На следующий день Керри возобновила поиски. Она отправилась в "Казино", но оказалось, что поступить в хористки так же трудно, как найти работу где-либо в другом месте. Девушек со смазливыми личиками, годных для роли статисток, так же много, как и чернорабочих, умеющих орудовать киркой. К тому же она убедилась, что театры обращают внимание только на внешность тех, кто ищет работу. Мнение же последних о своих сценических способностях никого не интересует.
-- Могу я видеть мистера Грея? -- обратилась Керри к угрюмому швейцару, охранявшему в "Казино" вход за кулисы.
-- Нет. Он сейчас занят.
-- А вы не скажете, когда я могла бы увидеть его?
-- Он вам назначил прийти сегодня?
-- Нет.
-- Тогда обратитесь к нему в канцелярию.
-- Боже мой! -- вырвалось у Керри. -- Где же находится его канцелярия?
Швейцар сообщил ей номер комнаты.
Керри понимала, что сейчас идти туда не стоило, поскольку мистера Грея все равно там не было. Оставалось лишь употребить свободное время на дальнейшие поиски.
Но везде повторялась одна и та же история. Мистер Дэйли, например, принимал лишь тех, кто был в тот день назначен к нему на прием. Но Керри целый час прождала в грязной приемной, прежде чем услышала об этом от методичного и равнодушного секретаря:
-- Вам придется написать ему и попросить принять вас.
Керри ушла ни с чем.
В театре "Эмпайр" она наткнулась на уйму удивительно невнимательных и равнодушных людей. Повсюду пышная, мягкая мебель, роскошная отделка и неприступный тон.
В "Лицее" она попала в один из тех маленьких кабинетов, утопающих в коврах и укрытых портьерами, где сразу чувствуешь "величие" восседающей там особы. Здесь все были одинаково высокомерны и кассир, и швейцар, и клерк -- все одинаково кичились своими должностями.
"Ну-с, склонись теперь пониже -- да, да, как можно ниже! Рассказывай, что тебе надо. Говори быстро, отрывисто и без всякого там собственного достоинства. Если это нас не затруднит, мы так и быть посмотрим, что для тебя можно сделать!"
Такова была атмосфера в "Лицее", но так же относились к подобного рода просителям и все антрепренеры города. Эти мелкие предприниматели чувствовали себя царьками в своих владениях.
Керри устало поплелась домой, удрученная столь неудачным исходом своих попыток. Герствуд вечером выслушал все подробности ее утомительных и бесплодных поисков.
-- Мне так и не удалось никого повидать! -- сказала она в заключение. -- Я только ходила и ходила и дожидалась без конца.
Герствуд молча глядел на Керри.
-- Очевидно, без знакомств никуда не проберешься, -- с безутешным видом добавила она.
Герствуд прекрасно видел все трудности ее начинания. И все же это вовсе не казалось ему столь ужасным. "Керри устала и огорчена, но это ничего. Теперь она отдохнет!" Глядя на мир из своей уютной качалки, он не мог остро ощущать всей горечи ее переживаний. Зачем так тревожиться? Завтра будет еще день.
И вот наступило завтра, и снова завтра, и еще раз завтра.
Наконец Керри удалось увидеть директора "Казино".
-- Загляните к нам в начале будущей недели, -- сказал он. -- Возможно, что у нас произойдут кое-какие перемены.
Это был крупный мужчина, франтоватый и ожиревший от чрезмерного количества еды. На женщин он смотрел так, как любитель бегов смотрит на породистых лошадей. Эта молоденькая особа хороша и изящна; она пригодится даже в том случае, если не имеет никакого опыта. Кстати, один из владельцев театра недавно выразил недовольство тем, что среди кордебалета что-то мало хорошеньких.
До "начала будущей недели" оставалось еще несколько дней. Между тем первое число приближалось, а с ним и срок уплаты за квартиру. Керри волновалась, как никогда раньше.
-- Ты в самом деле ищешь работу, когда уходишь из дому? -- спросила она однажды утром Герствуда.
-- Разумеется, ищу! -- обиженным тоном ответил тот, не слишком смущенный, впрочем, унизительностью подобного подозрения.
-- Тебе бы следовало взять пока первое попавшееся место, -- сказала она. -- Ведь скоро уже опять первое число.
Керри была воплощенным отчаянием.
Герствуд отложил газету и пошел переодеваться.
