К спектаклю, так много значившему для Керри, решено было привлечь гораздо больше внимания, чем предполагалось вначале. Юная дебютантка написала Герствуду об этом событии на другое же утро после того, как получила роль.
"Право, я говорю серьезно, -- писала она, опасаясь, что он примет это за шутку. -- Честное слово! У меня даже роль есть!"
Герствуд снисходительно улыбнулся, прочтя эти строки. "Интересно знать, что из этого выйдет! Обязательно надо будет посмотреть!" -- решил он и тотчас же ответил, что нисколько не сомневается в ее успехе.
"Непременно приходите завтра утром в парк и расскажите мне обо всем", -- писал он.
Керри охотно согласилась и сообщила ему все, что знала сама.
-- Ну, что ж, хорошо! -- сказал Герствуд. -- Я очень рад. Я уверен, что вы прекрасно сыграете. Вы же умница!
Никогда раньше он не видел Керри такой воодушевленной. Ее обычная меланхоличность сейчас исчезла. Когда она говорила, щеки ее разгорелись, глаза блестели. Она вся сияла от предвкушаемого удовольствия. Несмотря на все страхи -- а их было достаточно, -- она чувствовала себя счастливой. Она не могла подавить в себе восторга, который вызывало в ней это маленькое событие, столь незначительное в глазах всякого другого.
Герствуд пришел в восхищение, обнаружив в Керри такие качества. Нет ничего отраднее, чем наблюдать в человеке пробуждение честолюбивых желаний, стремления достичь более высокого духовного уровня. От этого человек делается сильнее, ярче и даже красивее.
Керри радовалась похвалам обоих своих поклонников, хотя, в сущности, ничем этих похвал не заслужила. Они были влюблены, и потому все, что она делала или собиралась делать, естественно, казалось им прекраснее, чем на самом деле. Неопытность позволила ей сохранить пылкую фантазию, готовую ухватиться за первую подвернувшуюся соломинку и превратить ее в магический золотой жезл, помогающий находить клады в жизни.
-- Позвольте, -- сказал Герствуд, -- мне кажется, я кое-кого знаю в этой ложе. Ведь я сам масон.
-- О, вы не должны говорить ему, что я вам все рассказала!
-- Ну разумеется, -- успокоил ее Герствуд.
-- Мне было бы приятно, если б вы пришли на спектакль, при условии, конечно, что вы сами этого хотите. Но я не знаю, как это сделать, разве что Чарли пригласит вас.
-- Я буду там, -- нежно заверил ее Герствуд. -- Я устрою так, что он и не догадается, от кого я узнал об этом. Предоставьте все мне.
Интерес, вызванный в Герствуде сообщением Керри, сам по себе имел большое значение для предстоящего спектакля, так как управляющий баром занимал среди Лосей видное положение. Он уже строил планы, как бы совместно с несколькими друзьями приобрести ложу и послать Керри цветы. Уж он постарается превратить этот спектакль в настоящее торжество и обеспечить девочке успех.
Дня через два Друэ заглянул в бар, и Герствуд тотчас же заметил его.
Было часов пять вечера, в баре собралось много коммерсантов, актеров, управляющих всевозможными предприятиями, политических деятелей -- уйма круглолицых джентльменов в цилиндрах, в крахмальных сорочках, с кольцами на руках, с бриллиантовыми булавками в галстуках. У одного конца сверкающей стойки стоял в группе франтовато одетых спортсменов знаменитый боксер Джон Салливен; компания вела оживленную беседу.
Друэ в новых желтых ботинках, скрипевших при каждом шаге, беспечной, праздничной походкой прошел через бар.
-- А я-то ломал себе голову, не понимая, что могло стрястись, сэр! -- шутливо приветствовал его Герствуд. -- Я решил, что вы снова уехали.
Друэ только рассмеялся в ответ.
-- Если вы не будете показываться более регулярно, придется вычеркнуть вас из списка постоянных клиентов!
