шара, но вид внутренностей убитых пресмыкающихся разрешил мое затруднение. И вот вы видите результаты!
С этими словами он приложил одну руку к своему разодранному пиджаку, с гордостью указывая другой рукой на аппарат.
Мешок тем временем успел сильно надуться и так и рвался со своих пут.
-- Балаган! Сумасшествие! -- ворчал Семмерли. Рокстон был в восторге от этой новой идеи.
-- Этакая башка, а? Ну и парень! -- прошептал он мне на ухо и затем, громко обращаясь к Чалленджеру, произнес. -- А как же насчет корзинки?
-- О корзинке я также позабочусь. Я уже обдумал и из чего ее сделать и как прикрепить. Пока же я вам покажу, насколько мой аппарат способен выдержать тяжесть каждого из нас.
-- То есть, нас всех вместе?
-- Нет, мой план требует, чтобы каждый из нас спускался по очереди, как на парашюте, с тем, чтобы каждый раз шар поднимался обратно по способу, который мне остается еще усовершенствовать. Если аппарат выдержит тяжесть одного из нас и доставит его по назначению, то задача его будет выполнена. Теперь я покажу вам его.
Он принес довольно большой кусок базальта с отростком посередине, к которому можно было свободно прикрепить веревку. Эта веревка была единственной захваченной нами с собой при подъеме на уединенную скалу. Она была длиною футов в сто и хотя толщиной не отличалась, однако была достаточно прочна. Он принес также приготовленную из кожи сеть со свисающими по бокам длинными кожаными ремнями. Этой сетью он покрыл мешок с газом, а свисающие ремни прикрепил внизу к базальтовой глыбе с таким расчетом, чтобы вес распределялся по возможности равномернее. Прикрепленную к базальтовому куску веревку профессор трижды обмотал на руку.
-- Теперь,-- промолвил Чалленджер с веселой и гордой улыбкой, -- я вам воочию покажу грузоподъемность моего аппарата.-- С этими словами он обрезал ножом ремни, связывавшие шар с деревьями.
Ни разу еще не подвергалась наша экспедиция большей опасности, чем в эту минуту. Мешок с воздухом пулей рванулся ввысь. В одно мгновение Чалленджер сорвался с земли и беспомощно повис в воздухе. Я едва успел обвить руками его ноги и был также поднят кверху. Тогда лорд Рокстон уцепился за мои ноги, но я почувствовал, что и он отделяется от земли. На мгновение мы все заболтались в воздухе подобно цепи гигантских сосисок.
Но на наше счастье прочность веревки имела свои пределы, чего нельзя было сказать про это дьявольское сооружение с газом. Веревка лопнула, и мы все кучей полетели на землю. Придя в себя от падения и поднявшись, мы далеко в беспредельной синеве небес увидели темное пятно,-- это был наш пресловутый шар со своим базальтовым подвеском.
-- Великолепно! -- вскричал неугомонный Чалленджер, потирая ушибленное плечо. -- Вполне удовлетворительный и исчерпывающий опыт! Я не смел и мечтать о таком успехе. Обещаю вам, господа, что через неделю я сооружу еще один такой шар, и вы получите возможность совершенно безопасно и с комфортом спуститься с плато. После опыта с воздушным шаром к вечеру произошел еще один инцидент, круто и благоприятно изменивший нашу дальнейшую судьбу. Я уже упоминал о том, что единственным лицом, выразившим сочувствие к нашему плану бегства, явился юный военачальник племени. Это сочувствие он неоднократно выражал красноречивой мимикой. В этот же вечер, после заката солнца, он спустился в наш маленький лагерь и вручил мне (в силу каких-то причин он именно мне уделял больше всех внимания; возможно потому, что мы были с ним приблизительно одного возраста) небольшой кусок древесной коры. При этом он торжественно указал на линию пещер и, приложив палец к губам в знак строжайшего молчании, крадучись, вернулся обратно к своим собратьям.
Я поднес полученный кусок древесной коры к костру, и мы все с любопытством занялись его рассмотрением. Он был величиною с фут, на внутренней стороне был изображен ряд палочек. Эти палочки были аккуратно написаны углем на белой поверхности коры и напоминали, на первый взгляд грубые музыкальные знаки.
-- Что бы эта штука ни изображала, я ручаюсь, что для нас она имеет чрезвычайно важное значение, -- воскликнул я с убеждением, -- Я это понял по торжественному выражению лица молодого вождя.