"Да, конечно, надо искать работу, -- подумал он. -- Загляну-ка я на пивоваренный завод, может быть, там меня куда-нибудь пристроят! В крайнем случае придется, пожалуй, пойти в буфетчики".
Снова повторилось то же паломничество, какое он неоднократно совершал и раньше. Один или два не слишком вежливых отказа -- и вся решимость Герствуда, вернее, вся его бравада, исчезла.
"Все это ни к чему, -- решил он. -- Я с таким же успехом могу идти домой".
Теперь, когда деньги его были уже на исходе, Герствуд начал присматриваться к своей одежде и заметил, что даже его лучший костюм принимает довольно ветхий вид. Это очень огорчило его.
Керри вернулась домой значительно позже Герствуда.
-- Я сегодня обошла несколько театров-варьете, -- уныло сказала она. -- Надо иметь готовый репертуар, без этого нигде не принимают.
-- А я видел кой-кого из местных пивоваров, -- сказал Герствуд. -- Один из них обещал устроить меня недели через две-три.
Видя, что Керри так расстроена, Герствуд считал нужным хоть ложью прикрыть свою праздность: лень просила извинения у энергии.
В понедельник Керри снова отправилась в "Казино".
-- Разве я предлагал вам прийти сегодня? -- удивился директор, оглядывая стоящую перед ним просительницу.
-- Вы сказали: в начале будущей недели, -- ответила Керри, пораженная его словами.
-- Вы когда-нибудь работали в театре? -- почти сурово спросил он.
Керри откровенно призналась в своей неопытности.
Директор еще раз оглядел ее, продолжая возиться с какими-то бумагами. В душе он был очень доволен внешностью этой хорошенькой, взволнованной женщины.
-- Приходите в театр завтра утром, -- сказал он.
Сердце Керри подскочило от радости.
-- Хорошо, -- с трудом произнесла она и, повернувшись, направилась к двери. Она видела, что этот человек готов дать ей работу.
Неужели он действительно примет ее в труппу? О боже, возможно ли такое счастье!
Грохот большого города, доносившийся сквозь открытые окна, сразу показался ей приятной музыкой.
И, словно в ответ на ее мысли, раздался резкий голос, положивший конец сомнениям Керри.
-- Смотрите, приходите вовремя! -- довольно грубо сказал директор. -- Если опоздаете, останетесь за бортом.
Керри поспешила выйти из кабинета. Ее радость была так велика, что теперь у нее пропало всякое желание упрекать Герствуда в безделье. У нее есть место! У нее есть место! Эти слова ликующей песнью раздавались в ее ушах.
От избытка восторга ей даже захотелось поскорее поделиться радостной вестью с Герствудом. Но по мере приближения к дому она все больше и больше задумывалась над тем печальным обстоятельством, что она нашла работу в несколько недель, а он вот уже сколько месяцев околачивается без дела и ровно ничего не предпринимает.
"Почему он не хочет работать? -- открыто задала она себе вопрос. -- Если я могла найти работу, то он подавно мог бы. В сущности, мне это далось без больших усилий".
Она забывала о своей молодости и красоте. Охваченная восторженным настроением, она не учитывала препятствий, которые ставит на пути человека надвигающаяся старость. Таково, увы, всегда влияние удачи!
Все же Керри не сумела сохранить свою тайну. Она старалась казаться спокойной и безразличной, но ее притворство было слишком очевидно.
-- Ну, -- спросил Герствуд, заметив, что лицо Керри посветлело.
-- У меня есть место!
-- Вот как? -- произнес Герствуд с явным облегчением.
-- Да!
-- А какое место? -- спросил Герствуд, которому сразу показалось, что теперь, наверное, и он найдет что-нибудь хорошее.
-- Артистки кордебалета.
-- Это не в "Казино" ли, как ты мне говорила?
-- Да, -- ответила Керри. -- Я завтра же начинаю репетировать.
Керри была так рада, что охотно пустилась в подробные объяснения.
-- А ты знаешь, сколько будешь получать? -- спросил через некоторое время Герствуд.
-- Нет, мне не хотелось спрашивать, -- ответила Керри. -- Но они, кажется, платят долларов двенадцать или четырнадцать в неделю.
-- Да, я тоже так думаю, -- подтвердил Герствуд.
В этот день тревога, нависшая над маленькой квартиркой, несколько рассеялась, и это обстоятельство было ознаменовано вкусным обедом. Герствуд вышел побриться и вернулся с порядочным куском мяса для бифштекса.