-- Ничего не поделаешь, -- ответил коммивояжер. -- Я был очень занят.
Они вместе направились к стойке, пробираясь сквозь шумную толпу, разных знаменитостей. Элегантный управляющий то и дело пожимал завсегдатаям руки.
-- Я слышал, ваша ложа устраивает спектакль, -- самым непринужденным тоном заметил Герствуд.
-- Да. Кто вам сказал? -- спросил Друэ.
-- Никто не говорил, -- ответил Герствуд. -- Мне прислали два билета, по два доллара. Будет что-нибудь интересное?
-- Право, не знаю, -- ответил молодой коммивояжер. -- Знаю только, что ко мне прислали с просьбой раздобыть кого-нибудь для женской роли.
-- Я едва ли пойду, -- равнодушно произнес Герствуд. -- Но, конечно, внесу свою лепту. А как там вообще дела?
-- Ничего как будто. На вырученные от спектакля деньги они хотят обновить мебель.
-- Ну, что ж, будем надеяться, что все сойдет успешно. Хотите еще стаканчик?
Больше Герствуд ничего не намеревался говорить. Теперь, если он явится на спектакль с несколькими друзьями, можно будет сказать, что его уговорили пойти.
Что же касается Друэ, то он, со своей стороны, вознамерился предупредить возможность недоразумения.
-- Похоже, что моя девочка тоже будет участвовать, -- отрывисто произнес он, предварительно обдумав свои слова.
-- Неужели? Как так?
-- Видите ли, им недоставало одной артистки, и они просили меня найти кого-нибудь. Я передал об этом Керри, и она как будто не прочь попытать счастья.
-- Превосходно! -- воскликнул управляющий баром. -- Я очень рад за нее! А она когда-нибудь выступала на сцене?
-- Никогда в жизни!
-- В конце концов это не такой уж серьезный спектакль, -- заметил Герствуд.
-- Ну, Керри справится! -- заявил Друэ, протестуя против всякого умаления ее способностей. -- Она очень быстро входит в роль.
-- Скажите пожалуйста! -- счел нужным вставить Герствуд.
-- Да, сэр! Она буквально изумила меня вчера своей игрой. Честное слово!
-- Надо будет устроить ей маленькое подношение, -- сказал Герствуд. -- Я позабочусь о цветах.
Друэ ответил благодарной улыбкой.
-- А после спектакля поедем куда-нибудь вместе и уютно поужинаем.
-- Я думаю, что Керри сыграет хорошо, -- ради собственного успокоения снова сказал Друэ.
-- Надо будет посмотреть на нее, -- промолвил Герствуд. -- Я тоже думаю, что она сыграет хорошо. Она должна. Мы заставим ее!
Последние слова управляющий баром произнес со своей обычной улыбкой, благодушной и лукавой.
Керри в это время была на первой репетиции. Здесь распоряжался мистер Квинсел, которому помогал некий мистер Миллис, молодой человек со сценическим стажем, чего, к сожалению, никто толком не оценил. Тем не менее он был очень деловит и очень высоко ставил свою опытность, доходя почти до грубости и совершенно забывая, что имеет дело с добровольными любителями, а не с платными подчиненными.
-- Да послушайте же, мисс Маденда! -- крикнул он, обращаясь к Керри, когда та вдруг остановилась, не зная, куда двинуться. -- Что вы застряли на месте? Придайте своему лицу подобающее выражение! Помните, что вы сильно встревожены появлением чужого человека. Вот как вы должны ходить!
И мистер Миллис, ссутулясь, побрел по сцене.
Это не особенно понравилось Керри, но новизна положения, готовность исполнить что угодно, лишь бы не провалиться, присутствие на спектакле чужих, не менее взволнованных людей -- все это вызывало в ней сильную робость. Она прошлась по сцене, как требовал ее наставник, чувствуя в душе, что это совсем не то.