-- Если только мы не имеем дело с первобытной шуткой, -- процедил сквозь зубы Семмерли. -- Склонность к шуткам и мистификациям была присуща всем народам во все времена.
-- Наверное какой-нибудь апокриф, -- вставил Чалленджер.
-- Выглядит головоломкой вроде ребуса, -- заметил лорд Рокстон, перегнувшись через мое плечо и рассматривая рисунок. Но вдруг он резким движением вырвал из моих рук заинтересовавший нас документ.
-- Клянусь Святым Георгом, я, кажется, нашел разгадку, -- воскликнул он. -- Мэлоун прав, придавая этому наброску важное значение. Вглядитесь-ка внимательнее. Сколько тут начертано отдельных палочек? Восемнадцать. Над нами как раз восемнадцать пещер.
-- Да, передавая этот сверток, он и указал туда рукой, -- заметил я.
-- Несомненно, я прав! Перед нами грубый план туземных жилищ. Смотрите, палочек восемнадцать в ряд, причем одни подлиннее, другие покороче, некоторые с разветвлениями, словом, точь-в-точь как мы сами видели. Слева поставлен какой-то крестик. Для чего? А для того, чтобы отметить самую глубокую пещеру.
-- Другими словами, пещеру, проходящую насквозь утеса, -- воскликнул я.
-- Мне сдается, что наш юный друг разгадал загадку, -- промолвил Чалленджер. -- Иначе для чего было бы этому человеку, спасенному нами, останавливать наше особенное внимание на этой пещере. Но если она, действительно, проходит насквозь, то выход ее с той, наружной стороны не может быть расположен выше ста футов от подошвы плато.
-- Сто футов,-- расстояние почтенное! -- проворчал Семмерли.
-- Ничего не значит! Ведь наш канат немного длиннее ста футов,-- заметил я. -- Спуститься нам не будет стоить особого труда.
-- А как же быть с туземцами? -- пробовал возражать Семмерли.
-- В этих пещерах никто из индейцев не живет, -- поспешил ответить я. -- Они служат им хранилищами и кладовыми. Почему бы нам сейчас не подняться наверх и не осмотреть все как следует?
На плоскогорье, между прочим, произрастает какая-то сухая древесная порода, -- разновидность aruoacaria, но определению нашего ботаника, -- обыкновенно употребляемая туземцами для факелов. Захватив с собою по полену, мы стали потихоньку пробираться к намеченной пещере. Она оказалась пустой, за исключением летучих мышей, бешено закружившихся вокруг наших голов. Не имея ни малейшего желания привлекать внимание туземцев, мы шли, спотыкаясь впотьмах, пока наконец после нескольких поворотов, не очутились в самой глубине пещеры. Только тут решили мы зажечь свои факелы. Мы находились в довольно просторном сводчатом тоннеле с серыми гладкими стенами, покрытыми изображениями различных птиц и животных. Под ногами хрустел желтый, чистый песок. Мы лихорадочно двигались вперед в надежде найти желанный выход из тоннеля. Увы, вскоре нам пришлось горько разочароваться. За одним из поворотов перед нами выросла гладкая непроницаемая стена, ни одной трещинки не было видно на ней, через которую могла бы проникнуть хотя бы даже мышь.
С горечью в сердце стояли мы перед этим препятствием. Очевидно, в противоположность заваленному входу найденного нами первого тоннеля, эта стена появилась здесь вовсе не от обвала каменных глыб.
-- Не отчаивайтесь, друзья мои! -- первый прервал тягостное молчание неунывающий Чалленджер. -- У нас в запасе есть другой выход, мой парашют.
-- Не ошиблись ли мы пещерою? -- робко заметил я.
-- Ах, нет, дружище,-- возразил лорд Рокстон, указывая пальцем на свиток из древесной коры, -- Пещера, отмеченная на рисунке крестиком, по счету является семнадцатою справа и второю слева. Мы как раз в ней-то и находимся.
Но, посмотрев на графическое изображение пещеры, я не мог удержаться от радостного восклицания.
-- Кажется, я понял, в чем дело! Следуйте за мной! Вперед!
-- Тут,-- промолвил я, остановившись после нескольких минут ходьбы, -- мы зажгли свои факелы. Видите, на полу валяются спички.
-- Правильно, но что же из этого следует?