"Ну, завтра я тоже отправлюсь искать работу!" -- подумал он и с ожившей надеждой поднял свои вечно потупленные глаза.
Керри вовремя явилась на следующий день в театр, и ей предложили присоединиться к артисткам хора и кордебалета. Она увидела перед собой огромный, пустой, полутемный зал, роскошно отделанный в восточном вкусе и еще сохранивший всю пышность убранства и все запахи предыдущего вечера. Керри глядела вокруг, проникаясь восторгом и священным ужасом. Ведь это была сказка, ставшая явью. О, она приложит все усилия, чтобы оказаться достойной этого места! Здесь она чувствовала себя так далеко от всего обыденного, далеко от безработицы, неизвестности, нужды. Люди приезжают сюда в экипажах, разодетые, смотреть на таких, как она. Здесь средоточие веселья и яркого света. И она -- частица всего этого. О, только бы ей удалось остаться здесь, как радостно потекли бы тогда ее дни!
-- Как вас зовут? -- спросил режиссер, руководивший репетицией.
-- Маденда, -- ответила Керри, мгновенно вспомнив имя, выбранное для нее Друз еще в Чикаго. -- Керри Маденда.
-- Так вот, мисс Маденда, станьте вон туда! -- весьма любезно, как показалось Керри, предложил ей режиссер.
Затем он вызвал молодую особу, которая уже некоторое время состояла в труппе.
-- Мисс Кларк, вы будете в паре с мисс Маденда!
Мисс Кларк сделала шаг вперед, и, таким образом, Керри узнала, где ей нужно стать.
Репетиция началась. Вскоре Керри убедилась, что, хотя обучение актеров, в общем, и было похоже на то, как их учили в Чикаго, здесь режиссер вел себя совсем иначе. Ее и тогда поражала настойчивость и самоуверенность мистера Миллиса, теперешний же режиссер был не только настойчив, но и порядком груб. По мере того как репетиция подвигалась вперед, он становился все раздражительнее, вскипал из-за пустяков и орал во всю глотку. Было очевидно, что он с величайшим презрением относится ко всякому проявлению чувства собственного достоинства или скромности со стороны подчиненных ему молодых женщин.
-- Кларк! -- кричал он, подразумевая, конечно, мисс Кларк. -- Почему вы идете не в ногу?
-- По четыре направо! Направо! Направо, говорю я! Не спите же, черт вас возьми!
Его голос переходил при этом в оглушительный рев.
-- Мейтленд! Мейтленд! -- внезапно крикнул он.
Маленькая, хорошо одетая девушка, волнуясь, выступила вперед. Сердце Керри наполнилось жалостью и страхом за нее.
-- Да, сэр! -- сказала мисс Мейтленд.
-- Что у вас, уши заложило?
-- Нет, сэр!
-- Вы знаете, что значит, "колонна, налево"?
-- Да, сэр!
-- Почему же вы кидаетесь направо, когда я командую налево? Хотите испортить всю репетицию?
-- Я только...
-- Мне нет никакого дела до ваших "только"! Откройте уши шире!
Керри уже не только жалела девушку, но и дрожала за себя.
Еще одна молодая особа навлекла на себя гнев режиссера.
-- Стоп! -- гаркнул он, вскидывая в отчаянии обе руки; вид у него был разъяренный.
-- Элверс! Что это у вас во рту? -- закричал он.
-- Ничего, сэр! -- ответила мисс Элверс, между тем как остальные девушки смущенно улыбались, нервно переступая с ноги на ногу.
-- Вы разговариваете во время репетиции?
-- Нет, сэр!
-- В таком случае не шевелите губами!.. А теперь все вместе еще раз!
Пришла наконец и очередь Керри. Ее старание исполнять возможно лучше все, что требовалось, как раз и навлекло на нее беду.
-- Мейсон! -- раздался голос режиссера. -- Мисс Мейсон!
Керри оглянулась, желая узнать, к кому это относится.
Девушка, стоявшая позади, слегка подтолкнула Керри, но та все еще не понимала.
-- Вы! Вы! -- рявкнул режиссер. -- Оглохли вы, что ли?
-- О! -- вырвалось у Керри.
Она густо покраснела, и ноги у нее подкосились.
-- Разве ваша фамилия не Мейсон? -- спросил режиссер.
-- Нет, сэр, меня зовут Маденда.
-- Так вот скажите, что такое делается с вашими ногами? Неужели вы совсем не умеете танцевать?