-- Теперь вы, миссис Морган, -- обратился режиссер к молодой даме, которой предстояло играть роль Пэрл, -- садитесь вот сюда! А вы, мистер Бамбергер, становитесь сюда, вот так! Ну, теперь говорите!
-- "Объяснитесь!" -- чуть слышным шепотом произнес мистер Бамбергер.
Он играл роль Рэя, поклонника Лауры, светского человека, который, узнав, что она сирота и бесприданница, колеблется, не решаясь жениться на ней.
-- Нет, тут что-то не так, -- заметил режиссер. -- Как там сказано у вас в роли?
-- "Объяснитесь!" -- тем же голосом повторил мистер Бамбергер, не отрывая глаз от бумажки с ролью.
-- Да, но здесь сказано также, что вы ошеломлены! -- загорячился режиссер. -- Повторите еще раз и постарайтесь изобразить на лице изумление.
-- "Объяснитесь!" -- оглушительно рявкнул мистер Бамбергер.
-- Нет, нет, так никуда не годится! Вот послушайте, скажите так: "Объяснитесь!"
-- "Объяснитесь!" -- повторил мистер Бамбергер с несколько иным выражением.
-- Вот так, пожалуй, лучше, -- сказал режиссер. -- Теперь дальше!
-- "Однажды вечером, -- начала миссис Морган свою реплику, -- отец с матерью направлялись в оперу. Когда они переходили Бродвей, их, по обыкновению, окружила толпа детей, просивших милостыню..."
-- Стойте! -- крикнул режиссер и, вытянув вперед руку, кинулся к миссис Морган. -- Больше чувства, больше чувства! -- заявил он.
Миссис Морган взглянула на него так, точно ожидала, что он сейчас ее ударит. Ее глаза вспыхнули негодованием.
-- Вы должны помнить, миссис Морган, -- пояснил режиссер, игнорируя яростный блеск ее глаз, но все же несколько сбавляя тон, -- вы должны помнить, что передаете трогательную повесть. Ваш рассказ связан для вас с горькими воспоминаниями. Тут нужно чувство, сдержанное напряжение, вот так: "...их, по обыкновению, окружила толпа детей, просивших милостыню".
-- Хорошо, -- отчеканила миссис Морган.
-- Теперь продолжайте!
-- "И когда мать опустила руку в карман за мелочью, ее пальцы коснулись холодной, дрожащей ручонки, схватившей ее кошелек".
-- Очень хорошо, -- прервал режиссер, одобрительно кивая.
-- "Карманная воровка! -- выпалил мистер Бамбергер. -- Вот оно что!"
-- Нет, нет, мистер Бамбергер, так не годится, -- подскочил к нему режиссер. -- Вот как надо: "Карманная воровка?.. Вот оно что!"
-- Не думаете ли вы, -- робко промолвила Керри, -- что лучше будет, если мы хоть раз попросту пройдем наши реплики, чтобы убедиться, насколько мы их знаем. Это нам было бы очень полезно.
Она заметила, что далеко не все участники спектакля знают свои роли, уж не говоря о том, какое выражение следует придать лицу при той или иной реплике.
-- Очень хорошая мысль, мисс Маденда! -- вмешался мистер Квинсел.
Он сидел сбоку и с серьезным видом наблюдал за происходившим, вставляя иногда замечания, на которые режиссер почти не обращал внимания.
-- Пожалуй! -- согласился режиссер, чуть смутившись. -- Может быть, это принесет пользу.
Потом, вдруг просветлев, он авторитетным тоном заявил труппе:
-- Давайте сейчас пройдем быстро наши роли, только старайтесь по возможности вкладывать больше чувства в слова!
-- Прекрасно, -- одобрил мистер Квинсел.
-- "Моя мать, -- продолжала миссис Морган, поглядывая то на мистера Бамбергера, то на тетрадку со своей ролью, -- схватила эту ручонку и так сжала ее, что послышался тихий стон; мать посмотрела и увидела перед собой маленькую оборванную девочку".