-- Судя по рисунку, пещера эта имеет разветвления. В потемках мы, наверное, прошли мимо других отверстий; я полагаю, что, вернувшись обратно и следуя по левому ответвлению, мы найдем, наконец, выход.
Случилось так, как я и говорил. Не успели мы пройти и тридцати ярдов, как перед нами оказалось большое черное отверстие другого хода. Мы свернули туда и очутились в значительно более широком коридоре, чем прежде. С нетерпением прошли мы несколько сот ярдов в новом направлении, как вдруг впереди, в непроглядном мраке, блеснул красноватый свет. В оцепенении мы остановились. Дальнейший путь нам преграждала огненно-кровавая полоса. Приблизившись к ней, мы, однако, не испытали никакого жара; никаких звуков не исходило из-за этой сверкающей завесы; однако, она продолжала блестеть перед нами, обдавая подземелье серебристым светом и превращая песок в самоцветные камни. Подойдя вплотную, мы очутились на краю обрыва.
-- Луна! -- воскликнул, не помня себя от радости, Рокстон, -- Мы прошли насквозь, ребятки, насквозь!
Таинственный свет, принятый нами за пламя, действительно, оказался месяцем, ярко освещавшим через отверстие внутренность подземелья. Отверстие оказалось порядочных размеров, шире обыкновенного окна и, таким образом, вполне удовлетворяло нас. Перегнувшись через край скалы мы убедились, что спуск будет не особенно труден, ибо расстояние от земли сравнительно невелико. Ничего нет удивительного, что снизу мы этого отверстия не заметили. Низший край его был загнут кверху и с равнины, за уступом скалы, его невозможно было увидеть. Кроме того, и подъем на такую крутизну представлялся совершенно немыслимым. Убедившись, что с помощью нашего каната мы сможем спуститься на равнину, мы с радостью в сердце вернулись в свой лагерь и принялись за приготовления к бегству.
Нужно было спешить и в то же время не возбудить недоверия туземцев, так как в последнюю минуту они могли воспрепятствовать осуществлению нашего плана. Решено было оставить съестные припасы, но оружие и патроны захватить с собой. У Чалленджера, однако, оказался некоторый багаж: какой-то сверток с таинственным содержимым и довольно значительных размеров ящик, перетащить каковой нам стоило неимоверного труда. Медленно тянулся для нас этот день, но с наступлением темноты мы были готовы к отбытию. С громадными усилиями втащили мы по ступеням лестницы багаж профессора и, очутившись наконец у входа в пещеру, в последний раз долгим взглядом окинули эту чудесную страну. Боюсь, что скоро она сделается добычей охотников и золотоискателей, для нас же она навеки останется полной очарования страной чудес, страной чистого романтизма и приключений. Это страна, где мы много страдали, много дерзали, многому научились. Слева от нас из пещер приветливо светились костры; под нами, у подошвы утесов, веселились и пели туземцы. Вдали чернела полоса леса, а недалеко от нас, слабо мерцая в темноте, раскинулось большое озеро, полное самых причудливых и жутких чудовищ. Внезапно ночную тишину прорезал пронзительный дикий вопль какого-то первобытного чудовища. То был крик страны Мэйпль Байта, посылавшей нам прощальное приветствие. Последний раз окинув все взглядом, мы нырнули в темное отверстие пещеры. Два часа спустя мы были уже по ту сторону кряжа у подошвы утеса. При спуске мы порядком повозились с багажом Чалленджера. Но едва очутившись внизу, мы побросали все и бросились к стоянке Замбо. К утру мы добрались туда, но каково же было наше удивление, когда вместо одного костра Замбо мы увидели целую дюжину. Оказывается, прибыла помощь. Двадцать индейцев с Амазонки со стрелами, канатами и вообще всем, что требуется для сооружения моста, оказались налицо. Теперь нам уже не придется потеть над багажом, если мы завтра по утру тронемся обратно по Амазонке.
Наконец-то я могу закончить свое повествование. На душе мирно и тихо. За это время мы видели немало чудес, и наши души обогатились. Каждый из нас стал по своему гораздо лучше и отзывчивее.
Вероятно, приехав в Пару, мы там сделаем некоторую передышку, приоденемся и почистимся. Если это будет так, то это письмо вы получите по почте раньше нашего прибытия, если же мы изменим свои планы, то я сам привезу его. Во всяком случае вскоре я буду иметь удовольствие пожать вам руку, дорогой мистер Мак-Ардль.