-- Умею, сэр! -- ответила Керри, давно уже овладевшая этим искусством.
-- Почему же вы не танцуете? Почему вы волочите ноги, точно мертвая? Мне нужны девушки, в которых жизнь бьет ключом.
Лицо Керри пылало. Губы ее слегка дрожали.
-- Слушаю, сэр! -- сказала она.
Три часа продолжались беспрестанные окрики раздражительного и неугомонного режиссера. Керри ушла из театра, утомленная физически, но слишком возбужденная, чтобы обращать на это внимание. Она хотела поскорее добраться домой, чтобы попрактиковаться в пируэтах, как это было ей ведено. Впредь она постарается ни в чем не ошибаться.
Герствуда не было дома. "Очевидно, он отправился искать работу!" -- догадалась Керри. Она лишь слегка закусила и сейчас же стала упражняться, окрыленная надеждами на освобождение от материальных забот.
"И славы звон звучал в ее ушах..."
Герствуд вернулся домой далеко не в том радостном настроении, в каком он покинул квартиру. Керри вынуждена была прервать упражнения и приняться за стряпню. Это вызвало в ней сильное раздражение. Разве мало ей работы? Неужели она будет одновременно играть в театре и заниматься хозяйством?
"Нет, я на это не согласна, -- решила она. -- Как только я начну играть, ему придется обедать где-нибудь в другом месте!"
Каждый день приносил новые заботы. Керри убедилась, что быть статисткой далеко не такая радость, как ей казалось. Узнала она также, что ей назначили всего двенадцать долларов в неделю. Через несколько дней она впервые узрела "сильных мира сего" -- артистов и артисток, игравших первые роли. Сразу бросалось в глаза, что это привилегированные особы, к которым все относились с уважением. Она же ничто, просто ничто!
А дома Керри ждал Герствуд, который не доставлял ей ничего, кроме огорчений. Он, по-видимому, и не думал искать работу. Тем не менее он позволял себе расспрашивать Керри о ее успехах в театре. Судя по тому, с какой настойчивостью он задавал ей одни и те же вопросы, можно было заподозрить, что он и в дальнейшем собирается жить на ее счет. И теперь, когда у Керри появились собственные средства существования, поведение Герствуда особенно раздражало ее. Этот человек готов был позариться на ее жалкие двенадцать долларов!
-- Ну, как дела, справляешься? -- участливо спрашивал он.
-- О, вполне, -- отвечала Керри.
-- Тебе не очень трудно?
-- Я думаю, что привыкну.
И Герствуд снова углублялся в газету.
-- Я купил по дороге немного масла, -- сказал он как-то, словно случайно вспомнив об этом. -- Может быть, ты захочешь испечь печенье?
Спокойствие, с каким этот человек относился к своему положению, изумляло Керри. Забрезжившая перед нею независимость сделала ее более смелой в своих наблюдениях, и у нее часто возникало желание высказать Герствуду несколько неприятных истин. И тем не менее она не могла разговаривать с ним так, как говорила в свое время с Друэ. Что-то в этом человеке всегда внушало ей особое уважение. Казалось, в нем еще таилась какая-то скрытая сила.
Однажды, приблизительно через неделю после первой репетиции, выплыло то, что Керри давно уже ждала.
Вернувшись домой и положив на стол мясо, Герствуд заметил:
-- Нам придется экономить. Ведь ты еще не скоро получишь жалованье?
-- Нет, -- ответила Керри, возившаяся у плиты.
-- У меня осталось всего тринадцать долларов сверх квартирной платы, -- добавил он.
"Вот и начинается! -- подумала Керри. -- Теперь я должна буду отдавать свой заработок".
Она вспомнила, что рассчитывала приобрести кое-какие вещи, в которых очень нуждалась. Ей почти нечего было надеть. Старая шляпка имела жалкий вид.
"Разве может хватить моих двенадцати долларов на хозяйство и на квартиру? -- думала она. -- Мне одной с этим не справиться. Почему он не возьмется за какую-нибудь работу?"
Настал наконец вечер первого представления. Керри даже не предложила Герствуду пойти посмотреть спектакль, да и у него самого не явилось подобного желания. Это было бы лишь ненужной тратой денег, а роль у Керри была ничтожная.
В газетах уже появились объявления о премьере, повсюду были расклеены афиши с именами примадонны и других артистов. Керри была ничто.