-- Очень хорошо! -- с безнадежным видом произнес режиссер, которому теперь нечего было делать.
-- "Карманная воровка!" -- воскликнул мистер Бамбергер.
-- Громче! -- вставил режиссер, не в состоянии хоть временно воздержаться от замечаний.
-- "Карманная воровка!" -- завопил бедный Бамбергер.
-- "Да, воровка, но которой не было еще и шести лет и к тому же с лицом ангелочка!" -- "Что ты делаешь?" -- крикнула ей моя мать. "Я хотела украсть", -- ответила девочка. "А ты разве не знаешь, что красть нехорошо?" -- обратился к ней мой отец. "Нет, не знаю, -- отозвалась девочка. -- Зато я знаю, как страшно быть голодной!" -- "А кто велел тебе красть?" -- спросила мать. "Вот она, вон она там! -- Девочка указала на подъезд, в котором стояла жуткого вида женщина, кинувшаяся вдруг бежать. -- Мы зовем ее "Иуда"! -- добавила девочка."
Миссис Морган произнесла все это довольно бесцветно, и режиссер был в отчаянии. Он нервно расхаживал по эстраде и, наконец, подошел к мистеру Квинселу.
-- Ну, как вы находите, мистер Квинсел? -- спросил он.
-- О, я думаю, мы их вымуштруем, -- ответил тот без особой уверенности в голосе.
-- Не знаю, не знаю, -- сказал режиссер. -- Этот Бамбергер слишком уж мямля для любовника.
-- Никого другого нет, -- сказал Квинсел, возводя очи к небу. -- Гаррисон в последнюю минуту надул меня. Где же нам теперь достать кого-нибудь взамен?
-- Не знаю, не знаю, -- снова повторил режиссер. -- Но я боюсь, что он никуда не годится.
Как раз в эту минуту Бамбергер воскликнул:
-- "Вы смеетесь надо мной, Пэрл!"
-- Вот полюбуйтесь! -- зашептал режиссер, прикрывая ладонью рот. -- Боже мой! Что можно сделать с человеком, который то орет, то цедит слова?
-- Сделайте, что можете, -- стараясь утешить его, произнес Квинсел.
Репетиция продолжалась, и, наконец, настал момент, когда Лаура-Керри входит в комнату, чтобы объясниться со своим возлюбленным. Последний, выслушав рассказ Пэрл, успел написать письмо, в котором он отказывается от Лауры, но еще не отправил его.
Бамбергер только что закончил реплику Рэя:
-- "Я должен уйти, пока она не вернулась. Ее шаги! Поздно!"
Он комкает письмо, торопясь засунуть его в карман, а в это время Керри нежным голосом начинает:
-- "Рэй!"
-- "Мисс... мисс Кортленд!" -- запинаясь, чуть слышно выдавливает из себя Бамбергер.
Керри посмотрела на него и сразу забыла обо всех окружающих. Она начала входить в роль. Равнодушно улыбаясь, как того требовала авторская ремарка, Керри повернулась к окну и отошла от своего возлюбленного с таким видом, точно его и не было в комнате. Все это она проделала так грациозно, что нельзя было не залюбоваться ею.
-- Кто такая эта женщина? -- спросил режиссер, с интересом наблюдавший за сценой между Керри и Бамбергером.
-- Мисс Маденда, -- ответил Квинсел.
-- Я знаю, как ее имя, -- сказал режиссер. -- Но кто она такая, чем занимается?
-- Не знаю, -- произнес Квинсел. -- Она знакомая одного из членов нашей ложи.
-- Гм, как бы то ни было, у нее больше чутья, чем у всех остальных, вместе взятых. Она хоть проявляет интерес к тому, что делает!
-- И притом хорошенькая, а? -- добавил Квинсел.
Режиссер отошел, не ответив на это замечание.
Во второй сцене, в бальном зале, где Лаура встречается лицом к лицу с враждебно настроенным обществом, Керри играла еще лучше и заслужила одобрительную улыбку режиссера.