Как и в Чикаго, Керри охватил страх сцены, когда настало время выхода кордебалета. Но постепенно она пришла в себя. Явная и обидная незначительность ее роли отогнала прочь страх. Керри чувствовала себя каплей в море. Не все ли равно, как она будет держать себя? Хорошо еще, что ей не пришлось выйти в трико. Она была в числе двенадцати девушек, одетых в красивые золотистые юбочки, на дюйм не доходившие до колен.
То стоя на месте, то расхаживая по сцене и время от времени присоединяя свой голос к общему хору, Керри имела возможность мельком наблюдать за публикой и понимала, что оперетта имеет большой успех. Зрители не скупились на аплодисменты, но Керри прекрасно видела, как плохо играют некоторые из признанных актрис.
"Я сыграла бы несравненно лучше!" -- не раз отмечала она про себя.
И надо отдать Керри справедливость: она была права.
Едва спектакль кончился, она быстро переоделась. Режиссер дал нагоняй нескольким девушкам, но Керри он не тронул, и она поняла, что удовлетворительно справилась со своей ролью. Ей хотелось поскорее уйти из театра; она почти никого там не знала, а "звезды" принялись сплетничать между собой.
На улице перед театром вытянулся ряд экипажей, у подъезда толпились расфранченные юнцы. Керри сразу заметила, что к ней присматриваются. Стоило ей только мигнуть, и у нее оказался бы спутник. И тем не менее, когда она прошла мимо, не обращая на них внимания, один из ловеласов все же решил рискнуть.
-- Надеюсь, вы не собираетесь ехать домой одна? -- сказал он.
Но Керри только ускорила шаг и, дойдя до Шестой авеню, села в трамвай. Голова ее была так полна впечатлениями вечера, что она ни о чем, кроме театра, даже и думать не могла.
В конце недели Керри как бы вскользь спросила Герствуда, желая хоть немного расшевелить в нем желание действовать:
-- Что слышно о месте, которое тебе обещали на пивоваренном заводе?
-- Там пока еще ничего нет, -- ответил он. -- Но я все-таки надеюсь, что это дело выгорит.
Керри ничего не сказала. Мысль, что ей придется отдавать свой заработок, возмущала ее, но она чувствовала, что все идет к этому. Видя приближение кризиса, Герствуд решил сыграть на чувствах Керри. Он давно уже убедился в ее доброте и знал, как долго можно испытывать ее терпение.
Правда, ему было немного стыдно, что приходится прибегать к подобным методам, он оправдывал себя тем, что, несомненно, скоро найдет какую-нибудь работу.
Случай поговорить представился ему, когда наступил срок уплаты за квартиру.
-- Ну, вот, -- сказал он, отсчитывая деньги. -- Это почти все, что у меня осталось. Придется спешно подыскивать работу.
Керри искоса взглянула на него, смутно подозревая, что за этим последует просьба.
-- Если бы я мог продержаться еще хоть немного, я, наверное, что-нибудь нашел бы. Дрэйк непременно откроет здесь отель в сентябре.
-- В самом деле? -- протянула Керри, невольно подумав при этом, что до сентября оставался еще целый месяц.
-- Ты не могла бы поддержать меня до тех пор? -- умоляющим тоном продолжал Герствуд. -- Я уверен, что тогда сумею стать на ноги.
-- Конечно! -- ответила Керри, с грустью думая о том, что судьба ставит ей ловушки на каждом шагу.
-- Мы как-нибудь проживем, если будем бережливы. А потом я тебе все верну.
-- О, я охотно помогу тебе! -- повторила Керри, упрекая себя в черствости.
Ей было совестно, что она заставляет его так унизительно просить, но все-таки желание употребить заработок на свои личные нужды вынудило ее к легкому протесту.
-- Почему ты не возьмешься за какую-нибудь работу, Джордж, хотя бы временную? -- сказала она. -- Не все ли равно, что делать? А потом ты, возможно, нашел бы что-нибудь получше.
-- Я возьмусь за любую работу, -- сказал Герствуд, облегченно вздохнув, но невольно понурив голову от ее упрека. -- Я согласился бы хоть канавы рыть! Ведь меня здесь никто не знает.
-- Ну, до этого дело еще не дошло! -- воскликнула Керри, которой сразу стало жаль его. -- Но ведь не может быть, чтобы не было какой-нибудь другой работы!
-- Я обязательно что-нибудь найду! -- повторил Герствуд, стараясь придать себе решительный вид.
И снова взялся за газету.