Он даже соблаговолил подойти и заговорить с ней.
-- Вы уже когда-нибудь выступали на сцене? -- как бы вскользь спросил он.
-- Нет, никогда, -- ответила Керри.
-- Вы так хорошо играете, что я думал, уж нет ли у вас некоторого сценического опыта?
Керри только смущенно улыбнулась.
Режиссер отошел от нее и стал слушать Бамбергера, который бездушным голосом бубнил очередную реплику.
Миссис Морган заметила эту сценку и сверкнула на Керри завистливыми черными глазами.
"Наверное, какая-нибудь захудалая актриса!" -- решила она, находя удовлетворение в этой мысли и проникаясь презрением и ненавистью к Керри.
Репетиция кончилась, и Керри отправилась домой, чувствуя, что не ударила лицом в грязь. Слова режиссера все еще звучали у нее в ушах, и она горела желанием поскорее рассказать обо всем Герствуду. Пусть он знает, как хорошо она играла! Друэ тоже мог бы служить объектом для ее излияний, и она еле сдерживалась, дожидаясь, когда же он наконец спросит ее. И тем не менее сама она не заговаривала об этом. А Друэ в тот вечер думал о чем-то другом, и то, что казалось Керри столь важным, не имело большого значения в его глазах. Он не стал поддерживать разговор на эту тему, выслушав лишь то, что рассказала -- не очень умело -- сама Керри. Он сразу же решил, что Керри прекрасно со всем справится, и тем самым заранее избавил себя от всяких тревог. Керри была несколько раздражена и подавлена этим. Она остро ощутила безразличие Друэ и томилась желанием увидеться с Герствудом. Он казался ей единственным другом на земле. На следующее утро Друэ все же проявил интерес к сценическим успехам Керри, но впечатления от вчерашнего разговора с ним уже нельзя было исправить.
Керри получила письмо от Герствуда, извещавшего ее, что, когда она получит его послание, он уже будет ждать ее в парке. Когда она явилась, Герствуд встретил ее, сияя, точно утреннее солнце.
-- Ну, дорогая, -- сразу начал он, -- как у вас сошло?
-- Недурно, -- сдержанно ответила Керри, помня о равнодушии Друэ.
-- Расскажите мне все, как происходило, -- попросил Герствуд. -- Это было интересно?
Керри стала описывать ему во всех подробностях вчерашнюю репетицию, все больше и больше воодушевляясь.
-- Ну просто великолепно! -- воскликнул Герствуд, выслушав ее. -- Очень рад за вас. Непременно приду посмотреть, как вы играете. Когда у вас следующая репетиция?
-- Во вторник, -- ответила Керри. -- Но посторонних туда не пускают, -- добавила она.
-- Я все же думаю, что мне как-нибудь удастся пройти, -- многозначительно сказал Герствуд.
Керри была в восторге от его внимания. Она снова обрела душевное равновесие. Тем не менее она заставила его дать слово, что он не будет приходить на репетиции.
-- Тогда вот что, -- вы должны хорошенько постараться, чтобы я остался доволен! -- сказал Герствуд, желая поощрить ее. -- Помните, я многого жду от вас. Мы, со своей стороны, приложим все усилия, чтобы спектакль удался на славу. А вы тоже сделайте, что можете.
-- Я постараюсь, -- сказала Керри, преисполненная восторга и любви.
-- Ну вот, молодец! -- похвалил ее Герствуд.
Он с отеческой нежностью погрозил ей пальцем и повторил:
-- Смотрите, сделайте все, что можете!
-- Непременно! -- весело отозвалась Керри.
В это утро, казалось, вся земля тонула в солнечном сиянии. Керри шла домой, и чистое небо, прозрачное и синее, словно вливалось в ее душу. Блаженны дерзающие, исполненные бодрой надежды; блаженны и те, кто взирает на них с улыбкой одобрения.